Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Цитотрон

   
П
О
И
С
К

Словесность




ЖИЗНЬ  ВО  ГРЕХЕ


- Простите, эта боль...

Губы прыгают, тянутся, растягиваются белыми эластичными шнурами так отчаянно-тонко, что кажется, будто разорвутся они сейчас, порвутся с тихим хлопком, но крови не будет, потому что нет уже крови не только в них, но и в остальных иссушённых, высосанных пыткой частях тела.

- Марциус, не тратьте силы на оправдания. Нам нужно от вас кое-что другое. Куда более важное, чем просто жалкие, бессвязные слова, которые вы пытаетесь произнести, проталкивая распухший язык сквозь сколы зубов. Богом клянусь, Марциус, это не жалость вызывает у нас, а отвращение.

Загремели цепи. Узника спускали - вниз, с потолочной перекладины.

Белые, с багровыми краями, пузыри ожогов. Хорошо, что в подвале холодно.

Узника снимают с железной растяжки. Постукивая молоточком, выбивают стальные прутья из суставов.

Марциус визжит, отчаянно расплёвывая слюну.

- Вам ведь нравится это? - спрашивает Гнейс. - Нравится беспомощность? Чувство обречённости? Как прокурор Короны предлагаю вам...

Выбитые прутья со звоном падают на пол. Марциус визжит, с невесть откуда взявшейся силой резко, с отмашкой отпихивает тюремщиков, обрызгав их заструившейся из искалеченных рук кровью, и ползёт, ползёт по полу - прочь, в засыпанный соломой спасительный угол. Холодный, обгрызенный крысиными резцами угол.

Позванивая тихо на стыках подвальных плит, тянутся за ним тёмные от сажи кандальные цепи.

- Прос-с, - то ли шипит, то ли высвистывает Марциус.

И вдруг - срывается в оглушительный, звенящий крик:

- Простите! Пра-а-а! Са-а-а! Ай-я-за-йяйф!

За ним остаётся дорожка - быстро густеющей крови.

- Бог простит, - добродушно говорит Гнейс.

Взмах руки.

По его сигналу подскочившие стражники хватают угрюмо насупившихся тюремщиков и заламывают им руки за спину. Шелест верёвки.

Тюремщиков вяжут.

- Он вредный такой, - с добродушно-детскими интонациями произносит вдруг один из тюремных, лысый и вислобрюхий детина с широким и белым, непропечённой лепёшкой расплывшимся лицом.

- Он сам сказал, а мы чего? Мы и ничего. Нам сказали, что главное - исполнять. Он второй день вот так уже, а всё теперь на нас?

- Заткнись! - распорядился Гнейс.

Догадливый стражник, выхватив нож, поднёс широкое острие к горлу тюремного. Детина замолк.

Гнейс, осторожно обходя кровавую дорожку, приблизился к слабо копошащемуся в углу Марциусу и, слегка склонившись, сказал:

- Я привёз с собой лекаря. Едва до меня дошли слухи об этих бесчинствах, я немедленно обратился в Коронный Совет за разрешением на осмотр замка. Сами понимаете, Марциус, мы не можем и приблизиться к воротам замка без бумаги с красной королевской печатью. Клянусь, Марциус, всем святым клянусь - я и предположить не мог, что уважаемый человек, опора правосудия и верный слуга короля мог дойти до такой степени помрачения. Но... Лекаря я собой взял. И непременно предложил бы вам его помощь, но судя...

Лакированным носком сапога он брезгливо отодвинул в сторону пучок пропитавшейся кровью соломы.

- ...по количеству пролитой вами крови, припарки и пиявки вам уже не помогут. А волшебников-воскресителей в распоряжении Королевского Совета нет.

- Простите, - тихо, но ясно и отчётливо прошептал охваченный мелкой, холодной предсмертной дрожью Марциус. - Простите... Почти два дня.. Или сколько там? Сбился, совсем сбился со... счёта... отсчёта... Эта боль...

Губы снова потянулись - у усмешке.

Кривой, мучной, белой, клоунской.

