Глава 37. Рокировка

18 марта 1584 года в день закладки Искерского храма и угнетения Ермака заклятым доспехом Мелкий Бес стремительно сворачивал свою московскую миссию. Дальнейшая судьба нашей столицы, как и ничья конкретная жизнь, более не заботили Беса. Он просто импровизировал напоследок. Хотелось ему красиво закончить московскую работу, чтобы было потом что вспомнить с друзьями. За 50 с лишним лет московского пребывания МБ многократно перевыполнил норму сбора нечаянно потерянных душ. Это - когда человек кончается без покаяния, и сумма его мелких прегрешений перевешивает сумму добрых дел.
    Но главной своей задачей, буквально делом чести, Мелкий считал приобретение одной, главной, злоумышленной души. Собственно, душа эта была у МБ почти в кармане. Он мог утащить ее с собой еще в 1570 году, сразу после новгородского геноцида и московских массовых казней. Но жадность обуяла Беса. Его подопечный с каждым днем набирал новые адские очки, и Мелкий никак не мог оторваться от этой игры на повышение. «Могу закончить в любой момент!», - успокаивал он себя.
    В любой, да не в любой! С того несчастного Страстного вечера 1581 года, когда Иван выпытал у Марьи тайну Птицы Сирин, пошла совсем другая игра. Нет, Грозный не стал ангелочком раскаявшимся. В тот же год он и невестку беременную опустошил, и сына родного укокошил. Это в большой «плюс» к грехам сработало. А вот затея с помолодением и обретением телесного бессмертия, что по понятным причинам однозначно соответствовало банкротству бессмертной души, поставила Мелкого в парадоксальную ситуацию.
    Стоило ему подтолкнуть Грозного к непокаянной смерти, как ценность души царской упала бы до уровня вязанки душ казачьих. Не понимаете? Поясню. На рассвете того дня, когда Марью постригли на Рождественке, Иван страстно возжелал исполнения ее приговора. Так он вообще ничего не желал до той поры. И ему даже не пришлось шептать вопроса: «А душу, Ваня, заложишь?». Душа сразу, от одной только вспышки молодильного вожделения как бы сама, автоматически заложилась. Грозный пошел «ва-банк». И раз уж ставка состоялась, то Мелкому необходимо было ее выигрывать. А то, в случае проигрыша, размер вожделенного греха вычелся бы из суммы накопленных ранее грехов повседневных - кровавых, прелюбодейных, «пытошных». И вовсе не факт, что полученная разность оказалась бы негативной, годной к преисподнему употреблению! Хорош был бы Мелкий, когда его питомец, столь горячо ожидаемый в компетентном месте, вдруг завалил бы не туда, а в заоблачную приемную святого Петра!
    Получалось, нужно Ивану помогать! Стараться, чтобы он достиг заветной цели, остался на земле нетленной «мощью», причем ходячей и живучей. Тогда душа грозного царя никуда бы не делась из бесовского багажа. И какая это была бы душа! Она одна потянула бы на столетний запас кормов для вулканической котельной!
    Так что, приходилось Мелкому трудиться изо всех сил.
    Но по звездным и планетарным раскладам выходило, что на все земные дела Ивановы остается времени только до полуночи Страстной Пятницы. В крайнем случае, можно было протянуть до так называемых «третьих петухов» той ночи, до серенького предрассветного часа. Поэтому на душе у МБ было неспокойно...
    Вы скажете, что у беса не может быть души?
    Как говорят у нас на Юге: «Я с вас смеюсь!», - как это не может?! А колбаса у продавца гастронома может быть? А деньги у банкира? А сабля у казачьего атамана? «Кто на чем сидит, тот того и имеет!». Так что, душа у МБ была, и не одна, а несколько – на все случаи жизни.
    И на всех этих душах у МБ было неспокойно. Предстояло много мелких хлопот, сборов, уговоров. Следовало вовремя убраться из Москвы, чтобы пристроить оставляемое на земле тело в более надежном месте, создать для него приличные условия хоть на несколько сот лет. Впрочем, такая постановка была Мелкому по плечу, и он резвился, куролесил.
    На прошлой неделе в Москву привезли мощи святого Климента, папы Римского. Климент служил папой еще до крещения Руси, когда церковь была единой, и чин римского первосвященика не звучал смертным ругательством. Климент стоял в едином строю командиров христианской церкви, наравне с Константинопольским, Александрийским и прочими православными патриархами. Он скончался во время миссионерской поездки в Крым к Херсонесским грекам. Здесь святого похоронили, а потом, по прошествию некоторого приличного времени растащили на сувениры...
