Где старая дачка - в канавах камыш:
- Собачка, собачка, куда ты бежишь? -
По тёмному лесу, средь русских равнин -
Чтоб взял тебя в пьесу писатель Куприн? -
Что он парижанке напишет одной? -
В изгнанье, в загранке, несчастный, больной.
Где старая дачка - среди лопухов
Наверно, собачка, ты ищешь щенков? -
То дальше, то ближе - где погреб, где тын...
И плачет в Париже над пьесой Куприн.
Писатель, писатель, несчастный, больной,
Ах, как было б кстати вернуться домой!
Отчизна во мраке. Но дело не в том:
Там есть у собаки свой собственный дом;
Где любят и знают, где пища и кров,
Но где отнимают и топят щенков.
Россия вернётся! Чуть-чуть потерпи:
В ней только придётся сидеть на цепи.
Как злая подачка - свободный Париж!
Собачка, собачка, куда ты бежишь?
В базилике месса: орган, огоньки...
Закончена пьеса - четыре строки.
Пальтишко из нанки. На лестнице - темь.
И той парижанке лет шесть или семь.
Усталый, застывший - когда дописал -
Сосед, что "из бывших", прочёл и сказал:
"Вам стало бы лучше средь русских дорог,
А здесь вы - заблудший, несчастный щенок.
Там, правда, в овине, на заднем дворе
Их топят слепыми в помойном ведре".
Сам полуослепший и полунемой,
Ты знаешь, где легче - давай-ка домой!
В Россию, обратно, тоски не тая...
Ответит - приватно - собачка твоя
(Чтоб стало понятно - ужу и ежу):
- Куда я бежу, никому не скажу.
Приснился сон: средь прочей мешанины,
Вставляли в крылья ангелу перо
Беспечные и робкие грузины.
И ангел их подбадривал: "Добро!"
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в киевском метро.
Хохлы ко мне протягивали лапы,
Я видел в них собратьев и родню:
"Вам не враги - я говорил - кацапы!"
И плакал, изолгавшись на корню.
И проклинал - репрессии, этапы,
Голодомор и прочую херню.
Когда крылом прикрыл мне ангел веки,
Мне сон другой приснился - сон во сне:
Московское метро. И в нём чучмеки,
Со всеми равноправные вполне,
Что изгоняли русских - в прошлом веке,
А в этом - в нашей трудятся стране.
И я стоял, ни в чём не виноватый
(Но обвинённый полностью во всём).
Меня как будто сделали из ваты;
А мимо шли в атаку, под огнём,
Друзья мои, забритые в солдаты, -
Как я, не виноватые ни в чём.
Иные утверждают: "Ангел - пошлый
И графоманский образ!" Но во мгле
Он мне предстал, как символ жизни прошлой,
Когда варились все в одном котле.
И только Бог - разборчивый и дошлый -
Нас различал на небе и земле.
"Вы отдали - и стали тем богаты!" -
Так ангел резюмировал во сне.
Грузины, словно вечные юннаты,
Умножили старания вдвойне,
Но крылья были порваны, измяты,
Как души побывавших на войне.
И я стоял - ни в чём не виноватый,
Но убеждённый в собственной вине.
Вина виной... но это - отговорки,
Они в своём кругу нехороши:
Ну ладно если где-нибудь в Нью-Йорке
Нас люто ненавидят, от души,
Но что нам делать, если не в восторге
От нас родные братья - бульбаши?
Поистаскались наши херувимы.
Друзья мои, - народы не пасу! -
Но будем, словно раньше, триедины!
Как встарь в доисторическом лесу.
...Земную жизнь пройдя до половины,
Я часто чушь прекрасную несу.
Литинститут. Парадный вход.
Стою и чую бедным сердцем:
Вот словоблудия оплот!
Отсюда в Лондон съехал Герцен;
С того момента особняк -
Больших надежд апартаменты,
Но пишут многие - никак -
И профессура, и студенты.
Один талант и ветродуй
Здесь постигал стихосложенье;
Потом заметил: скажешь "хуй" -
И в зале сразу оживленье.
Но не за тем - Литинститут! -
Не говоря худого слова,
Рубцова помнят тут и чтут,
И обучили Степанцова.
И Евтушенко, и Ахма...
Нет, не Ахматова, конечно,
Но Ахмадулина - весьма! -
Училась здесь небезуспешно.
Какой ни есть - Литинститут,
Он - первый шаг из Зазеркалья:
Кому-то шанс даётся тут,
Но поступать в него не стал я.
Мне были знания нужны.
Но - бабы, водка... всё такое:
Развод с женой, распад страны -
Как будто выход из запоя
(Чтоб на руинах забухать,
Безостановочно и снова).
Потом пошёл, как все, пахать -
И стало мне не до Рубцова.
Мне были знания нужны,
Я извлекал их повсеместно
Из мук и горестей страны;
Литинститут же, если честно,
С трудом закончил - средь блядин,
Бездарностей и дармоедов -
В новейшем времени один
Большой поэт - Кирилл Медведев.
Ну-ну-ну-ну! - шучу, шучу! -
Не говорите: "Вы всё врёти!"
...Навстречу звёздному лучу
Подбросило на повороте,
И жопой чувствую - придут!
И привлекут за брань и лживость.
Парадный вход. Литинститут.
И я там был. Но не сложилось.
