ПЕРЕХОД НА ЛЕТНЕЕ ВРЕМЯ
ПЕРЕХОД НА ЛЕТНЕЕ ВРЕМЯ
Поскольку теперь все конечные цели -
Отсутствие снега, дыханье без пара -
Достигнуты, больше прошедшее ценишь,
Хотя бы затем, чтоб считалось - недаром.
По правде сказать, ничего и не вспомнить
Сейчас о зиме, в сих широтах из воска -
Без формы, как лампа, погасшая в полночь,
И с утром, от розы ветров, в отморозках.
Но было, поскольку под четвертью года,
Как пыли, накоплена масса мигрени, -
И боль отпускает в момент перехода
С февральской метели на летнее время.
Иначе, входя в прецедентное право
И всуе кляня постулат Гераклита:
За летом, налево - лишь осень, направо.
И имя твое будет также забыто.
_^_
* * *
Зима в начале февраля
В таких местах, как графство Берген,
Ручная, словно словаря
Печать времен до Гуттенберга.
С утра покров, чей редкий пух
Как будто лег по приглашенью
И в память о прошедших двух
Бесснежных месяцах - в смущеньи,
В полдюйма выпав высотой.
Двор сразу выглядит, как новый:
В нем мальчик с девочкою той -
По росту и пальто дюймовой.
Они, как пара зрелых душ
Предвидят, лепят, осеняют,
И поправляют на ходу,
И все уже об этом знают.
Он перед ней, как юный бог,
И чьим-то позабытым жестом,
Дюймовочка его то в бок
То в спину поддает по-женски.
Все розовее круглый снег
В ее руке, и несердиты
Две бабы снежных, что в окне
Явились мне, как Афродиты.
Верней одна, как Афродит,
Та, что по замыслу есть парень -
И не мигая, в двор глядит
Неловко слепленная пара.
С утра начавшись, вышел день.
Под вечер разгулялся ветер,
Затем на небе бросил тень
Снежок туда, где были дети.
И сразу жизнь, как истекла,
И стал словарь от слов чернее:
Теперь, до первого тепла,
Он постареет вместе с нею.
_^_
* * *
Когда-нибудь, когда мне умирать
Объявят час (допустим, будет вечер),
Я, больше из желанья подыграть,
В настенном зеркале с собой назначу встречу
В последний раз. И постелю кровать.
Налью в стакан покрепче алкоголь -
Нелегкий путь и дальняя дорога
Мне предстоят; и, вероятно, боль
Когда душа без тела, понемногу
Свыкаясь, подберет другую роль.
На прикроватной тумбочке торшер
Ночной включу, и что-нибудь из Баха
Поставлю: Глена Гульда, например,
Из "Гольдберга". И, не трясясь от страха,
Скажу сквозь зубы: "Здравствуй, Люцифер!", -
Прорепетировав, должно быть; а затем
Улягусь, и прохладна будет простынь,
И дом замрет, и, непривычно нем,
Глаза закрою - в этот раз непросто
Их будет закрывать. Как насовсем.
Глаза закрыв, я лягу на бочок
По маминому мудрому совету,
Покрою простыней свое плечо
И выключу торшер. Теперь, без света,
Мне легче будет думать ни о чем.
Осталось ждать. Еще налить грамм сто?
Хотя, для поддержанья настроенья
Вполне достаточно. Как будто ты мостом
Отсюда переброшен вверх, где тени
Тебя еще не принимают в мире том;
И словно слышишь: рядом засопел,
Приятно и нестрашно, как бывает
Ребенок - ты, кто за день все успел
И в этот миг к Морфею отплывает,
Туда, где вашей с ним судьбы предел.
Он, в странном сновиденьи, со спины
Тебя обнимет, чтобы вам согреться,
Скуля, что в смерти нет его вины,
Уснет в одном из снов твоих из детства -
И будут все из снов твоих видны.
_^_
* * *
До Централ Парка больше, чем квартал.
Еще есть время. Встреченный прохожий,
Всегда на прочих встреченных похожий,
Похоже, вспомнил, как ты пролетал,
Под встречным ветром охладев до дрожи.
Должно быть, вспомнил, как подробно мел
Покрыл твой лоб, забил глаза - от страха,
Хоть дикий холод, вымокла рубаха,
Пока решался ты, и вот взлетел,
Визжа всем телом, от зубов до паха.
Над Централ Парком руки распластав,
Его деревья огибал кругами,
Его озера, что как на пергамент
Упали кляксами, - и в образе креста
Ты зависал далеким оригами.
Ты знал тогда, что в следующий раз,
Все будет и больней, и беспощадней,
Катастрофичней, ибо для исчадья
Пощады нет, и нет того, кто б спас
Того, с кого вовек не снять печатей.
И неблагословенный сей полет,
Что дерзости сродни и вдохновенью,
Не повторится больше ни мгновеньем,
Ни помыслом, чей роковой черед
Не представим иначе, как паденьем.
Еще есть время. Есть еще пути
К преображенью и свободе, ибо
Ты можешь не взлететь, а снизу рыбой
Вплыть в Централ Парк, чтоб никогда найти
Тебя не смог тобой взращенный идол.
_^_
* * *
Деревья без листьев - и лучший орнамент
К сухому пейзажу, к февральскому небу
С краями, что загнуты как на панаме,
Уже не придумать. На память Эребу
Сюжет гипнотический, следуя тени,
Упавшей на тракт, повторив на ладони
Все линии те же из мира растений,
Доскажет себя до заката. И до не-
Знакомого глазу источника света,
До звука в едва обозначенной мантре,
Вся азбука этих безлиственных веток
Известна какому-нибудь хироманту.
_^_
* * *
Венеция, Лагуна, гондольер
Поет по-итальянски, не иначе.
Игриво луч себя под арку прячет
В Палаццо Дожей. И на свой манер
Мостами-пряжками здесь стянут по воде
Любой канал, чтоб не размыло карту.
Как ни пойдешь, все выйдешь на Сан-Марко.
"До встречи!" - "Где?" - "Общеизвестно где."
Прозрачный полдень. Звуков, что вагон
С тележкой маленькой. Толпа туристов
Не иссякает, и тебя в статистах
Зачтет фотозатвор. В культурный фон.
Стада повсюду крошечных столов,
Зависимы от направленья ветра,
И площади длиною в километры
Под воду уползают. Нет ни слов,
Ни рифм, чтоб описать всю пустоту
Просоленных пространств меж островами -
И как букет, распавшийся цветами,
Везде Венеция. По эту и по ту,
Везде - снаружи волн, у них внутри,
Под белым гребнем с ярко-белой шерстью.
Когда-нибудь с тобой мы из Нью-Джерси
Туда поедем. Вот пройдет твой грипп.
_^_
* * *
И тот - не я, и этот, и другой -
опять не я, живет на этом свете.
Сейчас листок каракулями метит
Незнамо кто. Какой-нибудь "гуд бой".
С ним по утрам здороваются дети,
Он ежедневно спит с моей женой,
И отразится в зеркале не мной,
По ходу отраженья не заметив.
И это хорошо, ведь, боже мой,
Так все известно, и за все в ответе,
А тут: и некролог не мой в газете,
И чьи-то шмотки доедает моль.
_^_
|
