Письмо / The Letter

От первого явления у дверей
С усталым видом от сомкнутых бровей,
Что солнце учинило и тоска
Ты  -  постоянство: я, пока
С утра скрипя пером, случайной птахи
Услышал перелет, чьих крыльев взмахи,
Как вызов ветру. Об оперение
Год закруглялся, и творение
Любви напомнило сезонов смены  - 
По кругу, не зная ересь вскрытой вены.
Придет, пройдет, как отродясь бывало,
Весна, где зелени и щебета немало,
Об осень закруглится, ее печали  -
Итог, неожидаемый в начале,
И пребудет. Но теперь,
В преддверии предписанных потерь
Мысль расширяется, как непроглядность ночи  -
Передо мной твое письмо, что впрочем
Не облегчает участь адресата.
Речь  -  сокровенных слов растрата,
Без верного ответа сойдет любовь
На муку и обман, обман и муку вновь.
Мне, равному сезонной череде
Меняться в себе, любви, ее нужде  -
Нет фразы точнее кивка головой,
И местный божок, на жалость скупой,
Улыбкою каменной мне отвечает
Не больше того, что она означает.

THE LETTER

From the very first coming down
Into a new valley with a frown
Because of the sun and a lost-way,
You certainly remain: to-day
I, crouching behind a sheep-pen, heard
Travel across a sudden bird,
Cry out against the storm, and found
The year's arc a completed round
And love's worn circuit re-begun,
Endless with no dissenting turn.
Shall see, shall pass, as we have seen
The swallow on the tile, spring's green
Preliminary shiver, passed
A solitary truck, the last
Of shunting in the Autumn. But now,
To interrupt the homely brow,
Thought warmed to evening through and through,
Your letter comes, speaking as you,
Speaking of much but not to come.

Nor speech is close nor fingers numb
If love not seldom has received
An unjust answer, was deceived.
I, decent with the seasons, move,
Different or with a different love,
Nor question overmuch the nod,
The stone smile of this country god
That never was more reticent,
Always afraid to say more than it meant.

Путешествие / The Journey

Уйти, не бросив ключи от дома,
Чтоб очага родного дыма
Не узнавать и в этот день,
Себя приговорив на дань
Иного толка, что честь
Сомнения таит отчасти,
На истину прослушивая стон.
Все прошлое подобьем стен
Глухого тупика закрыли дали,
В грядущем многое не так на самом деле.
Не стоит прогибаться у престола,
У стойла бисер сыпать не пристало,
Или надолго погружаться в воду,
Хотя настырные начало виду
Иному могут дать. Везде искусы,
Которые плодят эскизы
Желаемого чуда, схваченного криво;
С того цена ночного, скажем, крова
Непредсказуема. Единство ночи
Не единит людей, приверженных иначе
К комфорту, тяготам, потомкам, славе,
Красотам справа по пути, а также слева:
Спускаясь с круч к реке привольной,
Усталость весь итог провальный
На койку скромную меняет. И от скал
Ложится тень на дол и вялость скул.

THE JOURNEY

To throw away the key and walk away,
Not abrupt exile, the neighbours asking why,
But following a line with left and right,
An altered gradient at another rate,
Learns more than maps upon the whitewashed wall,
The hand put up to ask; and makes us well
Without confession of the ill. All pasts
Are single old past now, although some posts
Are forwarded, held looking on a new view;
The future shall fulfil a surer vow.
Not smiling at queen over the glass rim
Nor making gunpowder in the top room,
Not swooping at the surface still like gulls
But with prolonged drowning shall develop gills.
But there are still to tempt; areas not seen
Because of blizzards or an erring sign
Whose guessed at wonders would be worth alleging,
And lies about the cost of a night's lodging;
Travellers may sleep at inns but not attach;
They sleep one night together, not asked to touch,
Receive no normal welcome, not the pressed lip,
Children to lift, not the assuaging lap,
Crossing the pass descend the growing stream
Too tired to hear except the pukes' strum,
Reach villages to ask for a bed in,        '
Rock shutting out the sky, the old life done.

