В двух словах, технология плетения корзин такова. Вначале из прутьев потолще делается своего рода подвижный каркас. Такая подвижность задается строением самого каркаса. Основой его является так называемая горловина, которую гнут обычно из самого толстого прута. Горловина (с узлами продольных прутьев на ней)  -  это и есть каркас в собственном смысле слова, т. е. его жесткая часть. Располагающаяся на плоскости, тем не менее, лишь она одна с самого начала фиксирует форму  -  и таким образом, что, не претендуя на то, чтобы задать её как таковую, выступает скорее жесткой основой гибкости. Далее к горловине  -  по возможности на одинаковом расстоянии друг от друга  -  вяжут продольные прутья. Одними своими концами закороченные как каркас и форма, другими,  тонкими, они полагаются как отпущенные, отпускаются как возможность и гибкость. Теперь, когда такой подвижный (мягкий) каркас готов, его начинают оплетать малыми прутьями.  Более важной характеристикой последних оказывается их упругость. Ведь именно в виду неё (если сказать точнее  -  совокупной, "наборной" упругости) происходит, в конечном счете, фиксация формы. Тем не менее, операция оплетения (собственно, формирование) оказывается возможной лишь при гибкости малых прутьев, как упругость продольных выходит необходимым условием для той же фиксации. Упругость и гибкость не связаны между собой обратным отношением. Это видно там, где отношение их не опосредовано формированием-фиксацией  -  в горловине. Итак, оставляя в стороне вопросы о том, почему, в конечном счете, получилась корзина, а не, к примеру, верша или ещё что-нибудь, можно сказать так: форма  -  это гибкая фиксация упругости; или вот так: это упругая фиксация гибкости. В первом определении фиксирована упругость. Но гибко. Это значит, что при деформации может произойти некое формальное смещение. (Тучный человек садится на корзину; потом он встает. Но не та уже корзина. А возможно она уже не корзина, но  -  верша. И т. д.) В данном случае атака на форму начинается по линии упругости. При этом упругость (совокупная упругость) сразу устремляется к своему пределу. Однако, по пути как бы подхватываемая промежуточными фиксациями (гибкость фиксации: и скорее  -  как линия торможения), она постепенно теряет стремительность; и, в конечном счете, не достигнув предела, зависает в одной из промежуточных фиксаций. Последняя, в возвратном движении так и не успевая стать промежуточной, оказывается новой, смещенной фиксацией формы. Ясно при этом, что предел гибкости может находиться и ниже предела упругости. Тогда происходит, видимо, некое распрямление, регенерация упругости и т. д. Так или иначе, в пределах формы мы получаем новую фиксацию. Можно ли здесь ещё вести речь о красоте формы? И если так, то что за речь? Второе определение фиксирует гибкость. Если до этого речь шла о внешнем формальном смещении, то теперь акцент в определении формы переносится скорее на внутреннюю возможность; деформация выступает как "растяжимость", т. е. формальное (но теперь уже  -  внутреннее) перемещение. Предел упругости задается таким образом, что гибкость начинает терять свой предел: он оказывается заключенным внутри первого и устремляется к бесконечности (эффект мешковины). Прямая связь упругости с её пределом отслаивает (а точнее  -  оттягивает) предел гибкости от самой гибкости, включая его в себя и, тем самым, полагая бесконечным. Внутреннее формальное перемещение  -  это, собственно, дыхание. Но не двухстопное дыхание "вдох-выдох", а некое статическое дыхание вещей, с  безмерно долгими задержаниями и укороченными выдохами, замираниями и смещенными фиксациями и т. п. Итак, перемещение внутри формы оказывается заданно как новые фиксации гибкости. Что касается фиксирующей упругости: то, как фиксирует упругость  -  это то, что дает понять, кто в корзине: яблоки или дети. Теперь, если отвлечься от определения формы и ввести некоторые дополнительные понятия (например, новизна фиксации и эластичность формы), то можно будет говорить о перенесении (в данном случае скорее даже о вынесении) акцентов и, таким образом, о выходе к пространству-времени; например, через развертывание определения "новизна фиксации как эластичность формы" и т. д. Кроме того, мы можем сместить акцент (без его вынесения-выползания) в самом четырехугольнике и ещё как-нибудь определить форму. Например, так: форма  -  упругая гибкость фиксации. Вряд ли продуктивно будет развернуть это определение. Однако интонационно-смысловое движение его явно повторяет движение гимнаста на Берлинской Олимпиаде тридцать шестого года (Ленни Рифеншталь), или скорее репродуцирует отсутствие такового. Итак, по-видимому, мы имеем здесь пример (лучше даже  -  примерную схему; насколько это возможно) неполноценного концепта. Его составляющие, будучи способны организовать кое-какое движение, обнаруживают, тем не менее, свою неспособность к его завершению в концепте. Как видно теперь, неполноценный концепт  -  это всего-навсего переплетение. Нужно сказать, что касается четырехугольной "концептуальной схемы" (схемы неполноценности), именно бытийный глагол, воскрешая структуру определения, и полагает её четырёхугольной. Он же в данном случае собирает составляющие сплетений в демонстрационную схему. Однако не следует, по-видимому, спешить признаваться здесь в том, что определение  -  это фокус. Всё равно, в конечном счете, развертывание любого определения подразумевает выползание как смыслов, так и интонаций, и даже полное их уползание и т. д. Нужно вновь вернуться к корзинам. Как известно, возраст корзины определяют по цвету. Молодые, зеленые прутья, срезанные начинают постепенно темнеть (потому что они высыхают, теряя сок). Коричневая корзина  -  старая корзина. Но, по-видимому, различить старость можно и по-другому: не только исходя из данных чувственного восприятия. Ведь старость  -  это утрата упругости и гибкости при сохранении формы. Когда идешь вдоль плетня (а в дачных поселках для бедных они не редкость), слышна фуга. Когда слушаешь фугу, бетонные стены становятся как плетень. Если вспомнить начало, основа формы располагалась на плоскости. Корзину начинают плести  -  если так можно выразиться  -  с земли, что справедливо не только в отношении этого промысла. Горшечники тоже, кажется, выращивают свой глиняный объем с плоскости (правда,  -  крутящейся). Горловина, по сути  -  согнутая из прута окружность, ещё до того, как стать основой формы, уже включает в себя гибкость и упругость, т. е. это, как оказывается,  -  скорее прут, согнутый в окружность. Попробуйте нарисовать на бумажном листе окружность. Не горловина ли это? Если приглядеться к множеству линий на плоскости, среди них могут оказаться и прутья. Упругость и гибкость есть на иконах Рублева. Так или иначе, это гибкость и упругость линий: гибкость ангелов и упругость мечей и пик.