- Эта боль!

- Не понимаю, - прошептал Гнейс, склонившись над умирающим.

- ...доставляет мне...

Протяжный кашель.

- Не понимаю, - повторил Гнейс. - Господин королевский советник, господин почётный член Коронного Совета! Господин Марциус, как вы могли! Как вы могли дойти до такого! Король расстроен и до крайности опечален.

- ...сам не знаю что...

- Он до сих пор не может поверить, - продолжал Гнейс, слегка повысив голос, - что Марциус, его верный Марциус, страж закона, защитник веры и нравственности, опора трона, столп...

Шлепок. Тёмные брызги. Умирающий, резко выбросив руку, схватил сведённой судорогой ладонью за прокурорский сапог.

- Но ведь это неслыханно!

Ногти скользнули пор коже.

- Два дня издеваться над собой! - завопил Гнейс и, отпрянув, потерял равновесие.

Он свалился на пол и, накрытый внезапной волною ужаса, пополз - к ногам стражников, будто к спасительной ограде.

Секретарь Совета бросился к нему и, подхватив под локоть, попытался поднять королевского прокурора, всё ещё продолжавшего (к величайшему смущению секретаря) барахтаться в подвальной соломе.

Но - не смог, уж больно грузен был прокурор, да к тому же, похоже, не слишком стремился сразу же встать, будто понравилось ему зарываться в дурно пахнущую тюремную грязь.

Потому сделал знак стражнику, отчаянно взмахнув рукой.

- Он сам, - замычал тюремный, едва отпустил его кинувшийся на помощь секретарю стражник. - Мы, ваши благородия и превосходительства, и как там вас вообще прозывают, вовсе ни при чём. Мы это... даже отговаривали его! Сколько раз отговаривали! А он заладил и заладил...

- Заткнись! - заячьи взвизгнул секретарь, подхватывая со стороны спины обмякшего и внезапно успокоившегося господина прокурора, руки которого весь грубо и неделикатно тянул вверх пришедший на подмогу стражник.

- Священника, - прошептал Гнейс.

Дюжий стражник забросил господина прокурора на плечо и, шатаясь и отдуваясь тяжело и шумно, потащил его прочь из подвала.

- Священника! - громче повторил Гнейс.

- Господин королевский прокурор, - зашептал засеменивший рядом секретарь, - наш добрый господин Марциус умер. Кровь из его ран уже не течёт. Такое горе, такое...

- Не ему, болван! - завопил Гнейс и ударил кулаком по загудевшей кирасе стражника. - Мне! Мне! Мне!

И разрыдался внезапно и горько, поливая слезами до крайности измятый и совсем уже не крахмальный воротник прокурорского камзола.



- Дети, дети, дети, дети...

Жермина высыпала кусочки варёной моркови на траву.

Гусята, переваливаясь с лапы на лапу и расправив для равновесия уголки серых, с жёлтым плюшем, крыльев, побежали на угощение, на ходу сбиваясь в пискливую, суматошную кучу.

Концом передника Жермина отёрла ладони.

Развернувшись, прямо по траве, мимо тропинки, побрела к дому.

Стефан с полминуты провожал её взглядом. Потом, будто очнувшись от неведомо как и по какой причине нашедшего на него столбняка, сорвался с места и догнал клиенту (благо, это было нетрудно - женщина шла очень медленно, будто с трудом отыскивая путь в густой, оплетающей ноги траве).

Поравнявшись с Жерминой, он снял шляпу (отчего-то была у него привычка, разговаривая с подзащитными, непременно снимать головной убор) и произнёс тоном, который ему самому показался отвратительно-заговорщицким:

- Кстати, о ваших детях. Мадам, мне трудно что-либо сделать... Собственно, потому я и здесь. И...

Он огляделся по сторонам.

- Может быть, удобней будет поговорить об этом в доме?

- Живу я уединённо, - лунатически-равнодушным голосом ответила Жермина.

И, усмехнувшись, добавила:

- После смерти мужа.

- Да, да,.. - сказал Стефан.