    Традиции мумификации, публичной инсталляции мертвых тел, расчленения святых трупов христианских очень зрелищны и поучительны. Они направлены на воспитание у нас чувства ответственности. «Вот, смотрите, - как бы говорит музейная экспозиция, - нужно вести себя прилично, а то и с вами такое будет!».
    Так что, не надо нам глаза колоть мумией Ильича, не надо называть язычницами домохозяек из мавзолейной очереди. Мы тут, в миру, еще не достигли православной назидательности. Следовало бы нам разрезать всех наших дорогих вождей на части, разложить кусками по городам социалистической державы. Вот тогда и социализм устоял бы. А то, Ленинград - без «честной главы» Ленина, Ульяновск – без конечностей Ульянова, и т.д. Не свято получилось, вот и хряснуло. Вы, конечно, скажете, что у нас Ленинаканов с Кировобадами столько, что пришлось бы покойников через мясорубку пропускать? Правда ваша. Но мы бы как-то выкрутились из дефицитного положения. Не всем бы давали, а в порядке заслуг. Сталинграду – в первую очередь, Сталинабаду – в последнюю. Хорош еще всесоюзный институт «переходящих мощей». Выиграл отраслевое соцсоревнование по итогам пятилетки, получи соответствующий член на пять лет! А какие раки мы бы изваяли из стали, бетона, стекла, горного хрусталя!?...
    Ну, хватит мечтать. Вернемся восвояси. Так вот. Когда Владимир Красно Солнышко крестился в захваченном Херсонесе, он оттуда прихватил непривычный трофей – мощи святого Климента папы Римского. Сразу после крещения Руси Вселенская церковь не выдержала собственного веса и раскололась на две взаимно ненавистные группировки. Но мощи Климента в Киеве продолжали почитать как святыню. Их, как водится, разобрали на несколько деталей. Мелочи кое-какие унесли гостившие у нас греческие иерархи, но основной набор во главе с «Честной Главой» сохранялся нерушимо. В конце 11 века половцы хана Боняка учинили в Киеве погром, и мощи всех святых были убраны из публичных экспозиций в запасники. Потом в 13 веке нагрянули татаро-монгольские сыроеды. Мощи попрятали в землю, в дальние уголки пещер и проч. После ига святыни отыскивались с трудом, опознавались еще труднее.
    Теперь вот, поляки хозяйничали в бывшей Киевской Руси. Но связи церковные с потерянной русской родиной не прекращались, и сработали в этот раз «мощно». Прибежали с оккупированных территорий два замызганных монаха и принесли митрополиту Дионисию череп в коробочке. Монахи божились, что это – Честная Глава правильного папы Климента, и просились в любой московский монастырь, лишь бы паек и прописку получить.
    Дионисий усомнился в подлинности раритета, высказал сомнения Грозному. Иван забрал череп «на усмотрение», и теперь Дионисий опасался надругательства – а ну, как одержимый пришпилит к черепу памятные единороговые рога? Или кубок заздравный сделает?
    Но Грозный ныне был смирен. Заказал для головы серебряную раку, бархатную подложку и собирался все это торжественно возвратить митрополиту на Пасху.
    Теперь МБ имел, над чем подшутить. Он-то насквозь видел этот череп. Ему и циркуля не требовалось, чтобы вычислить его монголоидность. Так что, бесовской кураж не имел особого кощунственного значения.
    Под вечер, когда Мелкий уже сидел на чемоданах, а Иван Васильевич места себе не находил от иголки и мысли об эмиграции, у беса возникла идея: «А не подменить ли попам эту голову? Не подложить ли вместо черепа татарского всадника хоть что-нибудь православное?». Это следовало обдумать.
    Для плавности дум хотелось нейтрализовать царя. Очень уж он нервничал, метался по палате со стонами и скрежетом зубовным.
    - Садись-ка, Ваня в шахматы играть, - посоветовал, почти приказал МБ.
   -  С тобой что ли? – злобно огрызнулся «иглоносец».
    - Да вон, хоть с Курлятой сыграй. Ты ж его казнить собирался? Вот и разменяйтесь под интерес. Ты выиграешь, - отъезжай в иноки на Афон, в Иерусалим, к черту на рога, - Курляте буйну голову долой. А Курлята одолеет - жив останется, а ты пыхти уж тогда здесь до скончания веку.
