ГРАММАТИКА СЛУХА
Совсем недавно, в частной переписке с одним, глубоко мне симпатичным человеком, пришла не такая уж и новая мысль: не бывает случайных случайностей. Купил, предположим, книгу. Вроде не нужна она тебе, ан нет: проходит немного времени, и книга неожиданно оказывается тебе необходимой. А до этого стояла себе на полке, лишь пролистанная. Словно заглянул ненадолго в будущее: может, пригодится? Вот и пригодилась. Так происходит со многими вещами.
Сегодня, когда я пишу свою "народную критику", пришло заказное письмо из Екатеринбурга: Евгений Лобанов прислал третий номер альманаха "Воскресенье" и что особо приятно - письмо, написанное от руки. (Как давно я не получал таких писем!) Среди авторов альманаха - замечательный поэт Евгений Орлов. А вчера ночью мы с Евгением Орловым перебросились сообщениями, пересеклись в Интернете... А позавчера я распечатал его сборник "Грамматика слуха"... Ещё я очень хотел написать о стихах Евгения Орлова... Получив письмо из Екатеринбурга, я понял: пора. Это, по всей видимости, и есть те неслучайные случайности, что заставляют нас задуматься о промысле Божьем. И если я сейчас не напишу об Орлове, то, наверное, не напишу о его стихах уже никогда. И нечего кивать на нехватку времени: его никогда не хватает.
Вот он лежит передо мной - сборник "Грамматика слуха"... Я превратил его в книжку, прошил суровой ниткой и могу спокойно перечитывать, не напрягая глаза, считывая с монитора. Сборник сразу приобрёл некую материальность, которой не хватает электронному документу. И, можете мне поверить на слово, если у вас нет такой книжки, он стал весомее, что ли...
Рассматривать весь сборник, по стихам, думаю, не стоит. Сборник надо вдумчиво читать, возвращаться к прочитанному, останавливаться, откладывать его ненадолго и вновь возвращаться к стихам.
Почему "Грамматика слуха"? Наверное, потому, что эти стихи нужно читать вслух, перекатывать на языке, вслушиваться в голос, который рождается при этом, идти вслед за интонациями автора. Этому способствует и пунктуация стихов, вернее отсутствие школьных знаков препинания, что ещё раз напоминает нам о голосовой природе стихотворений. Ничего лишнего. Всё должно работать только на поэзию. И отсутствие знаков препинания тоже. Вот стихотворение "я не люблю эпистолярный жанр" из небольшого цикла "Сквозная тема":
я не люблю эпистолярный жанр
его витиеватые мотивы
письмо должно быть жутко торопливым
прямолинейным как бильярдный шар
как молоко бежавшее дышать
а не томиться жижицей бессрочно
отточено копье карандаша -
люблю тебя! и точка точка точка
Один восклицательный знак после тире, обозначающего паузу, чтобы взять дыхание. И всё. Идеал письма: люблю тебя... А к чему расписывать как? Зачем строить витиеватые фразы? Либо люблю, либо - нет. И больше ничего. И завершить свои слова одним восклицательным знаком. После повышения интонации голос читающего, по идее, должен немного просесть, и три заключительных слова стихотворения можно прочитать 1) утвердительно, ещё повысив интонацию, 2) понизив интонацию после восклицательного знака и остаться немного в растерянности. Читающий выбирает прочтение. Я выбираю первое - оно мне ближе.
Отсутствие (полное или частичное) многих знаков препинания в стихах Евгения Орлова носит неслучайный характер. Оно продумано и взвешено. Уже первую фразу сборника можно прочитать: весна / ледяная вода под ногами... А можно: весна ледяная / вода под ногами... А ещё: весна / ледяная вода / под ногами... Так растут смыслы. Но стихотворение при этом не превращается в ребус. Оно сохраняет своё туго натянутое полотно. Тело стиха настолько плотно, что ты вынужден возвращаться и перечитывать строки, и каждое твоё прочтение вносит новые и новые оттенки, но не меняет смысл. И ты принимаешь такой элемент поэтики Орлова, даже если он идёт в разрез с твоим школьным учебником синтаксиса. Таким образом, перед нами голос против письма. Попытка и требование выслушать.
