Высота  -  это получившая полную опору длина. Таково наиболее общее определение человеческого тела в его отношении к пространству. Действительно, если мы захотим применить данное определение к физическому, так сказать, неодушевленному телу, нам придется ввести дополнительные характеристики: при длине тела мы должны будем учесть ещё как минимум его массу и площадь основания (т. е. ввести понятие фигуры и величины и т. д.). При попытке определить таким образом тела растений или других животных составляющие определения будут либо исключать друг друга, либо вовсе оказываться неприемлемыми. Так, например, по поводу растений явно не может идти речи об опоре; пресмыкающиеся исключают высоту (хотя при этом длина их и получает своеобразную опору). Даже так называемые прямоходящие животные, в виду строения скелета, не обнаруживают чистой длины: это соответствует тому, что их опора всегда оказывается неполной, т. е. выступает как неполная опора. Чистая длина может быть задана телом, лежащим на столе, который будет виртуальным; при этом она полагает последнее как вытянутость. Такого рода вытянутость, минуя прямое понятие первой материи, должна отсылать к материальности. Подвижный термин вытянутости означает нечто среднее между формой и собственно материей. Локальное понятие материи, позволяющее вводить себя в различные рассмотрения, могло бы дать возможность обойти вниманием атрибуцию (по Лейбницу  -  это протяженность и антитипия) с её модификациями (соответственно: величина с фигурой и место), т. е. как раз то, что "не видно", а лишь  -  в виду всеобщности  -  мешает взгляду и ограничивает полифоническое внутриязыковое движение одним регистром. И это будет соответствовать той дозе метафизики, которой не достаточно, чтобы свести всякое рассмотрение к первым сущностям; наподобие того, как Дюрер дозировал геометрию, чтобы её было ровно столько, сколько нужно для построения тела в пространстве. То, что вытянутость снимает атрибут протяженности, по-видимому, не оказывается слишком странным. Действительно, протяженность, как это слышно, "протягивается", словно параллелепипед, горизонтально заполняя пространство. Таким образом, уже сама являясь как бы некой не уместившейся фигурой, она предполагает модификацию. Такое равномерное геометрическое заполнение, оказываясь первым шагом, с необходимостью задает второй. Вытянутость сводит два эти шага. Она включает в себя изменения, непрерывно "вытягиваясь" из предположительного продолговатого центра (зерно) величины и фигуры. Но также снятым оказывается и второй атрибут, обеспечивающий изменяемость места, ведь именно вытянутость полагает стол виртуальным. Вытягивание в таком случае будет соответствовать непрерывной перемене места по всем направлениям (т. е.  -  неопределенности занимаемого места): в таком дрожании последнее сливается с вытянутостью и тем самым исчезает. Если не учитывать гносеологический аспект, всё это, как кажется, не противоречит тому, как понимает тело Лейбниц. Тело в данном случае рассматривается локально, т. е. как лоскут, поэтому снятие атрибуции означает скорее своеобразное оставление её "за кадром". Неправомерное (и даже вероломное) сведение атрибутов с модификациями на самом деле представляет собой живые (подвижные) края лоскута. Согласно с Лейбницем, "движение как феномен", т. е. движение, взятое в отвлечении от "силы" и рассматриваемое лишь в "геометрических понятиях" (величина, фигура), состоит в изменении положения, т. е.  -  в "чистом отношении", которое рассматривается в соответствии с принципом бесконечно малых. В данном случае выше означенное сведение (собирание геометрических понятий в одно) оказывается движением, которое вместо математического отношения состоит теперь в интонационно-смысловом созвучии. Однако последнее, расположившись на краях, всегда "готово" вновь разделиться  -  уже за пределами лоскута  -  и стать опять геометрическими понятиями. Сведение их в движущемся как созвучие, неполноценном понятии вытянутости сохраняет вытянутость как феномен (движение какого-то дрожания). Кроме того, такое движение удерживает на краях и силу. Всю эту субстанциальную полифонию нелегко отследить; тем не менее, на краях данного лоскута (включая их как таковые) мы можем обнаружить основные регистры языка, их четыре: метафизика, музыка, тело и описательный (феноменологический) голос. Язык Лейбница по большей части говорит об использовании двух из перечисленных регистров: первого и третьего. Иногда он включает четвертый: по-видимому, когда место имеют примеры (гул моря, иллюстрирующий смутное восприятие всего универсума). Как это видно, в большинстве случаев разделить внутриязыковые голоса (или полифоническую субстанцию) не представляется возможным. Например, в данном движении субстанция тела явно появляется неотделимой от феноменологии: как цвет по краям. Итак, пространство как некую материальность задает вытянутость, т.е. тело, взятое как чистая длина. Однако чистота длины не выступает еще залогом полноты опоры. Длина может и не получить полной опоры. Тогда для поддержания возникшей вместе с опорой высоты, та должна быть дополнена. Техническое средство дополнить опору называют обычно клюкой, или костылём. На самом деле, конечно, ясно, что полная опора  -  это абстракция: вряд ли можно говорить о достижении равновесия даже между двумя её составляющими (это соответствовало бы покою: либо  -  что касается системы Лейбница  -  смещению к умопостигаемому, "разумному" понятию "силы" и, следовательно, погружению в метафизику). Тем не менее, именно костыль, вводя разнородность, обеспечивает механическое движение (в данном случае  -  неустойчивость) и завершает тем самым сборку локального механизма. Неоднородность опоры означает собственно, что пространство полагается как неоднородность. Такой пространственный перепад и обеспечивает неустойчивость. Если длина полагает пространство как материальность, то высота, тоже являясь чистой, задает его идеальность. Однако речь здесь идет не о геометрии, которая в данном случае лишь "обеспечивает наличие" идеальной линии. Высота вводит в пространство ось  -  ось, строго вертикально пронизывающую его. Такая вертикаль ориентирует пространство (т. е. задает его направление), но не является для него определяющей в смысле мерности (не "меряет" его). Здесь, по-видимому, проходит главное отличие геометрической "прямой линии" от временной оси. Прямая, появившись в пространстве, сразу высушивает последнее (т. е. превращает его в скелет), редуцируя материальность и движение, которые оседают в физике. Ось же  -  нет; она пронизывает пространство. Всё это значит, что началом движения, представляющим собой сохранение высоты, будет время; а точнее речь идет о конкретном времени: имеется в виду Благая Весть, выступившая здесь в виде вертикальной Евангелической оси. Итак, механическое движение можно определить следующим образом: это координация опоры в её текущей неполноте (полная опора означала бы осевую пронизанность). Однако такая координация может быть и пульсирующей; это ходьба. Понятно тогда, что будет представлять собой координация пульсирующей разнородной опоры. Костыль, эта обитающая внутри опоры материальность, связывает таким образом оба выступивших здесь атрибута пространства и полагает материю разнородной.