1
Бойко щебетали приходящие в себя после бурной весны птицы. Бодро и делово суетились они у скворечников во дворах. Светило уже жаркое одиннадцатичасовое солнце, парило, и с каждым шагом белая рубашка под черным пиджаком все сильнее и сильнее липла к мокрому телу. И темные шерстяные брюки, и узкие жесткие ботинки сильно стесняли движения. Пятнадцатилетний паренек поднимался по крутой улочке от высотного здания на Котельнической набережной к Таганской площади. Было это июньским утром 1971 года. Шагая вверх, пешеход не чувствовал летнего окружающего тепла. Ему казалось, что собственное тело, рассекающее московское пространство, - это хорошо отлаженная машина, одна из конструкций кибернетики или бионики, технических наук, о которых так часто и с любовью рассказывал дед. И еще казалось, что собственное тяжелое дыхание - правильный выхлоп от живой энергетической установки, что пока еще все нормально с топливом, есть в достатке, что руки и ноги - всего лишь биомеханические балансиры, служащие для равновесия. "Так вот каково быть искусственным человеком, роботом, глиняным Големом, - думал он тогда, - А как же сердце? А что же голова? Моя голова? Мое сердце?" Но в его голове был лишь холод. И в сердце тоже холод, мрачная черная дыра зияла внутри. Впервые этот холод юноша почувствовал около часа назад, когда поцеловал лоб своего деда во время последнего прощания в здании Академии медицинских наук на Солянке. Этот лед мертвого тела сначала словно прикидывал, приценивался, проникнуть ли резко и сразу внутрь юноши? Или подождать, не тревожить? Ведь молод еще, рановато... Но, после того как парень коснулся дедовских рук, тепло которых всегда было таким успокаивающим при жизни, а сейчас стали такими мраморными и каменно-безликими, холод решился и окончательно завладел юношей... |
Вот так, больше чем на тридцать лет во мне застыли, заморозились воспоминания о деде. Это странное, дремотное состояние органа памятных чувств вроде бы и не мешало в обыденной жизни, позволяло работать как все, в бытовых проблемах быть, в общем-то, наравне с другими. Но оно всегда давало о себе знать и накладывало своеобразный тормоз, табуируя для меня все темы, связанные с моим дедом Василием Васильевичем Париным. Говоря почти медицинским языком, всегда, когда кто-то в разговоре упоминал академика Парина, я впадал в состояние душевного сопора. И все эти годы разумом я понимал, что необходимо, обязательно надо написать о нем, - ведь я знаю много того, что было бы внове и интересно всем, я умею удачно складывать буквы в слова, а слова во фразы, - но каждый раз, когда дело доходило до собственно процесса формирования осмысленных текстов, внутри начинал гудеть мощный компрессор-рефрижератор и его производные - гнетущие, холодные волны сковывали и останавливали меня. А замороженным, без чувств, писать, как известно, и бесполезно, и бессмысленно, и даже безответственно, особенно когда дело касается такого Человека, каким был академик Парин. А еще я ждал. Ждал того, что кто-нибудь из старших родственников все-таки соберется с мыслями и напишет сам. Но в бешеном темпе каждодневных дел всем было некогда. И шло время, спидометр жизни отсчитывал срок, щелкали колесики, убыстряя ход после каждого годового круга. |
О, бесстрастное время! Оно жестоко. Оно не знает пощады. Нет уже бабушки Нины Дмитриевны. Ушел из жизни мой отец Анатолий Сергеевич. Внезапно покинул наш мир дядя Вася, Василий Васильевич Парин-младший... И после них остались бумаги, которые, как мне поначалу казалось, лишь консервы эмоций, суррогаты воспоминаний, но оказалось, что именно они, эти пожелтевшие страницы и выцветшие фотографии способны еще и оказаться стимуляторами творческой деятельности. Разбирая ветхие документы, я почувствовал, что холод уходит, тридцатилетний лед тает, и появились желание и сила переложить на бумагу то, что отстаивалось и копилось годами. Но окончательно не то тормоз, не то блок, не то табу, ну, в общем, то самое, что не позволяло мне написать ни строчки о деде и окружавших его людях, растаяло без следа, когда однажды я наткнулся на запись сделанную рукой дяди Васи. "В одном из разговоров папа сказал мне: "Вася, если по жизненным показаниям тебе предпишут катетеризацию сердца, то соглашайся. Но никогда не соглашайся на катетеризацию головного мозга, даже по жизненным показаниям". Я прочитал, задумался и понял, что вот, наконец-то и настало время собирать разбросанные камни воспоминаний. Вы спросите: почему? Что особенного кроется в словах, записанных дядей Васей? С медицинской точки зрения для катетеризации головного мозга вообще не существует жизненных показаний, и осуществление таковой процедуры было бы равнозначно узаконенной эвтаназии. Поэтому выражение "катетеризация головного мозга" было воспринято мной как метафора. Для меня оно стало символом лишения памяти, своеобразным дублем "манкуртизации" по Чингизу Айтматову. И еще: удачная метафора эта была придумана моим дедом задолго до Айтматова, причем, судя по всему, сделано это было так, играючи, без видимых усилий. Никогда не соглашусь с тезисом о том, что память человека избирательна. Нет, нет и нет! Мы помним все. Память человека всеохватна. Она беспредельна и бесконечна. Лишь она способна связать прошлое, настоящее и будущее, лишь она одна способна дать человеку возможность насладиться терпким медом творчества, лишь она одна дает возможность человеку жить, не опускаясь до уровня скота и зверя. Надо только суметь воспитать в себе чувство ждущего терпения. И тогда рано или поздно память окрепнет и наберет силу, и выкристаллизуется смысл твоего существования, и неспешно сами собой родятся нужные слова. Тексты эти написаны для людей и ради людей, которые не допустили и никогда не допустят той самой катетеризацию головного мозга, о которой говорил своему сыну мой дед Василий Васильевич Парин. Надеюсь, что таковых осталось еще много в нашем беспокойном и суетном мире. |
4 | ||||
В апреле 2002 года в Институте медико-биологических проблем открылся мемориальный кабинет Василия Васильевича Парина. Во время церемонии открытия я сидел, испытывая чувство благодарности к руководству и сотрудникам института, сохранившим в наше трудное время память об Учителе, и думал: "Жаль, что бабушка Нина Дмитриевна не присутствует здесь. Ведь это именно ее усилиями удалось сохранить почти все, что связано с именем деда. Для нее это была бы заслуженная награда за самоотверженность". Все знакомые отмечали в бабушке удивительную для такой хрупкой женщины силу воли. А близкие родственники зачастую и даже достаточно болезненно ощущали на себе и проявления этой железной воли. Ведь всегда Нина Дмитриевна оставалась высшим судией в семейных спорах, и к ее мнению прислушивался каждый. Это качество характера было у нее не врожденным, а возникло как ответная реакция на достаточно сложные жизненные ситуации. Жизнь ставила перед бабушкой много задач, при решении которых могли сломаться и сверхволевые представители мужского рода, но она выстояла. Хотя, с другой стороны, после бури в лесу в первую очередь ломаются самые кряжистые деревья, тогда как тонкие и гибкие растения остаются целыми. А бабушка всегда отличалась удивительной способностью находить выход из, казалось бы, тупиковых жизненных ситуаций... Чего, например, стоят семь лет с четырьмя несовершеннолетними детьми на руках? Когда не только сослуживцы, но даже брат осужденного мужа, надолго перестают писать и общаться. И вокруг мрак неизвестности - где муж? Жив ли? И ты одна с четырьмя детьми. И каждодневная изнуряющая работа врачом-педиатром на вызовах. И ведь не просто вызовы, а посещения детей именно тех людей, которые недавно активно участвовали в травле мужа. И в ответ на просьбы-мольбы получать предложения от власть придержащих посетить квартиру на Тверской, где из мебели одни лишь кровати, а стены в зеркалах и затянуты черным бархатом: "Приходите, Нина Дмитриевна, и мы Вам материально поможем". И жизнь в коммуналке в Столешниковом переулке после шикарной квартиры в Доме правительства на набережной. Семь лет без средств, без поддержки, в расчете только на собственные силы и возможности. А в итоге трое из четверых детей окончили школу и поступили в вузы. И позже все четверо стали как минимум кандидатами наук. Я думаю, что без бабушкиной волевой поддержки в детстве их судьба была бы совершенно иной. Да и сам я без бабушки Митревны, как ее часто называли правнуки, потонул, растерялся и сгинул бы в океане жизненных невзгод. |
5 | ||||||
Нина Марко, первые годы жизни с В.В.Париным.