Не трогайся с места / No Change of Place

Способен кто терпеть
Жар малярийный или стужу,
Всецело странствию отдавшись,
Ужель не мыслим лежебокой
На круче каменной, нависшей жутко
Над бездною морской;
Или покуривая в лесной избушке,
Обеда ждать, не слыша зла шагов
И счет кукушки?

Рельсы смолкли,
Флажки обходчика на полке.
И воздух от стальных путей  - 
Смесь смазки и предчувствия вестей.
Еще не состоялось
Ни то, ни это, но в мозг уж въелось
Желанье писем, нервных телеграмм,
И все цветы от ноготков до розы
Убиты вымыслом беды
И шифром Морзе.

Географ, странствия окончив, домой
Вернулся молчаливый и больной.
Улыбка легкая, две-три фразы  -
Его рассказы.
И вот уж глобус через несколько недель
Вращается, как бедствия модель.

Нет толку в перемене мест:
Кто в силах знать
На что столица сменит блеск,
В день праздника, что пахарь съест,
Что ждет немногих,
Шагнувших в горизонт еще двуногим?
Никто не двинет, сына не пошлет
За луг, где скирды, а за ними  -  сад;
И сторож, из ружья устроив недолет,
Прикажет: "Поворачивай назад".

NO CHANGE OP PLACE

Who will endure
Heat of day and winter danger,
Journey from one place to another,
Nor be content to lie
Till evening upon headland over bay,
Between the land and sea
Or smoking wait till hour of food,
Leaning on chained-up gate
At edge of wood?

Metals run,
Burnished or rusty in the sun,
From town to town,
And signals all along are down;
Yet nothing passes
But envelopes between these places,
Snatched at the gate and panting read indoors,
And first spring flowers arriving smashed,
Disaster stammered over wires,
And pity flashed.
For should professional traveller come,
Asked at the fireside he is dumb,
Declining with a secret smile,
And all the while
Conjectures on our maps grow stranger
And threaten danger.

There is no change of place:
No one will ever know
For what conversion brilliant capital is waiting,
What ugly feast may village band be celebrating;
For no one goes
Further than railhead or the ends of piers,
Will neither go nor send his son
Further through foothills than the rotting stack
Where gaitered gamekeeper with dog and gun
Will shout 'Turn back'.

Вопрос / The Question

Поставить сложный вопрос не сложно:
При встрече с привычным,
Взглянув мимоходом, спросить  -
Что это там,
И как это так;
Поставить трудный вопрос не сложно,
То путанной воли несложный акт.

Но труден ответ,
Он тяжек трудом все запомнить:
На тропе, у моря ли
Ухо, помня
Слова вопроса,
И глаз, блуждая
По жесту подсказки,
Склонны не верить
В точность постигнутой
Сути явного.

Дальше забвение смотреть или слушать
Факта пределы сужает,
Лишь память метода памяти,
Памяти каким-то особым способом,
Что возбуждает на ложь преткновения,
Уклоняясь
Знать, что, скажем, рыбе едино,
Птица пуглива с чего и послушна овца.

Так память в ущербе
Птицу, овцу или рыбу низводит
До некоего приведения
Почти людского поведения:
Птице зимой  -  голодно,
Рыбе в воде  -  холодно,
Для овцы ласка
Окрик подпаска.

Запомним ли
Как и куда шли,
Черты лица спросившего юнца;
Вечно ли птицам быть,
Рыбе в воде жить,
Будет ли овца
Безропотной без конца?
Помнить ли сможет любовь
Вопросы свои и ответы,
Чтобы в итоге узнать,
Из чего ей пришлось состоять?