Собственно, что именно "да, да", с чем он соглашается и по какому поводу выражает согласие Стефан и сам не смог бы объяснить. Слова сами слетели с губ, для чего и почему - неведомо. Извиняло бездумность и автоматизм этой короткой реплики только то, что произносилась она совершенно бездумно и во время её произнесения Стефан крутил головой и смотрел по сторонам, отыскивая возможных нежелательных свидетелей разговора... и вообще - его визита.

Впрочем, справедливости ради надо признать, что и Жермина была права, и Стефан объективно попал в точку со своим подтверждением. В том смысле, что жила подзащитная совершенно уединённо. Укрытый стеной деревьев домик стоял в стороне от дороги и прочих проезжих и людных мест, потому вольных путников и невольных свидетелей совершенно не привлекал и внимания их на себя нисколько не обращал.

Стефан откашлялся, вплотную приложив кулак к губам.

- Всё же... Я предпочёл бы в доме, если это возможно.

"Отчего она о смерти мужа вспомнила?"

Ветер зашумел в кронах кипарисов.

Стефан поёжился.

Не любил он эти кладбищенские деревья.

"Хуже их - только туя! От неё вообще мурашки по коже..."

- Заходите, - всё с тем же равнодушием пригласила его Жермина.

Дом, против ожиданий, встретил Стефана не могильным холодом (отчего-то именно к такому холоду приготовился господин адвокат, хотя и странно это - ожидать холод на исходе жаркого августовского дня), не гнетущим мраком комнат, куда не пробиваются солнечные лучи, остановленные слепой завесой серых штор и даже ни печальной тишиной оставленного людьми жилища.

В доме было удивительно светло...

"Ах да, болван я!"

Стефан едва не шлёпнул себя ладонью по лбу.

"У неё же окна открыты! Настежь, это и со стороны сада прекрасно видно..."

...тепло и ещё непрестанно верещала, жалуясь на одиночество, какая-то птица.

"Канарейка, должно быть. Или как его... щегол?"

Адвокат плохо разбирался в птицах.

- Хотите чаю? - спросила Жермина. - Травяной сбор. Сейчас ещё не время, слишком рано. Собирают ближе к осени, тогда в стеблях копится сила. Но и сейчас можно заваривать... Не все растения, конечно, не все. Но есть среди них скороспелки, как и среди плодовых.

- Нет, благодарю вас, - поспешно (слишком поспешно, как ему показалось) отказался Стефан.

И тут же отчитал себя мысленно за столь нелепую ошибку.

"Доверие клиента... Да, да, доверие! А она может решить, что ей не доверяешь..."

Он вынул платок и медленно провёл им по лбу, тщательно стираю густеющий пот, от которого стало уже саднить кожу.

"О чём я говорю? Как это - не доверяю? Какая опасность - в чашке чая? Я же защитник... её интересов! Чёрт возьми, что за глупости лезут мне в голову! Остановись, Стефан, остановись!"

- До замужества я совсем, совсем не разбиралась в травах, настоях, отварах, - продолжала Жермина. - Это муж, он меня научил.

Она усмехнулась.

- Странно, но поначалу он вовсе не стремился к тому, чтобы передать мне эти знания. Знаете, все эти народные травники, рецепты из глубины веков и прочее. У него вся семья такая. Отец его весь флигель в своей усадьбе увешал душистыми венками...

И с неожиданно вспыхнувшей злостью выкрикнула:

- Мерзкими вениками!

Стефан вздрогнул.

"Вот ведь какие страсти!"

Травяной сбор, приготовленный женщиной, находящейся в столь смятённых чувствах, никому ещё пользы не приносил и едва ли когда-нибудь принесёт, так что Стефан более себя не корил за разрушение атмосферы профессионального доверия и свой нелюбезный отказ.

"Вот ведь горгоны какие в душе у неё таятся! Глаза-то сверкнули..."

Жермина после вспышки гнева быстро успокоилась и снова ушла в себя, надев маску (теперь-то Стефан был уверен, что именно - маску) равнодушия и отстраненности.