|
- Вася, а ведь раньше я была совсем другой! - часто говорила она мне, сурово поджимая губы. В молодости Митревна была очень красива. Ее фотография в девятнадцатилетнем возрасте всегда находилась в спальне напротив кровати деда. И каждый раз, когда он просыпался, глаза его останавливались на портрете. Мне же всегда казалось при взгляде на тот портрет, что это изображение в профиль не продукт торжества фототехники, а ручная работа, результат деятельности кисти одухотворенного живописца. Стык в стык к бабушкиному фотопортрету висела репродукция боттичеллевой Венеры, и линии женских лиц повторялись, совпадали, сливались, и при долгом взгляде казалось, что одно изображение просто переходит в другое, из двух ликов рождается третий, удивительной, почти неземной, красоты. | |||||
|
Однако, быть может, это было очередным проявлением бродивших в ней всю жизнь частиц загадочной греческой крови? Или неприступный Лев, зодиакальный знак рождения, очень своевольный, но всегда преданный единожды выбранному пути, напоминал в очередной раз о себе? Как бы то ни было, после такого вопроса она задумывалась, в глазах появлялись озорные блестки, и сразу же следовал неспешный рассказ об их с дедом молодых годах. Оказывается, когда в Казани впервые встретились дед и бабушка, то... Что бы вы думали? О чем в первую очередь рассказывала бабушка, вспоминая те далекие времена? Какие выдающиеся особенности молодого Василия Васильевича, будущего академика Парина, потрясли при первой встрече Нину Дмитриевну Марко? Ум? Эрудированность? Ирония? Но нет! Все это баушка сумела оценить позже. А тогда больше всего ей запомнилось то, что в тот момент оказалось у Парина в руках. А это было... нет, была... тросточка. Просто модная тросточка. - Ты представляешь, Вася, у него была такая симпатичная тросточка. Черная, изящная. С набалдашником слоновой кости, - неспешно рассказывала она мне, перебирая пальцами, словно вращая какой-то продолговатый предмет. - Ни у кого в Казани такой тросточки не было. Он очень умело ее крутил, я даже не успевала уследить за движениями. Вот так: вжик-вжик-вжик. Он такой франт был в молодости! Одевался с иголочки. На меня, тогда совсем девчонку, именно тросточка и произвела наибольшее впечатление. |
6 | ||||
В конце двадцатых годов бабушка ухаживала за своим отцом Дмитрием Мильтиадовичем Марко - стирала, убирала. Готовил же Дмитрий Мильтиадович всегда сам. О, Дмитрий Мильтиадович знал толк в готовке! С детства я помню живописные баушкины сказы о пышных котлетах - они всегда, Вася, должны быть только свежепожаренные, преступление греть вчерашние котлеты, если хранить, то только фаршем - и знаменитом зеленом горошке по-гречески - учти, что обязательно надо добавить муку и жженый сахар, иначе все прахом, все в таз! Мой дядя Вася, тоже большой искусник в стряпне, частенько использовал пожелтевшие рецепты прадеда Марко в своих кулинарных изысках. Дядя Вася очень любил сам готовить, сам же вкусно поесть, и, конечно же, угостить многочисленных приятелей. Надо отметить, у него все это в комплексе получалось отменно. Наверное, здесь мы имеем дело с генетическим феноменом проявления признака через поколение (от Дмитрия Мильтиадовича к дяде Васе). А еще дядя Вася очень любил, когда бабушка его кормила, все-таки признавая за ней первенство в кулинарном искусстве. Был он немного полноват, и бабушка, накладывая добавку очередной вкуснятины, всегда приговаривала: "Вася, мне не жалко, но посмотри на себя!" Обычно эта фраза повторялась два-три раза за вечер, пока не кончалась еда... Однако вернемся в Казань конца двадцатых годов. Романтическая история и подробная фактология знакомства В. В. Парина и Нины Марко подробно описаны в книге С. Г. Чурова ("Чуров С.Г. Академик Василий Парин. - М.: Московский рабочий, 1991. - 159 с. - (Творцы науки и техники)."). В книге Чурова я тщетно искал ответа на вопрос о том, что же чувствовал дед в тот ключевой, решающий для всей нашей семьи момент? Но вот что мне подсказала память. Несколько раз, когда дело доходило до разговора о делах душевных, дед делал паузу, а потом иронично прищурясь говорил, что за всю свою жизнь совершил только два безрассудных поступка. И оба в молодости, и оба женщины ради, и оба в Казани. Во-первых, влез на какую-то ужасающе высокую заводскую трубу и простоял всю ночь на самом верху под порывами леденящего ветра, а, во-вторых, на спор продержал пятнадцать минут палец под током в патроне от электрической лампочки. Из воспитательных ли целей, или по какой-то другой причине, но дед всегда рассказывал о своих подвигах юности только в тех случаях, когда рядом не было бабушки. Я подозреваю, что Митревна так и не узнала о тех геройствах будущего мужа. Итак, они поженились... - Вася, а еще я была очень гордая в молодости, - рассказывая, баушка любила смотреть на громыхающий под окнами трамвай. - Вот сразу после свадьбы мы с твоим дедом поехали из Казани в Пермь на пароходе. Ему срочно на работу надо было. Пока ждали на пристани, я очень замерзла. Ведь была в одном свадебном платье. Но, в конце концов, зашли в каюту, сели. Я говорю: "Василий Васильевич, а я ведь буду питаться на свои деньги, мне папа мой дал достаточно. Ваших денег мне не надо". И показываю горсть скопленных медяков. - Ха! И что он тебе на это сказал? - Ну, ты же знаешь его. Ничего и не сказал. Просто кивнул и улыбнулся. Но на следующий день он почему-то сам расплачивался в ресторане. Как это получилось? Сама не знаю... Все знавшие Василия Васильевича признавали за ним некий дар, дар легкого общения с людьми, который позволял не только завоевывать сторонников в научных дискуссиях, но и тонко, абсолютно ненавязчиво справляться с проявлениями и тираничного зодиакального Льва, и постоянно бродивших греческих монад в незаурядном характере жены. Она, Нина Дмитриевна Марко, мама, баушка и просто Митревна, всегда для нас была самой большой победой академика Парина. |
Баушка оставила учебу на химическом факультете (ее отец, Дмитрий Мильтиадович, ученик знаменитого немецкого органика Эмиля Фишера, страстно мечтал о карьере дочери-химика), перешла на медицинский, только ради того, чтобы иметь возможность помогать мужу в трудоемких физиологических экспериментах. Впрочем, это было уже позже, в Свердловске, когда будущий академик Парин совмещал исследовательскую работу и административные функции по управлению мединститутом. Представьте, идет заседание директората Свердловского мединститута. Сидят профессора, курят, дискуссия в разгаре. Вдруг распахивается дверь, на пороге Нина Дмитриевна в белом халате. - Василий Васильевич! Кошка готова к эксперименту! Вам надо срочно идти в лабораторию! - Нина Дмитриевна! Вы же видите, я занят! - Василий Васильевич! А кошка ждать не может! Тут же дискуссия заканчивалась, улыбающиеся сотрудники расходились, а Парин покорно шел экспериментировать с закрепленной в станке кошкой. Кстати, баушка всегда жаловалась, что в то время дед был категорически против ее медицинской учебы, считая образование жены лишь помехой для дел домашних. Но после возвращения в 53-м году изменил свою позицию, поскольку именно благодаря врачебному диплому Нина Дмитриевна смогла устроиться на работу и кормить детей. В 1931 году у них родилась дочь Нина. Моя мама. |
8 | ||||
