ПРАЗДНИК ТОПОРА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая. Femme fatale (Роковая женщина)
История эта, прогремевшая в своё время на весь Петербург и до сих пор окружённая многочисленными легендами, произошла в ту, всё стремительнее удаляющуюся теперь в прошлое эпоху, когда наш город ещё называли Ленинградом, когда надоевшие, старые пьесы в городских театрах только-только начинали уступать конкуренции увлекательных хэппенингов, спонтанно разыгрывающихся на политических подмостках, когда массовые первомайские демонстрации трудящихся стихийно перерастали в не менее массовые гуляния кришнаитов, когда сказочными белыми ночами люди с восторгом наблюдали развод и состыковку первых телевизионных мостов.
Вот тогда-то, именно в одну из таких прекрасных ленинградских ночей и возвращался домой с основательно затянувшейся вечеринки Костя Свидригайлов. Возвращался он не один: с гордостью солдата, только что отвоевавшего интересующий его трофей, вёл Костя за руку несколько подвыпившую девушку, весьма, по-видимому, отягощённую тем фактом, что ей приходится передвигаться на высоких каблучках, благодаря которым она, впрочем, доходила ростом до Костиного плеча и даже могла склонить на него свою хорошенькую головку. Костина походка тоже не отличалась твёрдостью, но всё же он, считая, что это входит в его мужские обязанности, позволял своей спутнице опираться на себя и вообще старался не терять самоконтроля, полагая, что оставленная без его помощи девушка обязательно должна заблудиться и пропасть в джунглях большого города.
Белая ночь постепенно таяла, наступал рассвет. Чистый утренний воздух подействовал на парочку весьма освежающе, так что, когда они вошли в просторное парадное одного из так называемых сталинских домов, чьи монументальные фасады высятся по обе стороны Московского проспекта, от последствий состоявшейся накануне вечеринки не оставалось уже и следа. Костя, завершивший наконец своё постепенное превращение из невозмутимого рыцаря, в любых обстоятельствах охраняющего даму своего сердца, в милого, обаятельного парня, немного робеющего соответственно своим неполным семнадцати годам, потупив серые глаза, обратился к стоящей теперь напротив него девушке:
- Послушай, Ло, извини, но я не могу пригласить тебя сейчас к себе. Родители, понимаешь?.. Ты же знаешь, они непременно хотят контролировать, с кем мне водиться, а с кем нет. Ваша компания, видите ли, не внушает им доверия.
- Ну ты и хорош, - поморщила своё смазливое личико та, которую называли Ло. - Сам вызвался меня провожать, а теперь оказывается, что это я тебя проводила, да ещё и зайти к тебе не могу.
- Ну если хочешь, я сейчас отведу тебя в твоё общежитие, - смущённо предложил Костя, который теперь уже и сам не мог себе объяснить, каким образом всё произошло именно так, как это только что описала Ло.
- Да ладно. Вижу, что тебе уже домой хочется, папенькин сыночек...
Однако "папенькин сыночек" решил, видимо, немедленно подорвать свой имидж: заключив Ло в объятия, он стремительно поцеловал её. Для этого ему пришлось слегка приподнять свою обидчицу над уровнем пола. Она мужественно выдержала его страстный поцелуй и, когда он наконец выпустил её, расхохоталась:
- Не пойму, что я нахожу в тебе, ей-богу. Даже целоваться ты нормально не умеешь.
- Как не умею? - удивился Костя. - По-моему, я нормально...
- Не умеешь, не умеешь, - настаивала Ло, продолжая смеяться. - Ты мне чуть язык не откусил.
- Ты меня любишь? - серьёзно спросил вдруг Костя.
- Не болтай ерунды. Как я могу ответить так сразу?
- Мы знаем друг друга уже четыре месяца...
- Но до вчерашнего вечера я и не подозревала, что ты по мне вздыхаешь.
Тут Костя действительно вздохнул.
- Ведь с Володей у вас уже всё кончено? - спросил он.
- Да уж не сомневайся.
- Ты спала с ним?
- Нет, знаешь, мы всё время по подъездам торчали, - иронически усмехнулась Ло.
- И целоваться он, значит, умеет?
- И целоваться, и ещё кое-что.
- Что? - встревожено спросил Костя.
- Когда будешь взрослым, узнаешь.
Костя нахмурился:
- Не пойму, почему от него все девчонки в таком восторге...
- А ты сам с ним попробуй - узнаешь, - ответила Ло, хитро прищурившись и поднимаясь на несколько ступенек выше.
- Ну у тебя и шутки! - обиделся Костя и даже отвернулся от неё.
- Ну не обижайся, - смягчилась Ло и, ласково обняв Костины широкие плечи, поцеловала его в затылок.
Через несколько секунд они уже самозабвенно целовались, и лишь хлопнувшая где-то наверху дверь лифта прервала эту идиллию.
- Послушай, - сказала Ло, - пусти меня к себе. Я давно хотела посмотреть, как живут папенькины сыночки.
- Дай подумать... Сейчас восемь часов. Папа должен быть уже на работе, у него, по-моему, сегодня с самого утра какое-то заседание или совещание...
- Да у него, наверное, всегда заседания. Это ведь его позавчера показывали в "600 секунд": Свидригайлов - директор завода, хозрасчёт, самоокупаемость?..
- Думаешь, я его каждый раз по телевизору смотрю? Мне дома что ли не хватает?.. Ну вот, мама, в принципе, на даче, но она иногда приезжает на выходные.
- Сегодня не выходной, - напомнила Ло.
- Ну всё равно она могла приехать. Короче, я пойду наверх, взгляну, как обстоят дела. Если никого нет и путь свободен, то позову тебя.
Путь оказался свободен, и спустя несколько минут Костя, галантно открывая перед дамой дверь, уже впускал её в квартиру. В этой квартире было где развернуться на полную катушку, что Ло немедленно и сделала, наскоро пробежавшись по всем пяти комнатам, покрутившись перед гигантским зеркалом в просторной прихожей, прихватив на кухне коробку конфет и завершив своё триумфальное шествие по этим хоромам победоносным танцем на кровати в комнате Кости.
- Живут же люди! - воскликнула она. - Класс! У тебя и видик есть? А ну-ка, поставь что-нибудь!
На экране замелькали силуэты людей в сумерках. Патологически спокойный голос переводчика за кадром передавал напряжённую беседу двух героев: "Джек сказал, что мы можем покататься на его автомобиле. - Да, но учтите, ребята, у него нет колёс.." и т. д.
Костя присел на край кровати рядом с Ло, жующей принесённые с кухни конфеты, и попытался её обнять.
- Отстань, дай посмотреть, - отмахнулась она.
Костя, вздохнув, повиновался и даже некоторое время послушно следил за силуэтами на экране, чтобы составить Ло компанию. Но вскоре ему это окончательно надоело. Он сел за свой письменный стол, достал из ящика набор цветной бумаги "Карлсoн" и, вынув оттуда зелёный листок, начал из него что-то складывать.
- О! - воскликнула вдруг Ло, чуть не подавившись конфетой и указывая пальцем на экран. - Посмотри, вот этот, вот этот очень похож на Володю! Правда?
- Не знаю, - отозвался Костя, лишь на секунду оторвавшись от своего занятия. - Слишком неотчётливо видно.
- Ну всё равно видно, что похож, - настаивала Ло.
- Послушай, ведь ты говоришь, что вы уже насовсем расстались. А мне кажется, ты до сих пор от него без ума, - обиженно проговорил Костя.
- Не ревнуй, это не тот случай.
- Что значит "не тот случай"?
- Мы с Володей действительно расстались, но только потому, что... Ну в общем были причины. А с тобой, это совсем по-другому. Лучше не сравнивай себя с ним, понятно?
- То есть как? - совсем обиделся Костя. - Я, значит, тебе его заменить не смогу, да?
- Что это ты там мастеришь? - поинтересовалась Ло, внезапно обратив внимание на Костины занятия за столом, которые он не прекращал во всё время разговора.
- Это самолётик, - объяснил Костя, гордо показывая ей уже почти готовую сложенную из бумаги модель. - Я ещё и посложнее сделать могу, но для этого нужен клей, а у меня как раз кончился. И все они у меня летают. Вот посмотри, - он запустил свой самолётик в воздух, и тот, действительно, пролетел через всю комнату, приземлившись на книжном шкафу.
- А солдатиков у тебя случайно нету? - скептически спросила Ло.
- Солдатики? - обрадовался Костя. - Конечно есть, разные. Только я уже давно их не вынимал. Если хочешь, найду.
Ло презрительно поморщилась:
- Ну вот видишь: у тебя ещё самолётики, солдатики. А ты всё туда же - хочешь мне Володю заменить. Он всё-таки настоящий мужчина, а не такой глупенький мальчик, как некоторые...
- Ну уж самолётики тут совсем не при чём, - нахмурился Костя. - А если я тебе не нравлюсь, то так и скажи...
- Ладно, ладно, хватит дуться, - успокоила его Ло. - Лучше поухаживай немного за девушкой, притащи что-нибудь выпить.
Костя с готовностью вскочил с места и полетел в гостиную. Открыв бар, он вынул оттуда уже начатую бутылку красного вина, втайне надеясь, что, когда он вернёт её назад, родители не обратят внимания на то, что уровень жидкости в ней несколько понизился. Затем, осенённый внезапной идеей, Костя побежал на кухню, достал из шкафа два хрустальных бокала и, поставив их на поднос вместе с бутылкой, понёс его одной рукой, изображая ловкого официанта и рассчитывая произвести своим эффектным появлением в комнате особенное впечатление на ожидавшую его Ло. Но только он предстал перед ней, в дверь позвонили.
- Родители? - немного испуганно высунулась в коридор Ло.
- Какой же я болван! - воскликнул Костя, поспешно ставя поднос с угощением на письменный стол и выключая видеомагнитофон. - Как же я мог забыть? Это же моя училка французского, студентка одна. Мне папа нанял, я же поступаю в этом году. Давай, прячься в ванную.