***
вновь карандашик волшебною палкой ползет по бумажке
буковка к буковке льнет как букашка к букашке
и запятую поставить не может не хочет рука
леность такая чудесная леность такая
что продолжалась бы и продолжалась
но
краем
глаза заметил, что вот и закрался за край,
и возвращаться пора из того заповедного рая,
где каждый звук сам себя под сурдинку играет
и затихает, как
ю
или лов
или ай...
Мимо этого стихотворения Евгения Орлова нельзя пройти мимо. Цикл "Юловай" из "Грамматики слуха" получил своё имя именно по этому стихотворению. Следовательно, оно занимает, как минимум особое положение. Обратим внимание на знаки. О семантике заглавной буквы можно не говорить: написание говорит нам о том, что речь, диалог автора продолжается. Об этом же говорит отсутствие пунктуационного знака (многоточие) в начале стихотворения. Речь начинается как бы вдруг, из ниоткуда, в ответ на реплику. Но адресата здесь мы не видим. Т.е. это разговор с самим собой? О чём? О Языке. (Пишу слово "Язык" с заглавной, поскольку вкладываю в это слово все возможные семантические смыслы). Речь льётся, её оборвать может только край листа, который замечаешь краем глаза. Подобное письмо знакомо медиумам: мы называем его автоматическим. Здесь напрямую нам дана отсылка: поэт - голос Силы. Это и есть тот диалог, к которому можно и должно стремится, ибо поэт полностью растворён в языке, в любви (ай лов ю - ю лов ай). А Бог и есть Любовь. (Иоанн). Слово же в русской культуре всегда было сакрально, особо значимо. Это связано, в первую очередь, с пониманием природы Божественного: "в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог..." Русские книжники так писали: без знаков, даже не разделяя слова. Обрыв листа - конец рая, требование жизни возвратиться назад, из горнего мира. Об этом же говорит и строфика стихотворения. Обратим внимание: две строфы. Одна - здесь, которая завершена вынесенным отдельно "но"... Другая - там... Первая строфа - мир вещный, существенный, предметный. Перед нами своего рода "умное деланье", где активно всё: рука, оживающие буквы, карандаш... Во второй строфе материальному миру приходит на смену мир "заповедного рая". Предметы, фактически исчезли. Лист играет роль окна в мир Бога. А его край и есть та грань, которая мгновенно возвращает нас назад.
Т.о. перед нами не просто стихотворение, это видение рая, прикосновение к тайне. Отсюда же и название цикла: юловай... Звучит, как имя собственное. Так можно назвать страну, "где каждый звук сам себя под сурдинку играет..." Знак возможен, но только здесь, на земле. Там, где разговор длится, продолжается никаких знаков не надо. Там царствует звук, Слово. Знаки становятся лишними, они мешают воспринимать голос, речь, которые длятся, о чем нам говорит проявившиеся в конце стихотворения многоточие. Диалог продолжается. Стихи остаются. Поэт внимает голосу...
Основной чертой поэзии Евгения Орлова можно назвать насыщенность жизнью. Его стихи чрезвычайно плотные, а потому читать их надо очень и очень внимательно. Поэт пристально вглядывается в действительность, он мастер детали, его рифмы точны, а образы и звукопись стихов достойны подражания.
Сборник "Грамматика слуха" состоит их нескольких циклов: "Уменье птиц", "Юловай", "Сквозная тема", "Попытка прозы", "Мелодии для шарманки".
Название первому циклу дали слова:
"Уменье птиц - не в том, чтобы летать,
а в том, чтоб уносясь в иные дали,
себе разрывом сердце не порвать..."
Слова не лирического героя. Перед ними отмечено:
Это её слова. Слова любимой, которая находится далеко. Разлука, невозможность соединения, горечь утраты пронизывает весь сборник, а не только первый цикл. И совсем не важно: утрата ли любви, страны, музыки, дыхания... Сборник строится как послание, голос вдогонку. Но, странное дело, пессимизма тут нет. Есть понимание перемен, есть поиск истины, есть прекрасные стихи.
