Глава 24. Смирение душ

Богдан, Пешка и Птица возвратились в разгромленный Тобольск. Было совсем тепло, льда на реке не было вовсе, но на берегу он лежал многосаженными тушами и плавился потихоньку. Бывшие «городские» жители стеснились теперь в таборе на лесистой возвышенности и пребывали в глубоком унынии. Правда, река целиком унесла только несколько изб, тяжелые предметы - инструменты, запасы гвоздей, пушки  еще можно было спасти. По крайней мере, с уходом воды они отыскивались в наносах и обломках. Самой горькой утратой был уничтоженный или размоченный в серую кашу порох. Соль также смылась, одежда пропиталась илом, зато погода установилась прекрасная.
    Но затопленников ничего не радовало. Особенно страдали шведы. У них было много вредных гигиенических привычек, и теперь они стенали по-шведски без мыла и полотняных салфеток.
    Возвратившийся Боронбош оказался почему-то самым жизнерадостным поселенцем, хотя у него унесло вообще все пожитки, сгинул в разливе или между дружками заветный сундук со всеми сбережениями. У него даже носа, как мы знаем, не было, но Богдан радовался жизни, весне, птичьим трелям. Пешка тоже лучился довольством. Его ялик оторвало из рощицы на правом берегу, и теперь он вынужденно остался помогать «тобольчанам», заучивая наизусть полученную охотничью плату. Он каждый день повторял Боронбошу пункты бражного рецепта и переспрашивал, верно ли понял смысл. В конце концов Пешка и вовсе решил остаться до восстановления Богданова жилья, потому что ему было обещано практическое упражнение - закваска браги на подножном материале.
    Утром следующего дня Богдан пригласил Андерсена и еще несколько начальствующих персон на малый совет. Расположились на солнечной поляночке. Клетку с Птицей Богдан поставил в тень и прикрыл наполовину зипуном - от сквозняка. Сирин еще спала, она была скорее совой, чем жаворонком, - любила дрыхнуть до десятого часа.
    Заслушали сообщение Пешки о статистике природных катаклизмов и решили перенести «столицу» на правый, северный берег Иртыша. Там, почти против устья Тобола имелась возвышенность, не подтопляемая весной. Еще одним соображением в пользу нового места была его относительная безопасность в «человеческом» смысле. Был задан вопрос, чьих набегов следует опасаться больше - куньяковских или остяковских. Пешка утверждал, что остяки опаснее его родичей, северных леших. Андерсен с Боронбошем ехидно переглянулись, но тут Птица в клетке открыла сонные глаза, пропела несколько нот и снова заснула. Все сразу поняли, что Пешка говорит правду, и Андерсен крикнул своим, чтобы готовили струги к переправе.
    От шведских команд Птица проснулась окончательно и запела, потягиваясь великолепными крыльями. От этого пения настроение в лагере резко пошло на поправку. Казаки и солдаты забегали с шуточками, стали подбирать разбросанные вещи, грузить струги, связывать уцелевшие детали срубов в длинные плоты.
    В обеденный перерыв, когда все поели и прилегли, кто на чем сидел, Птица снова вывела благодарственную руладу. Народ воспрянул ото сна. Вскочили все, и стали работать от души, не дожидаясь команды.
    Так и повелось: работа, еда, концерт на открытом воздухе, работа с утроенной силой. «Эх, - говаривал Богдан, - де Сирид бы пойбали, а Габаюда!». Впрочем, проверить гипотезу пока было нечем, - закваску браги отложили до обжития нового места.
    С этим новым местом вообще хохма получилась. Едва закончили основные постройки (хочу заметить, что в те времена сруб на 40 квадратных метров бригада из 5 человек строила за день - от рассвета до заката, особенно, если лес рядом), как сверху показались суда Ермаковой флотилии. Атаман ехал на обещанный Большой Весенний Круг. Надо сказать, что в Ермаковом войске, уютно отзимовавшем в Искере, не было недостатку в бытовых мелочах, то есть брага не выводилась. Добавьте сюда еще трофейный сибирский мед, крепленый по-московски чуть не до 40 градусов, и вы поймете, почему впередсмотрящий заикаясь докладывал смотрящему... простите - атаману, что город Тобольск Божьим промыслом или другим каким-то чертом перенесен с левого на правый борт, с южного берега - на северный! Когда подозрения в групповом окосении отпали, еще какое-то время вполне серьезно обсуждали возможность перемены русла великой реки. Но затем возобладала мистическая тема, Святой Порфирий стал тряско креститься, прерываясь лишь за тем, чтобы разжечь наконец походную лампадку.
    Подъехали к берегу. Старые боевые товарищи встретили Ермака и прочих радостно, но... работы не бросили! Они, видишь ли, азартно заканчивали установку крепостного частокола, типа Чувашевского. Андерсен отдал Ермаку честь, не по-шведски лыбясь. На вопрос: «Где Боронбош?» - кивнул в сторону кокетливого теремка. Ермак, Кольцо, Порфирий и Пан зашли внутрь...
    Как описать открывшуюся картину? На лавке, спиной к печке сидел Богдан Боронбош, отпетый волжский головорез. Его профиль на фоне окна казался черным. Но несообразность этого профиля бросалась в глаза без всяких мелких подробностей. Закинутая к печной трубе голова была неузнаваема. На том месте, где у Богдана в незапамятные времена располагался нос и где уже 15 лет друзья и враги наблюдали грозную плоскость, теперь торчал огромный нарост, какой-то невероятный шнобель.
    Порфирий снова зарядил креститься, освободил из складок черного кафтана маслянную лампадку. В ее неровном свете нарост приподнялся, вспыхнул цветным переливом, затрепетал сотней искристых звездочек. Птица Сирин подняла голову и с любопытством осматривала пришельцев. Она улыбнулась им кожистыми складками основания клюва и плавным движением крыла указала на лавку у противоположной стены. Порфирий выронил лампаду.
    Птица запела. Сначала это был протяжный, высокий свист, потом к нему добавились клекот и соловьиное пощелкиванье, как если бы целая роща пыталась хором выводить единую трель. Но было в чудном голосе и еще что-то: женские вздохи и тягучие человеческие ноты; они  выстраивались в осмысленный ряд, песня повышалась в тональности и  спадала до интимного стона. Потом снова взлетала скрипкой и падала домрой. По ходу пения Птица посматривала то на одного слушателя, то на другого, будто ожидала реакции на свое новое произведение.
    Наконец пение стихло. Дверь в избу приоткрылась сквозняком, Сирин снова прильнула к лысой голове Богдана, обхватила ее крыльями и застыла. В свете, идущем из двери, было видно, что Птица сидит на «носовом платке» казака, вцепившись в него лапками. И еще мы увидели, что из-под повязки по щекам разбойника скользят переливчатые, искристые капли...


Оглавление
на Главную страницу
на Главную

© Sergey I. Kravchenko 1993-2022
eXTReMe Tracker