Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность



ВРЕМЯ ЖДЁТ, ИГРАЯ ТЕТИВОЙ


 


      ТО РАЗНОЕ

      То разное, что может щекотать
      ладони муравой да муравьями, –
      земля, земля, безлюдна благодать
      полей, и одиночество касаний –
      по пальцам гул, великий тяжкий зной
      вливается – и на губах запёкся,
      ты слово позабыл, и – медленный запой
      в гуденье пчёл, в зиянье чёрном солнца.
      И вот – лежишь, иль, может, полетел –
      ковыль туманов, бред деревьев сонных –
      средь бела дня падение в удел
      бездонной ночи и цикад стозвонных.
      Ковш перевёрнут, небо, ветер, свист,
      – отдельны блики звёзд, стекла, цветов ли,
      над купами твой ярый взор горист,
      на глубине – что обморок медовый
      забыл, растаял... Зеркало светил –
      монета лета, звонкий перевёртыш,
      глядишь – и жребием в руке застыл,
      песками времени истёртый.

      _^_




      ИГГДРАСИЛЬ

      Ничего, кроме шёпотов за спиной,
      ничего, кроме снега под каблуками.
      Старый ясень дремлет, укрывшись тьмой,
      и восхода преданно ждёт часами.
      Только тонкий звон да метели пыль,
      по коре хрустящей змеятся руны,
      заискрится инеем иггдрасиль
      и стряхнёт ночную свою угрюмость.
      И тогда пожар золотой волны
      ослепит леса, и под снегом-снегом
      плотных туч капелью растают сны,
      повинуясь ранней весны набегам.

      _^_




      ТИРЕСИЙ

      Ну, кто из вас родит хотя бы звук,
      подобный золотым дождям Данаи?
      Морская нега, медленный недуг,
      у рта лиловым маревом играет.

      И – линзы слёз. И клинопись осин
      не по песку – нацелена на сердце.
      Он здесь один, безумен, нелюдим,
      смехач на троне: вольты, ватты, герцы...

      Ну, кто из вас сизифов вечный труд
      осилит, венценосцы-скарабеи?
      Взойдёт оно? – серийный пересуд
      в шипенье змей грошовой ассамблеи.

      И – медяки. И руки тянут креп
      не летний – вороной, горят плюмажи.
      Тиресий свят. Тиресий сир и слеп.
      И о любви он никому не скажет.

      _^_




      ПРЕДВЕЧЕРНЕЕ

      Минареты деревьев в зелёном тумане лесов.
      В настороженном времени снов уходящего лета
      нависанье и близость в себя погружённого света,
      и текучее небо, и тишь предвечерних часов.

      Медоносных туманов снега, их курение, тление –
      это белые птицы озёр, это крыльев метель,
      это сосен седеющих шум, источающий хмель,
      это серые сумерки, ветер и пепел, и пение.

      _^_




      * * *

      Зима с тобою – первый крик весны,
      когда из-под заснеженных равнин
      проглядывают новые снежинки
      цветов небесных, птиц золотоглавых
      в душе трепещет свадебное солнце
      и угли тлеют, вылетев из печки,
      глазами говорящих строгих кошек
      на подоконнике стареющей зимы...
      Штормит. То пенится загадочная вьюга
      в бокале льда искрящимся шампанским.
      Ты будешь пить? – И кони пристяжные
      забудут путь, и коренной собьётся
      на ритмы серебра тревожных ёлок.
      За солнцем посылай его, за солнцем
      снегов и ночи, вышитой из кружев,
      натянутой на пяльцы острых веток,
      звенящей люстрою, катящей снежный ком
      и бьющей саблей звонкую посуду
      людского смеха...

      _^_




      * * *

      Велик костёр! Любви моей хватило
      на всех, и на случайно проходивших
      по жизни – мимо – не моих мужчин,
      заносчиво, презрительно глядящих
      сквозь узкие, железные глаза.
      Я каждого себе воображала
      невероятным рыцарем моим
      и равнодушье, пустоту и холод
      за знаки уваженья принимала,
      случайные улыбки – за цветы.

      Кто ж проиграл?! А я – обогатилась
      тем даром, что увидеть позволяет
      и в отчужденьи этом – красоту
      и власть любви, способной обратить
      ничтожное в сплошное совершенство!