- Свекор, Василий Николаевич, очень любил порядок, вот он, - Митревна показывает фотографию. Суровый мужчина с волевыми губами как бы оценивающе смотрит на меня сквозь вуаль времени с кусочка картона. Прадед очень хотел, чтобы оба его сына стали хирургами. То есть, продолжили его дело. Обоих в хирурги! Обоих, и никаких гвоздей! Ибо был Василий Николаевич максималистом по своей жизненной позиции и отличался волевым, прямо-таки железным, характером. Уж, если чего было решено им, то должно было быть выполнено неукоснительно. Иначе взрыв, скандал! |
В экстренных случаях совладать с ним могла только прабабушка Нонна Ивановна, отличавшаяся мягкостью и покладистостью. Она подходила к Василию Николаевичу и вкрадчиво и тихо говорила: "Ну, Вася, Вася! Тише, тише!". И он почему-то сразу успокаивался, зачастую меняя решение. |
||
Нонна Ивановна Парина (Петяева) говорит Василию Николаевичу Парину: "Ну, Вася, Вася! Тише, тише!" |
||
Однако в случае с сыновней судьбой даже Нонна Ивановна была бессильна. О, сколько усилий было предпринято, сколько словесных копий было сломано в диспутах, сколько пламенных речей было произнесено Василием Николаевичем Париным в надежде наставить потомков на путь истинный, путь хирургический! |
А в итоге, только младший, Борис Васильевич, в совершенстве освоил скальпель и кетгут, став знаменитым пластическим хирургом, а Василий Васильевич (глупость несусветная, баловство одно!) увлекся какой-то физиологией, преподаваемой (подумайте только!) на младших курсах. Сам Василий Николаевич читал лекции по хирургии для старших курсов в весеннем семестре, и когда в аудитории появлялся старший сын, не упускал возможности лишний раз напомнить о преимуществах хирургических методов лечения. Впрочем, об этом уже где-то писали... Все-таки Василий Васильевич Парин смог настоять на своем и заставить отца не препятствовать своим электрофизиологическим экспериментам. Хотя, по свидетельству бабушки, вплоть до своей смерти в 1947 году свекор Василий Николаевич видел в сыне Васе, ставшим к тому моменту и первооткрывателем одноименного рефлекса, и доктором наук, и профессором, и академиком-секретарем медицинской академии, и прочая прочая, всего лишь загубленного хирурга. |
||||
Бывший хирург 1-й Конной Армии, зав. кафедрой хирургии Пермского медицинского института, профессор В.Н.Парин с сыновьями: физиологом Василием (слева) и хирургом Борисом (справа). |
9 | ||||
- Когда Нина, мама твоя, была маленькая, - продолжает Митревна неспешный рассказ, - то свекор выделил ей деляночку, дал ведерко и маленькую лопатку. Мы тогда на лето под Кейлуд в Удмуртии выезжали. Там дом свой был. Большой. Кажется, сейчас там пионерский лагерь сделали. Имени Василия Николаевича Парина. Так вот, маленькая Нина могла целыми днями на этой деляночке возиться. Грядочку там сделала, что-то сама сажала, ухаживала, поливала. А потом наблюдала, как все растет. Удивительно, как характер человека проявляется с самых юных лет! Ведь с детства я помню мамины рассказы о том, как интересно наблюдать за ростом культур бактерий в чашечках Петри, как занимательно меняются микроорганизмы при воздействии различных факторов, какие бывают среды для выращивания клеток и о многом-многом другом, связанным с развитием "маленьких зверушек" по Левенгуку, с опытами Пастера, с открытиями Флеминга. Мама моя, Нина Васильевна Логинова (Парина), увлеклась микробиологией еще в институте, занималась в студенческом кружке, а потом ей довелось работать с человеком-легендой Чумаковым в институте полиомиелита, позже она стала доктором медицинских наук, профессором, заведующим лабораторией особоопасных инфекций в институте вирусологии. |
10 | ||||
Считанные месяцы прошли с рождения дочери и однажды, придя с работы домой, Василий Васильевич застал свою супругу необычно серьезной. Она пригласила его следовать за ней. Молча прошла в спальню, легла на кровать и сказала. - Вася, сядь рядом. Я должна поговорить с тобой серьезно. Очень серьезно. Это касается нас. Он сел. - Вася, положи руку мне на живот. Это очень серьезно. Он положил. - Чувствуешь? - Что я должен чувствовать? - Вася, у меня же там опухоль. Ну, как же ты не чувствуешь? Это рак, я знаю. Мне осталось совсем немного... - Нина, не дури! Ты же просто беременна! И слава Богу! - Как это может быть? Ведь я сейчас кормлю Нину, а в медицинском нас учат, что при лактации нельзя зачать. Нет, это точно опухоль... - Тьфу, глупости! Совсем заучилась! Из любых правил бывают исключения. Вот увидишь, по осени родишь мне сына. Дядя Коля, Николай Васильевич, всемирно известный ихтиолог, член-корреспондент Академии Наук, родился в ноябре 1932 года. |
11 | ||||
- Колю всегда было очень трудно уговорить, - баушка сидит за столом и перебирает газеты. - Если он что-то решит, то сожмет кулачки, насупится, набычится, смотрит из подлобья, а потом все равно по-своему сделает... Хотя и Нина в детстве тоже упорная была. Помню, была у нас шкура белого медведя. С когтями. На полу лежала. Они с Колей на ней играли. И видно когти им помешали. Царапались! Так они ножницами когти-то и обстригли. Экспериментировали оба. Нет, представляешь, шкура белого медведя и без когтей? А сколько сил-то надо, чтобы толстенные когти укоротить? Долго мы с дедом их допрашивали, но ни один не признался, кто же инициатором был? Ни Нина, ни Коля... Обладатель рационального ума дядя Коля, мужественный и волевой человек, по жизни больше молчун, чем говорун, переплававший весь земной шарик вдоль и поперек в бесконечных экспедициях за экзотическими рыбами, повидавший, наверное, все страны, входящие в ООН, является представителем уже почти вымершего племени ученых-систематиков. По моему глубоко личному мнению, в Николае Васильевиче, как в каком-то идеальном сосуде хранится квинтэссенция всех необходимых качеств представителя классической биологической науки. А качества эти, прежде всего, наблюдательность, склонность к накоплению фактов и аналитическое мышление в сочетании с энциклопедическими познаниями. Только вот не далеко не каждому дано приоткрыть крышку того сосуда... Мне приходилось несколько раз бродить с ним по тверским лесам. И каждый раз, следуя за ним на охоту, я не уставал удивляться, как при таком быстром ходе, (кстати, манера ходьбы его в точности отцовская, я помню из детства - вот так же мы бродили с дедом в поисках грибов, все та же походка, и чуть вполоборота полуироничная улыбка, очень, очень похоже!) можно успевать заметить все необычное, что встречается на пути? Любая странно сместившаяся ветка, перевернутый камень под ногами, вывернутый кусочек мха - ничто не останется без внимания, все запомнится, обо всем дядя Коля потом расскажет, проанализирует и сделает выводы. - Видел у болота перо? - говорит он, стягивая сапоги. А у болота мы были где-то два-три часа назад. И как запомнил? - А рядом помет был. Местные говорят "как смятаной" пометил. Так вот, перо то глухаркино было, а помет, скорее всего, глухариный. Значит, токовое то болото. Глухариный ток там. И, как всегда, дядя Коля окажется прав. Действительно, местные жители подтвердят, что на том болоте весной токуют глухари... Впрочем, иногда всепоглощающая страсть к аналитической систематике вступает у дяди Коли в конфликт со здравым смыслом. Так, после первой же совместной охоты, я перестал в качестве провианта брать рыбные консервы. Ну, представьте, садимся перекусить, открывается, предположим, банка частика в томатном соусе. - А ну-ка дай сюда банку, - дядя Коля, вооружившись вилкой, производит некие профессиональные действия с содержимым банки, и через некоторое время разочарованно отодвигает ее от себя. - Никакой это не частик. Жаберная крышка странная. Я так и знал! Вот, и анальный плавник совершенно не тот. Скорее всего, это... - и следует невоспроизводимое словосочетание на латыни. Согласитесь, что есть рыбу с неправильным анальным плавником и странным иноязычным названием отважится не каждый. Банка с консервами отодвигается в сторону. Собакам, теперь только собакам! Вот поэтому, собираясь в очередной раз на совместную охоту с Николаем Васильевичем Париным, я беру только тушенку. От него же я узнал, что сайра - это действительно вид рыб, а вот шпротами после особого копчения может стать любая мелкая особь с чешуей, плавниками и жабрами. Рыбы, конечно, рыбами, но был случай, когда и мясные консервы были подвергнуты скрупулезному изучению. - Что-то волокна в мясе крупноваты, - сказал однажды он, разбирая вилкой порцию на тарелке. - Это какая тушенка? А-аа, я так и думал, китайскую привез! Я в Африке точно такое крупноволокнистое мясо ел. То было мясо бегомота. Наверняка и китайцы дешевого бегомотова мяса наварили и в банки закатали. Ну, ты ешь, ешь, племянничек! |