- Поверьте, не отказался бы, будь у меня хоть немного более времени для столь приятного...

- Как знаете, - ответила Жермина. - Муж...

"Покойный муж" как бы между прочим отметил Стефан.

- ...был не слишком высокого мнения о моих способностях. Мои сборы казались ему слишком пресными. А его всегда...

Мимолётная гримаса исказила её лицо.

- ...тянуло на пряное. А ещё - острое, кислое, жгучее и даже, кажется, иногда на горькое.

"Намекает на измены?" спросил сам себя Стефан.

И ответил уклончиво и невпопад:

"Бог ей судья. Ну, и ему тоже..."

- Позвольте, я изложу суть дела? - как-то не слишком ловко перевёл разговор в сугубо официальное русло господин адвокат.

Молчание затянулось так надолго, что даже неугомонная птица на пару мгновений умолкла, перестав оглашать пронзительными пиликаниями и протяжными трелями дом.

Так и не дождавшись ответа, господин адвокат приступил к изложению.

- Дело, видите ли, в том, что ваши дети дали показания...

Он покашлял в кулак.

- ...Прямо такие шокирующие показания! Следователь, конечно, уверяет, что им и его коллегами никакого давления на детишек не оказывалось, и уж точно никому в голову не могло придти подсказать им, нашептать, внушить и вообще каким-либо образом вложить в юные уста произнесённые в присутствии официальных лиц ужасные слова, кои, к сожалению, занесены уже в материалы дела. А сам я, честно говоря, не знаю, что и думать. Либо это чудовищная провокация, в которую втянули ваших детей, либо...

Стефан пожал плечами.

- Мои дети настроены против меня?

Жермина продолжала сохранять невероятное спокойствие.

- И Кристиан? И Арнетт?

- И сын, и дочь, - подтвердил адвокат.

И тут же, спохватившись, суматошно замахал руками.

- Что вы! Что вы! Я совершенно не представляю, как и против кого они настроены. Собственно, я до сих пор с ними не виделся. Вы же знаете, после помещения вас до надзор полиции, а детишек - в приют, и вам и мне, как вашему адвокату, запрещено видеться с детьми даже в присутствии воспитателей и полицейских чинов. Собственно, данный запрет я считаю несправедливым...

- Судья думает, что я настрою детей против правосудия...

Жерминал улыбнулась.

- Смогу вовлечь их в паутину лжи. А вы при этом будете моим орудием, покорным исполнителем преступных планов. Так думает господин судья?

- Мысли судьи мне неведомы, - с нотками оправдания в голосе ответил Стефан.

Подумав, добавил:

- Но, сдаётся мне, думает он так... или почти так...

"Как же с ней тяжело!"

- А вы как думаете, господин адвокат? - спросила Жермина. - Вы моё орудие? Мой слуга?

- Я - ваш защитник, - с достоинством и несколько напыщенно ответил Стефан.

- От закона? - с лукавой улыбкой уточнила Жермина.

"С ней очень тяжело!"

- От клеветы и ложных обвинений, - ответил Стефан, от пафоса прямиком перейдя к некоторой сконфуженности и смущению.

- На меня клевещут? - удивлённо произнесла Жермина. - Кто же? Мои дети?

"Играет... или нет?"

- И что же они говорят?

"Господи, дай мне силы вынести это!"

- Мне не хотелось бы повторять... за ними...

Стефан поднёс ладонь к лицу и сдержанно, глухо кашлянул, кожей ощутив вылетевшие из горячего рта брызги.

- Тем более, что и они, вероятнее всего, повторяют за кем-то страшные сказки о воскресшем отце.

И скривился болезненно, будто проглотил ненароком изрядную порцию перцового порошка.

"Болван! Болван! Проболтался! Теперь-то она точно заставит меня всё рассказать. Всё, до последнего слова! О, вижу её насквозь! Как глаза вспыхнули! Боже мой, как же выкрутиться? Что же делать? Кретин! Ну сколько раз просил сам себя, сам себя умолял, сам сеье приказывал: следи за языком, следи за этим чёртовым предателем! Все беды от него, сколького и неудержимого. Так и крутиться, так и вертится, так и...!

