Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




ТОЛСТОЙ


1.

50 лет поле от Франции до Канады, как эквилибрист над средневековой площадью между классикой и архаикой лавировало. Лавировало, лавировало, да не вылавировало.

(Сейчас эта ситуация возвращается, через 100 лет).

Толстой 50 лет строил на этом разрыве, стать странничком Божьим и стать новоевропейским государством, и подгадал под смерть решенье, что, вообще-то, надо оба сразу, тот, кто терпит и тот, кто рассказывает, как тот терпит.

Но жанра нет, ни у классики, ни у архаики. Ни зона, ни психушка, ни ток-шоу, ни Интернет не жанр.

Это просто, 3 советских поколенья, и 4, которое разрывает и с классикой и с архаикой.

Толстой бы на нас порадовался, потому что это чистый жанр. Как ты выходишь из дома, как Цой, а там поле от Франции до Канады с тоской в животе летит в бездну.

И ты понимаешь, как Толстой, как ты это делал, заботился об обоих сразу, в точке совпадения героя.



2.

Чем отличается автор от героя? Анаграммой.

У меня, конечно, были приёмы, но ведь это не пьеса.

Например, рама от холста пустая висит на сцене. Например, герой складывает из аннотации самолётик, и пускает.

Дело в том, что цивилизация несколько тысяч лет строит тот свет. Лучше всего получается у искусства, потому что картины, музыка, фильмы, книги - мысли.

Никита Янев это Веня Атикин наоборот, отражённый в зеркале.

Для этого ему не надо технологий, для этого ему не надо даже зеркала. Для этого ему достаточно его, внутренней сцены. Ведь если бы такой возможности в жизни у человека не было изначально, названной Богом в традиции, он бы не смог предавать и возвращаться. У истории бы не было внутреннего конфликта, смысла, как в Макбете, Гамлете или поздних рассказах Толстого, где страничек Божий Лев Толстой и латифундист Лев Толстой, коллекционирующий странности - одно лицо, подгадывающее под смерть, сшить реалии. Как великая октябрьская социалистическая революция, которую победила человеческая природа. Сшить их можно лишь одним способом, перечеркнув одну из реалий в человеческой природе.

Мы богачи. Правда инкогнито. У нас за душой 20-й век, дедушки, папы и мы. Ничего особенного, в каждом веке такое. Но уже можно почти потрогать, как Интернет. 100000007 закланных в жертву и 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона.

Тот свет, в котором, кстати, тоже можно тусоваться, как на ток-шоу, насчёт тщеславия самолюбия, насчёт клубнички, потому что для тусовки нетусовка мурцовка.

О чём бишь я? Все сферы - сфера. Говорит Гена Янев за руку на лесной дороге на рыбалке на острове, который оторвался и несётся.

А что после сферы, дед? Говорит Гена Янев-2. Я знаю. Снаружи сферы то, что внутри человека. Снаружи человека то, что внутри сферы.

Понимаешь? Говорит Гена Янев. Романтики были не дураки, но в жизни я знаю только 2 человек за 2 века, которые выдержали двойственность человеческой природы, Толстого и Тарковского. А впрочем, куда же я остальных дену? И я начинаю поход в поле от Франции до Канады с тоской в животе.

У меня такое ощущенье, что я держу за руку не тебя, а себя.

А у меня, что я держу за руку всех, дед.

Ты молодец, мнучек, тренируйся. Потом будет всё остальное, зона, психушка, ток-шоу, Интернет. Тренируйся без гарантий.

Чтобы не сойти с ума, да, дед?

Ох мудёр, ох мудёр, не по летам. Осталось только тебя родить и воспитать джентельменом.

А что дед, как ты думаешь? Ты где, дедушка?

Да тут я, тут. Просто пописал за деревом. Сосна, называется. Павел Флоренский, зовут.

Фу, я испугался одиночества.

Какое там, на фиг, одиночество, смотри, как они все кивают, надо только выдержать. 10000007 закланных в жертву и 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона. Что не получается, и что без зарплаты, и что в пробке все друг другу показывают палец.

В какой пробке, дед?

В пробке на мицубисях по дороге на службу за благополучием, пока день, и не видно звёзд, которые кивают, чтобы не сойти с ума от одиночества. Звёзд, которые они.

Романтический бред, дед?

Да-да, все направления. А потом мы будем рыбу ловить. Придём на Светлое Орлово по узкоколейке на острове, который оторвался и несётся между звёзд, как лабиринт одиночества смерти я.

Сначала он был место силы, потом монастырь, потом зона, потом община, а теперь поле от Франции до Канады с тоской в животе. Да, дед?

Ай, молодец, мнучек, ай, умница, ай, мундеркинд. Про современность не забудь вклинить в стотомник летописи мемуаров на звёздах. Что она завралась, верующая она или неверующая. Клерикалы хотят, чтобы на остров приезжали одни паломники, а светские видели как они переоделись за углом после шашлыка и путинки.

