Глава 3. Две вины

Государь Иоанн Васильевич непрестанно чувствовал себя виновным.
     Во-первых, он винился перед Богом, которому много чего обещал, но мало что исполнил. Царствование длилось уж 14-й год, а под скипетр православного повелителя Вселенной маловато стран и народов преклонилось. Ну, Казань с татарами. Ну, Астрахань. Теперь вот Ливонию приберем. Но Крым торчит снизу колючкой, Киев - под Польшей, Донская степь - не наша. И это только лоскутки. А Гроб Господень под смрадными агарянами? А София Константинопольская сто лет под турками? А Европа, насквозь пропоганенная папством - хуже турок? И за Каменными горами на восток земли бескрайние - татарские. Индия - после Александра Македонского пуста, Египет, Африка - все дожидаются истинного света. Теперь еще в Океане Новую Индию нашли, тоже паписты ее обсели.
     А долг обязывает ВСЕХ людей Божьих в православие возвратить! Они же от рождения, от Сотворения Мира православными были? Как иначе?
     От этих терзаний Ивану часто не спалось. Он чувствовал себя школьником, не сделавшим домашнее задание.
     Во-вторых, на Иване имелись многие личные, мирские вины. Не как у официального лица перед верховным начальством, а как у смертного человечка перед Христом, искупителем обывательских слабостей и постыдных желаний. В этом году Иван буквально раздираем был бесами вожделения. Царица Анастасия болела с осени и не очень помогала Ивану избавляться от мужской энергии.
     Сейчас, после ухода Смирного Грозный сидел и пытался думать о покушении. Но мысли странным образом сбивались на подсказанную кем-то тезу: странный голос, то писклявый мышиный, то гулкий колокольный, раз за разом указывал Ивану неожиданные логические связи:
     - Ты, хозяин, смотри, не очень-то греши! Твой грех обижает Господа и Ангелов Его. Они от тебя отходят, не помогают нести царский посох. От этого ты нарушаешь Божью волю - медлишь с обращением стран ближних и дальних в истинную веру, не дерзаешь мир православием обелить! И так твой малый грех обращается в грех великий!..
     Голос еще бубнит, а в голове Ивана начинается такой трезвон, будто звонари на Пасху перепились и никак не могут прекратить благовест. Иван стонет, кричит, бьется затылком о спинку кресла. Звон стихает, и голос, прокашлявшись, продолжает поучать заунывно и лениво:
     - На пакостный запах великого греха сбираются слуги Сатаны. Они подвигают тебя на новый мелкий грех. Распаляют огонь чресел, показывают взору срамные картины, раззуживают ярость, жажду крови, жестокое сладострастие. Ты предаешься казням и похоти. Губишь невинные души. Их грехи неотпущенные ложатся тяжким грузом на твои грехи и, совокупляясь с ними, умножаются, влекут душу твою вниз...
     - Во как загнул! - тянет Иван в пустых сумерках. - Какие грехи у "невинных душ"? И как это чужие грехи с моими совокупляются? Первый раз слышу, чтоб грехи размножались совокуплением!
     В голове Ивана оживает воистину срамная картина. В ней личные похоти представляются чистенькими, беленькими голыми девками - с полузабытыми, но родными лицами. Чужие грехи проступают в виде глумливых чудищ смешанного пола, в шерсти, чешуе, перьях. С вакхическим гоготом чужаки заполняют палату, гоняются за Ивановыми девками, сшибают мебель и свечи.
     Вот девки брызнули по углам, но не вопят в ужасе, а зазывно хохочут, чуть ли не сами срывают с себя условные и прозрачные для Ивана одежды.
     И постепенно все "наши" падают под натиском чужих грехов. В темных углах грохочет и визжит, аж дым идет.
     - Видишь, сын мой, - голосом пресвитера Сильвестра продолжает неизвестный, - ничего святого для них нету - уж и святой угол оскверняют! Пред ликом Спаса творят невиданное дело!