THE QUESTION

To ask the hard question is simple:
Asking at meeting  "
With the simple glance of acquaintance
To what these go
And how these do;
To ask the hard question is simple,
The simple act of the confused will.
But the answer
Is hard and hard to remember:
On steps or on shore
The ears listening
To words at meeting,
The eyes looking
At the hands helping,
Are never sure
Of what they learn
From how these things are done,
And forgetting to listen or see
Makes forgetting easy,
Only remembering the method of remembering,
Remembering only in another way,
Only the strangely exciting he,
Afraid
To remember what the fish ignored,
How the bird escaped, or if the sheep obeyed.
Till, losing memory,
Bird, fish, and sheep are ghostly,
And ghosts must do again "What gives them pain.
Cowardice cries
For windy skies,
Coldness for water,
Obedience for a master.

ЭТА / This One

До ЭТОЙ страсти
Были те или иные напасти:
Семья,
Прошлое,
Призрак бед,
Что сводилось в быту
К взаимному стыду.
Чтобы в НЕЙ очутиться,
Многому дόлжно случиться:
Вырасти из границ,
Как из мрака свечению столиц,
И мыкать нужду
В каморке убогой
До ЭТОЙ страсти,
До верной власти.

Увы, циферблат,
Как солнце теплоту,
Отмеряет срок, и вот
Не приходит другой год:
За дары остается "спасибо"  -
Море после отлива;
Объятья, точно вещь в залог,
Спрятанная под замок;
И улыбка при встрече,
Милость привета
"Выглядишь неплохо"  -
Всполох ЭТОГО света,
С трещиной эхо
Любовной речи.

THIS ONE

Before this loved one
Was that one and that one
A family
And history
And ghost's adversity
Whose pleasing name
Was neighbourly shame.
Before this last one
Was much to be done,
Frontiers to cross
As clothes grew worse
And coins to pass
In a cheaper house
Before this last one
Before this loved one.
Face that the sun
Is supple on
May stir but here
Is no new year;
This gratitude for gifts is less
Than the old loss;
Touching is shaking hands
On mortgaged lands;
And smiling of
This gracious greeting
'Good day. Good luck'
Is no real meeting
But instinctive look
A backward love.

Хор/Chorus # Скиталец/Wanderer

Судьба неведома и глубже всех глубин.
Кто тот, что этим откровением
В канун весеннего цветения
Лавиной точно сокрушен снегов пречистых,
В себя пуская бесприютность, стрясает
Гипноз покойного уюта и женских рук?
И не страшат его тогда
Запретных территорий частокол, чащоба,
Блуждания над вечным морем,
Где рыба лишь удушья вод не знает,
Иль одиночество вершины,
Где, беспокойной птице подражая,
Ручьи тревожат сон камней.

Но чаще мысль имеет цель, слабея к ночи,
И сны о доме,
В чьих окнах свет, завет приличный,
Объятия двоих под общим одеялом;
И пробуждение там
Под птичий хаотичный гомон творит любовь,
Что чуждой новизной пространство заполняет.

Храни их всех от вражеского плена,
Удара дерзкого из-за угла;
Дом огради,
Дом хлопотливый с толикой дней,
От молнии удара,
Продли распад - итог любого очага;
Количества и числа уточни,
Дай радость, окончание скитаний,
Быть понятым и дар участника зари.

CHORUS

Doom is dark and deeper than any sea-dingle.
Upon what man it fall
In spring, day-wishing flowers appearing,
Avalanche sliding, white snow from rock-face,
That he should leave his house,
No cloud-soft hand can hold him, restraint by women?
But ever that man goes
Through place-keepers, through forest trees,
A stranger to strangers over undried sea,
Houses for fishes, suffocating water,
Or lonely on fell as chat,
By pot-holed becks
A bird stone-haunting, an unquiet bird.
There head falls forward, fatigued at evening,
And dreams of home,
Waving from window, spread of welcome,
Kissing of wife under single sheet;
But waking sees
Bird-flocks nameless to him, through doorway voices
Of new men making another love.
Save him from hostile capture,
From sudden tiger's spring at corner;
Protect his house,
His anxious house where days are counted
From thunderbolt protect,
From gradual ruin spreading like a stain;
Converting number from vague to certain,
Bring joy, bring day of his returning,
Lucky with day approaching, with leaning dawn.

