Ваши извинения, мэтр, не принимаются.
Обиды, как будто и не было.
Свежесть сильней отрицаний, но бесполезней.
Профиль классический меня изводил не меньше, чем Вас,
И так же жгли глаза величины почти беспредельной.
Прощайте, мэтр. Ваша наука - пленительный черенок
Старого древа познанья,
Что вырвано бурей и умирает неспешно.
Неспособность к садоводству убийственней непогоды.
Из побегов, наполненных жизнью,
Уцелел лишь отломанный Вами.
Я понимаю, мэтр, не воспитал адептов -
Прожил зря и начинай сначала.
Жестокость несвойственна мне,
Как несвойственно почти ничто.
Я стыжусь лишь отравленной памяти.
О, преемственность, великолепье предчувствий
И отсутствие почвы, а также воды.
Капля царственной крови уже пролилась
Из раны, нанесенной, к счастью, не Вами.
Довольно ли Вам той крови плебейской, что в жилах еще?
Время каяться. Веточка Ваша готова засохнуть
В утомленных руках,
И извиненья излишни,
Прощание преждевременно.
С благодарностью,
Э.
* * *
... Теперь - на другой полюс,
Обставимся по-полярному:
Палатка, набор ледорубов,
Две-три дежурные непристойности по поводу непогоды.
Годы дают себя знать - чужие годы.
Вечная молодость на полюсах - неподражанье себе.
Вечностей много, вот только две: ночи и дня.
Здесь я шепну: "Лучше меня нет",
На другом полюсе грянет: "Нет меня".
Ну и что
Ты говоришь, не умолкая.
Ну и что?
Индифферентность не мучительна. Порой
Участье раздражает больше.
Так плачь со мной.
Бессилье безразличья
Ввернет свое простое
Не-ремесло,
И мы уже рыдаем оба.
Ну и что?
Абсолютный голос
"Не нужно голоса, довольно слуха", -
Учительница музыки вещала
Над разлохмаченным учеником
И белым кружевным воротником
Распугивала мух.
Мой абсолютный слух
Меня пронзил стрелой несовершенства.
Что б ни звучало - мне звучит не так
И фальшь во всем.
О, голос собственный, охрипший от молчанья,
О, сорванный, о, неземной!
* * *
Пальцы летают по клавишам,
Постукивая тривиально длинными ногтями -
Запоздалое стаккато
Возмущенных музыкальных школ.
Тишайший стремительный смех
Над звуком, уже улетевшим в пространство,
Скабрезный смех
Скрипичных витков идеала
Надо мной.
* * *
Отомщу акриловой краской,
Смело дугу проведя
Из нижнего правого края картины
Вниз, в никуда.
Парабола, утвердив превосходство,
В речные изгибы впишет себя.
Город спектрально беспечен,
Отражаясь с обеих сторон
В желтоватой брезгливой воде.
Я утверждаю:
Мир стоял на китах.
Темная картина
(Бёклин)
Она должна висеть под солнцем,
Под тающим лучом рассвета.
Только изможденность значит.
Гора стала палевой, храм - золотым,
Море - лазурно прозрачным.
Рассвет, открывающий краски,
Легко поглощаемый облаком,
Не властен уже над землей.
Это не масло, не холст,
Не картина в раме.
Это тайная надпись на пыльной изнанке:
"Освещать розовым светом".
* * *
Внешнего нет. Ad exteriora
Отвертеться - значит застрять в лабиринте или квартире.
Жажда богатства, жажда простора -
Клаустрофилия в мире
Антикварных солнц.
* * *
Звуки и символы. Постная речь,
Неумелых штрихов торжество.
Божество с придуманных именем -
Непридуманное Божество -
Улыбнется трагическим ртом,
Перед тем, как явить со-творенье.
Повторение линий теряется
В белизне повторенья.
* * *
Я заблудший, сумасшедший дух,
Свихнувшийся от взрыва.
Тело лишено погребенья.
Мое имя над пустой могилой -
Оно и свело меня с ума.
А в довершение время
Не желает поворотиться вспять.
Кромешность.
* * *
Подводное царство - потерянный рай.
Прародители, пошевеливая жабрами,
Приближались к грехопадению.
Под водой рыба не пахнет рыбой.
