Джозеф Фазано: Стихотворения

Джозеф Фазано (Joseph Fasano) - американский поэт. Родился и вырос в г. Гошен штата Нью-Йорк. Получил степень бакалавра философии в Гарвардском университете и степень магистра искусств в Колумбийском университете. Автор книг стихов Fugue for Other Hands, Inheritance, Vincent. Стихи публиковались в таких периодических изданиях США как The Yale Review, The Southern Review, FIELD, Tin House, Boston Review и многих других. Лауреат и финалист различных литературных премий США, в том числе поэтической премии RATTLE 2008 года. Преподает в Колумбийском университете. Оглавление: – Мертвые – Шествие – Луна в темных соснах – Сострадание – Татуировка – Октябрь – Кода – Начало

[?]	Мертвые Вот они. Сидят в своих старых комнатах, сжимая мягкие ездовые перчатки октября. Ветер лежит раскрытым перед ними, будто заповеди Евангелия, которым они не могут последовать. Они исчерпали друг друга. Они стерли золотые кольца со всей своей нежностью. Их стопы погружены в лунный свет, который будто затапливает их прихожие, выливаясь за пороги. Они темнеющие пастбища, они преемники чего-то другого. Послушай: ты должен отдать их зиме. Ты просыпаешься, и имя источника света разбито на осколки. Ты молвишь, и пробуждение кажется все более безрассудным, ветер - это мелодия бедствия, играющая саму себя до самого завершения. В погребе вино тяготит бутылки, откупоренное, ничье и прокисшее. Послушай: этот час - последний час. Ты должен выйти наружу, преодолев бесплодие и нерешительность. Ты должен слечь посреди оркестра зимы. Ты должен научиться быть пропетым до единой ноты так, как того хочет ветер: не целиком, не слишком тихо, не воскреснув, не исповедавшись, не долго.
[?]	Шествие И мудрость всех остальных, и она тоже. Пока плоть не обратится в стекло. Вспомни о том вечере в детстве: ты был один возле электростанции, там была сова, расправленными крыльями прибитая к стволу ели, что за послание было у нее в клюве? Измученный любовью ты станешь рисовать посреди осени бурыми красками, цветом грудки певчей птицы. Ты откроешь рот соленому воздуху самой темной и тихой гавани. Ты преклонишь колени перед роскошью и величием, промолвив вот мой удел, этот сумрак.
[?]	Луна в темных соснах Как бы вы это не назвали, но сегодня ночью моя мать склоняется во сне и вновь вдыхает запах постели утонувшего мальчика, птицы октября кружат вокруг нее. Зима это ничто иное как ее первый ребенок, лежащий посреди вспаханного поля, закутанный в темную шерсть; его пуговицы из китового уса, его сердце убийцы снова усохло, будто зубок чеснока. В такие ночи она бы пела вместе с ним, откидывая назад свой цветущий лоб, удерживая его от череды угасания, оберегая от окрылений глотков и барных стоек. Но титаны западной музыки говорят, Отрекись. Она всегда попадается мне в спальной одежде, с монетами ностальгии, зажатыми в руках. Она знает, в песне все верно сказано, нет никакого лекарства. Эта зима, эта зимовка, нашей лжи хватает ненадолго, пока мы поем. Пусть в этом доме не будет утешения ни одному началу.
[?]	Сострадание Разве это не милосердно? Этот запоздалый свет, лилии, отец, склонившийся над пастбищем, прикладывающий губы ко лбу каштановой кобылки, старые балки загона, укрепленные на лето. Нам снится человек, который ранит нас в глубь песни.
[?]	Татуировка Всю ночь я слушал голос мертвого музыканта из города Мемфис, Теннесси, оказавшегося на ступеньках моего дома. За каждым ухом у него было по гвоздике. Он показал мне входную рану над глазом, вибрирующую будто улей, и стал убеждать, что голос Христа это единственный тенор рабов, забывших, каково это быть отцами. Затем он рассказал, как видел свою семью, выносившую жеребенка из дома, горящего в летнюю ночь поблизости Миссисипи, и я был готов слушать дальше. Мне всегда хотелось забраться вглубь его голоса и нарисовать где-то там богиню охоты, как это могло делать племя, из которого я родом. Я всегда мечтал заснуть с гвоздями Христа во рту, облизывать их, какое бы слово он в них не затаил, а затем похоронить их вместе с прядью его небесных волос посреди неподвижного сада; я всегда мечтал съесть тот плод снова. Но этим вечером я хочу лишь сползти туда с тобой, брат мой, в воду. Ведь все это время я слушаю твой голос, и вся его желтая саранча просеивается сквозь деревья, посаженные моими руками, мною одним, в этих полях. Ведь я был тем, кто убрал те цветы с твоих ушей и положил их на деревянный стол. Ведь я помню, как ты поместил ту реку в свое горло, будто точильный камень, и упал. И вода смыла слово, которое ты нес на своих плечах, его отвергнув.
[?]	Октябрь Это время года, когда ягнята начинают умирать, когда мальчик в красно-синей клетчатой рубашке сползает ночью на четвереньках в вересковую пустошь и наносит пемзой крест на их лбах. Он зачитывает им церковный гимн, становясь пылающим кораблем, наполненный грузом созревших плодов. Ведь утром он должен будет их убить. Ведь утром он проснется и найдет своего отца стоящим в коридоре, будто лошадь, со светильником в зубах. И он должен будет переправиться вброд через реку, неся в руках одну лишь тишину, и причинить им вред. Ведь каждый год я наблюдаю, как он стоит на пороге сезона и начинает их созывать; держит в руках загубленные тела мертвых, испускает из своих губ еле заметный аккорд пламени и прикасается к ним, прикасается, стоит подле них, прикасается к ним, и поет вместе с ними, как ребенок прикасается ко всему, рукой своего убийцы.
[?]	Кода И теперь я вижу как мой отец отворачивается и идет к пастбищам, где пасутся его лошади. В одиночестве он опускает руки дрейфовать в глубине аккордов тел, вслушиваясь в эту музыку и закрывая свои слепые глаза. Ветер пробирается из сада в его темные сапоги, придерживая за плечо в трудное время. И теперь он слушает, чтобы начать. И теперь он лежит среди всей это силы, спрашивая, будто он еще мальчик, куда уходит его песня. Но он знает, знает, знает. Он знает, пока рядом с ним скачет любовь это песня земли; дико нестись на ее стременах в другой мир. В другой мир. В этот.
[?]	Начало Наконец крапивники свили себе гнездо во впадинах его арок, в доме, не имеющего продолжения. Что за дикая сила пришла найти его. Наш печальный, непричащённый отец, чьи руки не могли вынести труда, ковылял к окнам приподнять свою увядающую речь, будто ил из его рек, будто руки, сжавшие пустую уздечку, в молитве которую он проговаривал ради порядка, ради таинства, как в тот день, когда не притронулся к своим жеребцам. Всю осень я проклинал часы, когда его тело несли сквозь все те комнаты, в которых болезнь его сузила, помещения, где он стоял на коленях, где я клялся, что ему не уподоблюсь. Но сегодня посреди всего этого обнажившегося опустошения я склонился пред его водами и ощутил, как тело дрейфует сквозь тени моего тела, сквозь пирамиды камней древних погребальных костров, сквозь изгибающиеся складки подорожника. Будто тишина, что осталась после родных, будто ржавчина, прошедшая по их голосам. В поцелуе они склонились перед зимой, расписавшей мне плечи, вдыхая запах моих соленых волос. Я знал, что они так и не явятся мне. Но скажите мне прямо сейчас, прошептал я, стоя между этими водами и этим пламенем, между этим покоем и мирским трудом, как мне быть нужным, вы скажете мне, куда мне идти? И внезапным чудом нечто преисполненное любви тихо прошептало за моей спиной Нет, нет, нет.