12 | ||||
- Баушка, а почему дядю Васю в детстве называли "солнечный ребенок"? - Так ведь он всегда стоял в кроватке, волосики светлые, веером, и кто бы ни вошел, всем улыбался. Как солнышко. Такой общительный и доброжелательный в детстве был. Всем нравился. Почему был? Почему в детстве? Для меня он таким и остается... Солнечным и светлым... Для дяди Васи общение с людьми всегда было высшим смыслом жизни. В любой компании, за любым столом вокруг него возникала своеобразная благожелательная аура. Он шутил, рассказывал анекдоты, интересные истории, и благодаря этому даже поначалу напряженная атмосфера очень быстро разряжалась. - Помню, учудил он один раз, дядя Вася твой, - баушка смотрит на часы, которые на юбилей ей подарил средний сын. - Приходим мы раз домой с дедом, из театра, что ли, Вася уже постарше был, годика три, а дома духами "Красная Москва" пахнет. Густо так пахнет. Почти до противного. Он, дядя Вася твой, оказывается, пол этими духами вымыл. Хотел приятное родителям сделать, праздник на ровном месте сотворить. А духи-то эти, дорогущие тогда были! Дед твой мне их на именины подарил. Ох, и попало тогда ему! - Баушка, а баушка! Ты детей своих наказывала? - При деде нет. А вот когда одна осталась, - бабушка сжимает правую руку в кулак и вздыхает. - Было дело. Было, было... Но только в воспитательных целях. Так, пару раз пришлось Васю выпороть. Нина с Колей держали, Алеша рядом бегал, а я ремнем... Надоело мне тогда со школой его разбираться. Все время на родительские собрания вызывали. Ведь он, дядя Вася твой, все больше по дворам с компаниями бегал. В Столешниковом переулке мы тогда жили. Алеша ведь совсем маленький тогда был. Нина, конечно, помогала, но ей учиться было надо. Коля тоже учился, да и к хозяйству он был не очень-то... Раз попросила вермишель сварить, дядю Колю твоего, все объяснила, так, перед тем как в кипяток запустить, он всю ее в дуршлаке холодной водой помыл. А Вася, тот всегда самый хозяйственный и заботливый из всех был. И помогал больше всех: то денег принесет немного, то продуктов каких - грузчиком в магазинах подрабатывал. Но учился из рук вон плохо... Сам же дядя Вася мне рассказывал, что если бы не сестра Нина, то вряд ли бы он продолжил образование. О, нет! Вы неправильно поняли! Отнюдь не потому, что в молодости мама моя помогала баушке в палочном воспитании, держа за ноги своего братца во время экзекуции. В год, когда пришел срок ему поступать в институт, мама, будучи студенткой-старшекурсницей, специально устроилась на лето работать в приемную комиссию. А была она очень симпатичная, и глянулась одному из экзаменаторов. Он за ней ухаживать, она кокетничать, ну, и конечно, не мог тот преподаватель в таких условиях плохую оценку дяде Васе на вступительных поставить. Брат все-таки! И дядя Вася прошел по конкурсу, был зачислен на фармакологический факультет, а мама еще потом долго от того экзаменатора по углам пряталась... Дядя Вася закончил первый мединститут, устроился работать в институт фармакологии, где и защитил кандидатскую диссертацию. А потом, стал заниматься администрированием и управлением здравоохранения, что, конечно же, больше соответствовало общительному характеру, чем карьера в фундаментальной науке. |
"Первый раз получил я свободу по указу от тридцать седьмого..." Для меня эти строчки из песни Владимира Семеновича Высоцкого являются ключевыми, запускающими странные и непонятые до конца учеными механизмы памяти. В общем, всегда и везде слыша их, я сразу же начинаю думать о дяде Васе. Во-первых, он очень любил песни Высоцкого, слушал их с удовольствием, даже в те времена, когда творчество актера и барда официально не поддерживалось. Неоднократно я был свидетелем их споров с младшим братом Алексеем, почитателем более рафинированного, так называемого "классического" искусства. Спорили они о музе Высоцкого. - Вот увидишь, Алеша, Высоцкий рано или поздно станет народным поэтом, - говорил дядя Вася лет тридцать назад. - Фи-ии, Вася, ну какой же из него поэт? Рифма вся корявая. Стихосложение не по канонам. Да и музыка! Ну, что это за музыка? Три аккорда и все, - возражал младший брат Алеша, до самозабвения поклонявшийся классическим музам и грациям, о котором в шутку говорили, что "на работу он ходил, как в театр, а в театр - как на работу". - Все равно будет народным! Доказать не могу, но чувствую. Будет! - упорствовал Василий Васильевич Парин-младший. И, глядя на многообразие продаваемых сейчас кассет и дисков Высоцкого, я убеждаюсь, что дядя Вася, родившийся в 1936 году, был прав в том давнем споре. А, во-вторых, как-то раз в начале семидесятых мы с ним вдвоем ездили смотреть некую коммунальную квартиру в Столешниковом переулке. Двор - каменный мешок с заглубленными в квадратные ниши окнами подсобок магазинов. - Вот здесь, Вася, я впервые в жизни увидел раков, - рассказывал он тогда, указывая на одну из ниш. - Их на большом поддоне выставили проветриваться из рыбного отдела. Они, зеленые, лениво шевелились и сонно клешнями перебирали. Соблазн был велик, и мы с приятелями приладились сверху вытаскивать по штучке с помощью самодельной удочки. Под брюхо большим крючком подцепляли и быстро выдергивали. Они на асфальт с хрустом шлепались. Много вытащили, пока нас сторож не шуганул. После возле мусорки сварили и съели. Ох, и вкусные же были те первые мои раки! Потом мы вошли в подъезд, подошли к большой двери, дядя Вася позвонил. Открыла весьма недружелюбная старушка, прямо-таки ожившая Кися Моисеевна из песни Высоцкого, чего, мол, надо? Но через минуту мы уже были внутри и обласканы, поскольку одним из качеств моего дяди была способность расположить к себе любого, даже самого экзотического, представителя рода человеческого, имеющего способность слушать. А там, за крашеной суриком дверью, была квартира на первом этаже, которая опять же в точности соответствовала описанию в песне Высоцкого. Длинный широкий коридор, один туалет на всех, ванной комнаты нет, - я помню, Вася, мыться мы всегда ходили в душевые в Сандуны, в душевых всегда было дешевле, - сказал тогда дядя Вася, притворив дверь и вернувшись в коридор, где блестели проемами почти тридцать восемь дверей справа и слева, а в простенках стояли картонные коробки и разнообразная утварь, и повыше на больших пыльных гвоздях висели перевязанные бечевками велосипеды, много-много велосипедов... В одной из таких комнат долгое время и жила бабушка Нина Дмитриевна с четырьмя детьми. - Я точно уже не помню, но, по-моему, вот эта, - и дядя Вася тогда провел рукой по шершавой поверхности свежепобеленной двери. В этом жесте была и тоска по ушедшей юности, и почитание матери, и боготворение отца, и уважение к семье, и даже обида на некоторых людей. И только сейчас, записывая эти строки, я понял, что больше всего дядя Вася всегда страдал от одиночества. Да-да, несмотря и на безграничную общительность, и на удивительную особенность налаживать добрые отношения с незнакомыми людьми, и на природный дар быть душой, центром внимания любой компании, он всегда оставался наедине с той жизнью в одной из многочисленных комнаток коммуналки, в тех старомосковских двориках, где по утрам грузчики грохали сетками с молочными и кефирными бутылками, а по вечерам раздавались гулкие крики слегка подгулявших соседей. Сюда же после семилетней разлуки в октябре 1953 года вернулся пятидесятилетний старик с седой бородой, муж и отец, Василий Васильевич Парин, бывший академик-секретарь медицинской академии... И еще, слушая ту самую песню, дядя Вася всегда тихо поправлял Высоцкого: "надо так: свободу - по указу от тридцать шестого, так будет правильней, это год моего рождения". |