Давай лучше рыбу ловить, хрен проссышь эту современность, дед.

Давай, Генчик. Носовой баллон спускает, подкачай. Видишь-видишь, какая торпедина тупорылая к моему червяку подошла. Как куст горящий с Христом, как армеец Корвальо молится, чтобы наши выиграли. Всё, дябнула. Держи, а то перевернёмся, на фиг.

Да, блин, дед. Какой же я везучий! Что ты мой дед. Такой морской волк. Кило на полтора окуняра!

Кило семьсот, Генчик.

Как ты узнал, дед?

А вон, в глазах видишь цифру 100000007?

Вижу.



3.

Что будет, что будет, то и будет, что нас не будет. Хотел поставить Пушкин эпиграфом к "Капитанской дочке". А потом поставил. Береги честь смолоду.

У Шаламова в "Колымских рассказах" зэки говорили, политику не хаваем, потому что понимали, что это убивает хуже любого скока, а они к смерти не готовы, не подготовились.

Итак, как будем подготавливаться к смерти? Первым делом, первым делом, чё первым делом? Говорил мужичёк в мультфильме "Падал прошлогодний снег".

Чехов из себя всю жизнь раба выдавливал, чтобы осталось одно благородство, как патина. Главная примета любого времени - лакейщина, Чехов в стол писал.

Я бы тоже швиштела, говорит одна старушка в анекдоте. Но у нас на повестке дня другая фигня, как говорили в чужом родном южном городе Мелитополе.



4.

Никита, Мария, Майка Пупкова, Орфеева Эвридика идут по полю от Франции до Канады с тоской в животе, как расчёска.

Никита говорит, я понял, это была такая работа. Мария говорит, а где же зарплата? Майка Пупкова говорит, зарплата в сплошном кайфу. Орфеева Эвридика говорит, что смерть дала отсрочку.

Никита говорит, и ты эту отсрочку называешь по имени, как равный. Мария говорит, и ты учишь ей детей в школе за зарплату. Майка Пупкова говорит, и ты критик, психолог, режиссёр, редактор. Орфеева Эвридика говорит, только сначала надо устроить личную судьбу.

Поле от Франции до Канады начинает раздвигать кулисы и оказывается сценой. На галёрке 100000007 закланных в жертву, в партере 100000007 рожениц. У них в животе зона, психушка, ток-шоу, Интернет.

Поле от Франции до Канады с тоской в животе, Никита, Мария, Майка Пупкова, Орфеева Эвридика, идут по нему как расчёска.

Дамочка раздвигает ноги и начинает вырабатывать потуги, а раньше она их раздвигала для других целей. Она подумала, как так всё может сойтись, чтобы всё получилось, и ей свело горло судорогой наслажденья.

Из лона высовывается мокрая кудрявая головка, отплёвывается и говорит, чё за пьеса? А, это. Это я уже видел снутри. Интересно пересмотреть, конечно, снаружи.



5.

Журналист с острова Большой Советский в Северном Ледовитом океане посмотрел-посмотрел на одного юродивого и стал юродствовать общину, что всех купили, а его нет.

А ты всё загробного театра и прижизненной компенсации попинаешься и допинаешься, 33 года глядя в одну точку, как покойница-мама, целую жизнь поколенья.

Черты уже стали облетать клочьями, как вата из старых кукол, как листы с пустых веток, Что, вот, ещё пол бздёха и допнёшься. И всем поможешь, деньгами и так.

Жене, дочке, тёще, полю от Франции до Канады с тоской в животе. Есть, ведь, герой и есть текст, надо только решиться.

Как журналист с острова Большой Советский в Северном Ледовитом океане. Помните, как Тарковский учил Кайдановского говорить слово верить в фильме "Сталкер"?

Решиться страшно, почти нельзя, на загробный театр и прижизненную компенсацию, потому что школа, армия, институт семья, работа, литература, после литературы учили тексту героя.

Что поле от Франции до Канады с тоской в животе - зона, психушка, ток-шоу, Интернет за 20-й век. Что на зоне все должны расписаться на трупе, чтобы выжить. Что в психушке умирает Бог. Что на ток-шоу все трупы. Что Интернет - человек наизнанку, но не нараспашку.

И герой придумывал свой текст. Что сейчас он попнётся и допнётся. Что после зоны - литература, после психушки - кино, после ток-шоу - театр, после Интернета - школа.

И протягивал руку в темноте в поле от Франции до Канады с тоской в животе. Что здесь должна быть стена, сплошная, как смерть. А её всё не было и не было. Потом он оглядывался, а стена далеко позади светилась, как северное сиянье. А вверху улыбались звёзды, как зрители, когда понравится мизансцена.



Далее: Сон Рембрандта
Оглавление




© Никита Янев, 2010-2024.
© Марина Янева, иллюстрация, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2011-2024.




Словесность