Просоленные белые щупальцы
Падшей небесной звезды
Пылью рассыпались в пальцах.
* * *
Нерифмованный стих завертелся в кольцо. Ave Roma, твоим виноградом
Простодушный надрыв Chasselas
Удается унять.
Лозы, сладость вечерних земель,
Их восторг и прохлада,
Изгибаются в вечные знаки,
Пророча
Мутновато-свежайшую радость -
Молодое вино.
НИИ
Их не хватало на всех -
Дешевых ручек из пластика,
Карандашей средней твердости,
Никому не нужных линеек,
Кофейных зерен, раскушенных пополам,
Вольтеровских кресел,
Секретеров, набитых бумагами, не вызывающими тошноты,
Колонковых кисточек,
Туши китайской: взлет вверх, взлет вниз,
Пространства,
Веры в ложь. Existentia misera.
Глаза, что отдельно от сердца живут,
Укатившись прозрачными шариками,
Выметены уборщицей в полвосьмого.
На запотевшем стекле
Палец, ухоженный вопреки,
Выводил по привычке вопросительный знак.
* * *
Пиррово поражение: ни войска, ни славы.
Сказавшие, что не стоит бороться -
Правы.
Веретеном уколоться
Мне не дано - копьем, кинжалом. Не удается
Уснуть.
* * *
Перебрали дни рождения.
В поколении
Больше не будет поэтов,
Ни откровений, ни длинных строк,
Ни буквы одной,
Равной тридцать третьей части мира.
Подо мной
Даже нет подземелья -
Только земля и небо.
Тексты устали
Быть комментариями к комментариям.
Невозможно начать с нуля,
Не перетянув его по экватору
Еще одним нулем.
Возвращение
Город начала. Смерть подобна цветку.
Первая буква, корень, остается в земле.
Прочее срезано. Итак, буква Б.
Бездумному граду, городу, городку
Посвятили дорогу, давно нареченную вещью в себе.
Это значит, даже когда ты навеселе,
Не вторь гегельянцам, наш символ - кольцо.
Город умыл лицо
И оно сияет.
* * *
Ну что же, мир еще не сотворен.
Бета-версия (учитываем пожелания клиентов,
Принимаются замечания и предложения).
Кто здесь шепчет, какая Омега?
И Альфа причем?
Не бойся поглядеть назад,
На прах дотлевшего Содома.
Там больше, чем ничто - сгущение небытия.
Тупым усердием влекомы
Пришельцы скорые спешат,
Но не тебе устроить сад
И память жертвенна твоя.
Остроконечные холмы
И экзотические птицы -
Вот заполненье пустоты.
Благословен! - когда не ты,
Тo эти черные ресницы,
Что ждут обещанной зимы.
И ты, единственный цветок,
Пощаженный зловещим жаром,
Твердишь: ничто не дастся даром
И новый увлечет поток.
Не веруя в Господень счет,
Свое предчувствуя бессилье,
Греховен, ибо изобилье,
Увы, расчетливость влечет.
Ты будешь вырван, как сорняк,
Достойным правильным собраньем.
Чем быть народным достояньем,
Уж лучше как-нибудь никак.
2.
Прежде некрасивость станет мукой,
Пурпурным бессильем захлестнет.
Юноша прекрасный, однорукий,
Мраморными кудрями встряхнет.
Проливая каменные слезы,
Он восторга давнего не скрыл.
Все она, она держала розы,
Кажется, ее я и любил.
Я ей отдал все богатства мира,
А она глядела свысока...
Где моя изломанная лира,
Где моя преступная рука?
Садов Семирамиды
Здесь не случилось,
В такой же мере,
В какой Семирамида,
Собственноручно,
Их не сумела бы разбить
И (что еще труднее)
Заботиться о них.
О, Вечный Царь!
Твоих садовников немые духи
Поведать ничего не могут мне.
Закрыв глаза,
Тебя я вижу слишком ясно,
Мой Вавилон,
Испепеленный и истлевший,
Истекший ядом сад.
2.
Любопытство - сладчайший порок.
Я уже не поэт, но еще не пророк,
Черный смерч гнал меня к Вавилону.
Я спешил, я бежал, я увидел не в срок
Синих стен вековые заслоны.
Пасти щерили злобные львы.