- А вообще-то дядя Вася твой, он всегда отходчивый был. После наказания совсем не обижался, - баушка очень часто улыбалась, когда рассказывала о дяде Васе. - Только все время в какие-то истории по доброте попадал. Вот, помню, уже он совсем взрослый был. Как-то ждем мы его Новый Год встречать. Все нет и нет. Уже совсем к двенадцати телефонный звонок. Из милиции. Мол, такие-то? Да. Василий, сын Ваш у нас находится, забирайте. Съездили, привезли домой. Что же случилось? Вася и рассказал, что шел к нам, торопился. Проходил мимо магазина. А из магазина вышел здоровенный дядька с окладистой бородищей. Симпатичный, Вася говорил, вылитый Дед Мороз. И бутылку шампанского раскупорил прямо на пороге. С хлопком и пеной. Дядя Вася твой остановился. А тот начал пить прямо из горлышка. Зима, падают крупные хлопья снега, Новый Год. Капли шампанского по бороде стекают, серебрятся жемчужинами. Красиво! Дядя Вася твой залюбовался, а тут милиция этого бородатого дядьку забирать в кутузку. Руки крутить, ругаться, мол, нарушаете, товарищ! Он и заступился по доброте, чего к мужику пристали? Праздник все-таки! Несправедливо! Так милиция долго разбираться не стала, заодно и Васю, борца за справедливость, увезла... Когда в 2001 году пришла грустная весть о дяде Васе, то после первого шока, осмыслив все, я понял, что на самом-то деле он просто уехал на рыбалку, которую так любил, и в которой ему всегда везло больше других. И я даже знаю куда. На Истринское водохранилище, куда он возил меня совсем маленьким на первую в жизни рыбалку. И я знаю, с кем дядя Вася сейчас рыбачит. С тем самым бородачом из баушкина рассказа. Рано утром они отплыли на лодке в синеватый туман, стелящийся слоями над зеркальной поверхностью воды. И дядя Вася, оторвавшись от весел, успел помахать рукой мне, стоящему на ветхих мостках. А бородач улыбнулся и кивнул головой, рассыпая веером блестки жемчужных капель. Только это очень долгая рыбалка. Вечная. |
Где-то в начале-середине шестидесятых бабушка стала учиться водить машину. Это был "Москвич - 407". Сверхновая по тем временам модель. О, сколько побитых воротных столбов и поцарапанных чужих автомобилей было поначалу! Но затем Григорий Фаддеич, дедушкин шофер, отмобилизовав все свое водительское мастерство, и, я подозреваю, принеся втихую кровавую обильную жертву какому-то суровому, одному ему известному, автомобильному божку, иначе ничего бы не получилось, все-таки научил баушку довольно сносно водить машину. То есть, по прямой она двигалась безукоризненно. Равномерно, плавно и почти без рывков. Даже бордюрный камень задевала через три раза на четвертый. Что же касалось поворотов при движении задним ходом... впрочем, таковой маневр совершенно необязателен для женщин за рулем. Ведь, правда? Пустое это, как часто говаривал Василий Васильевич Парин. Дед всегда очень любил путешествовать, да и на строящуюся дачу по Волоколамскому шоссе хотелось добраться побыстрее, однако почему-то сам водить машину Василий Васильевич не пожелал. Но досконально изучил материальную часть автомобиля, дорожные правила и приемы управления, поэтому постоянно руководил супругой за рулем. - Нина, сцепление! Не бросай! Ну, что же ты будешь делать! Опять с третьей передачи трогаешься, - потирая несильно ушибленный висок, Василий Васильевич сурово глядел на супругу. - Вася, но она же сама не тянет! Все время дергается! Наверное, что-то с мотором. Надо опять Гришу просить, чтобы посмотрел, - баушка, низко наклонившись над щитком приборов (она всегда подкладывала маленькую подушечку, чтобы быть повыше на водительском месте), не отрывала взгляд от дороги. А костяшки пальцев, вцепившихся в рулевое колесо, были того же оттенка слоновой кости. - С ручника-то сними! О, Господи! Ведь каждый раз одно и то же. Зеркало поправляешь, а про ручной тормоз забываешь. Таким диалогам я был частый свидетель, поскольку в совместные путешествия они чаще всего из внуков брали меня. Это сейчас на улицах много женщин-водителей, и ничего особенного, пообвыклись, а в шестидесятые годы женщина за рулем была настоящим экспонатом из кунсткамеры. Мужская водительская братия не упускала возможности или громко просигналить, или лихо обогнать, завидя за рулем представителя другого пола. Сидящий рядом с бабушкой Василий Васильевич при этом всегда начинал молча двигать желваками - это было очень хорошо видно мне, для безопасности в поездках помещаемому на задний диванчик вместе с мягкими вещами. |
Как-то раз дед, бабушка и я отправились в дальнюю поездку по направлению к Кириллово-Белозерскому монастырю. Красотами полюбоваться, знаменитые фрески в Ферапонтово посмотреть, кино поснимать - бабушка и дед одно время очень увлекались любительской киносъемкой на восьмимиллиметровую пленку. В те времена на дорогах были перебои с бензином, поэтому дед настоял на том, чтобы с собой были взяты две канистры. Бабушка, "с блеском" продемонстрировав свое водительское искусство (всего один наезд на бордюр!), заправилась, и в бак, и в дополнительные емкости. Несмотря на субъективные трудности, она вообще почему-то любила почаще заправиться, стараясь посетить каждую встреченную заправку. И вот, наконец-то, мы отправились в дальний путь. Сколько уж проехали, не знаю, у детей ведь шкала расстояний совершенно другая, чем у взрослых, но прошло, наверное, часа полтора, когда дед сказал: - Нина, бензином пахнет. - Да, что ты, Вася! Ничего не чувствую. - Точно тебе говорю. Вон, километров пять назад кочка была. Нас тряхнуло. Вот ты бак и пробила. - Да, что ты, Вася! Какая еще кочка? Ничего не было. - Остановись. Бабушка беспрекословно остановилась. Вылезли из машины. Прошли к заднему бамперу. - Вот видишь, капает. Действительно, сзади тоненькой струйкой текла пахучая жидкость. - Вот напасть какая! И вправду льет. Что же делать-то будем? - баушка наклонилась и стала внимательно рассматривать что-то под машиной. - А может, что другое, не бак? Давай хоть багажник откроем. - Пустое это. Точно бак пробила. Нечего время терять. Вот что, Нина. Ты давай-ка, полезай под машину, найди течь. Баушка в ситцевом платье с цветочками лезет под днище. - Вот отсюда и течет. - Нашла? Только точно найди. Не ошибись! - Да. Точно здесь. - Пальцем прижми там. Указательным. И держи крепко, изо всех сил, а то загорится, не ровен час, - дед достал из кармана перочинный ножик. - А я пока вон в тот лесок схожу. Пруток срежу, пробочку сделаем, дырку законопатим и дальше поедем. Я быстро, ты только крепко держи. Василий Васильевич уходит. Нина Дмитриевна вся