Морской пейзаж / Seascape

Взгляни, попутчик. Этот остров,
Оживший в переливах света, таит познания просвет.
Предайся слуху,
Покою вторя, пока подступит к уху,
Латающий невежества проруху
Звук повелительный большого моря.

Здесь суша - пауза воды,
Теряя пласт известняковый, дарует молодой уступ;
Встречая высоту
И натиски прилива,
Имеет галечную мзду;
И чайка, от штормов устав,
Дом обживает торопливо.

Вдали, как пригоршня семян,
Суда выводят хаос курсов.
И эта полная картина
Способна память наделить
Подобьем этих облаков, что дополняют
В зеркале залива и лета целого
Течение Времени движеньями воды.

SEASCAPE
Look, stranger, on this island now
The leaping light for your delight discovers,
Stand stable here
And silent be,
That through the channels of the ear
May wander like a river
The swaying sound of the sea.
Here at a small field's ending pause
When the chalk wall falls to the foam and its tall ledges
Oppose the pluck
And knock of the tide,
And the shingle scrambles after the suck-
-ing surf,
And a gull lodges
A moment on its sheer side.
Far off like floating seeds the ships
Diverge on urgent voluntary errands,
And this full view
Indeed may enter
And move in memory as now these clouds do,
That pass the harbour mirror
And all the summer through the water saunter.

Под ивой плакучей / Underneath the abject willow

Под ивой плакучей, любимый,
Сердце не мучь.
Слезы утри вестью хранимый
О мимолетности туч.
Горе твое бесконечно в начале:
Все  -  миражи.
Встань и сложи
План бесконечной печали.

Звон погребальный от скорбных башен
Луг омертвит
Мотивом, что муки не краше,
Любви не привит.
Жизнь  - для любви; доколе
Потере поклон
Почти на излом?
Встань, не играй этой роли.

Гуси летят за облака,
Зная куда.
Стекают ручьи из ледника
В море всегда.
Чёрно вокруг  -  значит, отстал,
Шагу прибавь
Туда, где сущего явь
В полный накал.

UNDERNEATH THE ABJECT WILLOW

Underneath the abject willow,
Lover, sulk no more:
Act from thought should quickly follow.
What is thinking for?
Your unique and moping station
Proves you cold;
Stand up and fold
Your map of desolation.

Bells that toll across the meadows
From the sombre spire
Toll for these unloving shadows
Love does not require.
All that lives may love; why longer
Bow to loss
With arms across?
Strike and you shall conquer.

Geese in flocks above you flying
Their direction know,
Brooks beneath the thin ice flowing
To their oceans go.
Dark and dull is your distraction,
Walk then, come,
No longer numb
Into your satisfaction.

Мисс Ги (Баллада) / Miss Gee. (A Ballad)

Вот вам простая история
О некой мисс Эдит Ги,
Что жила на Клеведон-Террас
В доме 83.

Она слегка косила,
Был вял и неярок рот,
Узкие, покатые плечи,
Плоские грудь и живот.

Она носила шляпу
И блузку цвета глаз;
Угол скромный снимала
На Клеведон-Террас.

В слякоть питала слабость
К ярким плащам и зонтам,
А также к байку с корзиной плетеной
И крепким тормозам.

В церковь Святого Алоиса,
Что была от нее через дом,
Часто носила свое вязанье,
Сделанное крючком.

Мисс Ги глядела на звезды
И думала между забот:
"Там знают, что здесь я
живу на тысячу в год?"

Ей сон приснился однажды,
Будто она госпожа.
Викарий Святого Алоиса
С ней танцевал чуть дыша.

Вдруг буря дворец сметает.
Она по полю ржи
От быка с лицом викария
На байке летит и дрожит.

Он жарко дышал ей в затылок,
Пытаясь поднять на рога.
Катили колеса тише и тише -
На тормоз давили она.