Клочья серой, иссохшей, горячей травы
Пробивались по краю дороги.
Я был горд, не согбен, не склонил головы,
И смутились надменные боги.
Пусть жрецы и глядели не так,
Но едва увидали протянутый знак,
Мне открылись замки и секреты.
Пусть я нищий, бродяга, презренный чужак,
Нестираемы царские меты.
О, Иштар, мне ль не в радость твой дар?
Так разверзни мне очи, богиня Иштар,
Что парадным залеплены сором.
Дай взглянуть через бездны младенческий пар
На тобою оставленный город.
3.
Меня опять течением снесло.
Блестят дворцы на пышных берегах.
Я полон сил, и верное весло
Послушно в крепких, радостных руках.
Река беспечно увлекает вдаль,
Резвятся рыбы в ласковой воде,
И небеса как новая эмаль.
Но где весло? Где город? Где же, где?
Безвольны руки. Сладко и легко.
Плыть в никуда приятней, чем летать.
Я здесь один, и город - далеко,
И к берегу мне больше не пристать.
4.
На развалинах башни давно не играли мы в прятки.
Этот город разрушен, но мы не видали других.
Стебли хищных растений уже пронизали остатки
Храмов, царских дворцов, площадей городских.
Вездесущий песок засыпает разбитые стены.
Тут и мы не безвинны, увы, довершая развал.
Помнишь, как мы играли, и вдруг прибежала гиена.
Быстро вывернув камень, сразил ты ее наповал.
От иссохшей травы, от терзаний невнятного века
Нам хотелось бежать, вопреки караванным путям.
К нам пророк приходил, переплывший Великую реку.
Много ел, поучая, что свойственно всяким гостям.
"Город сменится городом", - так говорил просветленный,
"А деревня - деревней", - ответил ты, громко смеясь.
На тебя замахнулся старейшина наш возмущенный...
Вскоре умер старик, а учитель ушел, не простясь.
Без жрецов нам жилось здесь легко, мы едва замечали
Расписанье молитв, покаяний и жертв, бесполезных постов.
Заросли сорняками поля, и сады одичали.
Вот последний колодец, и он пересохнуть готов.
Вавилонская речь, безвозвратная память столетий
На неловких словах драгоценною дымкой дрожит.
Все ушло далеко, мы бездомные жалкие дети,
Почему же опять ты неслышно твердишь "Be-Reshit"?
5.
Напомни - позабылись что-то -
Названья рек
И направленья их течений,
Моря, в которые впадают,
И каменисто ль дно.
Имя одной - Фисон, мне отвечаешь,
Землю Хавила она обтекает,
Оникс и золото там.
Три же других:
Гихон, Хиддекель и Евфрат.
Долго еще говоришь ты.
Давно растворилась в преданьях
Прохладно-струистая жизнь
На берегах тех рек.
Жизнь без меня.
Китайский гадальщик Перебирая палочки, гадальщик
Поглядывал печально на меня.
Такой судьбы еще не приходилось
Предсказывать ему, хотя подобных
Описано немало в старых книгах.
Старик, мне все известно без гаданий!
Уйти мне нужно, отпустить тебя,
Да и себя, но я не ухожу,
Окидывая безучастным взглядом
То палочки твои, то пустоту.
* * *
Мать моя Деметра умерла,
Растеряв божественную суть.
Может и не ласкова была...
Что же я? - Управлюсь как-нибудь.
Хочешь иль не хочешь - а живешь,
Проклянув бессмертие свое.
По привычке поспевает рожь,
Все как прежде... Только нет ее.
Тени смертных вертятся кругом,
А богов - безмерно далеко.
Правлю кое-как: рывком, бегом -
Неумело, значит, - нелегко.
Бесполезно мне ее искать,
Всяк неблагодарной назовет:
"Помнишь, как тебя искала мать,
Как рыдала сутки напролет?"
Год за годом сумрачно идет,
Закругляясь давящей петлей.
Наверху никто меня не ждет,
Я останусь лучше под землей.
Метемпсихоз
Бросок в беспомощность. Рожденье. Яркий свет.
Мудреное скрещение примет,
Планет и смыслов, предопределений,
Случайностей, законов, оживлений
Свежайшей порослью заслуженных ветвей
Генеалогий, - так и быть - кровей.