Мотивы, связующие сборник в единое целое, вырастают в "Умение птиц". Потом, по мере чтения других циклов, составляющих "Грамматику слуха", они будут укрупняться, получать своё разрешение, переплетаться с другими мотивами. Но здесь - корни.
весна ледяная вода под ногами
по городу грустно плывет каравелла...
- Откуда, братишки?
- Поехали с нами...
- Куда, морячки?
-...если все надоело...
на каждом углу - по чернеющей льдине
по лику елены по гриве троянца
потеют людишки в пальтах на ватине
к грудям прижимая колбасы да яйца
на сучек глядят кобели исподлобья
на сучьях подлеют кошачие туши
жлобье голубиное бряцает зобьем
да сброд воробьиный валяет баклуши...
- Откуда, братишки?
- Поехали с нами...
- Куда, морячки?
-...если сил больше нету...
на каждом углу - продают подаянье
из каждой елены - тачают сонеты
троянские вихри враждеют над нами
на сучках потеют кошачие яйца
людишки звенят медяными грудями
и бьют воробьев колбасою по пальцам...
- Прощайте, братишки!
- Поехали с нами...
- Привет передайте!
-...покуда не поздно...
весна... ледяная вода под ногами
немного обидно... немного морозно
С самого начала цикла задан мотив ухода, стремление уйти и невозможность ухода. Такое впечатление, что героя что-то держит, не пускает в другое пространство. Он должен остаться. Отсюда и занижение образа действительности. Там - всё хорошо. Там ходит каравелла. Там - братство. А здесь даже птицы - жлобьё да сброд... И люди собою птиц не напоминают. И, читая заключительные строки первого стихотворения, понимаешь, что обидно-то до слёз. И что мороз, если не на улице, то в душе. Ибо: "Кто я, любви не имеющий? Кимвал звенящий". Оттого и "людишки звенят медяными грудями"...
Во втором стихотворении лирический герой прямо соотносит себя с птицей: "долечу ли пухом дотянусь ли прахом..." "манит птицу певчую бронзовый искус..." Вспомним, что с птицей сравнивала, пусть и не впрямую, героя его героиня, Она. Лирический герой Евгения Орлова поёт, подобно птице. Нам надо только прислушаться к его песне. К его музыке. Уловить лёгкое дыхание. Оставить его навсегда в себе. В стихотворении "долечу ли пухом..." видна несомненная, с ноткой грусти, ирония.
долечу ли пухом дотянусь ли прахом -
где-то есть то деревце с фиговым листком
с бронзовою кожицей маслянистым запахом
на прелестном острове - знать бы на каком...
нет его на глобусе нет в литературе и
кажется во времени нет координат
но цветут на деревце маленькие дули две
остренькие дули две в стороны глядят...
и недосягаемый а не взор черешневый
манит птицу певчую бронзовый искус -
долететь хоть пухом! дотянуть хоть перьями!
эх тоска фиговая - фиговая грусть...
Стихотворение настолько прозрачно, что отдельного анализа даже не требует. Оно продолжает уже заявленную тему, углубляет её и, одновременно, несколько снижает пафос первого стихотворения.
Птице принадлежит всё небо. Здесь человек и пространство становятся единым целым. Пространство поэтики Евгения Орлова вмещает в себя весь мир. Оно растёт от комнаты до космоса: голос связывает города, людей, жизни... И жизнь является нам во всём своём многообразии. Мир поэта вещественен и плотен. Не случайно в его стихах по количеству преобладают существительные. Именно на них ложится основная стилистическая нагрузка наравне с глаголами. Эпитеты точны и, если так можно сказать, функциональны. Тем самым, Евгений Орлов, отбросив в сторону любые украшательства, рассматривает сущность бытия. Автор может иногда поиронизировать над собой. И в то же время стихи "Грамматики слуха" поднимаются до высокой трагедии. Недаром, ещё одним мотивом, связующим циклы в сборник, является театр. Стихи Евгения Орлова фабульны, они даже порой строятся как мизансцены: "картину репина не ждали - а с ней тем более меня...", "гамлет зараза покинь авансцену сынок...", "пьеро в окошке слуховом...", "попытка сценария..." Примеры можно множить...