Деревья летом истошно красивы,
Зимою ведут себя кротко.
Катила на службу она вечерами,
Застегнутая до подбородка.

Она обходили влюбленные пары,
Подняв воротник пальто.
Она обходила влюбленные пары,
И ее не встречал никто.

Мисс Ги ходила в церковь,
Чтобы послушать орган;
И певчие пели особенно сладко,
Когда закат догорал.

Мисс Ги опускалась тогда на колени
С молитвой такой от себя:
"Боже! Храни меня от соблазна,
и девочкой доброю сделай меня".

Дни протекали тихо и плавно,
Как вниз по течению лодка.
К доктору как-то она покатила,
Застегнутая до подбородка.

К доктору она прикатила
И ткнула кнопку звонка:
"Доктор, худо мне что-то,
Сильно болит нога".

Доктор Томас манерно
Выслушал и осмотрел:
"Почему не пришли ко мне раньше,
Знать бы я хотел?"

Сел доктор Томас обедать
Вместе с женой молодой:
"Рак - забавная штука,
Видишь ли, друг мой".

Супруга сказала, поправив салфетку:
"Ты явно не в духе, мой милый".
"Мисс Ги была сейчас на приеме,
Протянет полгода от силы".

Мисс Ги лежала потом в больнице,
На койке железной в пижаме короткой.
После обхода в ней и скончалась,
Застегнутой до подбородка.

Ее положили на стол в мертвецкой,
Где у студентов занятия велись.
Хирург мистер Роуз блестящим ланцетом
Вскрыл бездыханную мисс.

Затем мистер Роуз, хирург и наставник,
Студентам веселым сказал:
"Вот, господа, редкий случай саркомы,
Такого и я не встречал".

Потом на каталку мисс Ги уложили
И откатили туда,
Где редких патологий
Коллекция была.

На верхней полке ее разместили
Почти у самой двери.
Наглядным пособием по теме "Саркома"
Стало колено мисс Ги.

MISS GEE. A BALLAD

Let me tell you a little story
About Miss Edith Gee;
She lived in Clevedon Terrace
At Number 83.

She'd a slight squint in her left eye,
Her lips they were thin and small,
She had narrow sloping shoulders
And she had no bust at all.

She'd a velvet hat with trimmings,
And a dark grey serge costume;
She lived in Clevedon Terrace
In a small bed-sitting room.

She'd a purple mac for wet days,
A green umbrella too to take,
She'd a bicycle with shopping basket
And a harsh back-pedal brake.

The Church of Saint Aloysius
Was not so very far;
She did a lot of knitting,
Knitting for that Church Bazaar.

Miss Gee looked up at the starlight
And said: 'Does anyone care
That I live in Clevedon Terrace
On one hundred pounds a year?'

She dreamed a dream one evening
That she was the Queen of France
And the Vicar of Saint Aloysius
Asked Her Majesty to dance.

But a storm blew down the palace,
She was biking through a field of corn,
And a bull with the face of the Vicar
Was charging with lowered horn.
She could feel his hot breath behind her,
He was going to overtake;
And the bicycle went slower and slower
Because of that back-pedal brake.

Summer made the trees a picture,
Winter made them a wreck;
She bicycled to the evening service
With her clothes buttoned up to her neck.

She passed by the loving couples,
She turned her head away;
She passed by the loving couples
And they didn't ask her to stay.

Miss Gee sat down in the side-aisle,
She heard the organ play;
And the choir it sang so sweetly
At the ending of the day,

Miss Gee knelt down in the side-aisle,
She knelt down on her knees:
'Lead me not into temptation
But make me a good girl, please.'

The days and nights went by her
Like waves round a Cornish wreck;
She bicycled down to the doctor
With her clothes buttoned up to her neck.

She bicycled down to the doctor,
And rang the surgery bell:
'O, doctor, I've a pain inside me,
And I don't feel very well.'

Doctor Thomas looked her over,
And then he looked some more;
Walked over to his wash-basin,
Said, 'Why didn't you come before?'