- Да ты что? - изумилась Ло. - Если надо, я могу просто уйти.
- Нет, ты её не знаешь. Она обязательно всё предкам доложит, и тогда... Ну пожалуйста, спрячься. Мы недолго.
Он почти насильно затолкнул изумлённую Ло в ванную комнату и заспешил к входной двери, звонки в которую становились всё настойчивее. На пороге стояла совсем молодая девушка, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы определить в ней абсолютную красавицу, сошедшую в реальный мир не то с обложки журнала мод, не то со старинной библейской фрески. Её слегка вьющиеся, длинные каштановые волосы образовывали несколько тугих завитков перед нежными розовыми ушами и ложились аккуратными прядями ей на спину и плечи. Строгий брючный костюм, в который она была облачена, удивительно подходил к её высокой стройной фигуре. Несмотря на весь свой ангельский облик, юная учительница, едва переступив порог, устремила на Костю довольно строгий взгляд из-под бархатных ресниц. Костя знал, что его репетиторша обычно сохраняет этот взгляд на протяжении всего урока (даже когда улыбается), видимо, пытаясь заставить таким образом своего ученика забыть, что разница в возрасте, разделяющая их, совсем незначительная, и придать себе побольше авторитета в его глазах, в чём она, кстати сказать, уже вполне преуспела.
|
- Bonjour! (Доброе утро!) - поприветствовала она Костю.
Этого правила, а именно: и до, и после, и во время урока говорить с ним только по-французски, учительница также всегда придерживалась неукоснительно.
- Bonjour, Авдотья Романовна, - ответил он ей несколько рассеянно. - Entrez, s'il vous plait. (Проходите, пожалуйста.)
Авдотья Романовна вошла в костину комнату и, подойдя к письменному столу, за которым обычно проходили занятия, удивлённо вскинула на Костю свои тонкие чёрные брови.
- Qu'est-ce que vous avez prepare ici? (Что это вы тут приготовили?) - указала она рукой на поднос с вином и двумя бокалами. - C'est pour notre cours? (Это для нашего урока?)
- Oui, (Да) - поспешно кивнул Костя. - C'est pour vous. (Это для вас.)
Авдотья Романовна заняла своё место за столом. Костя сел рядом.
- Merci beaucoup, (Большое спасибо) - сказала она, с трудом сдерживая улыбку. - Ah, c'est un vin francais, (Ага, это французское вино) - учительница взглянула на этикетку. - Vous etes vraiment tres gentil, Koстя. Mais... ... est-il une bonne idee de boire du vin pendent le cours? (Oчень мило с вашей стороны, Костя. Но... хорошая ли это идея - пить вино во время занятия?)
- Mais oui, (Конечно) - закивал головой Костя. - Vous avez bien dit que c'est le vin francais. (Вы же сами сказали, что это французское вино.)
- Bon, (Хорошо) - рассмеялась Авдотья Романовна. - Nous pouvons essayer une gorgee. (Мы можем чуть-чуть попробовать.)
Косте ничего не оставалось, как разлить "le vin francais" по бокалам.
- Bon sante! (Твоё здоровье!) - Aвдотья Романовна отпила немного вина.
Костя последовал её примеру. В это время на пороге комнаты появилась Ло, самовольно покинувшая место своего принудительного заключения.
- Так-так, - произнесла она, нагло разглядывая молодую учительницу. - Хороший у вас тут, оказывается урок, не скучный. Правда, Костя?.. Только не пойму, чего ты от меня-то хотел, когда у тебя тут такая pretty woman? Ну всё, извините, если испортила ваше рандеву. Я ухожу, - она выбежала вон.
- Постой, Ло, - Костя догнал её в коридоре и попытался удержать за руку. - Это же действительно учительница. Видела, мы с ней по-французски говорили?
- Надо же какие аристократы! - воскликнула Ло, воспринявшая, казалось, только последнее предложение. - Меня боишься в дом привести, а эта - пожалуйста - сама вваливается. Такую родителям, конечно, не стыдно показать. Но мне наплевать. Ты мне сто лет не нужен, я над тобой всегда только смеялась, - с этими словами Ло, громко хлопнув дверью, покинула Костину квартиру.
Раздосадованный Костя беспомощно развёл руками и с крайне озабоченным выражением лица вернулся в комнату к своей учительнице. Авдотья Романовна преспокойно пила своё вино.
- Racontez-moi ce qui s'est passe? (Расскажите мне, что произошло?) - попросила она. - Cette fille, elle vient d'oщ? (Oткуда взялась эта девушка?)
- Je l'ai cachee... dans la bagnoire, (Я её спрятал... в ванне) - oтветил Костя, понурив голову и не решаясь переходить на русский.
- Dans la salle de bains, je suppose? (В ванной комнате, может быть?) - улыбнулась Авдотья Романовна. - C'est une idee tres bizarre. (Очень странная идея.)
- Oui, (Да) - согласился Костя. - Mais j'avais peur que vous raconteriez tous a mon pere. (Но я боялся, что вы обо всём расскажете моему отцу.)
- Tous? (Обо всём?) - удивилась учительница. - Mais tu ne vas pas me racontez qu'il t'interdit de frequenter des filles? (Разве он тебе запрещает приглашать девушек?) - спросила она, внезапно переходя на ты.
- Non, mais ce m'est defendu de rencontrer les gens d'une certaine clique... (Нет, но мне запрещено встречаться с людьми из одной компании...)
- Et elle est de cette clique? (И она из этой компании?) - сочувственно спросила Авдотья Романовна. - Mais peut-etre que ton pere a raison. Tu viens de voir qu'elle n'etait pas tres gentille avec toi. C'est mieux que tu toujours obeisse a ton papa. C'est un homme tres respectable, (Хотя, может быть, он и прав. Ты же только что видел, что она обошлась с тобой не самым деликатным образом. Будет лучше, если ты всегда будешь слушаться своего отца. Это человек, заслуживающий большого уважения) - произнесла она, как показалось Косте, с какой-то хитрой улыбкой.
Костя вздохнул:
- Je voudrais toujour etre si raisonnable et maitre de soi comme vous. (Я бы хотел быть таким же рассудительным как вы и всегда владеть собой.)
- Moi, je suis toujours maitre de moi? (Я всегда владею собой?) - рассмеялась Авдотья Романовна, вставая с места и прохаживаясь по комнате. - Tu te trompes peut-etre, mon cher, (Возможно, ты ошибаешься) - подойдя к книжному шкафу, она заметила приземлившийся на нём бумажный самолётик. - Est-ce que tu l'as bricole toi-meme? (Tы его сам сделал?)
Костя кивнул.
- Est-ce qu'il vole vraiment? (Oн и вправду летает?)
Костя снова кивнул. Авдотья Романовна, будто желая сама в этом убедиться, взяла в руки самолётик и запустила его в воздух.
- Tu me montreras comment tu les fait? (Ты мне покажешь, как ты их делаешь?)
Костя с готовностью разложил на столе перед Авдотьей Романовной листки цветной бумаги и увлечённо начал показывать ей, как надо правильно складывать самолётики, уже почти забыв о неприятном приключении с Ло.
|
Глава вторая. Про солнышко
Июньское солнце немилосердно вонзало в землю свои раскалённые лучи. Родион Раскольников лежал на спине в борозде между двумя грядками, полностью скрытый от посторонних глаз высокой стеной сорняков, любезно оставленных здесь колхозниками, чтобы студентам после напряжённого учебного года было чем заняться в поле. Но Раскольников, видимо, был очень нерадивым студентом, поэтому он вовсе не пытался подобно своим собратьям по несчастью ликвидировать сорную траву, а, напротив, как уже было сказано, использовал её в качестве прикрытия от тех, кто мог бы указать ему на его бездействие.
Прищурив глаза, глядел он в небо, голубое-голубое, без единого облачка. В какой-то момент ему показалось, что оно превратилось в небо под Аустерлицем, а он сам в раненого князя Болконского, ожидающего своей смерти посреди усыпанного мёртвыми солдатами поля брани и думающего о Наполеоне. "А небо становится ближе, - вдруг вспомнились ему стихи, которые к моменту его ранения под Аустерлицем ещё не были написаны. - Так близко, что больно глазам. И каждый умрёт той смертью, которую придумает сам..."
"Придумать свою смерть - это легко сказать, - вздохнул про себя раненый герой. - А если её за тебя уже давно придумали? Точно так же как и жизнь? Что же тогда остаётся делать? Грядки пропалывать, грядки, и не рассуждать много..."
- C'est une belle mort! (Вот это прекрасная смерть!) - услышал он над собой голос проезжающего через поле на коне Наполеона.
Но это был не Наполеон, а приятель Раскольникова - Разумихин, учившийся вместе с ним на философском факультете ЛГУ, который как раз в этот момент остановился над Родионом с канистрой воды. И говорил он ему что-то совсем другое:
- На-ка, хлебни глоток, а не то совсем тут на солнце перегреешься.
- Отстань, - откликнулся Раскольников, - дай человеку отдохнуть.
- Отдохнуть?! - шуточно возмутился Разумихин. - Эх ты, тунеядец!
- Ты сам-то много прополол?
- Я важную работу делаю: питьё трудящимся разношу. Что бы вы без меня делали?
- Всегда ты, Разумихин, пристроишься.
- Как же иначе? - Разумихин присел на корточки перед своим лежащим на земле другом. - Слушай, Родя, махнём сегодня в Ленинград, проветриться? Надоел мне уже этот посёлок, как я не знаю что.
- А в Ленинграде-то что делать? - равнодушно отозвался Родион.
- Как что? Отдохнём, поедим хоть нормально, а то нас тут так кормят, что мы от недостатка витаминов скоро сорняки жрать начнём.