      _^_




      ВРЕМЯ ЖДЁТ

      Проплывающие рыбы фонарей –
      длинный сон расхожего трактата.
      На вине кленовом мятной ватой
      врачеванье осени морей.

      То плывёт хотенье, то летит
      небесами высеченным клином,
      обрамленьем вееров павлина
      залунился памяти кульбит.

      Остановкой дымного луча
      на костре дерев распались звуки,
      и медузы междометий крутит
      сотворивший зиму сгоряча.

      Будто трение прогоркшее письма
      по земным межам да по угодьям,
      будто тление рассыплет семя, вроде,
      и наполнит верой закрома.

      И танцует циркуль – волчий вой –
      над обледенелыми глазами,
      сумерек вертеп затих и замер.
      Время ждёт, играя тетивой.

      _^_




      БЕЛЫЕ ВЕРЛИБРЫ

      Подошёл кто-то белый
      с лицом клоуна
      и спрашивал странные
      и глубокие вещи.
      Зима затянулась.

      ***

      И плач родившегося.
      Опять, уже в который раз,
      этот плач родившегося
      в Белое Воскресенье.

      ***

      Белый шёпот между белыми деревьями
      от мучного воздуха Луны.
      И – опять тишина кромешная.

      ***

      Белые угли бывают в зазеркалье.
      Также белые пантеры
      там избегают встречи
      с долгими взглядами
      белых небес.

      ***

      У белой коровы были
      совсем голубые глаза
      и рог от Луны опаловой.
      И, знаешь, она была
      беременна летней грозой.

      _^_




      ОТПЛЫВАЯ ТУДА...

      Отплывая туда, где тебя не помнят
      ни друзья, ни враги, ни лихие люди,
      где холодные стены чужого дома,
      где родные и те о тебе забудут,

      там, куда не доходят ни сны, ни письма –
      нет следов искомого адресата,
      нет ни дна морского, ни горних высей, –
      там, где горенка маловата,

      обернись, улыбнись и прости их грешным –
      не скудеет от века рука дающих,
      отпускающих память по водам вешним
      ледоходом, выдохом, губы жгущим,

      поклонись чертогам мечты – пустыне,
      что, как мать, твою принимает душу,
      где во веки веков и присно, и ныне
      твой покой ничто не нарушит.

      _^_




      * * *

      О маленьких радостях,
      собранных в неумелые ладони,
      я хочу вам поведать.
      О щепотке дождя,
      прыснувшей на первозданные листы,
      о волнующихся лучах,
      бережно коснувшихся девичьей кожи,
      и о щекотке водяной ряби,
      и о смешливых цветах,
      качающих головками в такт ветру,
      и о птицах, обнимающих небо.

      Но эту сказку
      вы продолжите сами.
      Ибо счастлив тот, кто видит
      и делится счастьем с другими.

      Ребристый ясень. Детская ольха.
      Цветочки и соплодья старой липы.
      Стада деревьев. Трели пастуха
      Июньских чудных дней взрывают кипы.
      Спешат, бредут земные существа
      Дышать природой, юных трав касаться,
      Смеяться над ручьём, забыть слова,
      Молчание познать – и в нём остаться.

      _^_




      ВЕСНА

      Это не больше, чем просто весна,
      травы по краю дороги – мочалом,
      стоки-речушки так долго молчали –
      солнца князёк омочил стремена –
      и зажурчали, и чуры зелёным,
      еле заметным в мерцанье камней,
      глазом искрили, поди-разумей:
      лес отозвался ли ветром влюблённым,
      или же тёплые вздохи земли –
      без покрывала язычницы неги –
      лучников княжьих весёлы набеги
      силою плоти призывно влекли.

      _^_




      ИЗ ЗАСТЕКЛЁННОГО БОКСА

      ... а я всё смотрела, как больной ребёнок,
      из застеклённого бокса,
      приложив свою ладонь к стеклу:
      ляжет ли чья-то рука
      вровень с моими пальцами?

      ... а я всё ждала, будет ли голос,
      успокаивающий и мягкий,
      как зефир из детских рождественских снов,
      и что он мне скажет?