под машиной, одни ноги в лаковых туфлях торчат, рядом я на корточках сижу. По сторонам глазею. Ждем деда. Я баушке подушечку с водительского места принес, под локоть подложил. Лето, жарко, пить хочется, а она, стиснув зубы, держит течь. Проезжает мимо грузовик. Пылит. Останавливается. Подходит верзила, весь промасляный. - Эт-та! Тетка, ты чегой-то там ремонтировать взялась? Можа помощь какая нужна? Баушка, не вылезая из-под машины, объясняет, что, мол, вот несчастье случилось - бак пробили, держу, чтобы все не утекло, муж наказал, он сейчас придет с пробкой, дыру заделает. Верзила чешет в затылке и говорит: - Вот чего, тетка! Вылезай-ка оттеда быстро! - Да как же так? Ведь бензин, жара, пожар не ровен час случится! - Эт-та! Вылезай, тетка, быстро, тебе говорю! И багажник открывай! Испуганная бабушка вылезает, открывает багажник, там канистры, полные горючим, а из-под крышек обеих пузырями сочится. - Канистры надо крепче закрывать! - верзила достает из багажника булькающие емкости, ставит их на асфальт, поправляет крышки. - Пусть проветрятся, а то, ишь, вонища какая! И багажник пока не закрывай. А мужику своему скажи, пусть сам заправляется! Не бабье это дело! Но, конечно же, этого бабушка деду не сказала, однако, всю оставшуюся дорогу примерно раз в десять минут встряхивала указательным пальцем правой руки и гордо поглядывала на Парина-старшего. Дед же долгое время был необычно молчалив и как-то слишком уж задумчиво двигал желваками, предпочитая больше любоваться окрестными видами, чем разговаривать, а уже при подъезде к Кириллово-Белозерскому монастырю вдруг начал рассказывать историю про академика Давыдовского, известного патанатома. - Ты знаешь, Нина, Ипполит Васильевич уже в возрасте женился на собственной домработнице. Она ему четырех детей родила. Первое время, когда он приходил на заседания Академии, то не было случая, чтобы кто-нибудь ему не сказал: "Ипполит Васильевич! Ну, что же Вы так? На прислуге. Ах, ах! Неужели ничего лучше не нашли?" Давыдовский улыбался и отвечал: "А что такого? Чем плохо-то? Вот я прихожу с работы, усталый, а ужин готов, дети напоены, накормлены, чистота в доме, порядок. А если мне изредка с умной женщиной захочется поговорить, так я сюда, в Академию, прихожу и с Линой Соломоновной Штерн беседую. Мне впа-алне хватает!". Мудрый все-таки человек Давыдовский! Но, по-моему, бабушке эта история тогда совсем не понравилась. |
Александр Леонидович Мясников, академик, был первым человеком, который предложил Василию Васильевичу Парину, вернувшемуся из Владимирского централа, достойную работу. Дед стал руководителем лаборатории патофизиологии в институте терапии. Примерно в это же время или чуть позже Василий Васильевич получил участок близ деревни Красновидово по Волоколамскому направлению, километров пятьдесят от Москвы. Соседями, окружившими своими заборчиками расположенный в низинке участок Париных, были академики А. Л. Мясников, И. В. Давыдовский, П. К. Анохин и А. И. Нестеров. У них уже были выстроены дома, а Василий Васильевич только-только начинал стройку. Он поставил брезентовую палатку, весь отпуск жил на участке и сам начал копать котлован под фундамент. Высокий и худой Александр Леонидович Мясников, приезжая по вечерам к себе на дачу, первым делом, даже не переодевшись, подходил к забору, опирался на него, долго смотрел, как дед истово махает лопатой, а потом говорил: - Ну, что профессор-землекоп? Все копаешь? - Копаю, Александр Леонидович, копаю. Здесь копать все-таки лучше, чем там, - и дед кивал куда-то на Север. - Здесь в охотку, для детей и внуков стараюсь. Мясников улыбался, а потом затевал какой-нибудь сугубо научный разговор. И, беседуя, два профессора подолгу стояли друг против друга, оба седовласые, высокие, но один весь в глине, опершись на лопату, а другой в костюме, белой рубашке и галстуке, опершись на новенький штакетник. |
||
Дом близ деревни Красновидово, котлован для которого Василий Васильевич выкопал сам. |
18 | ||||
Однажды по дороге на дачу, переезжая мост через речку Истру, мы увидели характерную фигуру Александра Леонидовича, следующего по обочине. Лысая голова чуть блестела в лучах заходящего солнца. Редким белым пухом развевалось обрамление из седых волос. Худой Мясников энергично шагал, истово размахивая белой шляпой в руке, словно разговаривал сам с собой. Завидев знакомый силуэт, дед попросил водителя остановиться. - Здравствуйте, Александр Леонидович! Что, прогуливаетесь? - О, Василий Васильевич! Приветствую! Да вот, своих на колесах отпустил, и пешочком, пешочком. - Отдыхаете? Воздухом дышите? Здесь у нас природа как в окрестностях Красного Холма. Красновидово почти как Красный Холм. Александр Леонидович был родом из тверского городка Красный Холм. Он вздохнул и вытер лысину платком. - Ох, Василий Васильевич, какой уж тут отдых! Работаю! Вот все думают, экспромты сами собой рождаются. Ан, нет! Вот пройду километров пять-десять, пару-тройку импровизаций заготовлю и завтра на лекции расскажу. Но трудно, ох, трудно! Сегодня ничего путного в голову не идет! Мой отец, Анатолий Сергеевич Логинов, долгое время проработавший бок о бок с академиком Мясниковым и почитавший его за своего Настоящего и Единственного Учителя, рассказывал, что Александр Леонидович среди студентов и аспирантов был славен именно своими артистическими лекциями и разборами больных, изобиловавшими изящными экспромтами, изысканными шутками и тонкими импровизациями. Знали бы они, каких трудов стоила эта видимая легкость! |
Александру Леонидовичу Мясникову первому из советских терапевтов была вручена престижная международная премия "Золотой стетоскоп". Прежде чем принять решение о номинации Мясникова на награду, в СССР приехала делегация зарубежных врачей во главе со знаменитым американским доктором Чарльзом Уайтом. Было дано высочайшее разрешение в один из дней визита принять членов делегации на даче у академика. Инна Александровна, жена Мясникова, отмобилизовала на уборку участка тетю Полю и дядю Ваню, чету сторожей, земляков академика, которые постоянно жили у них на даче. Было вылизано и приведено в порядок все, что возможно, включая, конечно же, и уличный нужник (о дачной канализации тогда и речи не было). Пока дядя Ваня орудовал метлой, граблями и совком на территории, тетя Поля стеклышком тщательно отдраила все внутренности деревянной будочки, вымыла земляничным мылом стенки, а вместо туалетной бумаги, обеспечить которой американцев ей строго-настрого наказал сам Александр Леонидович, положила страницы из старых потрепанных книг. Порезала четвертушками, помяла и положила. Сойдет! Все равно многие листки из ненужных томов, сваленных за дровами в сарае, уже подмокли. Приезжают американцы. Их водят, показывают комнаты, картины, беседуют, а потом предлагают посетить место общего пользования, помыть руки и отужинать. Начинается торжественная трапеза. Первым встает галантный Чарльз Уайт, поднимает бокал и говорит. - Дорогой Александр Леонидович! Мы благодарим Вас и Вашу семью за гостеприимный прием, за содержательную беседу, за хлебосольство! Все было прекрасно! Но знаете, какое самое яркое впечатление от визита в СССР останется навсегда в нашей памяти? Это то, что в туалете у Вас вместо специальной бумаги используют страницы из книги лауреата Нобелевской премии, академика Ивана Петровича Павлова об условных и безусловных рефлексах! |
20 | ||||