Особое место в "Грамматике слуха" занимает музыка. Ею пропитана вся ткань сборника. Она входит в мир песней птицы, блюзом, своеобразным реквиемом ("о! вавилон..."), песенками, игрой фортепиано, органа, клавесина, густотой виолончелей, мелодиями шарманки... Это ещё одно связующее звено сборника. Музыка растворена в ткани стихов тончайшими аллитерационными рисунками: "долечу ли пухом дотянусь ли прахом...", "корми меня бабушка с маленькой ложечки / жир рыбный... жар птичный...жук майский... / мир рыжий...", "говори акварелью - мне нравятся полутона / и размытость отдельных фрагментов..." Ассонансы и аллитерации в стихах Евгения Орлова не просто дань традиции русского стиха, а её развитие. Он намерено сталкивает различные стили языка, тем самым добиваясь потрясающего поэтического эффекта. Так, в стихотворении "гамлет зараза покинь...", смешение стилей создает чрезвычайно ёмкую картину. Постепенно усиливая просторечия в стихотворении, а, порой, даже качнувшись на грани фола, но, никогда не перейдя границы, автор подходит к глубокой безысходности действительности "...сдох от инфаркта". Разумеется, подобный приём не нов и его не использовал на сегодняшний день только ленивый. Но одно дело просто использовать приём, а другое - сделать его элементом поэтики. Евгению Орлову это удалось. Тем самым он не просто обогатил свой словарь, а внёс в свою поэзию телесность мира, всё его многообразие.
Мотив разлуки подчёркивает образ вокзала, возникающий в сборнике неоднократно. Он появляется впрямую после слов, уже цитированных мной:
"Уменье птиц - не в том, чтобы летать,
а в том, чтоб уносясь в иные дали,
себе разрывом сердце не порвать..."
прощай
на ветках гнёзда - сплошь вокзалы...
Вот так. Мне раньше никогда не приходил в голову такой замечательный образ. Ведь, действительно, - вокзалы. Подмечено точно и сочно. Гнездовье - вокзал... "Бог привокзальный надо мной шутил..." - замечает лирический герой Евгения Орлова. Интересно, что с вокзала лирическому герою практически невозможно уехать. Жизнь в руках Бога только шутка, человек игрушка, вокзал - непреодолимое препятствие. Здесь мотив разлуки переплетается с мотивом театра. Можно трижды штурмовать вокзал (вспомним фольклорное три дня, три дороги, три моря), но чуда не произойдёт. Ангел не спустится и не проблаговестит. А страны "Надежда... и мыса - Добрая Любовь..." - нет. Вокзал, как овеществлённый образ разлуки. Даже отправить к Ней на спасение праведного Ноя - бессмысленно. Лирический герой подобен Творцу, он уподобляет себя Высшей Силе: руководит Ноя, зажигает путеводную звезду, оборачивается потопом... Но в мире царит недостижимость. Разлука. Невозможность встречи...
***
я кажется чувствую (кажется)
как ты дрожишь
когда эти строки читаешь
как каждою клеткой
исследуешь (кажется) древнее
право на жизнь
какой-нибудь птицы
вне
воздуха корма и ветки
я чувствую (кажется) то же что
чувствуешь ты
и кажется тоже дрожу
как над каждою строчкой
над темой (нет кажется телом)
твоей пустоты
которая каждою клеткой
заполнится хочет
...исследуя древнее право
(наверно) любить...
Оттого и птица. Оттого и голос, доносящийся до Неё единственно посредством письма. Ей, конечно же, проще, чем нам. Она не только читает его слова. Она может их услышать, поскольку знает каждую ноту его голоса, малейшее изменение интонации, которую читатель сборника может только уловить. Голос лирического героя не может дотянуться до Неё через бездну пространства. Оттого и письмо, начертание слов. Оттого и "кажется", поэтому и предполагаемая модальность в стихотворении. Птица лишена воздуха, равно полёта, неба без Неё. Она лишена ветки, равно гнезда, дома без любимой. Она лишена корма - возможности прикоснуться, увидеть, ощутить всем телом тепло другого человека. И каждая строка - развитие темы в констатируемом: "люблю тебя! и точка точка точка..."