Действительно, на соседней грядке двое студентов пробовали уже на вкус хоть и не сорняки, но, вероятно, не более пригодную в пищу, только что вырытую ими из земли кормовую свёклу, которой было засеяно всё поле.
- К тому же, - продолжал Разумихин, - мне друзей повидать хочется. А ты что, по Насте своей не скучаешь? Не тянет в нежные объятия?
- Всё-таки можно до пятницы подождать. Мы тут всего-то три дня, - заметил Раскольников.
- К твоему сведенью, в пятницу вечером мы отсюда не уедем. После трёх поезда в Ленинград здесь вообще не ходят. Значит придётся до субботы ждать. Ну что, поехали?.. Какой ты всё-таки! - возмутился Разумихин, увидев нерешительное выражение лица своего друга. - Даже самую малость рискнуть не можешь. Даже из колхоза удрать слабо...
Раскольников нахмурился:
- Ладно, поехали. Только как ты себе это представляешь? Нас же сразу хватятся и потом отрабатывать заставят.
- Никто нас не хватится, - успокоил его Разумихин. - Я уже почти всё придумал. Максиму Ивановичу мы скажем, что нас назавтра на соседний участок переводят, сено перебрасывать, а там у меня знакомства, нам даже документ какой-нибудь подпишут, если надо. А то, что мы в бараках ночевать не будем, никто и не заметит. Ребята не проговорятся, я им водки из Питера привезу, у меня тут уже полно заказов.
Договорившись таким образом с ребятами и руководившим прополкой преподавателем Максимом Ивановичем, Раскольников и Разумихин в четыре часа вечера сели на поезд, отправляющийся в Ленинград, а в семь часов уже выходили из него на Московском вокзале. Первым делом было решено посетить продуктовые магазины, после чего Раскольников собирался сразу же ехать домой, где надеялся удивить и обрадовать столь неожиданным появлением в городе свою девушку, в то время как Разумихин рассчитывал до намеченного на завтра возвращения в колхоз посетить ещё нескольких приятелей, которых у него насчитывалось великое множество.
В Елисеевском, купив каждый по двести грамм варёной колбасы, которую продавщица по их просьбе нарезала на тонкие ломтики, друзья встали в очередь за воблой, заказанной Разумихину вместе с водкой остававшимися в колхозе студентами.
- Да что ты такой мрачный? - упрекал Разумихин своего друга. - Пусть на один день, но мы на свободе. Веселись ты, в конце концов!
Но Разумихин не успел выслушать ответа, который собирался дать ему Раскольников, так как его внимание привлекла серая кошка с жёлтыми глазами, прогуливающая вдоль очереди.
- Киса, - позвал умилённый Разумихин и, развернув свою пачку колбасы, протянул ей один кусочек.
Кошка понюхала тоненький кружочек и, разочарованно отвернувшись, пошла прочь.
- Совсем глупая, - махнул на неё рукой Разумихин и положил колбасу себе в рот. - Ничего, - повернулся он снова к Раскольникову. - Приедешь домой, Настя тебя развеселит.
Выйдя из Елисеевского, отлынивающие от своих летних обязанностей студенты пошли вдоль по Невскому в сторону Гостиного двора. В подземном переходе, видимо распознав опытным глазом потенциальных клиентов, к ним подошёл подозрительного вида человек и, озираясь по сторонам, зашептал:
- Подзаправиться не хотите, молодые люди?
- Почём? - сразу же овладел ситуацией Разумихин.
- Пятнадцать рэ бутылка.
- А не много ли?
- Уж как хотите, высшее качество.
- Ладно, давай - три штуки. Родя, выкладывай: сколько у тебя там наскрёбывается?
Раскольников с видимым усилием достал десятку.
- Да ты не бойся, - подбодрил его Разумихин, - нам ребята всё равно потом отдадут. Нет больше? Точно? Ну хорошо, слава богу у меня ещё кое-что осталось.
Он достал из кармана недостающую сумму и протянул её спекулянту, который, вынув из какого-то тайника в грязном плаще три бутылки водки и, протянув их студентам, тут же исчез.
- Ну вот, порядок, - удовлетворённо сказал Разумихин. - Вот уже и гостинцами запаслись. Сделал дело - гуляй смело.
С двумя бутылками в карманах пиджака и с одной в руках, а также, прижимая к себе воблу, высовывающуюся из бумажного пакета, он был похож на коробейника, специализирующего на нуждах алкоголиков. Когда они проходили мимо Казанского собора, Разумихин вдруг интенсивно замахал кому-то руками.
- Что там такое? - спросил Раскольников.
- Да знакомых увидел. Пойдём к ним.
Раскольников не удивился: с Разумихиным почти никогда нельзя было пройти по Невскому, не встретив каких-нибудь его знакомых, хотя в отличиe от Раскольникова он не родился и даже не вырос в Ленинграде, а жил здесь всего лишь четвёртый год. Сейчас Разумихин направлялся к трём длинноволосым парням с гитарами, полулежавшим на ступеньках Казанского собора.
- Откуда ты их знаешь-то? - неуверенно спросил Раскольников, который, насколько он мог вспомнить, ещё не видел у Разумихина таких альтернативных друзей.
- Не помню уже точно. В гостях где-нибудь или на концерте, - беззаботно ответил Разумихин.
- Да они тут сами себе концерт, - заметил Ракольников.
Действительно, альтернативные парни увлечённо перебирали струны своих гитар, и, не желая, видимо, ни на минуту отвлекаться от этого занятия, поприветствовали подошедших к ним студентов лишь кивками головы.
- Давно не виделись! - обратился к ним Разумихин. - Что новенького?
- Да так, - ответил один из них, покосившись на Разумихина немного мутными глазами. - Мы вот песню новую сочинили. Если хотите, сыграем.
- Песню? Это интересно! - обрадовался Разумихин. - А про что?
- Про солнышко, - последовал ответ.
- Про солнышко? Это мне нравится! - воскликнул Разумихин. - Садись, Родя, сейчас они тебе поднимут настроение. Начинайте, ребята!
Опустившись на ступеньки рядом с музыкантами, приятели приготовились слушать песню, которая и была незамедлительно исполнена и чей текст необходимо привести здесь полностью, по крайней мере до того момента, до которого нашим героям удалось её выдержать.
Про солнышко
Грязное солнышко догорало,
Мокрая тряпочка высыхала.
Заноза в пальце загноилась,
Голова кровью прослезилась.
В желудке человечества свирепствует запо-о-ор!
Нас всех уложит в землю весёленький топо-о-ор!
Водили хоровод вкруг помойной ямы,
Да горелые блины жевали упрямо.
Разбился вдребезги сливной бачок,
Разуверился в Боге бедный дурачок.
В желудке человечества свирепствует запо-о-ор!
Нас всех уложит в землю весёленький топо-о-ор!
В забытом НИИ погасили свет,
Научному сотруднику не выдали обед.
Перхоть выпала из волос
Под звонкий стук вагонных колёс
Под страшный стук вагонных колёс
Предсмертный стук вагонных колё-ё-ёс...
Не дожидаясь следующего припева, Разумихин потащил Раскольникова прочь, что, однако, абсолютно не смутило музыкантов, которые, увлечённые песней, казалось, уже не замечали ничего вокруг себя.
Раскольников хоть и следовал за своим приятелем, но был, по всей видимости, не очень доволен таким внезапным бегством с импровизированного концерта.
- По-моему, в этом что-то есть, - сообщил он Разумихину. - Это просто такой своеобразный взгляд на мир, понимать надо.
- А у меня тоже своеобразный взгляд на такие "комические куплеты", - ответил Разумихин.
- Кстати, - поинтересовался Раскольников, - откуда ты всё-таки знаешь этих типов? Вспомнил наконец?
- Да нет... Вообще, мне кажется, я их с кем-то перепутал, - признался Разумихин. - Ну да ладно, заодно и познакомились.
Глава третья. Femme fatale II (Роковая женщина II)
Яркое июньское солнышко, вдохновившее юных музыкантов со ступенек Казанского собора на их шедевр, не заботясь о социальных и прочих различиях, заглядывало в это утро и в просторную кухню семьи Свидригайловых, где Костя как раз сидел за завтраком со своим отцом и немного рассеянно ковырял вилкой яичницу-глазунью. Его отец, ещё очень неплохо выглядящий сорокапятилетний мужчина, допивая чай, читал вслух отрывок из какой-то особенно понравившейся ему газетной статьи.
- Да ты не слушаешь, - поднял он наконец глаза на Костю.
- А? Что? - отозвался Костя, очнувшись от своей задумчивости.
- Ты сегодня как будто сам не свой, - заметил Свидригайлов-отец. - Вообще, мне кажется, ты переутомился здесь с этим поступлением. Надо немного и отдохнуть. Не поехать ли тебе на дачу к маме?
- Нет, - покачал головой Костя, - я не могу, у меня сегодня урок французского.
- Ничего-ничего, я договорюсь с этой девочкой. Поезжай себе спокойно, - Свидригайлов опять углубился в газету.
- Нет-нет, - снова возразил Костя, - я не хочу пропускать занятие.
- С каких это пор ты так увлёкся французским? - удивлённо посмотрел на него отец.
Костя пожал плечами.
- Скажи, - продолжал Свидригайлов, - нравится тебе Авдотья Романовна как учительница?
Костя кивнул.
- Может она с тебя мало спрашивает? - предположил Свидригайлов.
- Наоборот, - запротестовал Костя, - даже, по-моему, слишком много. И попробуй что-нибудь не выучить, она потом так посмотрит, что просто мороз по коже пробегает...
- Уж не боишься ли ты её? - с усмешкой спросил Свидригайлов.
- Немного, - серьёзно ответил Костя.
- И всё равно ждёшь-не дождёшься урока?
- Да, жду-не дождусь. Разве это плохо?
- Всё понятно, - сказал Свидригайлов, откладывая газету. - Тебе действительно пора на дачу, а то у тебя, по-моему, из-за этой Авдотьи совсем гормоны разыгрались.