Рожденный в атеистические пятидесятые годы, я не был сразу крещен по православному обряду. Потом было недосуг - учеба, работа, а уже после перестройки креститься, как буквально повзводно сделали многие современники, уж очень-то рьяно и вдруг приобщившиеся к религии, абсолютно не интересуясь и не зная ни христианской этики, ни православной философии, считаю ханжеством и фарисейством. Но Александра Леонидовича Мясникова почитал, почитаю и буду почитать как своего почти крестного отца. Как-то раз, гуляя в окрестностях все того же Красновидово с коляской, в которой под пологом от комаров лежал неосознанным грудничком ваш покорный слуга, моя мама встретила Мясникова. - А-а, Ниночка! Здравствуй! Что это ты там так бережно возишь? Открывай, открывай! Покажи-ка мне внука Василия Васильевича! Мама с гордостью открыла мое лицо. Как она рассказывает, завидя суровый лик медицинского светила, я сразу загулил и пустил несколько пузырей. Александр Леонидович внимательно вгляделся в открытое мамой "сокровище", многозначительно хмыкнул, а потом довольно-таки добродушно сказал. - Ишь ты! Чернявенький, ну, чистый татарчонок! Это Анатолий твой так постарался. У них там под Владимиром татарские крови-то и осели. А ничего, ничего шустрый будет! Отец мой был родом из Собинского района Владимирской области. Встречу эту я и считаю своим почти крещением. Иногда в летние отпускные сезоны Александр Леонидович Мясников брал меня, уже подросшего человечка, купаться в холодной и быстрой речке Истре. Был он высок, худощав и поджар, в воду входил осторожно, медленно и без брызг погружая стопы, часто отдыхая, и по всей фигуре, чем-то напоминающей одинокую опытную хищную птицу, казалось, что он не купается, а охотится. Вот-вот перегнется пополам, клюнет воду верхней частью туловища, и на руках у него окажется серебристая, плещущая хвостом русалочка. И почему-то русалочка эта представлялась мне всегда белокурой и пышногрудой, и так было обидно, что каждый раз после такого купанья-охоты мы возвращаемся одни, без славной добычи... А еще в Александре Леонидовиче всегда и во всех ситуациях чувствовался избыток жизненной силы, и где-то глубоко внутри у него, казалось, постоянно звенела от напряжения сжатая пружина небывалой интеллектуальной силы и мощи. Значительно позже, занимаясь научными проблемами, я убедился в силе интеллекта и высокой степени научного предвидения этого незаурядного человека. Изучая современные методы диагностики гипертонической болезни, прежде всего я начал знакомиться с классическими трудами. Одним из таких трудов была книга А. Л. Мясникова о гипертонической болезни, выдержавшая несколько изданий. И с удивлением я обнаружил, что основы всех новейших исследований в области механизмов гипертонической болезни были заложены Александром Леонидовичем еще в середине двадцатого века. Да-да, в той книге, изданной в пятидесятые годы, уже упоминалось о возможной роли жиров и мочевой кислоты, о холестерине, конечно же, и о нарушениях азотистого обмена в развитии этого заболевания, и о многом-многом другом, занимавшим умы врачей-кардиологов на рубеже двадцатого и двадцать первого веков! На втором этаже его дачи была устроена застекленная картинная галерея. Александр Леонидович был одним из известнейших московских коллекционеров живописи, и часть полотен хранил за городом. И, когда хозяина не было, нам с Аликом, старшим внуком Мясникова, дозволялось подниматься наверх и смотреть. Просто смотреть... Оба чумазые и стриженые по-летнему наголо, в грязных сатиновых трусах и босиком мы могли часами стоять на залитой солнцем террасе и вглядываться в штрихи и мазки на развешенных по стенам полотнах. Казалось, кроме игры света и красок вокруг нет ничего, что мир состоит только из этих правильных линий, идеальных пропорций и чуть размытых контуров. С тех пор странноватые фамилии живописцев "Беленицин-Бирюля" и "Соколов-Скаля" слились для меня с фамилией врача-терапевта "Мясников" в единый, неделимый монолит согласных "ББМСС", где каждый знак является составной частью другого, а все вместе - высшим символом врачевания как искусства. |
21 | ||||
- Лучший отдых - перемена вида деятельности! - любил говорить Василий Васильевич Парин. И действительно, когда дача уже была в основном выстроена, он всегда находил себе какое-нибудь дело. Увидеть деда на даче просто сидящим где-нибудь в тени под деревцем, было абсолютно невозможно. Он бы все время в движении, в действии. Это был его modus vivendi. То постелит или перестелит линолеум, то зашьет досками бревна на мостике, чтобы не скользили в дождь, то возьмется и за два-три дня соберет коротковолновый приемник, то увлечется расчисткой участка от зарослей кустарника. А я почти всегда был рядом и наблюдал, как с легкостью он орудует инструментом, будь то секатор, или тяжелый топор. Дед ловко управлялся с любым подсобным инвентарем: точил ножи, правил пилы, отбивал косу. На краю нашего участка был овраг. Дед придумал засыпать его бытовым мусором. - Если будем регулярно скидывать туда хлам, то постепенно отвоюем еще плодородной земли. Да и комарья поменьше будет. И вот все члены многочисленного семейства должны были участвовать в этом процессе. Дед строго следил. Через несколько лет край оврага продвинулся на метр. Василий Васильевич подходил, внимательно осматривался, удовлетворенно хмыкал, и говорил, обращаясь ко мне. - Вот, Вася, плод коллективного труда. Все-таки даже из праха можно создать нечто путное. Впрочем, по Библии и сам человече был создан из праха... Частенько мы сидели с ним на крыльце и мастерили авиамодели. Сначала это были грубо сработанные, занозистые, фанерные планеры с резиновыми моторчиками, купленные в магазине "Пионер" на улице Горького. Дед всегда очень радовался, когда очередная, аляповатая конструкция пролетала дальше прежней на несколько метров. - Очередное торжество резино-конструкторской мысли! Прогресс науки не остановить! Per aspera ad astra! Потом он стал ездить в загранкомандировки и привозить очень красивые, но, к сожалению, не летающие "сделай сам" модели иностранных самолетов. В наборе к ним всегда прилагались флакончики с клеем и красочкой-серебрянкой. Я часто пытался собрать их один, без деда. Но у меня никогда не получалось при склеивании деталек угадать, сколько клея положить? Всегда были или недоборы, или переборы. Труды мои каждый раз заканчивались либо тем, что вся конструкция разваливалась после первого же прикосновения, либо тем, что противные горбы густеющего клея начинали топорщиться из швов после сжатия деталей, а попутно потеками едкой жидкости растворялись и поверхности фюзеляжей. Обещанная на крышке импортной коробки красота модели была практически недостижима. А вот дед как-то сразу, с первого захода, угадывал, сколько и куда сподручней положить клея, а также определял точное место, где надо нанести завершающий мазок краски. Собранные им макеты всегда выгодно отличались аккуратностью. - Quantum satis, Вася, quantum satis отнюдь не perpetuum mobile! - приговаривал Василий Васильевич, сжимая пальцами очередную плоскость крыла. - Это очень важно и в жизни знать точную меру и определить, в какой момент необходимо остановиться, оглядеться и осмыслить сделанное, дабы не ошибаться в будущем. - Дед задумывался, двигал желваками, и добавлял, - хотя, иногда и сам поисковый процесс дает творческое удовлетворение. Ты знаешь, Вася, Петр Кропоткин говорил, что "движение - все, конечная цель - ничто". Мне кажется, что-то в этом есть для тебя. Ты, все-таки, по своему складу такой же tramp. В переводе с английского бродяга. Да... Крутясь, как "перпетуум мобиле", я до сих пор ищу свой предел, свой "квантумсатис" и в судьбе, и в событиях, происходящих рядом. И, откровенно говоря, частенько такая поисковая жизненная позиция приносит значительно больше интересного и нового, чем консервативное прозябание на одном месте. Но как деду тогда, в середине шестидесятых, удалось интуитивно угадать во мне интеллектуального анархиста, последователя князя Кропоткина в мировосприятии? Не понимаю. |
