Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




В  РУСЛЕ  ВООБРАЖАЕМОЙ  ЛОГИКИ  Н.А. ВАСИЛЬЕВА


Парадигмой европейского мышления является известная формулировка, именуемая третьим постулатом Аристотеля: мы выбираем между "да" и "нет" - третьего не дано. На этом зиждется незыблемый, казалось бы, закон противоречия, говорящий об однозначной возможности: утверждения чего-либо или - отрицания. И подразумевается, при этом, что ничего иного, исходя из присущего нам логического мышления, быть предлагаемым не может. Но вот, например, российский и советский ученый Николай Александрович Васильев допускает существование миров, в которых наряду с обычным двучленным делением наблюдается возможность отсутствия противоречий. В связи с этой неординарной идеей Н.А. Васильев задается вопросом (1, с.99) - "...<...>...почему не предположить...<...>...такие миры, где бы реально существовали противоречивые вещи?" И далее продолжает (1, с.99-100) - "представьте себе логику, где есть суждения и выводы, но где есть трехчленное деление суждений по качеству. Неужели мы отказались бы называть ее логикой? В таком случае мы не должны называть логикой мышление в понятиях, ибо суждения о понятии...<...>...представляют собою три качественных формы".

Рассуждая о формах понятий, следует заметить, что необходимость выбора между "да" и "нет" предполагает несовместимость признаков (третьего не дано!). Скрупулезное размышление в этом направлении развернуто Н.А. Васильевым в его работе "Логика и металогика" (1, с.94-123), где, словно выстрел, обращает на себя особое внимание краткость высказывания (1, с.112): "Несовместимость признаков эмпирична". Попутно упомянем, что Н.А. Васильев был не только значительным русским философом и психологом, но также поэтом. И такое соединение талантов в нем, конечно же нашло практическое отражение в характере употребляемой им метафорики (1, с.114): "Пока я не имею от рюмки с бесцветной жидкостью вкусовых ощущений, когда у меня отсутствие вкуса воды, я не могу сказать: "Это - не вода". Когда я имею вкусовое ощущение водки, несовместимое с водой, тогда я могу сказать: "Это - не вода".

Так что же все таки в конкретном смысле Н.А. Васильев называет металогикой, в отличие от научно общепринятой эмпирической логики, привычной нашему пониманию? Попытаемся ответить на этот вопрос в русле рассуждений самого Н.А. Васильева (1, с. 115): "Мы назвали чисто рациональную логику металогикой, - отчеканивает свою мысль ученый и расшифровывает ее наследственное содержание, - чтобы обозначить ее формальную аналогию с метафизикой. Миру опытной действительности, миру физики противостоит метафизика. Миру опытной логики противостоит металогика. Метафизика есть познание бытия вне условий опыта, бытия подлинного и единого в отвлечении от эмпирического разнообразия вещей. Металогика есть познание мысли вне условий опыта, чистой мысли в отвлечении от всякого разнообразия содержания мысли...<...>... Только металогика есть формальная наука логики, ибо только она отвлекается от всякого содержания мысли, от всего фактического, эмпирического. Поэтому металогика и есть логика, пригодная для каждого мира, как бы своеобразно ни было устройство объектов этого мира, ибо она заключает в себе только законы чистой мысли, суждения и вывода вообще, отражает только природу познающего субъекта. Напротив того, наша эмпирическая "аристотелева" логика - не формальная логика, а наука, где формальное, металогическое мысли смешано с содержанием мысли". Да простит нас читатель за то, что мы позволяем себе, в зависимости от намеченной темы, переставлять последовательность цитируемого материала. Исходя из такого допущения невозможно в излагаемом эссе оставить за бортом запоминающуюся реплику Н.А. Васильева (1, с. 106): "Платон гипостазировал мир идей; такой мир был бы подчинен воображаемой логике".