И имя новое, и новое обличье,
И матери больное безразличье.
* * *
Ты знаешь, в верхних этажах
Вечерних освещенных зданий
Скользят, прозрачностью дрожа,
Следы нечаянных признаний.
О ты, зигзаг моих ночей
И их речистая прохлада
На фоне тающих свечей,
Непьяных гроздий винограда
И театральных новостей.
В грядущем - легкая влюбленность,
Поездки, шалости детей
И отстраненность... Отстраненность.
4 ноября 2001
* * *
Разговоры ни о чем,
Шум бонтонный, жажда славы.
Как вы правы, как неправы!
Как печален этот дом.
Я молчу. Мне просто лень
Прерывать поток словесный.
Это мне неинтересно.
Это мне неинтересно.
Как печален этот день!
Это мне - ни так, ни сяк,
Не свое и не чужое.
Нет ни страсти, ни покоя.
Как печален этот знак!
Левконоя - Квинту:
Слепы поэты: не видят знамений, рассыпанных щедро,
Предпочитают глаза робко от них отводить.
Боги слепцов обойдут и зрячих одарят вниманьем.
Сколько же можно богам жемчугом сыпать вотще?
Небо, светила, трава и взгляды случайных прохожих
Смертным готовы всегда знаки грядущего дать.
Зрячий готов стать слепцом. Слепец притворяется зрячим,
Те и другие сполна слезы вкусят и вино.
* * *
S.
1.
Вот море цвета глаз моих
Иль цвета недозревшей сливы.
Виденья, что стремятся в стих,
Легки, презрительны, пугливы.
Как будто, это неспроста:
Прогулки, дыни, виньо тинто.
Еще пуста, еще пуста
Седьмая зала Лабиринта
Далек красноколонный Кносс.
Другое - синее из синих -
Там море. Памятны до слез
Изгибы звонких терпких линий.
Я знаю, ты меня поймешь
И вспомнишь тоже: остров в мае.
Уже не вызывали дрожь
Нагие перси Пасифаи,
И яркость вычурных прикрас
Уже рассудок не губила,
И знали мы в который раз,
Что это было, было, было...
Приемля всякий новый штрих,
Гляжу на зябь и зыбь залива,
На море цвета глаз моих
Иль цвета недозревшей сливы.
2.
Безраздельность, схвати меня в цепкие лапы.
Я давно уже сплю летаргическим сном.
Я давно уже вижу: цари и сатрапы
Память выжгли наемным священным огнем.
Рассуди же меня. Удержать не умея,
Отпускаешь в имперский трагический дым.
Пасифая, Иштар, Немезида и Фрея
Благосклонным вниманием дарят своим.
Что мне Минос? Что жреческий тягостный пафос?
Мне от клейкой тревоги бежать суждено
По полям Елисейским. И Лесбос, и Пафос
Тщетно манят едва забродившим вином.
Лабиринта клубок размотаю беспечно,
Намотаю опять - по-другому, легко.
Это вечность младенческим отблеском млечным
Мне на плечи легла. Я теперь далеко.
Рахиль
Проклиная родню, удалиться могла
И покинуть строения-соты.
Я ж пасла и пряла, оказалось - ждала
Лишь Священной Субботы.
Дети, дети - и все не свои по углам.
Потирает ладони Иаков:
Он и сам не простак, не упустит и сам
Он небесных спасительных знаков.
Убегу? Отомщу? Подожгу? Удавлюсь?
Не умею простить я обмана.
Что же я все терплю? Что же я все молюсь?
Я ль не дочка папаши Лавана?
Сто гармоний даются в руки -
Родных родней.
Сто мелодий, но где же звуки
Моей?
От родного бегут в чужое,
В чужом
Обретают и тень покоя,
И дом.
От родного бегут поспешно,
Зная связь
Тех, кто грешны, и кто безгрешны
Отродясь.
Кто был грешным в начале,
В конце
Стал безгрешным в печали
И во Отце.
Кто безгрешным был прежде -
Как знать? -
В белоснежной одежде
Встретит Мать...
Хватит о том, ибо...
Ибо хватит о том.
Лучше я нарисую рыбу
С длинным хвостом.
Celtica
1.
Вас никто не бранил и не гнал со двора,
Из-за вашей измены никто не рыдает.
Осень. Скоро зима. Холодает.
Лес не может быть домом, и, значит, пора
От Тристановых глупостей, дорогая Iseult,
Возвратиться в объятия досточтимого Марка.
В них, быть может, не жарко,
Ни шатко, ни валко, но зато пресловутое колесо
Совершит предназначенный оборот.
С королем или принцем наследным
Быть не все ли одно: время шло и идет,
Слезы - вздор - и пусты, и зловредны.
О, конечно, Iseult, ты была не права,
Под венец с женихом отправляясь постылым.
Мир разорван, размыт, суша в нем - острова,
А в лесу далеко ль до могилы?
Что такое любовь? Погляди, жемчуга
И рубины сияют в шкатулках узорных.
Вы юны и бездумны, а у Марка - рога
В ответвленьях роскошно-позорных.
Это значит, причастен он больше, чем вы -
Ты и твой недалекий любовник -
Тайнам утренней влажной медвяной травы
И жрецов откровеньям сановным.
Что ж, идите. Под сводами пышных дворцов
Не прервутся пиры и веселье.
Королевский же долг - наказать наглецов,
И при чем здесь любовное зелье?
2.
M.
Все войска по местам. Часовые не спят
И несут свою верную вахту.
Отчего так печален твой царственный взгляд?
Что с тобой, королева Коннахты?
Медб, тебе ли, колдунья, не знать? -
Власть гораздо сильнее гаданья.
Что ж девчонку-пророчицу просишь позвать
И дрожишь от ее предсказанья?
Твой воинственный пыл, твой воинственный рок
Стали силой и славой народа.
Образумься, продли свой таинственный срок!
Не вступай в эту страшную воду!
* * *
А что там будет? Вечный зимний дрок.
Катарсис цедится сквозь сито расставаний.
Я не воителей пою. Им вышел срок.
Ушел и вышел. Спрятался в нирване.
Прости, прости. Пройди. Переиначь.
От копоти очисти золотые стрелки.
Когда уйдут условия задач -
Уйдут и смыслы. Развлекут безделки.
Прозрачный день, холодная роса
И череда утех натужных и скоромных
Притянут на иные небеса.
Там проклянут и лишь потом припомнят
За что, когда, зачем и кто таков.
Трагичен в чем удел и в чем оригинален.
Как будто все. Остался привкус слов,
Своих ли снов, чужих ли душных спален.
13 января 2002
* * *
Стремлюсь не к мифу и не к простору,
А к острию.
Где прежде пели громким хором,
Одна пою.
Где прежде изломали перья,
Мое перо,
Презрев приметы и суеверья,
Острым-остро.
Где прежде выводили тщетно
Явлений связь,
Я о предметном беспредметно
Пишу, смеясь.
* * *
Был выбор меж красным и мелким,
Был выбор меж сном и душой.
Воспрянув испуганной белкой,
Докучный встает запашок.
Взывает к далекому небу,
Кляня безрассудство мое.
А мне безразлично, а мне бы
Подлунное петь забытье.
А мне бы, очнувшись, увидеть
Прозрачные лики царей
И легкий кораблик, в Колхиду
Приплывший из южных морей.
Исчезновенье возраста
Поэт, который был бы
Старше моего отца,
Если бы мой отец давно не умер,
Пишет гадкую мерзкую дрянь,
Оглядываясь на уголовные хроники
И несваренье собственного желудка.
Поэтесса возраста моей младшей сестры
Пишет дрянь не такую уж мерзкую,
Оглядываясь всего лишь на грязь в подъезде
Да на гнилые зубы консьержки.
Впрочем, ничего этого нет.
Нет и возраста.
* * *
А.
Ты не примешь меня, сестра,
В надвоздушных своих чертогах.
Мне не скажешь нервно: "Пора!",
А вознице надменно: "Трогай!"
Отмахнешься тонкой рукой
От ненужных чужих деталей.
Не плеснешь прозрачной строкой,
Утоляя мои печали.
Усомнишься, не все ли одно:
Плюс столетье - минус столетье.
Я смеюсь. Мне сегодня дано
Не второе зренье, а третье.