    Условия Ивану понравились, и через четверть часа полумертвый, но сытый и умытый князь Ларион Курлятьев уже сидел напротив царя и двигал черную пешку e2-e4.
    Следует упомянуть, что это МБ приохотил Ивана к греховной игре. В православной традиции игровой азарт осуждается вообще, а манипуляции с человеческими изображениями - в особенности. Непонятно, как нынешняя церковь терпит компьютерные игры, но увлечение Грозного батальным моделированием в те далекие годы прощалось легко: царь и живыми-то людьми вертел, как хотел - на то он и царь.
    Все прошлые шахматные сеансы Грозного выглядели, как игра с самим собой. Но сейчас у него был реальный противник. Научил Курляту двигать фигурки тот же тренер, - МБ подстроил узнику шахматное развлечение по неосознанной шалости, и вот, пожалуйста, пригодилось! Так что, школа игры у противников была общая, правда, фигурки в яме у Курляты вылепливались из жеваного хлеба, а для Ивана резались из слоновой кости. Иван тренировался спокойнее, а Ларион играл с оглядкой, - за хлебные фигурки легко мог схлопотать статью о колдовстве. Но было у Курляты и важное преимущество. Его нездоровье ограничивалось утратой части языка, шрамами от кнута, язвой желудка, абсцессом печени, пролежнями, пародонтозом и песком в почках. Это были пустяки относительно царской шизы. По крайней мере, для шахмат пародонтоз - точно не помеха. С другой стороны, гениальность шизофреников вошла в анналы и могла сильно помочь Ивану в миттельшпильных импровизациях. Но посмотрим! Гроссмейстеры обменялись классическим бендеровским ходом...
    Тут МБ сообразил, что давно управляет стратегией и тактикой Грозного. Так что, в его власти было «невольно» влиять на ход встречи. МБ  раздумывал, выйти ему вон, или все-таки повлиять? За кого будет правильней болеть? Грозный - свой, родной с детства. Курлята - тоже давний подопечный, спасенный неоднократно, тоже жалко сироту. Исторической пользы от Курляты - ноль. От Грозного - только имя одно осталось, почти весь вышел. Грозного выводить в иноки - морока всенощная. Курляту в монастырь законопатить - один всхрюк...
    Бес еще не принял решения, когда Грозный сам решил исход партии. У него вдруг резко кольнуло вчерашнее молодильное средство; Иван подскочил в кресле, коленом зацепил столик. Несколько мгновений фигуры тряслись, затем успокоились, и даже будто бы остались на своих клетках. И только черный король раскачивался все сильнее и сильнее, его донышко описывало траекторию подброшенной ради жребия монеты, и, наконец, встало на ребро. Король завалился на бок, покатился, сбил с доски несколько своих пешек, и рухнул на пол. Игра была сделана...
    То, что произошло в следующие мгновения, со стороны могло показаться невероятной, необъяснимой мельтешней, - будто кто-то стремительно перематывал видеопленку в конце фильма, не желая досматривать нудные выходные титры.
    Не успел царь схватиться за свербящую точку, как в соседней комнате в ухо сторожевому отроку кто-то страшно взвизгнул: «Измена! Вор Лариошка царя побивает!». Сонный отрок взвился с удивительной ловкостью, ногой вышиб многострадальную дверь царской опочивальни и очутился среди искристого багрового тумана. Дыхание парня перехватило тяжким смрадом, в голове поплыли радужные пузыри, и страшно, надрывно завыло басом: «Руби-и-и!». Тяжелая сабля, оказывается, уже давно была в руке телохранителя, она описала полукруг влево, ее серп охватил затылок рубаки, а кончик сверкнул из-за правого уха. Потом сабля ринулась обратно, взвизгнула с сенокосным присвистом и полоснула по темной фигуре, едва проступившей среди кровавого дыма. Голова «черного короля» упала на пол и запрыгала с деревянным стуком.
    А уже в следующее мгновение она лишилась кожных покровов, превратилась в оскаленный череп, была подобрана какой-то мохнатой конечностью и уложена в серебряный ларец на красный бархат.