По большому счёту это высокое стихотворение о безответной любви. Право на жизнь птицы "вне воздуха, корма и ветки" исследуется "каждой клеткой". Здесь не только "клетка тела", здесь ещё и "клетка птицы". И неожиданно приходит понимание: герои равны. Она - исследователь. Он так же, исследует своё "право любить"... Две клетки. Две птицы. Два голоса, поющих не в лад. А между двумя - пустота: не просто пространство, а именно пустота, невозможность звука... Осталось письмо, стихотворение, преодолевающее пространство и передающее звук речи.
Именно благодаря мотиву разлуки, недостижимости тепла другого, сборник очень чётко жанрово определён. И, хотя поэт пишет: "я не люблю эпистолярный жанр", он несколько лукавит, поскольку большинство стихов в сборнике, по жанровому определению, являются стихами-посланиями. Иначе быть не может. Голос поэта обращён не только к любимой, но и к нам, читателям. По сути, весь сборник является одним, замечательным лирическим письмом. Да, в нём присутствуют другие жанры, но они несут вспомогательную нагрузку: так замечательные образцы медитативной лирики служат своего рода комментариями к другим стихам, развивают тему, или, наоборот, предназначены автором для некой ретардации. Жизнь переосмысляется лирикой. Интересно пронаблюдать за ритмикой стихов в этом случае. Пятистопный и четырёхстопный ямб, - классическое наследие философской лирики является нам в таких замечательных стихах, как: "был день как подоспевший постовой...", "все в мире лирика друг мой все в мире - лирика...", "мой пышный мира уголок...", "быть старым это - неприлично...", "я пил свой чай а жизнь уже жила...", "как странно: те же облака...", "я - наше поколение зимы", "я точно знаю: время - не течет..." и ещё в ряде других стихотворений.
Лирический герой Орлова соотносит себя с птицей. А что лежит в его гнезде?
кто скажет с чем сравнить беду мою тоску мою нору мою
гнездо мое бытье мое - отныне
мои друзья не лебеди а голубье да воробье да воронье
да галки на картине...
такое настоящее - хрипящее сипящее галдящее
базарный день и только!
кто кормит птицу клавишей - тому музЫкой давешней
ответствовать на полке!
на порку вызываются паяцы чьи акации
перетравили - стольких!
Борис и Осип - каяться! Марина - отсветается
и Анна - плииз на порку!
...любимые
вы кинули меня в стране без имени
а столькому учили!
все оказалось липовым вот только осень - всхлипами
да розги в ветках скрипнули
да ливни засучили...
Пастернак, Мандельштам, Цветаева, Ахматова... Достойные учителя. Семантическая глубина слова в стихотворениях Орлова, его аллитерационные рисунки - влияние большой поэзии Серебряного Века. Слово в его поэзии выделяется звуковой перекличкой с другими словами, чаще словами семантически далёкими друг от друга: "...но ночью Ной пропил мое "Прощай......... да что ж... не ной! до нового стиха!.."...
Стремление ужать стих, сделать его ёмким, густым, роднит его с большими русскими поэтами. Бытие Орлова, как бытие любого большого поэта двупланово: время сейчас и время вечности. Горний и дольний мир. Два мира прорастают друг в друга, и именно на стыке двух пространств рождается поэтика Евгения Орлова. Отсюда же и стремление размыть синтаксис, шагнуть прямо к слову, дать ему полную автономность. Слово в поэзии Орлова минует синтаксическую подчинённость. Оно становится самозначимым, освобождённым, максимально напряжённым. В русской поэзии Цветаева и Маяковский уже сделали такие шаги. Евгений Орлов следует их традиции и развивает её. Он ставит слово в центр своей поэтической системы.