© Джозеф Фазано.
© Ал Пантелят, перевод, 2017-2019.
© Сетевая Словесность, публикация, 2017-2019.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Поэты Нью-Йоркской школы [Поэты Фрэнк О'Хара, Тед Берриган, Джеймс Скайлер, Джек Спайсер, Джон Эшбери, Энн Уолдман, Рон Паджетт и Джо Брэйнард.] Владимир Алейников: СМОГ и снег. Памяти Андрея Битова [Как-то исподволь, незаметно, я привык и к тому, что есть он, что присутствует в мире он, и к тому, что пишет он прозу, говорит - всегда интересно, колоритен...] Миясат Муслимова: "Про черствый хлеб и про вишневый сад..." [Художественное и интеллектуальное неразрывно связаны между собой в поэзии В.Хатеновского, воспринимающего мир глазами художника, но не столько воспроизводящего...] Виктор Хатеновский: Молчаньем твоим обесточен [Молчаньем твоим обесточен - / Скорблю в новогоднюю ночь. / И сумрак московских обочин / Ничем мне не сможет помочь...] Андрей Земсков: Забытая речь [Что ж, прощайте. Гудит пароходик. / Может статься, до будущих встреч / Мы уходим, уходим, уходим - / Зыбь речная, забытая речь...] Мария Косовская: Один день из жизни младшего рекрутера [Сказать, что я не люблю свою работу, значит ничего не сказать. Я ее ненавижу! Она отупляет меня, доводит до тошноты, до апатии, до состояния комы. Сегодня...] Михаил Ковсан: Уловление бабочек в окрестностях Козеболотного переулка [И где бы ни было, в любом времени, своем или чужом, даже таком, где добро не нужно, а любовь бессильна, единственно достойное человека занятие: уловлять...] Василий Костырко: О романе Бориса Клетинича "Мое частное бессмертие" [Роман Бориса Клетинича - это монументальная семейная сага, эпос о бессарабских евреях и их потомках в СССР - дедах, сыновьях и внуках...] Максим Жуков: Бедные люди [Напоминая лицом и прической с кудряшками /           заговоривший по-русски фаюмский портрет, / ...] Александр Крупинин: Городские стихи [И белый стих, и снежный мотылёк, / И скрип шагов, и головы прохожих - / Холодный город корчится у ног, / Как будто хочет лопнуть, да не может.....] Читайте также: Владимир Васильев. Диалоги о сокровенном и наболевшем | Дмитрий Гаричев: Стихотворения | Луис Камоэнс: Лирика | Алена Каримова: Стихотворения | Литературно-критический проект "Полёт разборов", 27 января 2019: Рецензии | Никита Николаенко: Знакомая ворона | Виктория Смагина: От мая до декабря | Вера Суханова: Пчелиный путь | Александр Фельдберг: Семь коротких историй про Блинную на Воронцовской | Александр Белых: Гербарий, 2018 г.. | Галина Булатова: "Человечишко перед вершинами..." | Эрдэм Гомбоев: Попроси непечальных картин | Владимир Гржонко: Дядя Лёва | Ирина Жураковская: Сикулка | Ольга Кочнова: Стихотворения