- Какие гормоны? - Костя широко раскрыл глаза.
- А вот такие, которые на твой организм действуют, когда перед тобой очень красивая женщина стоит. Вполне понятно в твоём возрасте.
- Не знаю, что тебе понятно, а мне ничего не понятно, - нахмурился Костя.
- Ну так поедешь на дачу? - спросил Свидригайлов после некоторой паузы.
- Поеду, - Костя мрачно отодвинул от себя тарелку, встал из-за стола и направился в свою комнату собирать вещи для предстоящей поездки. - Разбирайся сам со своей красоткой, - донеслось до Свидригайлова уже из коридора.
- Разберусь, я разберусь, - сказал Свидригайлов почти самому себе, допивая чай.
Но прежде чем разобраться с молодой учительницей французского, Свидригайлову предстояло разобраться с тысячью куда более важных вещей, для чего он тем же утром отправился на своё рабочее место в служебной Волге. О чём думал Свидригайлов всю дорогу и потом, сидя у себя в кабинете, догадаться было очень трудно, его лицо, как всегда, носило маску полной непроницаемости. Он подписывал какие-то бумаги, отвечал на телефонные звонки, выкуривал сигареты одну за другой, будто в него была заложена программа числового управления, как в большинство станков подчинённого ему предприятия. Ещё в начале смены, войдя в кабинет, Свидригайлов крупно записал в своём настольном календаре под сегодняшней датой "16.00" и подчеркнул эту, по каким-то причинам очень важную заметку, жирной линией. Завершив к двум часам все дела, Свидригайлов ещё раз взглянул на запись в календаре и, улыбнувшись, вышел из кабинета.
Приехав домой, Свидригайлов первым делом убедился, что Кости уже действительно нет дома. Затем он отправился под душ и оставался в ванной комнате даже несколько дольше обычного, наблюдая за тем, как тёплая вода стекает по его мускулистому телу. Как следует освежившись и надушившись, Свидригайлов, напевая что-то, прошёлся по квартире, проверяя, везде ли соблюдён порядок. Заглянув в Костину комнату, он тяжело вздохнул и прикрыл дверь в неё поплотнее. Ещё раз убедившись с помощью двухметрового зеркала в прихожей, что в его костюме и вообще во внешнем виде всё было безукоризненно, он пригладил рукой свою светлую, аккуратно подстриженную бороду и, заглянув на минуту в кухню, вернулся оттуда с двумя хрустальными бокалами. Затем, пройдя в гостиную, Свидригайлов вынул из бара ещё не тронутую бутылку шампанского и поставил её на журнальный столик рядом с бокалами. Закончив эти приготовления, он опустился на мягкий чешский диван и предался каким-то своим размышлениям. На табло электронных часов высветилось "16.00", в дверь позвонили. Это без сомнения была Авдотья Романовна, она всегда по средам приходила в это время.
Свидригайлов открыл дверь и, поприветствовав юную учительницу своего сына, пропустил её в квартиру. Авдотья Романовна была одета в узкую чёрную юбку до колен и в белоснежную кружевную блузку, из-под которой слегка просвечивал чёрный бюстгальтер.
- Давно вас не видела, Аркадий Иванович, - проговорила она своим ангельским голосом. - Вы всё в делах, чаще, наверное, по телевизору появляетесь, чем у себя дома?
- Ах, Авдотья Романовна, мы люди подневольные. Служим государству, пренебрегая личной жизнью. Только то и утешает, что не напрасно стараемся. Да, кстати: Кости нет дома. Перезанимался парень, я его отправил на дачу.
- Что же вы меня не предупредили? Я могла бы в это время другой урок взять, - проговорила Авдотья, впрочем почти без всякого укора в голосе.
- Виноват, виноват, - согласился Свидригайлов. - А раз уж так, то компенсирую вам это занятие материально.
- Ну уж это само собой разумеется, - решительный тон девушки всё же не мог скрыть того, что она вовсе не считает эту компенсацию делом таким уж безусловным, и порядком обрадована, что Свидригайлов сам догадался её предложить.
- А чтобы мои деньги, как говорится, не пропали даром, не сделаете ли вы мне одолжение, Авдотья Романовна, не выслушаете ли вы несколько моих вопросов в отношении Кости?
- Да, пожалуйста.
- Тогда пройдёмте в гостиную.
Очутившись в гостиной, Авдотья Романовна не смогла сдержать улыбку, когда заметила на журнальном столике бутылку шампанского с двумя бокалами.
- Что-нибудь не так? - осведомился Свидригайлов.
- Нет-нет, всё в порядке, - ответила Авдотья. - Только... Вы никого не ждёте?
- Да нет, кроме вас никого.
- И в ванной никого нет?
Свидригайлов рассмеялся:
- Ну и шутки у молодого поколения. Мне уже не понять. Да вы садитесь, садитесь.
Авдотья Романовна опустилась на чешский диван, вытянув перед собой свои длинные стройные ножки. Свидригайлов присел рядом с ней.
- Скажите, - начал он, - нет ли у вас по поводу Кости каких-нибудь замечаний?
- Нет, что вы, - заверила его Авдотья Романовна. - Он очень прилежный мальчик. И такой забавный.
- Забавный? - переспросил Свидригайлов.
- Ну да. Знаете, что мы с ним на прошлом уроке делали? Самолётики. То есть он мне объяснял, как надо их правильно складывать из бумаги, по-французски, разумеется. Я сама его попросила, когда увидела, что ему это интересно. Видите, мы уже нашли общий язык.
- Ах, так вот оно что, самолётики, - задумчиво проговорил Свидригайлов. - Да, кстати, вы не хотите шампанского? Я просто подумал, оно что-то давно уже без дела у меня стоит. И раз вы тут, то всё-таки некоторый повод...
- Да нет, - с улыбкой отказалась Авдотья. - У меня от шампанского всегда голова кружится. Вот если бы сигарету...
- Пожалуйста, - хозяин дома вынул из бара пачку "Мальборо" и протянул её своей гостье.
- О, какая прелесть! - воскликнула Авдотья. - Всё-то у вас самого лучшего качества, - прибавила она почти кокетливо.
Свидригайлов тоже взял сигарету, и они закурили. Ему, видимо, больше не хотелось говорить о Косте. Дуня сама избавила его от этой темы.
- Как идут дела на вашем заводе? - спросила она.
- О, вам это будет неинтересно.
- Как же неинтересно? Теперь всех всё интересует. Я, например, раньше вообще новости не смотрела, а сейчас вот почти ни одной программы "Время" не пропускаю. На заводах, таких как ваш, решается будущее страны. Так что не стесняйтесь, рассказывайте, - в тоне учительницы, впрочем, скользила, как показалось Свидригайлову, какая-то насмешка.
Однако он решил отвечать ей серьёзно.
- Если вас это действительно интересует, то слушайте: сегодня я подписал приказ о том, что наш завод окончательно переходит на полную самоокупаемость.
- И как вы думаете, у вас получится? - спросила Авдотья, выдыхая дым изо рта.
- Получится, должно получиться, - решительно ответил Свидригайлов. - У меня всё всегда получается.
- А правда, что на вашем заводе месяц назад началась серия сокращений?
- Да, правда. Но это ведь как раз необходимо, чтобы на самоокупаемость перейти. Да и кого сокращаем? Неквалифицированные кадры, пожилых, алкоголиков...
- О, вы опасный человек, - заметила Дуня с улыбкой. - Ради ваших целей никого не жалеете.
- Не мои это цели, а государственные. Но если уж мы заговорили об опасных людях, то знайте, что я вас, Авдотья Романовна, тоже опасной девушкой считаю.
- Меня? - рассмеялась Дуня. - Почему это?
- Да потому что вы своей красотой кого угодно с ума свести можете.
И так как Авдотья Романовна молчала, он подвинулся к ней совсем близко и слегка дотронулся рукой до её волос.
- Всё у вас шутки, - Авдотья Романовна вдруг погрустнела.
- Что это вы запечалились? - спросил Свидригайлов.
Она не отвечала.
- А я могу сказать, почему, - продолжал он. - Вы, Авдотья Романовна, гордая девушка. Вам бы не уроки давать, а забот не знать и в шикарных машинах ездить. А жизнь-то нелегка, не все в семьях директоров рождаются. Вот и приходится вам на стипендию жить, да с урока на урок перебиваться. Да и найти-то ещё уроков! Вот вы сейчас сказали, что предупредил бы я вас, вы бы к другим пошли. А ведь не к кому было идти, не так ли? Тяжело так жить такой девушке, как вы. И вы это лучше меня понимаете.
- Зачем вы всё это говорите? - спросила Дуня.
- Затем, что я-то вам как раз и предлагаю изменить это положение.
- Как же это? - Дунины карие глаза под длинными ресницами сверкнули так, что мороз пробежал по спине Свидригайлова, будто он был её учеником, не выполнившим домашнее задание.
Но он быстро взял себя в руки и, порывисто обняв сидящую рядом с ним девушку, чмокнул её в губы. Дуня вскочила с дивана и, насмешливо улыбаясь, стала прохаживаться по комнате. Свидригайлов ожидал слёз, пощёчины, тихой робости, чего угодно, но только не этого. Наконец, усевшись в кресло напротив Свидригайлова и всё ещё не выпуская из пальцев сигарету, она сказала:
- Значит вы предлагаете мне стать вашей любовницей? Правильно я поняла?
- Да, правильно.
- Довольно... аморально с вашей стороны, товарищ Свидригайлов, - иронически заметила Авдотья. - Имея жену и взрослого сына, который был специально отправлен на дачу, чтобы дать папочке возможность...