В стихотворении "кто скажет с чем..." мы подходим к новой теме. Она получит своё разрешение в стихотворении "о! вавилон..." Стоит сказать, что Евгений Орлов, русский поэт, живёт в городе Риге. Иногда мне кажется, что рассеивание русской поэзии по миру, будет бесконечным. На "бывшем постсоветском пространстве" оказалось очень много прекрасных поэтов. И не всегда Россия может защитить носителей своей культуры. Остаётся только повторять ставшее хрестоматийным: "мы не в изгнании, мы в послании..." Не цитирую здесь стихотворение "о! вавилон..." Оно большое. И не только по объёму. Прочитайте его не торопясь, вдумчиво. В этом стихотворении библейские аллюзии переплетаются с нарочитой прозаизацией текста, в котором трагическое ощущение большого города, отчуждённость, отпадение от благодати языка ли, Бога ли, я могу сравнить только со скорбным мироощущением Некрасова.
Тема потери России, мотив разлуки со страной уже был предуготовлен в сборнике стихотворением "порывы фламенко вращают пластинку..." Это стихотворение пронизано сложными переплетениями и смыслами... Здесь и ностальгия, и разрыв между противоречивыми чувствами лирического героя... Я сознательно не останавливаюсь подробно на этой больной теме - утрата России, поскольку считаю её возможной реализоваться только в отдельном и очень серьёзном разговоре о русской поэзии "ближнего зарубежья".
Я никогда не видел Евгения Орлова. Наше общение, к моему величайшему сожалению, носит только "электронный характер". Я читаю его стихи в Интернете. Как и ещё многих других... И заметил интересную вещь: в последнее время возникает возвращение к поэтической традиции. На новом витке, но всё же к традиции. Поэзия, шагнув в Интернет, первоначально чрезвычайно разлилась, маргинализировалась. Размывались лирические жанры. Это было время различных экспериментов, проба на прочность самого тела русской поэзии. Интересна с этой точки зрения ситуация с различными литературными объединениями, существующими и самораспустившимися. Если сравнить наш литературный Интернет с гнездовьем, то, наверное, можно сказать, что птенцы оперились, они уже могут свободно летать и петь свои песни, а не только беспомощно свистеть. Сегодня поэзия вновь начинает входить в своё русло. На литературных сайтах уже "пасутся" не только махровые графоманы, но и достойные поэты. Начинают выходить книжки стихов. Пусть они пока выдают свои маленькие тиражи за элитарность. Но они начинают выходить. Поэзию читают, она востребована. Появляются новые, яркие имена. Поэзия дышит. Надеюсь, что однажды я сумею купить в ближайшем книжном магазине книгу стихов Евгения Орлова.
Думается, что можно ещё много сказать о каждом цикле сборника "Грамматика слуха". Я отмечаю только основные мотивы, "сшивающие" книгу в единое целое. Например, такую, как тему любви, сквозную тему, проходящую через всю книгу. Не случайно так называется один из циклов. Евгений Орлов замечательный лирик:
давай начнем игру в шмеля и хмель?
как бы случайно - бреющим полетом
я выберу - тебя... и к черту соты!
напьюсь - до чертиков! до визга! за предел!
и стану - пьян... но буду мягкотел
и шаткою шмелиною походкой
пройду по стебельку - ну как? щекотна
шмеля залетного щепотка нежностей?
ты скажешь: "ах, умерьте Вашу прыть!
от этих липких лапок я устала!
Вы пить пришли? так продолжайте пить!
мне кажется... недолго нам осталось..."
...я стану стар? клянусь - я буду стар!
но и тогда - когда нас старость тронет -
не перестану! слизывать нектар
с шершавых лепестков твоих ладоней...
И следом вновь недосягаемость, оторванность от России... Всё тесно переплетается:
тут у меня каменный
узок узор оград...
тут и живу - тамовый
западный шелкопряд
шьется ль деталь шороха
варится ль сталь в нить
тут у меня - плохо мне
узко мне тут жить...
дышишь со сна ль соснами
или назло - в зной -
в этой стране плоско мне
вот и узор - злой...
вот и пряду тутовой
русской души пядь...
алес зэр гут. мутно мне -
узок узор, ...
Расстояние, мешающее соединению, плоско. Узор оград узок. Зато бесконечен космос лирического героя:
ты в городе рифмуемом с тоской
я на орбите с окнами на бездну
такой еще прижизненный герой
что орденам ни времени ни места!