      ... а я всё уговаривала себя:
      из оконных щелей не дует,
      это я говорю с ветром,
      и он не щиплет мне душу
      до озноба, до кашля...
      он только поёт...

      _^_




      * * *

      Задумал тайну – выпусти на волю
      то, что томилось долго взаперти,
      то чувство неги – дай ему проснуться,
      одеть мечту горячей тонкой плотью
      и ускользнуть в дорогу бездорожья,
      где нет того, что мы привыкли видеть.

      По телу – лисы лепестков тумана...
      И я, и явь, и время ли? пространство? –
      Четвёртое меж сотен измерений?

      Сквозь стену шёлка, прошлое меняя,
      сворачивая плоскости спиралью,
      вздохнёт – и увлечёт волна вишнёвым
      несладким пеньем, тёмным ароматом,
      вздохнёт – и бросит шорохом песчаным
      о твердь, неосязаемую снами.

      _^_




      * * *

      На каменном полу ковром застыли
      Тарота узкие и глянцевые карты.

      Пришли три колдуна, смотрели в чашу
      и кровью капали на молоко и воду,
      чтоб рассмотреть
      бесплотных духов знаки.

      И мальчик созерцал в огне свечи
      лик Ангела. По шёлковому воску
      рука его лилась, и он читал
      бессвязные, немыслимые речи
      ночных теней,
      во тьме ползущих в память.

      Процессии невидимого мира
      по коридорам гулким продвигались:
      охотники до жертвенных сожжений
      и фимиама воскурений сладких.

      И бережливо по шипам и розам
      там танцовщица нежными ногами
      переступала, голову закинув
      и в зеркало овальное глядясь.

      Там со змеёй в причудливой коробке
      горбун ходил и предлагал флаконы:
      в котором – яд,
      в котором – совершенство
      особых запахов.

      И странные глаза
      светильников на потолке играли
      зеленоватым светом.

      А в алькове
      стояла статуя. Она была немая,
      но двигалась, указывая звёзды
      из древних атласов.

      И в полной тишине
      волшебный голос, как бы ниоткуда,
      предсказывал судьбу в ночи не спящим
      и пел свои чарующие песни
      на языке песка пустынь и моря.

      _^_




      * * *

      Звук поздней осени в глухую пору.
      Транзитом пробегает Марс.
      Любая перспектива,
      особенно осенние пейзажи
      из облетевших веток и сырости
      сквозь линзы слёз – невидимой рукой
      через бинокль тумана проступают.

      И видится: листвы любовный трепет –
      последнее и робкое признанье
      земли ещё суровым небесам.
      Тяжёлый взгляд небес из-под нависших,
      набрякших и мохнатых серых туч,
      их недовольство, вызванное ветром.
      И – тишина земли, заплаканной и ждущей,
      когда Отец Покоя снизойдёт
      и грешницу безгрешную утешит,
      и уврачует раны белым снегом,
      и долгим сном сомненья разрешит.

      Усни, дитя... И юноша весёлый
      весной разбудит, звоном голосов
      воды и птиц, и будет вам потеха
      по лужам прыгать, в зеркальце смотреть
      и в озере ловить упругих рыбок,
      и поцелуем почки раскрывать,
      и украшать – всё украшать цветами!

      Заблудишься – и медленное лето
      тебя настигнет. Розовые стебли
      питают влагой розовый бутон
      и вся природа жгучим наполненьем,
      как солнцем, утоляется, и сладко
      томятся ленью завязи цветков,
      проникновенно, самоуглублённо
      хранят в себе растущее движенье
      и – в золото – сияньем – изнутри –
      рожают силу: огненную осень!

      Свершилось! Осень! Время пахнет мёдом.
      Настой хвои, коры и бурых листьев
      она в пруду мешает помелом,
      тихонько воет и тихонько плачет,
      колдунья, предсказательница ветра,
      жары и стужи: он тебя не любит.
      И, завернувшись в тёмный плащ, бряцая
      скорлупками, сухими семенами
      путь осыпая, собирая клюкву, она уходит.
      Поздно, очень поздно...

      _^_



© Надежда Жандр, 2023-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2023-2024.




Словесность