12 апреля 1961 года. Я играл во дворе нашего дома на Беговой улице. И вдруг почти из всех окон голос, искаженный радиопомехами и многократным отражением от стен. "... ш-шш-у-уу... Восток... пилотируемый... Гагарин... первый... у-уу-ш-шш... лейтенант... космическое пространство... Юрий Алексеевич... советский... человек... впервые... у-уу-шш..." Я, конечно же, почти ничего не понял, мал был, пять годков всего от роду, но четко помню, что в тех словах особенно странным было окающее словосочетание "околоземная орбита", а также праздничную теплую волну, которая вдруг накатила на меня и пропитала чувством чего-то нового, необычного и очень-очень торжественного. Показалось даже, что даже ярче засверкало солнышко, что все окружающие предметы - детский грибок, песочница, зеленые скамейки, палисадник в один момент стали более контрастными. В окнах разом появились люди, замелькали цветные платки и кто-то, раскатывая "эр"ы, баритоном закричал: "У-ррр-яя!". А деда дома не было. На вопрос баушка раздраженно ответила, что он в командировке. Вернулся Василий Васильевич через несколько дней и привез двух странных, песочного цвета, шипастых, засушенных ящерок. - Вот, Вася, я их на полигоне поймал. Рядом с железной дорогой. На память, - говорил он, прилаживая пинцетом ящерок в зеленоватые банки, чтобы потом залить спиртом. - Эх, рожденный ползать летать не может! А, может, и пресмыкающиеся когда-нибудь к звездам полетят? Что за полигон? Что за полеты? Что за железная дорога? Это было совсем непонятно. Можно было только догадываться, ведь дед никому и никогда в семье не рассказывал о своей работе до окончательного завершения или особого разрешения. Даже баушка Нина Дмитриевна, я думаю, знала немногим больше моего. В вопросах секретности дед был всегда очень щепетилен. И только значительно позже мы узнали, что ящерки те пойманы в день старта на Байконуре, что единственной травмой за всю командировку была царапина на виске деда, полученная от шлема первого космонавта при прощании, и что Юрий Алексеевич Гагарин брал с собой в кабину несколько конвертов с листками, на которых экономным и мелким (привычка, выработанная за семь лет разлуки) дедовским почерком были написаны пожелания всем членам семьи. У меня сохранились поблекшие синеватые конверты с надписью "Космическая почта. Земля-Космос-Земля" и четвертушки пожелтевшей бумаги, адресованные Нине (дочери), Толе (зятю) и Васе (внуку). На один из торжественных правительственных приемов в Кремле по случаю чествования первых космонавтов Василий Васильевич вместо супруги взял с собой свою дочь Нину. Заболел Дмитрий Мильтиадович и Нина Дмитриевна вынуждена была уехать в другой город. Супругу заменила старшая дочь. В Георгиевском зале Сергей Павлович Королев подошел к Парину, поручкался и, быстро взглянув на Нину Васильевну, сказал: - Василий Васильевич! Какая у Вас симпатичная дочь! Красавица прямо-таки! Дед довольно улыбнулся, покрутил ус, и, придерживая мою маму под локоть, гордо ответил. - Да! Это издание новое, исправленное, дополненное и переработанное! А в следующем, Владимирском, зале собрались еще не летавшие члены отряда. Дед с мамой встали рядом с будущими женщинами-космонавтами. Со свитой охранников вошел Никита Сергеевич Хрущев. Быстро прошел по залу и остановился как раз около них. Поздоровался. Жанна, одна из девушек, проходивших предполетную подготовку, набралась смелости и спросила: - Никита Сергеевич! Ну, когда же, наконец, полетим мы? Хрущев внимательно посмотрел на нее, а потом, энергично три раза взмахнув ребром ладони, словно вырубая из воздуха слова, ответил: - Всему свое время! |
И время шло, и время делало свое дело. Люди вырвались за пределы околоземных орбит. Первые шаги человека по Луне мы смотрели всей большой семьей на даче по телевизору. Телеприемник был КВН с большой стеклянной емкостью перед экраном. В емкость заливали дистиллированную воду, и она периодически зацветала, поэтому изображение приобретало мертвенно-зеленоватый оттенок. Специально для коллективного просмотра баушка тщательно вымыла линзу. Залили свежую дистиллированную воду. А дядя Вася пошутил, что неплохо было бы запустить в емкость аквариумных рыбок, гуппи или меченосцев, в общем, что профессиональный ихтиолог дядя Коля посоветует, тогда изображение станет цветным. Баушка тогда на него зашикала, перестань, мол, не к месту это, опять за свои дурацкие шуточки. Но вот наконец-то наступил торжественный момент показа съемок с Луны. Видно было очень хорошо. И мне казалось, что я - это совсем даже не я, а действующий персонаж одного из романов Жюля Верна, вроде бы какого-то очень знакомого произведения и в то же время никогда не читанного. Такое странное чувство раздвоенности было недолгим и прошло, как только я понял, что знакомо-незнакомый фантастический роман пишется вот сейчас, в эту минуту, на наших глазах чуть размытыми кадрами лунной хроники, и реальность, которой мы стали свидетелями, значимей и весомей любого вымысла. Дед комментировал. И голос у него был торжественный. До этого он уже успел нарисовать и подробно описать нам технологическую схему всего полета Аполлона от Земли к Луне. - Суставчатая металлическая опора с расширением на конце, по-видимому, детали спускаемого аппарата. Основной блок остался на окололунной орбите. Ждет их. Вот астронавт спускается. Смотрите, как неуклюже. Скафандр тяжелый, автономный, да и сила тяжести другая. Меньше земной. О, прыгнул с последней ступеньки! Облачко лунной пыли. Медленно как оседает. А ведь на Луне тоже есть атмосфера. Конечно, сильно разряженная, но все-таки есть. След, смотрите, первый след ноги человека на Луне! Потом сквозь помехи были произнесены знаменитые слова о шаге маленького человека равносильном прыжку всего человечества, дед перевел и вдруг замолчал. Быть может, ему тогда вспоминались все прошедшие годы? Учеба в Казанском университете, первые эксперименты, радость после удачно спланированного и проведенного опыта, споры с Василием Николаевичем, мама Нонна Ивановна, младший брат Боря, добычливые охоты в Удмуртии и походы по уральским лесам, необычная операция на льве в Свердловске, раннее профессорство, сорокалетие во время войны и участие в организации Академии медицинских наук, "суд чести" и пятидесятилетие в тюрьме, работа с Сергеем Павловичем Королевым и шестидесятилетие в качестве директора института медико-биологических проблем. Кто знает... А, может быть, он думал о судьбах жены, детей, внуков? Ведь всегда, когда деду предстояло выступить в какой-нибудь телевизионной программе, он говорил: - Смотрите передачу. Когда увидите, что я дотронусь до левого уха, то знайте, что этот жест специально для вас. Я всегда помню о вас. Даже в студии перед телекамерами. И мы все вглядывались в знакомое лицо на экране, и ждали, ждали, ждали, упуская весь смысл того, что произносилось и обсуждалось, пока наконец-то кто-нибудь не вскрикивал: - Смотрите, смотрите! Он дотронулся! А каждому из нас представлялось: "да-да, он подумал именно обо мне". И тогда начинала улыбаться баушка Нина Дмитриевна, обычно всегда суровая при детях и внуках. Она-то знала совершенно точно, кому предназначался этот жест...
Василий Логинов |