Глаза у Жермины действительно вспыхнули. Не белыми огоньками гнева. Не синими - радости. Не зелёными - любопытства.

Показалось Стефану, будто заплясали огни необычные - лиловые.

Воистину, показалось. Не бывает таких огней!

Но у неё...

"Точно, лиловые... Господи, что же отразилось в её глазах?"

- Страшные сказки? - переспросила Жермина.

Села за стол. Не спеша, как-то даже очень не спеша. Нарочито-расслаблено.

Но Стефан чувствовал - всё напряглось у неё внутри, будто одним резким поворотом бронзового ключа взведена была тугая пружина.

Она подтолкнула одно из лежавших на столешнице яблок, передвинув его на самый край стола, и попросила:

- Расскажите. Люблю страшные сказки. Тем более, рассказанные моими детьми. Мне они сказок не рассказывали. Да и я им...

Улыбнулась. Слабо, едва сдвинув уголки губ.

- ...признаться, тоже. Никогда. И почти ничего не говорила об отце. Он приходит к ним?

Стефан понял, что отказываться бесполезно. Она будет настаивать. Непременно будет настаивать. А если он откажется - один раз, второй третий, то тогда и настанет миг, когда невидимая пружина сорвётся со стопора, и тогда... Бог знает, что будет тогда!

"Она неуравновешенна. С головой не в порядке, как же я не подумал об этом!"

Он вспомнил вдруг (с запозданием, ну да что уж там!), что клиентка ещё в прошлом году рассказывала ему о своих визитах к доктору Бенедикту, известному врачу-психиатру, специализацией которого была как терапия женских психических недугов, в особенности же - нетипичных и запущенных.

Он тогда не обратил внимания и знаком "nota bene" слова её не отметил.

Как видно, напрасно...

"да делать уж нечего! Тем более, всё равно узнает. Наверное... Так уж лучше от меня"

- Мне дали прочитать всего несколько страниц...

Губы Стефана пересохли и явственно зашелестели, будто мятый, пыльный картон.

- ...их показаний. В присутствии сестры из приюта и священника они заявили... То есть...

Он махнул рукой. Дескать, простите. Сбиваюсь. Трудно, знаете ли, говорить о детях в юридическом контексте.

- То есть, рассказали несколько путано и сбивчиво, так, как обычно в такой обстановке рассказывают дети, что мама, якобы, принуждает их к участию в странных ритуалах. Конечно, слово "ритуал" они не употребили. Говорили об играх, ночных играх, которые их пугают. Но господин прокурор пришёл к выводу, что речь идёт именно и ритуалах, причём явно демонического характера.

- Господин прокурор верит в демонов? - спросила Жермина.

Вопрос прозвучал настолько спокойно и как-то даже отрешённо, что Стефану показалось, будто невидимая пружина либо распрямилась спокойно, без резких и пугающих бросков, либо вовсе исчезла.

Без следа.

"Или она просто научилась держать себя в руках?"

А вопрос ему понравился. И даже развеселил.

Так что фыркнуть задорно было совсем нетрудно.

- О, он верит в силу золотого шиться на своём парадном мундире. Похоже, это единственное, во что он верит твёрдо и осознанно. Но надо учесть, госпожа Жермина, что прокурор - чиновник в первом поколении. И в первом же поколении - житель города. Он провинциал, деревенщина, родом из зажиточных крестьян. Отец не пожалел денег на образование, но из пяти детей только Франц добрался до больших чинов. Даже вызубрил пару фраз на французском и научился танцевать вальс. Хотя с куда большим бы удовольствием пустился бы в трактирный чардаш. Похоже, он так и остался в глубине души деревенщиной, и ему время от времени начинают мерещиться то демоны, то колдуны, то политические заговорщики... Кхм-м!

И Стефан в смущении потёр лоб.