     - Но Спас всеведущ и всевидящ! - возражает Иван. - Ему ли не видеть таких дел? Не повседневно ли они у нас творятся?
     - Вот именно, сынок, вот именно! - неубедительно подхватывает голос.
     Тут Иван отвлекается от дискуссии. Одна очень хорошенькая девочка, просто ангелочек, вырвалась из лап мохнатой русалки и выскочила в освещенный круг у подножия Иванова кресла. Русалка - почему-то без хвоста, но с ногами - задержалась в святом углу. Видно Спас и Сын Его воспрепятствовали "совокуплению грехов". Иван умилился Божьей силе, но потом засомневался: в чистых ли помыслах Христос и Отец небесный лапают грудастую русалку?
     Иван напряг разноцветное зрение и увидел, что чужая страсть зацепилась волосами за лампадку, подвешенную на цепи у икон. Масло пролилось на голову грешницы, волосы, вернее - лисья шерсть, вспыхнули и осветили палату ровным, немигающим светом. От боли лиса рванулась, сорвала лампадку и в два прыжка настигла беленькую деву у Ивановых ног. И как ее было не настичь, когда та не убегала, не лезла к Ивану на колени беззащитным котенком, а наоборот, раскорячилась на нижней ступеньке трона.
     - Вот эта долбанная тварь тебя погубит, государь! - в рифму резюмировал невидимый Сильвестр, отчетливо сплюнул и в досаде удалился. Пока он шаркал к двери, голос не прекращал ворчание:
     - Уж, лучше б ты сам ее драл, блудодей, чем дозволять такой срам пред царственным ликом! Постеснялся бы царя, Ваня!
     Иван оторвал воспаленный взор от пыхтящих греховодников, поднял дрожащую голову и увидел Сильвестра. Теперь он стоял в приоткрытой двери и осенял палату крестным знамением. Естественно, от этого все привидения исчезли.
     - Позволь, сын мой, облегчить твое смятение, - вежливо осведомился Сильвестр и вошел, не дожидаясь кивка.
     Ивану стало как-то особенно неловко, будто это его, а не рыжеволосого лиса, Сильвестр застал на беленькой малышке. Он не находил слов ответа.
     - Хочу успокоить твою душу, - продолжал пресвитер. - Я - твой духовный отец, и обязан указать на мнимость сего страха...
     "Хороша мнимость! - ворчал про себя Иван, - такой рыжий - такую беленькую. Вдрызг и в крик!"
     - То, что тебя терзает, не без Божьего соизволения случилось, и есть не козни Диавола, но несчастный случай...
     "Это она по Божье воле ноги задрала? - тихо страдал Иван, - от несчастного случая стонала?".
     - Иные будут твердить о злом умысле, коварстве, заговоре. Но ты смотри на это проще. Сирота нечаянно смутил тебя - от собственного смущения. Вот и игумен Савва за него просит.
     Сильвестр смолк и смиренно стоял перед царем. Иван водил глазами по палате, не в силах остановить взор. Два луча - красный и огненно-желтый метались из угла в угол, будто пытались высветить рассеявшихся грешников. Наконец Сильвестр понял, что Иван невменяем, и осторожно вышел, поклонившись.
     И сразу таким холодом повеяло из-за кресла! Так жутко скорчило спину, так страшно дунуло за ворот, что Иван вскочил и выбежал в круг единственной не потухшей всенощной свечи.
     - Сильвестр! Замазывает дело! Сироту "спасает"! Так-то ты и моего Федора спасать будешь?! - Иван не мог видеть, что Сильвестр медлит за дверью, чутко слушает.
     - Погоди, святой отец! И тебя спросим! Сдерем лисью шкуру, наденем рыбью чешую! Дай только первых людишек допросить!
     Иван затрясся всем телом, выкатил глаза, и вызванный Сильвестром спальник подхватил его уже с колен. Отвел спать, долго сидел у изголовья, говорил тихие сказки.


Оглавление
на Главную страницу
на Главную

© Sergey I. Kravchenko 1993-2022
eXTReMe Tracker