    Одновременно с приключениями головы, два тела рухнули бездыханно в разных углах комнаты. Одно свалилось на кровать, ударившись головой о резную спинку, другое безголово пало на инкрустированный пол. Но и здесь дьявольский вертеп не прекратил движения. Сторожевой отрок в глубоком обмороке вывалился в скрипучую дверь, закувыркался сраженной пешкой вниз по лестнице, кроша позвоночник и основание черепа. Тело царя Ивана Васильевича взмыло с кровати на воздух и, размешивая кровавый туман, вылетело в окно. Труп бывшего князя Лариона Дмитриевича Курлятьева, напротив, совершил немыслимый кульбит и «воцарился» в опустевшей постели. И вот чудо! У него теперь снова была голова! А вы говорите, чудеса свершаются только по Божьей воле!
    Правда, голова эта сначала казалась какой-то облезлой, костяной, коричневой. Потом поправилась, покрылась щетинистым мясом, нездоровой старческой кожей в синих прожилках и бородавчатых наростах. Еще несколько волн прокатилось по широким монгольским скулам, и наконец «честная глава» сия стала напоминать лысую царственную болванку для ношения Шапки Мономаха.
    Безобразия продолжались.
    В спальне сквозило, и багровый дух заполз в пустую бутыль из-под «Ренского». Взамен него сгустилась светлая тень. Призрак молодой женщины в серой накидке под тихие гусли поплыл от икон к грешной постели.
    «Баю-баюшки-баю, - пела женщина, приближаясь, -
    Баю деточку мою.
    Спи, Ивашка, не шали,
    Сладку кашку не соли!..».
    Женщина присела на шахматный столик, не чувствуя островерхих фигур и тупоголовых пешек, потянулась к изголовью постели, положила ладонь на холодный лоб, и вдруг отдернула руку, как от ожога. Гусли взвизгнули оборванной струной и смолкли. Женщина коротко вскрикнула, взмахнула пестрыми крыльями, невесть откуда выросшими у нее за спиной, и метнулась в окно.
    Тем временем боевик, обезглавивший преступную тень и замертво скатившийся с лестницы, пробежал по Соборной площади, влетел, болтая полуоторванной головой в покои митрополита, и завопил, не раззевая рта: «Восстань, святый отче! Государь отходит, желает иночество восприять!».
    Пока Дионисий собирал приспособления для последнего причастия, пока бежал к «умирающему», сам Иван Васильевич летел над кремлевской стеной, несся над тверской дорогой и падал в солому сквозь ветви монастырского сада на Рождественке. Тут его подхватили ласковые женские руки, протащили под низкие своды, уложили в крошечную келью в самом дальнем углу обители.
    Дионисий явился в царскую спальню и подумал, что успел. Тут уже и свечи горели, и сероводородом не воняло. «Царь» лежал полумертвый, непохожий на себя, но вроде живой. Зазвучали слова отпущения, всепрощения, покаяния, и хоть телом умирающий был недвижен, но губами шевелил, даже отвечал что-то и о чем-то просил. Наконец, представление закончилось. По крайней мере, так подумал митрополит. Дальше все пошло по обыденным правилам, вот уже 7 веков исполнявшимся на Руси...
    Хочу обратить ваше внимание на три эпизода, случившиеся с похоронной недели до пасхальных торжеств.
    Пока придворные суетились с престолонаследием, пока вдалбливали дураку Федору Ивановичу царские обычаи, пока вынюхивали дворцовые настроения, митрополит Дионисий подобрал под кроватью умершего серебряный ларец с бильярдным перестуком и под полой ризы утащил реликвию к себе. Минул великий пост, и митрополит явил миру Честную Главу папы Климента, освятившую Москву своим пребыванием. Глава эта наглядно доказывала преемственность нашего церковного престола от Рима и Константинополя. Путь Главы утверждал идиому, что Рим - он Рим и есть, Константинополь - это бывший Второй Рим, а Москва - Рим Третий, новый - конечная точка благодатной траектории. Серебряная рака с «Главой Климента» упокоилась в алтаре Успенского собора.
    Хладное тело князя Курлятьева с самозванным набалдашником улеглось под пол в алтаре Архангельского собора, и было придавлено мраморным надгробием с царским титулом, не поместившимся, впрочем, целиком на белом камне. Из-за этого составляющие титул территории не смогли впоследствии ладить друг с другом и потянули воз русской государственности враскоряк.
    Но главным, заключительным актом, поставленным МБ на московской сцене, стала демоническая ночь накануне Страстной Пятницы 1584 года.


Оглавление
на Главную страницу
на Главную

© Sergey I. Kravchenko 1993-2022
eXTReMe Tracker