"О заговорщиках это я напрасно. Сейчас как раз процесс идёт над одним студентом-анархистом. Кажется, не только листовки перевозил... Чёрт, осторожней надо быть, осторожней!"

- Так что же дети? - напомнила Жермина. - О каких играх они говорят?

- Иг... Ах, да! Игры!

Стефан собрался с духом.

- Честно слово, сам читал... Будто вы поднимаете их среди ночи, раздеваете догола. Заставляете трогать друг друга, в том числе и самых... э-э... ну, понимаете?

- Понимаю, - спокойно ответила Жермина.

- Да, - продолжал Стефан. - И вы рассказываете им об их отце, который хотел бы обнять своих малюток, но не может пройти сквозь стену. Ему трудно, он ослаб. Он стал таким слабым, что едва может поднять руки. Дети должны придать ему сил. Они -медиумы, которые транслируют энергию природы в области иного мира... То есть, там всё сказано не так! Детскими словами, очень путано. Длинные показания, местами совершенно невнятные. Какие-то ручьи текут под стену, из этого дома в дом на краю обрыва... Что-то такое, подобное... Я передаю своими словами, как понял и как запомнил. И ещё: они утверждают, что вы поите их какими-то настоями... Возможно, травяными...

Он искоса взглянул на женщину. Она сидела спокойно, неподвижно.

- И они видят отца! Представляете? Видят своего покойного отца! Явно, отчётливо. У него белое лицо, совершенно белое. Это уже их слова. То есть, почти что их. Они говорят: "папа дышал мукой". Он хрипит и пытается что-то сказать. Им холодно и страшно. Так страшно, что они не хотят пускать папу в дом. Но вы заставляете...

- Ложь! - крикнула Жермина. - Ложь!

Яблоко, будто сорвавшись от крика, слетело с края стола и упало на пол.

- Это он заставляет меня! Он!

- Кто? - с искренним изумлением спросил Стефан.

- Он, - повторила Жермина.

Стефан смотрел на неё в замешательстве и боялся самому себе признаться, пусть даже мысленно, самым тихим внутренним голосом сказать самому себе что он, Стефан, всё понял, осознал, догадался, что это за "он" заставляет эту женщину совершать странные поступки и вызывать...

"Глупость! Нелепица! Дешёвый розыгрыш!"

И ещё Стефан понял, и на этот раз совершенно ясно и чётко определил для себя, что фраза, невольно слетевшая с губ Жермины, есть ни что иное как признание, вольное или невольное (невольное, вероятнее всего!) признание истинности детских слов, записанных на полицейских бланках.

"Вот как..."

Неужели дети сказали правду?

"И продолжать её защищать? Я ведь и в самом деле полагал, что это родственники почившего мужа в борьбе за наследство каким-то образом воздействуют на детей, настраивая их против матери. Впрочем... Дети верят своим фантазиям, сочиняют сказку и живут в ней. Она сама похажа на ребёнка. Двое детей, брак, домик и гусята... И похожа на ребёнка. Вздёрнутый носик, пухлые губы. Её хочется пожалеть, защитить, обнять... О чём это я? Нет, нет, просто защитить. Да, я поддался магии беззащитности. Мне просто жалко её... Жалость - вот такая основа у моей позиции в этом деле. Неубедительно. Непрофессионально. Просто глупо. Но всё же... А если и она по-детски верит своим фантазиям?"

"Дамская истерика!" язвительно процедил неведомо как затесавшийся в сознание, хоть и внутренний, но какой-то совсем чужой голос.

"Замолчи!" прикрикнул на невидимого и беспардонно вмешивающегося в ход мысли собеседника Стефан.

И решил, что спор с невидимым собеседником - не лучшее времяпровождение для практикующего юриста.

А надо бы...

- У вас есть библиотека?

- Что? - и Жермина удивлённо округлила глаза, и впрямь став похожей на маленькую девочку, которой взрослый дядя ни с того ни с сего задал ошеломляющий вопрос о ходе битвы при Фермопилах.

- Библиотека? Нет, мы... Но отчего вы вдруг спросили об этом?