- Хватит! - Свидригайлов резко поднялся с дивана. - Я не позволю девчонке смеяться надо мной... Послушай, незачем скрывать, ты вызываешь во мне дикую страсть. Твоя походка, звук твоего голоса, запах твоих духов сводят меня с ума. Я больше не в силах владеть собой. Днём и ночью я думаю только о тебе, о том, как прекрасно должно быть твоё голое тело, о том, как будут смотреть твои глаза, когда ты будешь моей... А теперь будь умницей. Согласись, разве я мальчик, чтобы мучаться от неудовлётворённых желаний? Я всё для тебя сделаю, пойми. Будешь жить как королева. Поедем с тобой в Крым. Да что там Крым? За границу на месяц поедем, в Турцию. Я ничего для тебя не пожалею...
- Очень мило, - сказала Дуня, туша сигарету в пепельнице. - А теперь позвольте мне откланяться. Денег за пропавший урок можете мне не давать. Это я ещё должна вам за этот цирк. А на будущее давайте оставим всё, как есть. Когда вернётся Костя, позвоните мне, хорошо?
Дуня уже собиралась было подняться с кресла, как вдруг произошло нечто невероятное. Нечто такое, чего она в этой ситуации никак не могла ожидать. Товарищ Свидригайлов вдруг упал перед ней на колени. И когда он снова начал говорить, в глазах его уже не было прежней решимости, а голос дрожал и срывался:
- Ты не можешь отвергнуть меня так... Даже если мои деньги ничего для тебя не значат, то... то ты не можешь пренебречь моей любовью. Я без тебя ничто....
Он наклонился и поцеловал лакированную туфельку предмета своего обожания. Затем, не решаясь поднять глаз на Авдотью Романовну, Свидригайлов осторожно снял с неё туфельку и прижал свои губы к её ножке. Дуня вскрикнула, но не от того, что его горячее дыхание обожгло её кожу даже через капроновые чулки, а потому что в дверях гостиной она вдруг увидела Костю. Костя, казалось, задумчиво наблюдал разворачивающуюся перед ним сцену. Сковородка, которую он почему-то держал в руках, никого не удивила, так как она в любом случае прекрасно вписывалась во всю неестественность ситуации.
- Добрый вечер, - тихо произнёс Костя. - Я вспомнил по дороге, что мама просила меня захватить с собой тефлоновую сковородку, потому что на даче не оказалось нормальной кухонной посуды...
И прежде, чем кто-то из присутствующих успел как-то среагировать на его слова, Костя швырнул злополучную сковородку на пол и вышел вон.
Глава четвёртая. Случай в 006
На рассвете следующего дня, обещавшего быть не менее жарким, чем предыдущий, Родион Раскольников держал путь по набережной Невы в направлении к мосту Лейтенанта Шмидта. Настроение у него было самое что ни на есть мрачное. Дело в том, что проторчав накануне с Разумихиным в городе намного дольше, чем он с самого начала запланировал и, добравшись к себе домой лишь после полуночи, Раскольников обнаружил, что Настя, несмотря на очень позднее время, отсутствовала в их общей квартире. На его подругу, которая и днём-то, если не работала, всегда сидела дома, это было совсем не похоже, и Раскольников сразу серьёзно забеспокоился. В конце концов новый район, в котором они жили, считался не совсем безопасным. Рассказывали, что недавно именно в их доме кого-то ограбили в лифте, в связи с чем Родион даже посоветовал Насте не пользоваться лифтом без его сопровождения, чего она, разумеется, не придерживалась, так как не имела ни малейшего желания подниматься пешком на десятый этаж.
"Такое легкомыслие не могло, разумеется, остаться безнаказанным", - размышлял про себя Раскольников.
Следовало, конечно, прежде всего, обзвонить Настиных знакомых, но, во-первых, во всём новом районе, где жили Настя и Родион, ещё не было телефонов, а во-вторых, если бы телефон и был, то Раскольников бы решительно не знал, кому звонить, так как, по его сведениям, Настя не имела абсолютно никаких знакомых.
Он был так озадачен таинственным исчезновением своей подруги, что всю ночь и не подумал о сне. Уже утром ему пришла в голову мысль, что, пока он тут не находит себе места от беспокойства, Настя, быть может, пользуясь его предполагаемым пребыванием в колхозе, развлекается в объятиях другого. Раскольников почти задыхался от злости, мучая себя такими догадками. В конце концов он решил, не теряя времени, узнать всю правду, какой бы жестокой она ни была.
Поэтому сейчас он как раз направлялся к НИИ русского языка и литературы имени Пушкина с твёрдым намерением застукать изменницу на рабочем месте. Преисполненный мрачной решимости, перешагнул он наконец порог Настиного НИИ.
Вахтёрша узнала Раскольникова и, пережёвывая во рту сухарик, сразу же дала важную информацию:
- Не слышали, что у нас случилось? Наводнение. Вчера трубы прорвало, весь подвал залило. А у нас там, между прочим, книги ценные хранятся! До сих пор воду вёдрами вычерпываем.
И действительно, то там, то тут мелькали сотрудники НИИ, кто с вёдрами, кто с книгами, носившими на себе следы долгого плавания по помещениям института.
Раскольников направился к Настиному отделу. В отделе никого не было, кроме секретарши, с диким треском печатавшей что-то одним пальцем на машинке.
- Анастасию Юрьевну ищете? - как показалось Раскольникову, довольно нагло поинтересовалась секретарша. - Она в подвале, вместе с другими аварию ликвидирует. Передайте ей, кстати, что тут заказы с сосисками привезли. Если ей надо, пусть подымается...
Но Раскольников уже бежал вниз в подвал, не слушая секретаршу. Судя по всему, аварию уже удалось почти совсем ликвидировать. Вода наблюдалась только в виде отдельных лужиц на полу, впрочем следы её недавнего господства во всём книгохранилище можно было различить на стенах, потолке и, конечно же, на книгах.
Раскольникова сразу заметили.
- Настасья Юрьевна, - понеслись по подвалу голоса, передавая друг другу эстафету.
Настя вышла из лабиринта мокрых стеллажей. Выглядела она довольно комично. Её серьёзное лицо, почти полностью скрытое за очками, и белая накрахмаленная блузка причудливо контрастировали с резиновыми сапогами и как-то странно подогнутой юбкой. В одной руке Настя держала половую тряпку, в другой - швабру.
- Родион? - удивилась она, - Ты же был в колхозе. Что-нибудь случилось?
- Ты, я вижу не особенно рада, - заметил он. - Я думаю, мне лучше уехать обратно, причём навсегда. Тебе ведь есть, с кем проводить ночи и без меня!
Ликвидирующие аварию сотрудники с любопытством взглянули в их сторону. Настя испуганно сделала ему знак говорить тише.
- Ты же видишь, что у нас творится, - поспешно начала она оправдываться. - Я вчера после работы даже домой не заходила. Всю ночь тут с тряпкой, представляешь?..
Описание героического поведения Насти в столь трудное для НИИ время не вызвало у Раскольникова особого интереса. Однако ей, казалось, вполне удалось убедить его в своей невинности, хотя Родион всё ещё не переставал хмуриться.
- Да брось ты швабру наконец, - сказал он, криво усмехнувшись и прерывая её рассказ о прорванных трубах.
- Светлана Михайловна, - обратилась Настя к проходящей мимо академического вида старушке с ведром в руках, передавая ей всю свою водоуборочную технику, - закончите за меня тут, пожалуйста. Мне сейчас надо пересортировать книги в кладовой 006.
Вышеуказанная кладовая представляла собой узкую комнату, почти полностью заставленную высокими, длинными стеллажами, на которых в беспорядке лежали довольно сильно пострадавшие от катастрофы книги. Настя увлекла Ракольникова поглубже в тесный проход между стеллажами и, сняв очки, улыбнулась.
- Ну как дела? Рассказывай, - попросила она.
- Хуже быть не может. В колхозе тоска, и никуда не укрыться от собственных мыслей. Это-то и есть самое страшное. Понимаешь?
- Нет, не понимаю. Я тебя редко понимаю, Родя.
- И всё же ты понимаешь лучше других... Как твоя диссертация?
- Я говорила с профессором Григорьевым. Всю пятую главу придётся переписывать. Как минимум ещё недели две. Вот так вот... - она вздохнула. - Зато, знаешь, недавно сестричку твою видела, Дуню. Вот кто прекрасно поживает. Времени зря не теряет. У неё теперь связи.
- Какие ещё связи? - снова нахмурившись, поинтересовался Раскольников.
- А вот какие: даёт уроки сыночку одного очень и очень влиятельного товарища. Завод "Галина" знаешь? Ну вот, его директор, Свидригайлов. Недавно по телевизору показывали. Дуня молодец, понимает, что правильные знакомства решают всё. Он ей ещё ох как поможет...
- Про маму ничего не говорила? Опять в больнице?
- Нет, ничего. Да ты бы им позвонил.
- Нет. Ты же знаешь, какие у нас отношения.
- Тяжёлый ты человек, Родион.
- Лучше скажи, что тебе не терпится от меня избавиться. Может, ты и права. Я живу почти исключительно на твои деньги, занимаю твою драгоценную жилплощадь, в которой я, кстати, даже не прописан. Самое время вышвырнуть меня как собаку. Что ж... Но к своим я всё равно не вернусь.
- Не болтай глупостей! Ты просто устал в колхозе, да? Ну ничего, сейчас тут закончу, пойдём домой, отдохнёшь там как следует...
- Не выйдет. Я сегодня опять должен быть в колхозе. В два встречаюсь с Разумихиным на вокзале.
- Правда? - в голосе Насти слышалось неподдельное разочарование. - До двух действительно ничего не успеть.
Раскольников уже и сам видел, что поездка в Ленинград, задуманная Разумихиным для увеселения и для поддержания угасающей в колхозе бодрости духа, по крайней мере с его стороны полностью не удалась. Неужели ничего уже нельзя было спасти? Вдруг Раскольникову пришла в голову одна мысль, которая сначала показалась ему безумной и рискованной. Но как только он до конца осознал, насколько опасным является задуманное им предприятие, ему ещё больше захотелось осуществить его.