Doctor Thomas sat over his dinner,
Though his wife was waiting to ring;
Rolling his bread into pellets,
Said, 'Cancer's a funny thing.'

His wife she rang for the servant,
Said, 'Don't be so morbid, dear`.
He said: 'I saw Miss Gee this evening
And she's a goner, I fear.'
They took Miss Gee to the hospital,
She lay there a total wreck,
Lay in the ward for women

With the bedclothes right up to her neck.
They laid her on the table,
The students began to laugh;
And Mr. Rose the surgeon
He cut Miss Gee in half.

Mr. Rose he turned to his students,
Said; 'Gentlemen, if you please,
We seldom see a sarcoma
As far advanced as this.'

They took her off the table,
They wheeled away Miss Gee
Down to another department
Where they study Anatomy.

They hung her from the ceiling,
Yes, they hung up Miss Gee;
And a couple of Oxford Groupers
Carefully dissected her knee.

Виктор (Баллада) / Victor. (A Ballad)

Маленьким мальчиком был еще Виктор,
Годами не больше семи.
Отец держал его на коленях, внушая:
"Помни о чести семьи".

Виктор смотрел на отца и верил,
Верил, когда он сказал:
"Сын мой единственный Виктор,
Бог не велел, чтоб ты лгал".

Ехали Виктор с отцом в экипаже
С вечно помятою дверцей.
Отец зачитал из дорожной Библии:
"Блажены чистые сердцем".

В морозный декабрь тот Виктор
Встречал восемнадцать лет:
Он был не по возрасту статен
И сыпал крахмалом манжет.

На Певерил нанял квартиру,
Платил аккуратно вперед.
На Виктора пристально Время смотрело,
Как на мышонка кот.

Коллеги взяли его под опеку:
"С дамами знался? Хотя бы с одной?
Сегодня пойдем вечером в город?"
Виктор стыдливо качал головой.

Сигару "Корона" курил и думал
Начальник его у себя в кабинете:
"Виктор - порядочный малый,
А это последнее дело на свете".

Виктор входил в свою спальню простую,
Ставил будильник на семь.
Тихо ложился или читал он,
Что говорил Моисей.

На Певерил как-то пришла к нему Анна
Апреля первого дня.
Мужчин ее руки, грудь и улыбка
Преображали в подобье огня.

При этом кротко она глядела,
Точно на Первом причастье дитя.
Но больше вина ее губы пьянили,
Когда целовала она.

Второго апреля она заявилась
В манто из роскошных куниц.
И Виктор, встретив ее у порога,
Влюбился, как сказочный принц.

Когда ее замуж позвал, засмеялась:
"Я там еще не была".
И на второе его предложенье
Согласья она не дала.

В зеркало Анна гляделась свое.
То отражало все ее лица.
Думала: "Виктор решительно глуп, что ж,
Это мне и сгодится".

Когда к алтарю в третий раз
Он предложил Анне встать,
Она подарила ему поцелуй:
"Ты - моя вечная страсть".

В августе сразу после венца
Часто себя целовать велела.
Виктор ей говорил, обняв:
"О, моя Прекрасная Елена".

Потом был сентябрь, и Виктор
Поздно на службу пришел
В контору с гвоздикой в петлице
И слышал такой разговор.

Дверь была приоткрыта,
Клерки об Анне его говорили:
"Бедный Виктор, блаженство - не знать..."
и дальше судили-рядили.

Виктор застыл, как столб соляной.
Клерки об Анне его говорили:
"Боже, на узких сиденьях Остúн
Что мы с нею творили!"

Потом по Хай-Стрит поверженный Виктор
Пошел от конторы вон.
Дал волю слезам, когда оказался
Уже за городом он.

И крикнул Виктор в пустыню неба
С того пустыря, где рыдал:
"Ужели, Отец, ты на небе?"
Свод неба ответа не дал.