По причине весьма заметного буддирования Н.А. Васильевым в статье "Логика и металогика" вопроса удаления эмпирических элементов [смотри выше (1, с.115)] напомним, что о таком удалении ратовал и Эдмунд Гуссерль. И ратовал именно потому, что наше сознание (осознание?!) воспринимаемой вещи, далеко не то же самое, что познание этой вещи. Мысль Эдмунда Гуссерля сводилась к необходимости очистить вещь от привнесенных познанием побочностей. И, несмотря на то, что Н.А. Васильев не соотносил имя Эдмунда Гуссерля с упоминанием именно такого удаления, работы немецкого философа были Н.А. Васильеву хорошо известны и он высказывает в данном отношении свое личное мнение амбивалентного характера (1, с.98) - "...<...>...в споре между Эрдманном и Гуссерлем мы занимаем примиряющее положение. Гуссерлевскому общеутвердительному суждению "Все истины логики абсолютны" и эрдманновскому неопределенному" суждению "Некоторые, а может быть, все истины логики не абсолютны" мы противопоставляем свое решение в такой форме: "Некоторые истины логики абсолютны, некоторые - нет".

Свою основополагающую работу "Логика и металогика" Н.А. Васильев завершает следующей научно поэтизированной искрометностью (1, с. 123): "В логике всегда не хватало бесконечности, маленькой и замкнутой была она...<...>...Нужно расширить ее пределы, удостовериться в бесконечности возможных логических систем. Тот, кто удостоверился в этом, будет испытывать ощущение Джордано Бруно, когда впервые в его воображении предстала бесконечность физической Вселенной, когда разлетелись вдребезги хрустальные сферы неба". Кого же наиболее основательно из заинтересовавших нас имен в русле "воображаемой логики", кроме Эмунда Гуссерля и Джордано Бруно, упоминает Н.А. Васильев? Это (как прослеживается по ходу материала, излагаемого Н.А. Васильевым) русский математик, один из создателей неэвклидовой геометрии - Николай Иванович Лобачевский. Но коснемся в доступной нам возможности выборочно избранных нами имен, хотя Н.А. Васильев перечисляет и другие имена (Рассел, Пеано, Пуанкаре, Кутюр, Гильберт, Наторп...<...>...Николай Кузанский, Гаман, Гегель, Банзен...<...>...Ницше, Уэльс, Беллями...<...>...Ренувье...<...>...Кант...<...>...Миль...<...>...Зигварт...<...>...Гамильтон, Де Морган, Джевонс, Брэдли, Бозанкет, Кейнс, Венн, Пирс, Больцано, Шлейермахер, Тренделенбург, Брентано, Лотце, Ланге...<...>...Ительсон, Файхингер, Фриз, Апельт, Нельсон, Виндельбанд, Риккерт, Ласка...<...>...Коген и его школы, Гербарт, Дробиш, Шупее, Вундт...<...>...), имеющие отношение к учению, именуемому металогикой. "Я упоминаю, - предупреждает своего читателя Н.А. Васильев, - только известных логиков, но и в трудах совершенно забытых писателей, как, например, Ульрици, Хармса, Гоппе, Рабуса, Бергмана, Леве и др., часто встречаются оригинальные и интересные мысли, порывающие с традицией".

В контексте основного труда Н.А. Васильева "Логика и металогика" эта работа и другие труды объяснимо укладывается а рамки его научных интересов и рассматривает те же вопросы, которые были в кругу интересов Эдмунда Гуссерля. Во-первых, отметим, что работа Гуссерля "Логические исследования" в переводе на русский язык была издана в 1909 году; во-вторых статья немецкого ученого "Философия как строгая наука" была издана в переводе на русский язык в 1911 году. В-третьих, активные годы жизни Гуссерля (1959-1838) и Васильева (1880-1938) пересекаются. Этим самым, мы желаем сказать, что Н.А. Васильев несомненно, по роду своих научных поисков и предпочтений был знаком с работами немецкого философа. Вдумаемся, например, в следующее высказывание Н.А. Васильева (1, с. 115): "Мы видели, что в логике есть устранимые, а потому эмпирические элементы. Если устранить то, что устранимо и эмпирично, останется неустранимая рациональная логика. Ее мы и предлагаем называть металогикой. Мы не можем произвести здесь всего процесса устранения. Сейчас мы только охарактеризуем главнейшие различия между металогикой и эмпирической логикой". И на этой же странице (1, с. 115): "Металогика есть познание мысли вне условий опыта, чистой мысли в отвлечении от всякого разнообразия содержания мысли". И несколько далее (1, с. 116) Н.А. Васильев резюмирует: "Отсюда ясно, что эмпирическая логика не годится для познания всякого, а только одного определенного, земного мира. В другом мире она могла бы оказаться в дисгармонии с его основными свойствами, ибо она носит уже на себе отпечаток основных свойств нашего мира. Там она может оказаться так же непригодной, как наша зоология, наверное, непригодна для Марса". Следует обратить внимание, на упоминание в этом рассуждении Марса. Могла быть названа и другая какая-либо планета. Но здесь, очевидно, сказались впечатляющие трактаты Эдмунда Гуссерля, где в одном из них в его философских рассуждениях появляется марсианская тема (2, с. 99): "Мы называем марсианские каналы знаком того, что существуют разумные обитатели Марса...<...>... ".