"Заодно и проверю, способен ли я действительно на что-нибудь решиться..." - подумал он.
Теперь его было уже не остановить. Он поцеловал Настю в шею и прислонил её к одному из стеллажей, занятому насквозь промокшими брошюрами, обилие букв "ять" на обложках которых выдавало их историческую ценность.
- Что ты делаешь? - немного испуганно спросила Настя. - Сюда же в любой момент могут войти...
Однако это замечание придало Раскольникову ещё больше решимости. Расстегнув себе брюки и задрав ей юбку, он немного приподнял Настю, так как она была значительно ниже его ростом. Настя слегка вскрикнула, но не оказала особого сопротивления. Чтобы не потерять равновесия ей пришлось обеими руками уцепиться за одну из верхних полок, а ногами упереться в лежащие на противоположном стеллаже увесистые тома какой-то энциклопедии. Откинув назад голову, Настя пыталась краем глаза захватить в поле зрения дверь, чтобы в случае чего не быть застигнутой врасплох. Движения, которые они сообщали обоим стеллажам, не оставались без последствий. Брошюрки одна за другой начали падать вниз, попадая временами прямо на голову Раскольникова. Когда всё было кончено, у ног его лежала целая стопка жёлтых книжек. Он вытер свой член о Настину юбку и застегнул брюки.
Настя тоже поправляла свою одежду и довольно улыбалась, видимо вне себя от радости, что в кладовую никто не зашёл и всё обошлось без неприятных последствий.
- Что мы наделали, - сказала она Родиону с шутливым упрёком, показывая на приземлившиеся по их вине на полу брошюры. - Между прочим девятнадцатый век, очень ценные экземпляры.
Раскольникова, впрочем, мало обеспокоила судьба пострадавших от него книг. Он уже собирался идти и поэтому безжалостно сдвинул "ценные экземпляры" ногой в сторону, от чего они как-то совсем сморщились.
- О, - воскликнула вдруг Настя, - чуть не забыла: у меня же сегодня в одиннадцать часов совершенно срочное дело, а до двенадцати я отсюда точно не выберусь. Может ты мне поможешь, Родя? Это нас обоих касается.
- Да что случилось? Говори.
- Знаешь, я вообще не хотела тебе рассказывать, - сказала Настя, опустившись на корточки и чересчур старательно подбирая разлетевшиеся во все стороны брошюры. - Но у нас сейчас так плохо с деньгами, а жизнь становится такая дорогая... Словом, я решила продать моё кольцо. Я тебе уже говорила, что оно ювелирами хорошо оценивается как антиквариат. В ломбарде всё же за него мало дают. Но мне тут порекомендовали одну старушку: коллекционерша или что-то в этом роде. Знает толк в таких вещах, даст, я надеюсь, по максимуму. Еле-еле дозвонилась до неё: ты же знаешь, сейчас много желающих избавиться от своих вещей. Она мне назначила встречу у себя сегодня в одиннадцать. А я тут с этой аварией совершенно обо всём забыла.
- Да как ты можешь продавать своё кольцо? - удивился Раскольников. - Ты же говорила, это семейная память или вроде того.
- В конце концов это моё дело. А тебя я прошу только помочь. У тебя ещё есть время до поезда, сходи, отнеси кольцо. Помни, нам это очень поможет. По крайней мере, мы тебе хоть пару новых рубашек купим, да и мне на зиму сапоги нужны, - прибавила она, с трудом стаскивая узкое колечко со своего пальца. - Только деньги, пожалуйста, без меня не трать.
- Где она живёт?
- Здесь недалеко, на канале Грибоедова. Вот её адрес, - Настя достала из кармана на юбке сложенную в несколько раз бумажку. - Только не забудь сказать, что ты от меня. А то она, говорят, посторонним вообще не открывает, боится. Впрочем, её можно понять, - в квартире много ценностей, всё такое. Да, зовут её Алёна Ивановна.
Глава пятая. Две сестры
Вновь оказавшись за порогом института, Раскольников быстрыми шагами заспешил прочь. Жара стояла невыносимая: хотелось окунуться с головой в Неву и оставаться под водой как можно дольше. Может быть даже всегда.
"Впрочем, - рассудил про себя Раскольников, - вряд ли стоит приписывать это желание только жаре".
Проходя мимо Зоологического музея, Раскольников увидел идущего прямо ему навстречу заведующего кафедрой истории КПСС профессора Лужина. Убедившись, что Лужин, не заметив его, повернул в сторону университета, Раскольников облегчённо вздохнул и, перейдя на другую сторону, продолжил свой путь. Нет, конечно у Родиона не было особых причин скрываться от этого типа, уже два раза завалившего его на зачёте по своему предмету, но одна мысль о том, что Лужин, быть может, остановит его, будет, как бы сокрушаясь, качать головой и говорить: "Запомните, молодой человек, историю КПСС ещё никто не отменял, впрочем как и саму КПСС...", казалась Раскольникову настолько ужасной, что он был рад избавиться от этой процедуры любой ценой.
На мосту Лейтенанта Шмидта с ним поравнялась группа совсем молоденьких девочек, видимо возвращавшихся со вступительного экзамена или с собеседования в университете. Они были одеты в длинные полупрозрачные юбки и в такие же лёгкие блузки. Раскольников определил, что ни одна из них не носила бюстгальтера. Поравнявшись с Раскольниковым, они захихикали между собой, а когда он подмигнул им, одна из них, заливаясь от хохота, спросила:
- Скажите, где вы такой костюмчик заказывали? У Славы Зайцева?
- Модель летне-зимнего сезона, - подхватила вторая.
Раскольников был не на шутку раздосадован: какое право они имели насмехаться над ним. На нём действительно были рубашка и брюки, в которых он приехал из колхоза. Всё уже не первой свежести и не совсем целое, так как, не меняя этого наряда, Раскольников уже пару дней подряд ел, спал, а также лежал среди сорняков (до прополки как таковой дело практически не доходило).
"Вот ведь как бывает, - думал Раскольников, - лежит человек себе целыми днями на грядке и думает... Чёрт знает, о чём думает. А потом вдруг появится какой-то там Лужин или хоть эти безмозглые девчонки и укажут тебе твоё место. Мечтаешь, мол, о небе, а у тебя ещё экзамен по КПСС не сдан, да и одет ты как пугало огородное... И идёшь ты, заметь, продавать кольцо своей женщины, чтобы она тебя потом на эти деньги кормила. Как говорится, сердечно поздравляю вас, Родион Раскольников, и удивляюсь, как вы до жизни такой дошли."
На троллейбусной остановке напротив Эрмитажа толпился народ: вспотевшие женщины с кошёлками, асоциального вида подростки, грызущие семечки. Все выглядели угрюмыми и усталыми. Какой-то негр в шортах с орнаментом из серпов и молотов, видимо отбившийся от своей туристической группы, приветливо улыбнувшись Раскольникову, спросил:
- What time is it please?
Раскольников долго копался в карманах, разыскивая свои часы. Это были карманные часы какого-то доисторического образца, два года назад найденные им при разборе свалки возле музея, где он подрабатывал во время каникул в качестве подсобного рабочего. С тех пор Родион не раз порывался купить новые, так как эта старинная модель то и дело отставала или спешила на несколько минут, но ему уже давно было не до того... Узнав, сколько времени, негр, промолвив "Thank you", всё так же улыбаясь, побрёл прочь.
"Хоть этот ничего против меня не имеет", - вздохнул про себя Раскольников.
Подошедший троллейбус был переполнен как Ноев ковчег. Родион с трудом втиснулся на заднюю площадку и вынужден был смириться с тем, что чья-то широкая спина сдавила его грудную клетку. Раскольникову пришлось поневоле сократить дыхательную функцию своего организма до того момента, когда он, проехав две остановки, наконец покинул троллейбус.
Удобно расположившись на ступеньках Казанского собора, перед которым очутился теперь Раскольников, грелись на солнышке длинноволосые парни с гитарами, которые накануне порадовали их с Разумихиным импровизированным концертом. Впрочем, с таким же успехом это могли быть и какие-нибудь другие "хиппи". Но даже если бы это были и те самые, то они бы теперь вряд ли узнали Раскольникова. Их лица выражали какое-то расслабленное равнодушие: то ли они совсем разморились на солнышке, то ли накурились травы. Так что подойди к ним сейчас Раскольников и хлопни их по плечу, они, вероятно, не сразу осознали бы, что происходит. Да он и не собирался этого делать, другая мысль пришла ему в голову:
"Ленинград, вроде, и большой город, а затеряться здесь по-настоящему никак нельзя: того и гляди знакомых или знакомых знакомых встретишь. Получается, как бы и не нужен ты здесь никому, но, с другой стороны, если ты вдруг кому-нибудь понадобишься, не составит никакого труда тебя вычислить".
Но Раскольников сразу же постарался отбросить эти размышления:
"Боже, я ещё ничего не сделал, а уже думаю о том, как от кого-то спрятаться... Не сделал? Да разве я собирался что-то сделать?"
Глаза Родиона устремились к небу, и смутная идея, ещё с первого дня в колхозе трепетавшая в его мозгу, начала вдруг приобретать более отчётливые силуэты.
Но не успел Раскольников как следует ужаснуться направлению своих мыслей, как мучавшая его идея уже испарилась под безжалостными лучами яркого июньского солнца...
Раскольникову недолго пришлось идти по каналу Грибоедова, прежде чем он вышел к интересующему его дому. Дом был старой постройки, из тех, по ком неустанно плачет капремонт. Во дворе играла куча детей. Полная женщина в очень лёгком платье, похожем на ночную рубашку, развешивала на протянутой через двор верёвке свежевыстиранные простыни.
"Странно, - подумал Раскольников, - в двух шагах от Невского, а атмосфера как в деревне".