Виктор взглянул на высокие горы
И крикнул что было сил:
"Отец, ты мною доволен?"
"Нет" холод от скал доносил.

В дубраве зеленой плакался Виктор:
"Когда, Отец, она не лгала?"
Дубы ветвями будто шептали:
"Когда с другими была".

"Отец, я люблю ее больше жизни,
Чтобы дурное посметь",
Ветер над лугом широким пронесся:
"Она должна умереть".

Над тихою речкой задумался Виктор
Над тем что любви не новей:
"Отец, что же мне делать?"
и речка плеснула: "Убей".

За картами Анна сидела.
Задумчива и мила.
За картами Анна сидела
И мужа с работы ждала.

Не выпал валет ей бубновый
И джокера праздничный лик,
Ни масти червовой король или дама,
А выпал зловещий туз пик.

Виктор стоял у распахнутой двери
Всей тишины стоял тише.
"Что случилось, мой милый?"
Он точно ее не слышал.

Справа шептал ему кто-то,
И слева неслась та же бредь,
Мозг воспалился от мысли
"Она должна умереть".

Он вынул кинжал и молвил,
Не в силах уже спохватиться:
"Было бы лучше, Анна,
Вовсе тебе не родиться".

Анна пронзительно тут закричала
И кинулась прочь от стола.
Шел Виктор за ней неотступно,
Как призрак кошмарного сна.

Она металась, пытаясь
Укрыться, а вдруг повезет.
Шел Виктор за ней неотступно:
"Готовься, твой бог тебя ждет".

Она проскочила в двери,
По лестнице вверх побежала.
На самом верху ее Виктор настиг,
Там смерть ее и застала.

Стоял он молча над телом жены
С ножом, совершившим отмщенье.
И кровь из раны будто вещала:
"Я - жизнь и воскрешенье".

Взяли его тихо, на месте
Без свалки, тем боле увечий.
Смиренен был Виктор, как агнец,
Твердивший: "Я -сын человечий".

В углу потом Виктор из глины
Женщин пытался лепить:
"Азъ есмь Альфа и Омега,
Приду весь мир  осудить".

VICTOR. A BALLAD
Victor was a little baby,
Into this world he came;
His father took him on his knee and said:
'Don't dishonour the family name."

Victor looked up at his father
Looked up with big round eyes:
His father said; 'Victor, my only son,
Don't you ever ever tell lies.'

Victor and his father went riding
Out in a little dog-cart;
His father took a Bible from his pocket and read;
'Blessed are the pure in heart.'

It was a frosty December
Victor was only eighteen,
But his figures were neat and his margins straight
And his cuffs were always clean.

He took a room at the Peveril
A respectable boarding-house;
And Time watched Victor day after day
As a cat will watch a mouse.

The clerks slapped Victor on the shoulder;
'Have you ever had a woman?' they said,
'Come down town with us on Saturday night.'
Victor smiled and shook his head.

The manager sat in his office,
Smoked a Corona cigar:
Said; 'Victor's a decent fellow but
He's too mousey to go far.'

Victor went up to his bedroom,
Set the alarum bell;
Climbed into bed, took his Bible and read
Of what happened to Jezebel.

It was the First of April,
Anna to the Peveril came;
Her eyes, her lips, her breasts, her hips
And her smile set men aflame.

She looked as pure as a schoolgirl
On her First Communion day,
But her kisses were like the best champagne
When she gave herself away.

It was the Second of April,
She was wearing a coat of fur;
Victor met her upon the stairs
And he fell in love with her.

The first time he made his proposal,
She laughed, said; 'I'll never wed;'
The second time there was a pause;
Then she smiled and shook her head.

Anna looked into her mirror,
Pouted and gave a frown:
Said; 'Victor's as dull as a wet afternoon
But I've got to settle down.'

The third time he made his proposal,
As they walked by the Reservoir:
She gave him a kiss like a blow on the head,
Said; 'You are my heart's desire.'

They were married early in August,
She said; 'Kiss me, you funny boy:'
Victor took her in his arms and said;
'O my Helen of Troy.'

