Первым падает узкий рябиновый
и зеленый кленовый в пятнах.
Их спокойно и с размышлением
пенсионного возраста леди
подгребают - еще не срочно,
еще лето почти. Таджики
(чуть не: пленные немцы) машинкой
подрезают траву, и запах
разлетается, будто в мае.
У городских собак
лица почти человеческие.
Правила общежития соблюдают,
и даже дорогу
переходят почти всегда где положено.
Смотришь на нее, когда выжидает под светофором,
а потом, поглядев налево, бодро трусит
с видом добропорядочным и деловитым, -
или когда, обгоняя тебя, скатывается в переход подземный,
- и удивляешься.
Будто другая раса, а так ничего, то же самое.
Сонная, лепетная молва
ветвей, обтекающих моросью, -
с острова ночной телеграф
материку, устланному посланцами.
Неизвестность там - и куда
срывались они, едва рот
успев обтереть салфеткою,
от завтрака в кругу семьи? - и вот,
один за одним все исчезли...
Точка, точка, тире,
точка, тире, две точки.
Лучше видеть ботинки
и полы пальто встречных,
нежели их лица.
И лучше смотреть на мусор,
который они бросают на землю,
нежели на то, чем они себя окружают.
Хотя здесь и мусор
тиражирует остатки рекламы.
Метла дворника вызывает
мимолетное удовлетворение.
самый воздух его не воздух
сквозняк что вдувает и выдувает
неуютная сырость всегда ожиданье
вопросительный знак
в конце предложенья любого
город где не живут
но приезжают и уезжают
приезжают и уезжают
жизнь заканчивают в дороге
в воспоминаньях напрасных
виновато конечно море
его ненадежная близость
его фальшивая отстраненность
В такую погоду лучше,
чтобы крыша над головой - была.
В маленьком магазинчике у остановки автобуса
бомжа не выгоняют на улицу -
пьяную женщину в лыжном костюме,
спящую на низком подоконнике у самого выхода,
деликатно спустив ноги на пол...
А говорят, будет еще холоднее...
Вороны-то по полю похаживают,
Друга дружечку-то вороны поклёвывают,
Петушками друг на дружечку поскакивают.
Кая сладость им отсель, трупоядливым,
Во ноябрьские леса понавеяла?
Кая прелесть из лесов пустолиственных
Приманила на бетоны с железами?
Во лесах горелых кушать им нечего,
А во городе зима будет сытная.
Вот и ходят они черные, крепкие,
Воробьев поразогнав со синицами.
Глаза опустить, закрыть, не смотреть.
Заколотить окно.
У самых дверей развернула смерть
рекламное полотно.
Сменить берлогу, гнездо, нору,
под снегом травой сопреть.
Но главное - не смотреть вокруг,
не смотреть вокруг, не смотреть.
Я люблю позёмку вдоль обочины поздним вечером,
смотреть на нее из окна полупустого автобуса.
Люблю запах простывшего, щелястого дома,
сухое дерево стен, холодок по ногам
и непременно у щеки со стороны окна,
где бы ты ни находился.
Центральное отопление не в силах изгнать
из души ожиданье печного оазиса.
Намёки на него кружат по всем потолкам.
И в вечернем чае чувствуется тот контраст тепла с холодом,
как бы ты пил его с сахаром вприкуску -
вместе и горько, и сладко.
этот месяц очень странный
недавно я вспоминала Матвея
увидев свисающую с ветвей росу поздно вечером
сегодня мягкий снег лежит на штакетнике
на проводах на ветках
каждую линию мира проводит вторично
Миша говорит люблю эту графику
снег на штакетнике вообще вещь междумирная промежуточная
воротца старухи волшебницы
за которыми вечное лето
это снег на штакетнике
а всё в целом поразительно напоминает голландцев
голландскую живопись
Брейгеля
Закрой глаза, пока едешь в маршрутке,
смотри на картинки под веками, и внезапно
осознавай, где ты видела эту
чересполосицу фонарей с тенями,
тротуар с наледью на повороте,
запах шанель-номер-пять всплывает,
разведенного кофейного напитка и дыма
вокзального вездесущий запах,
когда тебя в полутьме Сайгона
подобрали незнакомые хиппи.
И снова поблагодари Бога за это,
удивляясь Божию промыслу.
Наконец-то снег. Душа моя, выйди вон,
только тебе дано проходить здесь, не нарушая покрова,
этого вечнотекущего множества, что, как время, всё погружает в сон, -
выйди и продышись, и посмотри, велика ль обнова.
