Александр Соболев. Между волком и собакой - М., Водолей, 2020. Книга включает стихи разных лет и вполне определяет позицию автора. В его картине мира поэзия в концентрированном виде рассматривает важнейшие вопросы существования и чуть ли не общие перспективы развитой жизни. Мысль и эмоция, симбиоз, диалектическая парность решают проблему совершенствования на своём, поэтическом диалекте. Автор полагает, что гармоничный синтез эмоции и разума - универсальный инструмент эволюции. Он рассматривает её как область искусства, в литературе - искусства вербального. Полагая, что поэзия входит как элемент в магию бытия и творения, Александр Соболев стремится писать именно в этой плоскости.
В УНИСОН С ВЕКОМ (Надежда Мальцева. Навязчивый мотив. 1990-2011. М., "Водолей", 2011)
Два-три звука, объединенные акцентом, простейшая часть музыкального сюжета - мотив.
Кружевной или вышитый узор на ткани судьбы. Докучливый, безотвязный, надоедливый, прилипчивый и нахальный. Навязчивый, неотступный, непроизвольный, болезненный...
Так всегда: выявляешь для себя опорные ориентиры, рисуешь мелодическую линию, сопоставляешь планы - тональный и гармонический, отмечаешь особенности фактуры и формы, добиваешься художественной выразительности. Рождается музыкальная память. Она неразрывна с памятью зрительной, словесно-логической и эмоциональной. Вместе они составляют жизнь, век человека.
Считается, что слова ненадежные посредники для передачи главного. Только музыка вызывает вдохновение, дает полное ощущение жизни, очищает от беспокойства, напряжения, чувства вины и страха. В этом легко убедиться, взяв в руки книгу "Навязчивый мотив". Надежда Мальцева писала ее почти двадцать лет, а это, согласитесь, существенная часть человеческой жизни.
Автор сборника - поэт старшего поколения. Пятнадцатилетняя Надя свои стихи читала еще Анне Ахматовой, и Ахматовой они нравились. В начале шестидесятых Мальцеву жестко критиковали. Потом наступило время замалчивания и отлучения от литературных журналов. Многие годы московская интеллигенция знакомилась со стихами Надежды, передавая их из рук в руки... Круг читателей был достаточно обширным и при этом сохранял неформальный характер. Взаимное доверие и понимание переживалось как чувство общности и сопричастности. Стихи Мальцевой были ориентированы на возникшую в те годы авторскую песню, "поющуюся поэзию", как называл ее Булат Окуджава. Поэтому стихотворчество навсегда стало для Надежды Мальцевой искусством глубоко интимным и даже исповедальным.
Жизнь, "играющая тебя в балагане" не имеет строго определенной музыкальной формы. Чаще всего она, жизнь, совершает полный оборот в два такта с тремя шагами в каждом. "Вальс, плывущий в тумане", "вальс в три четверти века", "вальс в тысячу тактов для шапито на необитаемом острове". Летит, "словно черный косяк оргий, феерий, валькирий, викторий". Плывет, как пророчил Бенн, "пока не опустилась мгла".
Время то кружится в "мазурке отпа?дной" (пунктирный ритм, резкие скачки), то переходит на быстрый мелкий скользящий шаг в синкопированном ритме - фокстрот "на разрыв аорты". Бывает патетично, стремительно, переполнено импровизациями, как венгерка из рапсодий Листа, а иногда способно всех выстроить цепью, сомкнуть круг, увлечь в пляс, хоровод, коло, хору, сырбу... В финале жизни особенно бывает популярна величественная чакона - для скрипки с басом или для скрипки соло.
Дека треснула, ступился щипок,
струны порваны - одна уцелела,
за нее-то и держусь, видит Бог,
лишь бы плакала она, лишь бы пела.