Кто тверёзый, кто набуханный,
Кто-то добрый, кто-то злой
Приходил на диспут кухонный,
Пополнял культурный слой:
Заседанье еженощное -
"Тайной вечери" под стать:
Было в этом что-то мощное,
Тектоническое, блять!
Он казался нам безжалостным -
Поздний тот советский строй -
И Москва дырой казалась нам,
И Отечество - тюрьмой.
Так и было. Было-не-было,
Жизнь как будто замерла;
Лишь одна за водкой бегала
Безотказная герла.
Много чувств да мало разума,
Незабвенные года:
Словно что-то недосказано,
Что всегда звучит, всегда.
До сих пор - самовлюблёнными,
Обделёнными умом -
Над подземными разломами
И над безднами живём.
Больше трезвых, чем набуханных;
Меньше добрых, больше злых;
Не до споров стало кухонных,
Но, конечно, не без них.
Кто-то умер, кто-то здравствует;
Жизнь практически прошла;
В заседаньях не участвует
Безотказная герла.
Я над школьной фотографией,
Где всем классом - рассуждал:
Кто потом работал мафией,
Кто от мафии страдал,
Посреди того ужасного,
Но свободного житья.
Помнишь? - как там у Некрасова:
- Няня! Дай-ка мне дитя!
Воцарилась первозданная,
Как у Блока, тишина,
И в окне твоём - туманная
Только улица страшна.
Страх и ужас, словно приступы -
Постоянно со страной;
Наши кухонные диспуты
Вряд ли этому виной.
Над подземными разломами
И над безднами живём
Мы с тех пор непримирёнными,
И сплочёнными с трудом.
Непонятной дурью вштырилась
Безотказная герла -
А страна цветёт, расширилась -
Жаль, что ты не дожила.
Хуй бы на этих злыдней -
Отроков во Вселенной -
С модой их малолетней,
С дурью их откровенной,
С думами о марксизме
И буржуазной хваткой.
Что мне сказать о жизни,
Что оказалась краткой?
Что показалась сжатой -
Словно большое в малом, -
Что доживаю ватой,
Будучи либералом?
Молодость - very sorry -
Вечным была резервом.
"Хочется плюнуть в море"! -
Так в 91-ом
Я написал, не зная,
Что в 93-ем
Снова страна родная
Станет говном последним.
Плюнуть хотелось в море.
В то, что меня ласкало -
Не потому что горе
Скулы свело как скалы,
А потому что вместе
С целой толпой народу
Будто остатки чести
Выменял на свободу.
Так, приступая к тризне,
В речи непанибратской
Что мне сказать о жизни,
Что оказалась блядской? -
Пейте мерло и смузи
В рамках заморских правил -
Пожили бы в Союзе,
Он бы вам не доставил.
Каждый бы в море плюнул,
Бури желая, шторма.
Он бы вам так присунул -
Круче, чем в жёстком порно.
Шторм - это шелест пены,
Пробки, щепа, окурки,
В волнах плывут сирены,
Лезут в прибой придурки.
Думы - сродни поклаже -
Тянут на дно и ниже...
Море без шторма гаже
Лужи навозной жижи.
Молодость - или младость,
Как в позапрошлом веке
Пушкин писал на радость
(Сам молодой навеки) -
Ветрена и надменна;
Даже поверить трудно,
Что пронеслась - мгновенно,
Будучи безрассудна.
Море. Простор прибоя.
В небе сиротство тучки.
Нас здесь с тобою двое.
Вместе под старость лучше:
Шторм обходить по гальке
Скальных страшась обвалов,
В мире, где ковырялки
Женят транссексуалов.
Всех бы послать вас факсом
Во времена глухие...
Тех, кто, балуясь Марксом,
Служит буржуазии.
Что расцветёт - завянет.
Каждый четвёртый, в среднем, -
Из молодёжи - станет
Тоже говном последним.
Станут дурными снами
Ваши и наши судьбы.
Хуй бы со всеми вами,
С нами со всеми хуй бы!
Владимир Алейников: Посреди междувременья[...ныне ли, в междувременье, в отдаленье от какбывременной ахинеи и белиберды, на грани века безумного, на кромке тысячелетия, на краешке милой земли...]Елена Севрюгина: В поисках своего кита: О книге Нины Баландиной "Поплавки стихов"[Книга Нины Баландиной "Поплавки стихов" – своего рода исповедь, выражение благодарности за сопричастность великому таинству жизни, простому земному труду...]Изяслав Винтерман: Стихи из книг[Устыдятся другие, скорбя. / И по кругу раскурят рассвет. / Вот и время, которого нет, / наконец-то дошло до тебя...]Александр Грановский: Импланты: и Сэнсей: Два рассказа[Многие так и живут во сне годами, но это тайна, о которой знают только психиатры. И главная цель любого государства во время такого сна вставить человеку...]Надежда Жандр: Время ждёт, играя тетивой[... а я всё ждала, будет ли голос, / успокаивающий и мягкий, / как зефир из детских рождественских снов, / и что он мне скажет?]Владимир Мялин: На шпалерах осени[Если можно дорогой посильной / Было б мне возвратиться назад, – / Дорогая! молочный, ванильный / Я дарил бы тебе шоколад...]Андрей Галамага: Портрет отца[Не по вере – по жизни раскольник, / Не терплю самозваную знать; / Что поделаешь, вятские корни / Всё – нет-нет а дают себя знать...]