Квартира, в которой проживала Алёна Ивановна, должна была находиться на четвёртом этаже. Поднимаясь вверх по тёмной лестнице, по всем приметам исполнявшей от случая к случаю также роль общественной уборной, Родион составил первое впечатление о жильцах, обитавших в этой парадной. На первом этаже очевидно жила какая-то парочка: звуки скандала, учиняемого ею, распространялись на всю лестничную площадку. На втором этаже, несмотря на ранний час, уже (а может быть, ещё) вовсю справляли свадьбу, о чём свидетельствовали недвусмысленные крики "Горько!" На третьем этаже, однако, всё было тихо. Зато на четвёртом Раскольникова ждал настоящий сюрприз: едва закончив своё восхождение, Родион столкнулся лицом к лицу с каким-то взлохмаченным типом в полосатой пижаме, очевидно только что пробудившимся после дневного отдыха и по непонятным причинам тут же выскочившим из своей квартиры.
- У вас есть клопы? - обратился он к Раскольникову без церемоний.
- Что? - удивился Раскольников.
- Клопы, говорю, из вашей квартиры всё время ко мне лезут. Вы их каждый день морите, а они ко мне бегут. Совесть надо иметь.
- Вы меня с кем-то путаете, - предположил Родион. - Я здесь вообще не живу.
- А, - разочарованно вздохнул взлохмаченный тип. - А я думал, вы сверху.
Не удостоив Раскольникова больше ни одним взглядом, он поспешно зашёл в свою квартиру и с силой захлопнул за собой дверь.
"Сумасшедший дом какой-то", - подумал про себя Раскольников и позвонил в дверь квартиры номер восемь, в которой, согласно указаниям Насти, должна была находиться искомая старушка.
Дверь открыла полноватая крашеная блондинка лет сорока.
- Я к Алёне Ивановне, - сообщил Раскольников. - Мне была назначена встреча в одиннадцать.
- Да вы проходите, - ободрила его блондинка, предлагая ему пару плюшевых шлёпанцев. - Я только что сделала уборку, так что наденьте, пожалуйста, тапочки. Алёна, то есть Алёна Ивановна, должна подойти с минуты на минуту. У неё сегодня занятие в группе здоровья. Наверно их там задержали.
Женщина провела Раскольникова в чистую, уютную комнату, служившую, видимо, гостиной. Даже не верилось, что в этом непутёвом доме может найтись такой симпатичный уголок: кружевные занавески, герань на окнах, на стенах коврики с лебедями. На многочисленных полочках были расставлены фарфоровые статуэтки, искусно расписанные китайские вазочки, причудливые часики с ходиками в виде миниатюрных яичек и шишечек.
"Мещанство, конечно, - подумал Раскольников, - но зато как мило. И никаких клопов".
Радиола старинного фасона была настроена на радиостанцию "Маяк". Передавали концерт Иосифа Кобзона.
- Ах, - спохватилась блондинка, убавляя громкость приёмника и протягивая ему руку, - мы же так и не представились друг другу. Меня зовут Елизавета Ивановна. Можно просто Лизавета.
Раскольникову тоже пришлось назвать своё имя. Лизавета смотрела не него с улыбкой, будто ждала, что он начнёт беседу.
- Скажите, Алёна Ивановна ваша мать? - спросил Раскольников, вспомнив, что Настя назвала её старушкой.
- Нет, сестра, - ответила Лизавета немного кокетливо. - Но у нас, правда, только отец общий.
Было видно, что ей очень хотелось общаться дальше, и Раскольникову ничего не оставалось, как поддерживать разговор.
- Ага, - сказал он, - интересно. А она действительно толк в драгоценных вещах знает, ваша сестра? Серьёзно их коллекционирует?
- Да нет, - усмехнулась его собеседница. - Так, покупает, что под руку попадёт, лишь бы красиво было и нравилось. Видите, нам уже ставить некуда. Кучу денег на это тратит. Глупо, правда?
Раскольников пожал плечами.
- По-моему, - продолжала Лизавета, немного понизив голос, - она этими безделушками кое-что компенсирует. Понимаете что?
- Не совсем, - признался Раскольников.
- Да личную жизнь, конечно. Она ведь ни разу замужем не была.
- А вы? - Раскольников видел, что она только и ждёт этого вопроса.
- Я была, конечно, - не без гордости ответила Лизавета. - Развелась, правда, давно. Но не в этом дело. В конце концов для этого ведь необязательно замужем быть. Вы меня понимаете? А Алёна не понимает. Ну и дура. Теперь уже всё равно поздно.
Раскольникову было неприятно, что она так откровенничает с совершенно незнакомым человеком. Лизаветины жёлтые глаза показались ему вдруг какими-то пустыми и невероятно глупыми, почти до идиотизма, так что он даже немного испугался, не придёт ли ей вдруг в голову вытворить что-нибудь совсем безумное. Но тут же это впечатление уступило место другому. Раскольников не мог не признать, что сидящая перед ним женщина оказывает ему, почти его не зная, самое дружеское расположение. Разговаривать с ней было невероятно легко, и в атмосфере не чувствовалось абсолютно никакой натянутости.
"Должно быть, она очень добрая", - подумал он.
- Хотите, я покажу вам альбом с фотографиями? - предложила Лизавета.
Не дожидаясь ответа, она достала с полки толстый альбом и, усевшись на диван поближе к своему гостю, стала показывать ему семейные фотографии. Раскольникова это мало интересовало. Он слушал и смотрел только из вежливости. Однако беспрестанная болтовня Лизаветы и особенно звук её голоса как-то развлекали и веселили Раскольникова, будто это пение комнатной канарейки доносилось до его ушей.
- Посмотрите, - щебетала Лизавета, - это наш папа. Он на войне лётчиком был, герой Советского Союза. Видите орден? Его тяжело ранили в самом конце войны. Ему потом по специальному распоряжению правительства пенсию очень хорошую назначили, пожизненно, и вот эту квартиру дали. Вы знаете, этот дом раньше ужасно престижным считался: в самом центре, квартиры просторные и всё такое. Тут только ветеранов селили, самых заслуженных. Но вы ведь знаете, как бывает: старики умирают, дети женятся, семьи разрастаются. Так что соседство у нас тут теперь не самое тихое и благополучное. Только у Алёны семейство не пополняется, а только уменьшается: папа умер, мать её тоже. Вот теперь она одна в этих хоромах прописана.
- А вы? - удивился Раскольников.
Лизавета рассмеялась:
- А я, конечно, нет, потому что папа на моей маме не был женат. Да, представьте себе, и у героев Советского Союза незаконнорожденные дети бывают. Скандал был большой, конечно. Алёнина мама чуть от злости с ума не сошла, когда узнала. Но он меня всё равно любил, я так думаю. Точно не знаю: когда он умер, я ещё совсем малышка была, а до того всего пару раз его видела. А с Алёной я вообще всего лет пятнадцать назад познакомилась, когда со своим мужем развелась. Мне тогда деваться было некуда. Ну она меня и приютила. Мы ведь сёстры всё-таки, - Лизавета как-то иронически усмехнулась. - Я тут по хозяйству помогаю. Ну и вообще, ей веселее: по крайней мере, не совсем одна. Мы с ней неплохо ладим. Правда, всякое, конечно, бывает... У Алёны, знаете, характер ужасно упрямый, она вообще со странностями. Вот вам пример: ей от отца шикарная дача досталась и машина, Волга. Так вот, недавно она всё продала. Зачем, спрашивается. Жить ей что ли не на что? Пенсию она себе заработала, да ещё всю жизнь, кстати сказать, кое-что откладывала. А я знаю, зачем она дачу и машину продала: чтобы мне всё это потом не досталось. Понимаете?
Лицо Лизаветы не выражало никакой злобы, даже улыбка не пропала с её губ. Раскольников засомневался, верит ли она сама тому, что говорит.
- Я её спрашиваю, - продолжала Лизавета, - что с деньгами-то делать будешь? А она мне: "Что надо". Хотя прекрасно понимает, что ей их девать некуда. Но мне, однако, оставлять ничего не хочет. Даже на сберкнижку относить не стала. Сложила у себя в комнате и сидит на них, как курица на яйцах... Что-нибудь случилось? - Лизавета заметила, что Раскольников бросил немного странный взгляд в декольте её халатика.
- Нет-нет, ничего, - гость тут же опустил свои карие глаза, из которых ещё не совсем исчез так взволновавший Лизавету только что блеск.
Она покраснела, но увидев, что Родион больше не решается оторвать глаз от пола, не нашла ничего лучшего, как продолжить своё повествование:
- Алёна даже ключик от комода, где её "миллионы" спрятаны всегда с собой носит. Не доверяет мне. Ну так вот, чтобы никому эти деньги не оставлять, она и решила их, по-моему, как можно скорее израсходовать. Я у неё давно уже страсть ко всяким безделушкам замечала, а тут она просто как с цепи сорвалась: скупает всё подряд. Просто бедствие.
- Я ведь ей тоже кое-что принёс, - признался Родион почти виновато.
- Да я уж поняла, - кивнула Лизавета.
Она резко захлопнула альбом, который всё ещё держала у себя на коленях и, как-то искоса взглянув на Раскольникова, вдруг прыснула со смеху, чем в первый момент ужасно испугала его, так как для такой внезапной вспышки веселья и вправду абсолютно не было причин.
- А у вас пуговица на рубашке оторвана, - наконец произнесла Лизавета, всё ещё продолжая хохотать.
- Я знаю, - смущённо промолвил Раскольников, пытаясь прикрыть, выглядывающую из-под незастёгнутой наверху рубашки грудь.
В это время послышались шаги в коридоре, и в гостиной появилась Алёна Ивановна собственной персоной. Это была старушка лет шестидесяти пяти, невысокого роста и с очень неприятным подозрительным взглядом. Как уже поведала ему Лизавета, Алёна Ивановна только что побывала на занятии в группе здоровья, поэтому на ней был красный спортивный костюм и кеды, которые она почему-то не удосужилась снять в прихожей.