It was the middle of September,
Victor came to the office one day;
He was wearing a flower in his buttonhole,
He was late but he was gay.

The clerks were talking of Anna,
The door was just ajar:
One said; 'Poor old Victor, but where ignorance
Is buss, et cetera.'

Victor stood still as a statue,
The door was just ajar:
One said; 'God, what fun I had with her
In that Baby Austin car.'

Victor walked out into the High Street,
He walked to the edge of the town;
He came to the allotments and the rubbish heap
And his tears came tumbling down.
        
Victor looked up at the sunset
As he stood there all alone;
Cried: 'Are you in Heaven, Father?`
But the sky said 'Address not known'.

Victor looked up at the mountains,
The mountains all covered with snow
Cried; 'Are you pleased with me, Father?'
And the answer came back, No.

Victor came to the forest,
Cried: 'Father, will she ever be true?`
And the oaks and the beeches shook their heads
And they answered: 'Not to you.`

Victor came to the meadow
Where the wind went sweeping by:
Cried; 'O Father, I love her so,'
But the wind said, 'She must die.'

Victor came to the river
Running so deep and so still:
Crying; 'O Father, what shall I do ?'
And the river answered, 'Kill,'

Anna was sitting at table,
Drawing cards from, a pack;
Anna was sitting at table
Waiting for her husband to come back.

It wasn't the Jack of Diamonds
Nor the Joker she drew at first;
It wasn't the King or the Queen of Hearts
But the Ace of Spades reversed.

Victor stood in the doorway,
He didn't utter a word:
She said; "What's the matter, darling?'
He behaved as if he hadn't heard.

There was a voice in his left ear,
There was a voice in his right,
There was a voice at the base of his skull
Saying,' She must die tonight.'

Victor picked up a carving-knife,
His features were set and drawn,
Said; 'Anna, it would have been better for you
If you had not been born.'

Anna jumped up from the table,
Anna started to scream,
But Victor came slowly after her
Like a horror in a dream.

She dodged behind the sofa,
She tore down a curtain rod,
But Victor came slowly after her:
Said; "Prepare to meet thy God.'

She managed to wrench the door open,
She ran and she didn't stop.
But Victor followed her up the stairs
And he caught her at the top.

He stood there above the body,
He stood there holding the knife;
And the blood ran down the stairs and sang,
'I'm the Resurrection and the Life.'

They tapped Victor on the shoulder,
They took him away in a van;
He sat as quiet as a lump of moss
Saying, 'I am the Son of Man.'

Victor sat in a comer
Making a woman of clay:
Saying; 'I am Alpha and Omega, I shall come
To judge the earth one day.'

Ганимед / Ganymede

Зевс с высшей точки своего "Я ВСЕ МОГУ"
За скромным юношей, что ниже пас овец
Шлет голубя, чтобы ни с чем пернатого слугу
Принять: прелестник спал, когда слетел гонец.

Но олимпиец парню предписал планиду:
Пусть подчиниться мне, чтобы смогла
Его душа предвечной истины черты из виду
Не упускать. И шлет за юношей орла.

Пустое. Абсолют изустный  -  скучнейший идеал.
Юнец хитрил, зевал и строил за спиною рожи,
И поцелуя избегал на родственный едва похожий.

Лишь клёкот, чу, некормленой башки
Юнец весь просьбе отдавался и понимал,
Что для удавки не годятся его сандалий ремешки.

GANYMEDE

He looked in all His wisdom from the throne
Down on that humble boy who kept the sheep,
And sent a dove; the dove returned alone:
Youth liked the music, but soon fell asleep.

But He had planned such future for the youth:
Surely, His duty now was to compel.
For later he would come to love the truth,
And own his gratitude. His eagle fell.

It did not work. His conversation bored
The boy who yawned and whistled and made faces,
And wriggled free from fatherly embraces;

But with the eagle he was always willing
To go where it suggested, and adored
And learnt from it so many ways of killing.