ты в городе без разводных мостов
а у меня в разводах все созвездья
и даже механизм простых весов
космическим грешит неравновесьем
ты в городе подземных черных дыр
мне ж времени отпущено лет двести
на то чтобы построить новый мир
на золотой ладони поднебесья
красиво говорю! но ты не спишь
целуешься и всякое такое...
ты в городе ужасно плоских крыш
и любишь притяжение земное...
Читать стихи Евгения Орлова благодатное занятие. Они глубоки. "Грамматика слуха" - неизданная книга русского поэта, несомненно, книга талантливая. В сборнике есть два стихотворения, которые мне особенно близки. Бывает, что стихи сами ложатся в память. Ты не предпринимаешь никаких попыток, чтобы их запомнить. Они врастают в тебя сразу, после первого прочтения.
***
как странно: те же облака
и лес по-прежнему простужен
но ты им более - не нужен...
так странно: те же облака!
а ты отчислен из полка
врачей листвы ветвей и ветра
твоя теперешняя мета -
герой с двустволкой шпингалета
у амбразуры сквозняка...
ты свой врачебный долг забыл -
"не навреди!" ты был искусен
в кромсаньи бабочек и гусен -
(в угоду ширине строки)
ниц цикламены падал лист
но был перед тобой лишь телом
нуждающемся в переделке -
стилом метафорой подделкой
и рифмой в лезвиях границ...
теперь - лежи бреди и чти
что труд твой полностью оплачен
столом писательским и дачей
в бору... и мерзлая река...
и лес по-прежнему простужен
но ты им - никогда! не нужен
ни щас
ни присно
ни в веках
***
я - наше поколение зимы
и незаметно стал одним из многих
чьи дни как пять копеек сочтены
метрошным турникетом однобоким
я - наше поколение читать
в пролетах между станциями Хэма
(интеллигентно в голову не брать
старушечьи попытки отодрать
от старика и моря и сиденья)
я - наше поколение мечтать
на кухне в одноклеточном угаре
когда-нибудь куда-нибудь слетать
хотя бы с принцем маленьким напару
хотя бы даже с пешковым - на парму
а может с маргаритой - из окна...
(российская империя - тюрьма
тогда еще не пели под гитару)
я - наше поколение тоски
Цветаевой - по горю
Пастернака - по простоте
и разные куски
замысловатых музык и картин
сводить в один но искренний спектакль -
трагедию! - где учишься грустить
и даже тихо очень тихо плакать...
я наше поколение - любить
(не лапать по загаженным подъездам
а с расстоянья) чаще - безнадежно
от обожанья слов не находить
любить тебя "так искренно, так нежно
как дай Вам бог" хоть раз любимой быть!
и быть - вообще хоть как-нибудь любимой!
в отсутствии
людей
прошедших мимо
метрошных турникетов
...может быть
однажды встретимся
в вагонной суматохе
Вы - ваше поколение весны
и незаметно станете одной
из многих
чьи дни...
Прости, читатель за столь ёмкие цитаты... Больше не буду. Отсылаю тебя к самому сборнику. Прочти сам. Несомненно, ты можешь найти в "Грамматике слуха" своё, то, что ближе тебе.
Осталось сказать о замыкающем стихотворении сборника. С которым я не могу согласиться:
грустно конечно но время откланяться
песни допеты хотя не услышаны -
что из того? понедельник на пятницу
выпал: все кончено сдали не выжили...
что из того я оставил? бессмыслицу -
море любви окруженное островом
необитаемой буки и ижицы -
некому жить на нем холодно плоско там...
вещь виновата сама (так по Шкловскому?)
если она нелюбима... состариться
мне не дано - ухожу по-матроски
в лету как в лето... и незачем париться.
Автор сознательно замыкает сборник кольцевой композицией. Заключительное стихотворение напрямую перекликается с первыми двумя. Вновь перед нами остров в море любви. Лирический герой Евгения Орлова "по-матроски" уходит. Читателю решать: в море, в лето, в Лету?.. Нам остаётся книга стихов.
На острове, который окружает Море Любви, растёт дерево. На дереве живёт птица. Услышишь ли ты её пение, когда подплывёшь к острову? Это зависит от твоего умения слушать.
© Георгий Чернобровкин, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