- Лизавета, - недовольно обратилась она к сестре прямо с порога комнаты. - Сколько раз я тебе говорила: не смей приводить в мою квартиру своих мужиков! Разве не понятно?
Лизавета с немного надменной усмешкой поднялась с дивана:
- Чего это ты так разошлась, Алёна? Молодой человек к тебе пришёл. Продать тебе какую-то вещицу хочет. Ты же сама ему встречу в одиннадцать часов назначила.
- Ничего я ему не назначала, - Алёна Ивановна внимательнее пригляделась к Ракольникову. - А ты, Лизавета, зачем впускаешь кого попало? Сейчас преступность, сама знаешь.
- Алёна Ивановна, - поспешил Раскольников её успокоить, - я от Насти, от Анастасии Юрьевны. Она с вами договаривалась, но сама, к сожалению, не смогла прийти. Попросила меня её вещь к вам отнести.
- Вас?! - Алёна Ивановна всё ещё подозрительно таращилась на него. - А кто вы ей будете, позвольте-ка спросить?
- Друг. Жених, можно сказать, - ответил Раскольников.
При этих словах улыбка неожиданно исчезла с губ Лизаветы и, опустив глаза, она поспешно покинула комнату, оставив Родиона наедине со старухой-коллекционершей. Алёна Ивановна, не отрывая от Раскольникова своего пристального взгляда, опустилась напротив него в кресло и, выждав некоторую паузу, заметила:
- Мне эту Анастасию Юрьевну как интеллигентную женщину, научного работника рекомендовали, а у неё, оказывается, такой жених...
- То есть какой такой? - не понял Раскольников.
- Вы давно под душем были, молодой человек? - ответила Алёна Ивановна вопросом на вопрос.
Раскольников, как ни странно, не почувствовал никакой обиды. Быть может, потому, что слова старухи были уже за гранью всякого оскорбления, то есть находились в той области, где человек, ощущая боль от своего крайнего унижения, начинает получать от неё почти мазохистское наслаждение.
- Я только что из колхоза. Извините, что не успел переодеться, - иронически усмехнувшись, заметил Раскольников.
- Студент что ли? - спросила Алёна Ивановна. - А имя у вас есть? - её глаза снова подозрительно впились в него.
- Да. Родион Раскольников. Могу даже документы показать.
- Поберегите ваши документы для другого места.
Алёна Ивановна была совсем непохожа на свою сестру, вернее, полная её противоположность: та улыбалась почти без перерыва, эта всё время хмурила брови и поджимала губы, та беззастенчиво болтала всё, что приходило ей в голову, эта вообще скупилась на слова.
- Ну что вы мне там принесли? Показывайте! - потребовала старуха, не переставая изучать Раскольникова своими маленькими, неприветливыми, впрочем, такими же жёлтыми, как у Лизаветы, глазками.
Тот вынул из кармана Настино кольцо.
- О, кольцами я не интересуюсь, - холодно произнесла Алёна Ивановна.
- Ну тогда я пойду, - сказал Раскольников и с каким-то даже облегчением поднялся с места.
- Постойте! - вдруг спохватилась старуха. - Разве вашей невесте не нужны деньги?
- Нужны, но раз вы не интересуетесь...
- Да сядьте вы!
Раскольников сел, видя, что Алёна Ивановна начала заметно волноваться.
- Послушайте, - обратилась она к нему, - я действительно не коллекционирую кольца, но если бы вы очень попросили... Понимаете? У меня есть деньги.
- Я не понимаю вас, - откровенно признался Раскольников. - Вы хотите купить или нет?
Глаза старухи немного нервно забегали:
- Вот она молодёжь! Тратят деньги направо и налево, вечно им не хватает. А потом свои вещи продавать несут...
- Да что это такое! - возмутился наконец Раскольников. - Смеётесь вы надо мной что ли? Скажите лучше: покупаете или нет?
- Покажите-ка поближе.
Алёна Ивановна взяла у Родиона колечко и приблизила его к своим маленьким глазкам.
- Это старинная вещь, антикварная почти, - объяснял Раскольников в то время, как Алёна Ивановна внимательно рассматривала кольцо.
- Ваша невеста его часто носила? - спросила старуха, снова пристально взглянув на Родиона.
- Да всё время. Не снимала даже никогда, - ответил Раскольников. - А что? Разве они снашиваются?
- И как, нравится вам оно, это кольцо? - спросила старуха, не отвечая на заданный им вопрос.
- Нравится, - немного рассеянно ответил Родион.
- А на мне? - старуха поспешно натянула кольцо на свой сухой палец и повертела им у Раскольникова перед носом.
- Что на вас?
- А на мне нравится?
- Ну так, нормально, - проговорил он довольно неуверенно.
Алёна Ивановна ещё раз осмотрела свою украшенную кольцом руку и наконец решительно сказала:
- Хорошо, покупаю. Только больше двухсот рублей я вам за него дать не могу.
Она уставилась на Раскольникова таким взглядом, будто ожидала от него немедленных и отчаянных возражений по поводу определённой ею цены. Но Раскольников не имел ни малейшего понятия, сколько в действительности стоят такие кольца, поэтому он тут же согласился. Алёна Ивановна, казалось, была немного разочарована сговорчивостью своего покупателя и, нахмурив брови, направилась в другую комнату за деньгами.
"Свой комод открывать идёт", - подумал Раскольников.
Ему вдруг представилось, как деньги лежат в этом комоде, разложенные на аккуратные, тесно прилегающие друг к другу стопочки, и он сам испугался, заметив, что у него захватило дух от воображаемой им картины. Раскольников попытался успокоиться и сосредоточил своё внимание на концерте русских народных инструментов, передаваемым в это время по радиостанции "Маяк".
Наконец Алёна Ивановна вернулась в гостиную с пачкой бумажных денег. На её пальце всё ещё сверкало Настино кольцо. Родион уже протянул руку за деньгами, но старуха, проигнорировав его жест, снова села в своё кресло.
- Я вам вот что хочу сказать, молодой человек, - начала она, делая озабоченное лицо. - Вы поаккуратнее с деньгами обходитесь, не так легкомысленно. Обещаете мне?
- Почему я должен вам обещать? - удивился Раскольников.
- Да, конечно, как вы можете мне обещать? - согласилась Алёна Ивановна, будто недопоняв вопроса. - Молодые люди об экономии не думают. Да и ваша невеста, как я понимаю, вам тут плохой пример. Если хотите, я могла бы дать вам несколько советов, - сказала она, понизив голос. - Чисто по-дружески.
Раскольников решительно не мог понять, к чему клонит Алёна Ивановна и почему ей вдруг пришло в голову читать ему мораль по поводу бережливости. Чтобы прекратить тяготивший его разговор, он вынул из кармана часы и начал вертеть их в руках, давая старухе понять, что ему надо торопиться.
- Что это у вас там? Покажите! - вдруг встрепенулась Алёна Ивановна и, прежде чем Раскольников успел ей что-либо ответить, резким движением выхватила часы у него из рук. - Серебряные! Старинная работа! Я именно такие собираю! - старуха облизнула сухие, тонкие губы. - Продаёте?
- Да нет, - Раскольников поспешно забрал у неё часы. - Это мои личные. Мне просто идти пора, - он положил часы обратно в карман и поднялся с места.
Старуха, нахмурив брови, бросила на него, как ему показалось, полный ненависти взгляд. Раскольникову сделалось немного не по себе. К счастью, в это время в комнату вошла как всегда улыбающаяся Лизавета и освободила его от необходимости дальнейших объяснений с Алёной Ивановной.
- Я там на кухне чай приготовила, - сказала она, как-то заговорщически взглянув на Раскольникова. - Хотите?
- Вечно ты со своими глупостями, Лизавета! - Алёна Ивановна швырнула причитавшиеся за кольцо деньги на журнальный столик и быстро вышла из комнаты.
- Не обращайте внимания, - сказала Лизавета, подбирая деньги со стола. - С ней иногда бывает.
Она приблизилась к Раскольникову, прижимая к своей полной, лишь наполовину прикрытой халатом груди разноцветные бумажки, мягкие от времени и от рук, через которые они прошли.
- Возьмите, - сказала Лизавета, всё ещё держа деньги у своего тела.
Раскольников протянул руку и, прежде чем пачка денег оказалась в его ладони, невольно на одну секунду коснулся пальцами Лизаветиной груди. Она захихикала.
"Московское время тринадцать часов тридцать минут", - донёсся из радиолы голос диктора радиостанции "Маяк".
- Чёрт, мне бежать пора, - спохватился Раскольников. - В два я должен быть на вокзале.
Он выскочил в коридор и второпях никак не мог завязать шнурки на своих ботинках. Ему бросилось в глаза, что на свежевымытом линолеуме в прихожей остались грязные маленькие следы.
- Ваша сестра, - кивнул он Лизавете, - испортила всю вашу работу.
- Ах, это ещё что, - вздохнула Лизавета. - Если бы вы только знали... Она ведь мне всю жизнь портит... - Лизавета почему-то снова улыбнулась, но на этот раз как-то почти саркастически.
И когда Раскольников уже стоял в дверях, она прибавила почти шёпотом, доверительно наклонившись к самому его уху:
- Вот взяла бы все её статуэтки и часики и разбила бы... Может, когда-нибудь так и сделаю...
Продолжение
Оглавление
© Екатерина Васильева-Островская, 2000-2024.
© Сетевая Словесность, 2000-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах [Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...] Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём [Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...] Алексей Смирнов. Два рассказа. [Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...] Любовь Берёзкина. Командировка на Землю [Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.] Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду [Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.] Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней. [Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...] Аркадий Паранский. Кубинский ром [...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...] Никита Николаенко. Дорога вдоль поля [Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...] Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц) [О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.] Дмитрий Аникин. Иона [Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