Следует, с нашей точки зрения, обратить особое внимание на тот момент, что финальная часть статьи "Логика и металогика" Н.А. Васильева акцентирована на имени Джордано Бруно. Конечно же, столь же героическое сколь и трагическое завершение жизни средневекового мыслителя невольно приковывала к себе внимание последующих поколений. Но Н.А. Васильев называет здесь это имя в первую очередь потому, что Джордано Бруно был непревзойденным мастером силлогистики. Собственно говоря, такие моменты образно высвечены А.Н. Веселовским в биографическом очерке, посвященном Джордано Бруно (3, с. 379-380): "О науке, об успокоении мысли возможно точными решениями большею частью не было речи: вопросы отделялись от земли и решались на отвлеченной почве силлогистической практики. Оставался победителем не тот, кто лучше сумел выяснить сущность дела, а чей силлогизм отточен так, что к нему не было возможности подойти ни с какой стороны. Споры были бескровные, как те декоративные битвы итальянских кондотьеров, где с обеих сторон тратилось много пороху и ловкости, а в результате не оказалось ни одного убитого, и сражение оставалось нерешенным. В XVI веке эти школьные поединки еще оставались в моде; но Бруно мог находить в них удобное орудие для деятельности пропагандиста, которая всегда его отличала". Невозможно оставить в стороне (в рамках предпринятого нами микроисследования) и такое свидетельство мастерского владения Джордано Бруно приемами силлогизма (3, с. 385-386): "Подумайте в самом деле, что бы стало с человеком, будь у него хоть вдвое больше ума, если бы руки очутились парой ног. Не только изменилась бы мера безопасности, но самый строй семьи, общества, государства; немыслимы были бы науки и искусства, и все то, что, свидетельствуя о величии человека, становит его безусловным властелином над всем живущим - и все это не столько в силу какого-то интеллектуального преимущества, сколько потому, что одни мы владеем руками - этим органом из всех органов. Таких странностей, и много других все в том же роде, еще никогда не приходилось слышать благочестивым оксфордцам. Враги не замедлили явиться: лекции и публичные диспуты Бруно прекратились через три месяца. В последний раз он до пятнадцати раз загонял завязшего в пятнадцати силлогизмах бедного доктора Лисона (Leyson)".

Мы надеемся, что вышеприведенные цитаты из статьи А.Н. Веселовского, являются тематически необходимыми дополнениями к соответствующим научным рассуждениям Н.А. Васильева (1, с. 107-108): "...<...>...закончив краткий обзор учения о суждении и законах мышления в воображаемой логике, перейдем к учению о выводе, и покажем, что в воображаемой логике возможны выводы, и прежде всего силлогизмы. К силлогистике и обратимся. Оказывается, что в воображаемой логике устраняется закон противоречия, но не устраняется силлогистика, и этим доказывается независимость принципа силлогистики от закона противоречия. В самом деле, если мы знаем, что всему классу М свойственно противоречие, свойственны зараз признаки А и non-A, то и каждое данное М обладает этим же соединением противоречащих признаков. Что же такое это знание? Самый настоящий силлогизм...<...>... ".


Цитируемые источники:

  1. Васильев Н. А. Воображаемая логика. Избранные труды. - М.: Наука. 1989. - 264 с.
  2. Гуссерль Эдмунд. Избранные работы / Сост. В.А.  Куренной. М.: Издательский дом "Территория будущего", 2005. - 464 с. (Серия "Университетская библиотека Александра Погорельского").
  3. Веселовский А. Н. Джордано Бруно. Биографический очерк (стр. 359 - 397) // Веселовский А.Н. (1858 - ). Избранные труды. Институт литературы. Академия наук СССР. Гос. изд. "Художественная литература". Ленинград, 1939. - 572 с.



© Александр М. Кобринский, 2018-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2018-2024.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность