ПАМЯТИ ПОДРУГИ
| Скорблю, что я, выступивши в жизнь, как бы в дорогу... прежде, чем был окончен путь, погрузился в эту ночь...
Цицерон
|
Помнишь, это было более двадцати лет назад, во время голода, у тебя были похожие на залитую росой траву волосы, мы, скитаясь, отдыхали, бездомные, в неподвижной тени пыльных деревьев, одна из твоих подруг, ставшая позднее твоей любовницей, уступила нам пригородную дачу, подарив - словно бы мы были лошади - вместе с ключом маленький мешочек овса.
Она еще жива, иногда я вижу ее, деловитую, с молодящейся подругой, а ты умерла, тебя сожгли, твое тело, твои волосы, зимнюю бледно-красную зарю твоих губ, твои глаза, - это хорошо - мне страшно подумать, что сделалось бы с твоим несожженным телом под землей.
«А у нас кастрюли нет?» - осторожно спрашивала ее ты, а она, смеясь, тяжело дыша от слабости, говорила, что там и кастрюля, и печь, - и ты сказала, что это чудо, когда мы, как будто облако сна, оставили, тающую, дрожа, в яви, окраину города. - «Так, зимой», - рассказывала ты, - «далеко на севере, в заполярье, один вуйко - и что ему вздурилось туда попасть? - допытался у причетника местной церкви, есть ли у батюшки свиньи, а на ответ, что у настоятеля нет свиней, предположил, что может быть у матушки есть, после чего грустно побрел прочь, но, завернув за угол, увидел в узком проулке свиней и коз, бегали куры, зрели вишни, было тепло, свиньи ковыряли рылами теплую землю, северная метель превращалась в теплый ветер». - Я спросил, как называлось это блаженное место. - «Вуйко не знав вiмени того мiсця», - небрежно подделываясь под украинскую речь, ответила ты. - «Из блаженных мисць вин слухiв тiлькi об Омерике, то i бачiв, шо це Омерика i iсть».
Давно замечено, маленькие романтические рассказы, полные земной прохлады и потусторонним теплом, сладостными, как будто шербет Шираза, унимают мучительное чувство голода.
«Похожее», - сказал я, - «было во время войны у моего деда. Он не воевал. У него была одна рука, костный туберкулез, как-то так. Однорукий, он был корректором типографии. "Мы выправляли безымянные газетные статьи", - рассказывал дед. - "Обширные, как полковничья шляпа", - добавлял он, цитируя незабвенного Козьму Пруткова. Напротив него, у раскрытого окна, была корректором девушка. По ночам, в предутренних сумерках, ей молча приносил розу молодой человек. Роза казалась совершенно серой. Дед никогда не видел ее настоящего цвета. Это было в сорок первом году. Потом были война, зима, в типографии лежал снег, был день, а он принес розу. Серая, она была похожа на расцветающий под дождем Париж. Он заговорил. У него был странный, словно он был помнящая выученный человеческий язык птица, голос. - Короче, он позвал их с собой, и они пошли. - За типографией был узкий проулок, которого дед раньше не замечал. Как во сне, из него веяло теплом. Трепеща, на его рукав села бирюзовая стрекоза, стряхнув с крыла маленькую упавшую снежинку, и улетела. Между черных стен полыхала зеленым огнем влажная листва».
Еще я хотел сказать, что шла война, что кто-то должен был оставаться и умирать, что они остались, но я молчал, а ты спросила: «Это правда?», и я сказал: «Это правда», потому что верил, что это правда. - В конце концов, написал же один немец книгу о своем путешествии в Стокгольм (вокруг которого растет виноград), в Индию (где на Троицыном лугу мальчик в зеленой шапочке пас гусей), в Венецию (которая расположена на высокой скале и выглядит очень мило) и, наконец, в Рим.
Но, словно оставленная нами окраина города, моя история была только тающим обрывком моего сна.
Я не революционер: во мне нет этой счастливой способности превратить память о нашем голоде и о твоей смерти в революционное действие, пусть даже они, как будто человеческой кровью, полны - кипя - мечтой об уничтожении этого мира.
В одинокой дачной комнате - твоя подруга не лгала - была крохотная печь, похожая на попа с открывающейся дверцей в брюхе и кастрюля, вся как словно грязная поседевшая голова на боку на дровах. Пахло тленом, гарью. В стене был маленький чулан, куда человек мог бы уместиться разве на корточках. Ты заглядывала в него с узелком в руке. - Летними ночами, на улицах, прислонясь спинами к стенам их домов, мы играли им, перекидывая, как будто бы рыхлый мяч. - «Что там у меня?» - спрашивала ты. - «Клочок неба», - отвечал я. - «Неба?» - «Неба». - А небо было похоже на медленно, в тишине, словно на балетной сцене, уходящего человека. - «Ой, врешь!» - говорила ты, смеясь.
Ты вообще много смеялась.
Как смеялась словам одного благонамеренного фрондера: «У поэтов и революционеров одинаковые черепа», сравнившего таким образом пьяного и нищего сифилитика поэта Верлена и Ленина. - Как смеялась, когда мы поняли, что на даче твоей подруги нет воды, воду надо приносить из города, что я не смогу сварить этот лошадиный овес, а ты легла на пол, положив под голову изодранную рогожу, из которой выкатилось - как призрак - огромное молодое яблоко. - И ты, глядя на него огромными яблоками глаз, сказала, что тебе мерещится, что в чулане живут маленькие существа, одно похожее на молодого человека, а другое на старуху, голодные, и старуха просит у него хлеба, спрашивая, не художник ли он. - Может быть, он попробует быть художником, чтобы рисовать ее за хлеб, но у него нет хлеба, нет карандаша, бумаги, нет красок. - «Интересно, какие у них голоса?» - спрашивала ты, задумывалась, мужским голосом спрашивала снова: «А чуланчик тут есть?» - и глухо отвечала сама себе: «А?» - «Чуланчик». - «А?» - «А вот дверца». - «А чуланчик». - Кто были они, будучи людьми? Была ли она школьной или университетской учительницей? Был ли он поэтом? Или они делали новые вещества или механизмы? Или не касались творчества?
Теперь ты сама один из этих призраков, которые вглядываются в нас из пустоты стен, чтобы еще живые увидели сквозь смертную темноту подобия их забытых человеческих лиц.
© Ростислав Клубков, 2018-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2018-2024.
Орфография и пунктуация авторские.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