Кажется, что ты внутри кокона, набитого ватой,
почти полная глухота в обмен на просветленное око,
слышно лишь, как прислуга в соседнем доме скребет по двору лопатой,
и на кухне чайник шумит под электрическим током.
Когда утихнет то и другое, закончится их беседа,
и останется снег, снег, мимотекущее время,
вечностью, как одеялом, укрывающее творенье, -
пройди над всем этим, как ты умеешь, не оставляя следа.
Зима - это такое время, когда
путешествия становятся внутренним делом.
Кресло своего дома и лампа,
через плечо глядящая в книгу,
плед или старая куртка,
до самых пят, до полу, вдоль которого веет.
Чаю заварить, дочерей спать отправить,
а муж и сам занят довольно.
То ли снег идет, то ли мгла,
раскаленная добела,
обжигает меня золой,
над моей кружа головой,
мотыльки ли, да не в сезон,
или это цветочный зонт
осыпается с майских древ
на остывшую за ночь твердь?.........
это просто течение времени течение времени течение времени
совершенно неважно где ты поставишь запятую
время течет становится уходит вечно в движении
просто течение времени
Философия, философствование - это, в сущности,
просто попытка понять, "что же я имею в виду, когда говорю это".
Мы всю жизнь приобретаем слова, и взамен теряем понимание.
Вещи нуждаются в переназвании, чтобы быть понятыми.
Что такое судьба. Это не фатум, даже не вектор развития.
И не свиток, который разворачивается или сворачивается.
Это вообще не в пространстве.
Мы даже время понимаем как пространство -
как путь, например, или некий отрезок (или прямую).
Время всегда имеет для нас акцент геометрический.
Что такое в чистом виде время, представить можно только имея в виду процесс
непрерывного становления, изменения.
Если вообще можно его себе представить,
ибо само представление - пространственно.
И даже если пытаться проникнуть в вечность -
даже тут является под руку (возьми меня!) пространственный образ -
и представляет нам будущее и прошлое в вечности как определенный музыкальный аккорд.
С тоникой в настоящем, например.
Или - моцартиански - как всю услышанную в миг симфонию.
говорят душа путешествует и так далее
обычно говорят это фигурально
пространство движений души полагая
все-таки в сердце человека
или в мозгу его
но вот слушая музыку точно можно понять
что пространство души вещь не иносказательная
а в самом деле какое-то другое пространство
которое ни съесть, ни выпить, ни поцеловать
это не воображение нет
не некое наше о рае представление мечтание то есть
а в самом деле реальность
тело не желает этого понимать
и мы вслед нашей материальности
выдумываем всякие фокусы но это просто сослепу
жизнь души проходит сознательно
тогда даже получается что это не совсем душа
но душа сознающая
жизнь этой сознающей себя души может проходить
в разных надо полагать местах
но музыка есть жестикуляция походка души
пейзаж который она вокруг себя видит
настоящий пейзаж невыдуманный
настоящий пейзаж как жест настоящ так и пейзаж конечно
чтобы это увидеть надо долго много и очень внимательно
главное очень внимательно
Прадед Адам давал имена:
ветру и вепрю на все времена,
сосен и лиственниц темным дружинам,
круглым ромашкам и ямам без дна,
птицам и тем, кого скрыла волна, -
сущим, глаголемым и приложимым.
водят окраинами по лесу буки и веди,
брыкаются, буркают,
на вершинах же глаголи, изгибаясь, голосят гортанно,
и алефы-альфы надо мною, как ангелы, крыла простирают,
аз же стою в снегу под ними,
в сугробе, как фонарь потерявшийся.
всё самое важное текуче
поэтому когда записываешь
оно уже как снусмумрик успело свернуть палатку
с точки умом замеченной
приходишь а там пусто
оно проговариваемо но мгновенно
как Иисусова молитва
каждое мгновенье мечтает быть остановленным в вечность
для себя самого стать ординат осью
а я иду по дороге над которой птицы
песни возносят на всем ее протяженьи
и пыль там взметается тоже на каждом метре
...вчера в москве снегопад был такой что вечером
фонари как на рассвете гасли от светлости воздуха
Душа, не будь бессловесной,
говори хоть сама с собою,
пока утреннее не воскресло
небо над головою;
ты дымоход прочисти,
чтоб угли горели ровно,
и докопай колодец
до артезианского лона,
ты хлеб испеки субботний
и гостя пусти под крышу,
но еще - не будь бессловесной,
а то я тебя не услышу.
В небе луна, но снега облетают нас,
не оседая, не превращаясь в наст.
В небе луна, но пурга вокруг фонарей
завивается, вьется, как вальс, скорее, скорей, скорей...