Считалось, "нам песня строить и жить помогает". С детства она вела то в пионерский лагерь, то - в лагерь концентрационный. Звала на субботник, целину, полюс, БАМ, Афганистан. С песней наши соотечественники мечтали о Парнасе Светлого будущего и уходили в темный Аид Гулага...
В белом платке вниз по реке
и в черном платке вверх по реке,
но смерть всегда по левой руке,
а жизнь по правой руке.
К началу семидесятых, периоду творческого взросления поэта, обретения им мастерства, многим стало очевидно, что "розовые" надежды на "социализм с человеческим лицом", увы, не оправдались. "И вот мы одни - не поем и не строим, / не славим ни старый, ни новый режим..." "Пражская весна" сменилась "заморозками", борьбой с "абстракционизьмом", "ревизионизьмом", всеобщей апатией и шизофренией. Реакцией на сладкозвучное и приглаженное официальное стихотворчество стала в те годы поэзия "внутренней эмиграции", катакомбная культура, позднее названная "андерграундом".
Так поделимся пеплом, летящим сквозь город на святки,
переходом в иные пространства, веселым вертепом,
где спасется дитя, что играет с Везувием в прятки,
что играет еще в Вифлеем с этим миром нелепым!
Вот и зернышко "Навязчивого мотива" было посеяно в то далекое время. Семя выпало из ладони Нади Мальцевой, а руку песнопевца направили Осип Мандельштам, Александр Галич, Аркадий Штейнберг, Ляля Черная, Юз Алешковский. И еще многие другие барды, гусляры, кобзари.
С начала девяностых до teen-десятилетия нового века Мальцева собирала книгу. Главная задача виделась ею в том, чтобы убедительно воспроизвести все звуковые особенности мелодии эпохи, найти верное слово, музыкальную интонацию, тембр голоса, артикуляцию, мимику, жест.
Инструменты? - Пожалуйста!
Рояль - любительский, профессиональный, статусный или антуражный. C. Bechstein,
Steinway & Sons, Bosendorfer, Fazioli.
Не премиум-класс? Низкобюджетный? - Имеется и такой!
Tapeur в переводе с французского означает "хлопать", "стучать". Тапером называли музыканта, преимущественно пианиста, сопровождавшего своим исполнением танцы на вечерах, балах, впоследствии - немые фильмы. Его пианино было инструментом низкого качества, бедняга вынужден был отчаянно стучать по клавишам. "Не стреляйте в тапёра, он играет как умеет!" - гласит старый американский анекдот. Жизнь тоже иногда бесчувственно играет наши судьбы, хотя и старается правдоподобно воспроизвести польки, вальсы, кадрили.
На месте ли небо? На месте, на месте,
и так-таки вертится шар голубой,
и старый тапер на разбитой челесте
играет вступление в вечный покой.
Маэстро Мальцева подхватывает мелодию, начинается игра в четыре руки. Пылкий темперамент. Живо и глубоко. Псалмы, стихиры, канты, плачи, благовесты. Романсы, элегии, серенады. Колыбельные и реквиемы. У автора "Навязчивого мотива" безупречный вкус и слух, он отлично ощущает звучание слова. Его манера запоминается: выдумка и безграничное разнообразие приемов. Музыка льется легко, без аффектации, дыхание - спирает! Тапёр? - Нет! Виртуоз-импровизатор!
Кто заказывал музыку, тот господин в голубом?
Передайте ему, что сегодня рояль в отпуску,
что сгорел таксопарк, что вот-вот повезет дураку,
что, разбив зеркала, в ту же стену врубаешься лбом!..
Музыка - не только прекрасный способ стирания мыслей, но и средство извлечения из памяти прошлого. Когда поэтом овладевают музы, он пьёт из источника знания Мнемосины. Это значит, он прикасается к познанию "истоков" и "начал".
В сборнике Мальцева нередко обращается к музыкальной реминисценции. Reminiscentia означает "воспоминание". Поэт, исполняющий роль композитора, использует мотив как напоминание о первом, более раннем его проведении. Название стихотворения "По вечерам за фортепьянами" вызывает в памяти блоковские строки о Незнакомке, "Старая, старая песня" - "Старую старую сказку", "Ночи черные" - "Очи черные", "Рондо для сорока тысяч братьев" - одновременно "Рокко и его братьев" и "сорок разбойников".
По разбитым дорогам
в одеяньи убогом
принц неузнанный датский,
позабыт-позаброшен,
как и прежде, бредет...
И матросик кронштадский
по датчанину влёт
бьёт и бьёт из рогатки
горстью спелых горошин,
спертых в срочном порядке
с императорской кухни:
"Эх, зеленая, ухни!..
Ты пойдешь ли сама?"
Эту же роль в книге Мальцевой играет эпиграф. Большинство стихотворцев "отталкивается" от выделенных, набранных курсивом строк, развивает мысль, в них заключенную, Мальцева же использует эпиграф для того, чтобы напомнить целое стихотворение и нередко версию стиха, положенную на музыку. С матричным текстом она спорит, отражает в нем собственное стихотворение. Вот эпиграф из городской безделицы: "тра-та-та на розовом слоне". И оказывается, глупенькая песня-однодневка способна вызвать на свет вечное и бессмертное: "Не жалею, не зову, не плачу, / Все пройдет, как с белых яблонь дым. /Увяданья золотом охваченный, / Я не буду больше молодым".
Если эра "великих строек" пыталась во всем утвердить духовный консонанс, то мотивы человеческих судеб постоянно вступали с этим утверждением в яростное противоречие. Но как в стихотворении показать это несоответствие? - Негармоничным сочетанием музыкальных звуков, неслитным звучанием тонов, противопоставлением. Диссонансом, одним словом! Если вещий ворон Эдгара По кричит "Nevermor!" ("Никогда!"), то созвучным этому может быть только "Мэри молвит: "Карр!.."". Умный да поймет, что это диссонанс лозунговому "Пусть всегда!"
Часто автор устраивает для себя и читателя небольшое развлечение, дивертисме?нт (от французского divertissement - "увеселение"). Так еще музыканты называют сочинение, составленное из нескольких небольших, легко обработанных пьес. Вот и сочиняет Надежда Мальцева легко и принужденно "под килечку на черствой корке" стихотворение-дивертисмент, где нет-нет, да и проскочит (хохмы ради, или потому что "сказка - ложь, да в ней намек"?) инородная строчка из чужого сада-огорода. "Пара гнедых, только пара гнедых..." - из старинного романса; "...если я усну, шмонать меня не надо" - из блатного "шансона"; "здесь под небом чужим я как гость нежеланный" - лагерные "Журавли", хит 50-х, зазвучавший сразу после смерти Сталина "на ребрах" - кустарных пластинках из использованной рентгеновской фотопленки; "нам нет преград ни в море, ни на суше!.." - конечно же, "Марш энтузиастов" с жизнеутверждающей музыкой Исаака Дунаевского. Многоголосие эпохи, полифония советской столицы. Веселый грохот, огни и звоны "страны мечтателей, страны ученых", людей, умеющих в этой дикой какофонии скрыть свое неподдельное горе.
Жизнь течет, как текла. Как же страшно, что мы уцелели.
С толком мыля веревку и сдавшись обычной хандре,
мы и в лучшие годы дышали уже еле-еле,
и застыли во времени, как мошкара в янтаре,
в ожиданьи суда, без надежды на фатер и муттер,
проживая века за один только сердца удар,
но по-своему правит нас куцей программой компьютер
и намеренно Божий с яичницей путает дар.
Хорошо известно, что стихи Надежды Мальцевой высоко ценила великая пианистка Мария Юдина. Но "Навязчивый мотив" адресован далеко не всем и не каждому. Строки эти обращены к тем, кому автор доверяет, кто готов разделить с ним мысли и чувства, кто настроен в унисон с веком.