* * *
Розу назовут тюльпаном,
Крест едва ли впишут в круг.
В мире пасмурном и странном
Нету места для подруг.
Нету места для событий,
Ускользает их черед.
Средь веселых винопитий
Вечно кто-нибудь не пьет,
Не стремится к откровеньям
И судьбу не ставит в грош.
Молча давится сомненьем:
"Я пою? Кричу?" - "Поешь!"
13 апреля 2002
К истокам алфавита
В маленьком центре эпических тем
Пой метрополии дохлых империй,
Ноты отдельно пиши и стихи.
Если под окнами воют звери,
В этом меньше значения, чем
Если в стекло постучит ветка ольхи,
Пусть и осины. Сиречь, алфавиты
Вязко-растительны, сладко увиты
Всем, чем положено: темным плющом,
Светлым плющом, старой лозой,
Все на фоне оливы.
Зябко? Укройся фамильным плащом.
...Пели поэты, были счастливы,
Были глумливы.
Месяц стоял Мезозой.
13 апреля 2002
* * *
Ты выстроил ряд, выдающий поэта
Если не в тебе, то в том,
Чем ты должен быть, должен стать.
Хрупки твои палимпсесты,
Стерты до дыр.
Тонкая кожа, покров неуместный,
Не отделяющий мир.
Музы устали шептать, дарят безмолвные знаки.
Заточенность перьев не вечна,
Кончается коль не разладом
Сцены с галеркой -
Бегством слепого певца.
Вот же пергамент! Промой его с хлоркой.
Дальше держи от лица.
* * *
... Что-то связанное с торговлей.
Блеск алмазов забыть заставляет о ловле
бабочек и жемчужин. Сепарат-
ный мир, отделяющий я от не-я.
Не пора ли? Еще не пора?
Ваши пальцы так тонки, сударыня, тонки.
Ваши песни так звонки, сударыня, звонки.
Я люблю идеал своего забытья.
Эту мысль не запрятывай в полуфинальный аккорд,
выноси в заголовок.
Ветер дул не туда, и фальшивящий хор
переигрывал словом.
* * *
Об этом шептали и прежде. Паси же стада
Премудрых овечек. Их ловко стриги иногда,
Сверкая металлом под небом натужного Крита.
Твой остров уплыл. Карта Мунди открыта и бита,
И ветер сплетет в жгут надменно-салонный
Мой черный платок, твой болотно-зеленый.
Отгородись от себя, от меня, от размашистых дней,
От говорливых, бездумных, прозрачных теней,
Тех, что твердят о Венере в созвездьи Стрельца,
О букашке, забравшейся внутрь золотого кольца.
12 апреля 2002
* * *
Соседская пиния - бьенвенуто, синьора! -
На фоне ничейного пестрого неба.
Розоватые пятнышки сменятся скоро
Лиловато-прозрачными. Памяти Феба
С Эолом посвящается это анданте.
Кровлей неперекрытой, растресканной рамой
Присягаю памяти если не Данте,
То хотя бы Петрарки. Это не самый
Резонный итог, исходя из прогулок,
Возвращаясь под крыши - с теми, не с теми?
Это то ли проспект, то ль глухой переулок.
Это частный концерт на лавровые темы.
Ощущенье успеха - брависсимо, браво! -
Не дается без боя часов, отлетания стрелок
К золотым прародителям. Право, пустые забавы
Обсуждать, кто велик, а кто мелок.
Но вернемся к Авзонию. К Дециму. К Магну.
Кто велик, кто десятый, чаще - то и другое.
Мир в полете бесплотен - да, так, но
Бывает: предметы несут ощущенье покоя:
Вот меха - коль угодно, звериные шкуры,
Устрицы - если хотите, акриды.
Не хватает молельни и белой пред нею скульптуры.
Край Империи. Солнце. Апрельские иды.
* * *
Молчание - печальный знак согласья, непонимания или зарока.
Все есть печаль - притронешься ль опять к ее истокам?
Все есть печать - и перстень переплавлен,
Пропало золото, не подарив ни блика.
Все музыка - но тон ее ославлен,
Язык фальшив и знак вторичен.
Протяжен день, и поелику
Он длится сверх приличий,
Растает в солнечной нирване.
Конец судеб. Отсутствие желаний.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