В небе луна. Облака, как лесной отряд,
белыми маскхалатами мимо луны скользят,
прячась в деревьях, сливаясь с берез толпой,
и ни на миг не заслоняя луны собой.
Ветры снежного мрака подняты в стремена.
Но надо мною плывет, голубея в ночи, луна,
бывшего дня сиянье и встречу другого дня
в странное обетованье вечности соединя.
Ах, не торопись, придержи шаги,
мы не виделись тысячу лет,
побудь со мною в местах дорогих,
где любовь оставляет след:
взгляни на летний ее приют,
в веселые зеркала, -
какие сны обитали тут,
какая в них жизнь была!
услышь ее закатную песнь,
словам тишины внемли, -
какие души искали здесь
пропавшие корабли...
А там, вдали, что за тень теней
уходит уже за край? -
ах, не забудь, не забудь о ней,
хоть изредка вспоминай.
Сначала прилетели синички.
Я это обнаружила на тропе, обсыпанной
как будто семечковой шелухою.
Но ведь дома у нас никто
не лущит семечек,
а тропа - от двери к калитке.
Вот так я поняла, что синички все-таки добрались,
пробрались сквозь лед к стволам и веткам.
А теперь вижу - и стволы оттаяли,
хотя ветки еще стеклянные.
Как здорово-то видеть живой ствол дерева!
шершавый, темный, зелено-карий,
совсем не такой красивый, как лед.
Кривые и крепкие яблони просыпаются!
Когда просыпаешься в четыре утра
от громкоголосия воды, падающей за окном непрерывно, -
и не можешь уснуть, и встать не хочешь - ведь рано же, -
туманные, странные виды голову осаждать начинают.
Но вот утро - и кончила течь вода, ковчег приземлился.
Тишина заунывна. Что меня ожидает?
На неминуемую смерть въезжал Он сегодня в Иерусалим.
Толпы, мимо которых Он ехал,
приветственными криками Его провожали, песен хвалою,
цветами и богатыми одеждами путь Его устилали.
Они всегда ликуют
при человеческих жертвоприношениях.
Деревья расколоты, тычут, как нищие,
прохожим в лицо изломами.
Холодно, почти морозно.
Болят зубы. У Марфы пропал голос.
Забор завалился под шквальным ветром,
несколько лет погода ему не мешала.
Всё, что могу, - понимать,
что цикличность всей жизни нарушена,
и что вряд ли обратимо это, -
и с истинно историософским любопытством
ожидать продолжения...
Своего Агнца Агница видя,
влекомого к заколенью,
последовала Ему Мария,
вместе с женщинами другими,
волосы распустив и так восклицая:
"Куда идёшь ты, о Чадо?
и зачем так поспешно?
или снова брак в Галилейской Кане,
и заботишься Ты из воды вино сотворить им?
Идти ль Мне с Тобою, о Чадо? -
ждать ли, оставшись?
Хоть слово скажи Мне, Слове!
Меня в чистоте соблюдший,
не молчи, проходя мимо, -
ибо Ты Сын Мой и Бог Мой!
Благодатный огонь в кувуклии -
это как рассказ Марии.
Нужно еще добежать до ночной службы
(а другой ученик бежал быстрее, потому что моложе был!)
- и тогда удостовериться въяве.
Благодарю Тебя, Господи,
за то, что делается привычным,
за ослепляющие вначале
и вдруг сбывающиеся надежды,
за то, что дары недоступные
росток за ростком прорастают
и делаются привычным садом,
всего лишь требующим ухода.
Жасмин и липа соревнуются: кто позже.
Дрозды стрекочут, пролетая друг за дружкой,
как истребители над головой пехоты.
Дождь взбрызгивает, - зря со мною зонтик!
Внимательная белая дворняга,
встав в одуванчиках на все четыре лапы,
глядит безмолвно на конец шоссейки.
Дорога, дорога однажды меня примет,
стопы оденет горячей сухой пылью,
колени омоет бурным речным потоком,
и слух насытит тишиной своею и ветром,
костер затухающий согреет мне камни ночлега,
дикая яблоня отряхнется на меня плодами,
и печь, одиноко стоящая в самой гуще леса,
краюху на день присыплет мне вдогон солью...
Живою изгородью возвышаясь,
жасмин до самой земли спускался,
и цвёл, и цвёл, и цвёл вдоль дороги,
покуда его не сменяли акации.
Тогда, почти не оглядываясь,
я переходила на другую сторону,
под сень уже завязавшихся яблонь,
и было мне хорошо и спокойно.
Издалека качелей скрип доносился,
однообразный, как пение лесной птицы.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]