"Это имеет какое-нибудь отношение к делу?" мысленно подсказал ей Стефан.

- Это не имеет никакого отношения к моему делу! - с вызовом произнесла Жермина.

- Возможно, имеет, - возразил Стефан. - Я вот что подумал... Есть некие фантазии, ваши и ваших детей. Допустим, что это просто фантазии.

- Я прошу вас!.. - начала было Жермина, но остановилась, осеклась, заметив предупреждающий жест Стефана и мгновенное движение пальца к губам.

- Просто допустим совпадение фантазий, - продолжил Стефан. - Представим, что одна взрослая дама и двое симпатичных детишек живут в одном и том же мире грёз. Возможно ли это? Возможно в двух случаях: либо взрослый человек сочинил сказку и сознательно увлёк детей в мир фантазий, либо все трое случайно унесены в сказочную страну вихрем, вырвавшимся из-под обложки какой-либо...

Стефан помялся немного и закончил несмело и невнятно:

- ...неосторожно прочитанной книги. Так бывает, правда? Книги сводят с ума, господа Жермина, мне ли этого не знать! Кто знает, что вы читали им на ночь...

- В этом доме нет книг! - крикнула, срывая голос, Жермина. - Нет! Слышите? Всё здесь...

Она подошла к адвокату и, быстро вытянув руку, приложила ладонь к его голове. К горячему лбу.

- Здесь!

Стефан, испуганный этим неожиданным жестом, попятился назад и почувствовал вскоре спиной гладкую поверхность струганных досок.

"Дальше некуда, стена..." обречённо подумал он. "Истерика, этого ещё не хватало!"

- Всё в голове, господин адвокат, - продолжала, наступая, Жермина. - Только здесь. Рецепты настоек и отваров, лекарства, страхи и избавление от них - только здесь. Не верьте бумаге, Стефан!

И она снова вытянула руку и погладила зажмурившегося адвоката по щеке.

- Не верьте! Бумага лжёт! Всегда лжёт! Ей нельзя доверять тайны, она непременно исказит их, извратит, исковеркает сокровенное слово и выдаст его толпе. Судейским, полицейским, тётушкам мужа - выдаст всем. И что останется тогда? Ложь! Ложь, которую сохранила бумага. А правда - только здесь.

Она коснулась его лба.

- Дети верят мне. А бумага - нет. И я не верю бумаге. Здесь нет книг, господин Стефан. Ни одной! Даже амбарной. Хотите проверить?

- Что? - удивлённо переспросил Стефан и открыл глаза.

- Хотите осмотреть дом?

И Жермина посмотрела на него с каким-то странным, откровенно-дерзким вызовом.

Едва ли подмигнула подбадривающее...

"Ну это уж чересчур!" подумал Стефан с возмущением. "Мне и так не следовало заходить в этом дом... Боже, точно! Не следовало заходить! Одинокая женщина. Теперь без детей... и свидетелей! Неужели она собирается меня соблазнить, чтобы покрепче привязать к своему сомнительному делу? Боже, какой удар по репутации!"

- Совершенно ни к чему, - твёрдо заявил Стефан и попытался протиснуться вдоль стены ближе к выходу.

- А если я буду настаивать? - с истинно женской угрозой протянула Жермина и вплотную приблизилась к нему.

"Согласиться, что ли?" с тоской подумал Стефан. "Она ведь и крик поднимет... Кто же знал, что это тихоня ещё и истеричка? Боже, влип! Воистину, влип! Надо бы согласиться, а потом, улулчив минуту..."

- Пожалуй, - промямлил Стефан. - Если недолго... Просто хотелось бы понять источник фантазий... В интересах дела...

"Кретин!" обругал он сам себя.

Жермина отступила на шаг и протянула ему руку.

- Идёмте!

Тёплая ладонь. Даже горячая.

Сила струилась в воздухе. Странная, невидимая, пульсирующая. Влекла его, тянула, двигала будто набитую войлоком куклу - вперёд, по тихим, наполненным нестихшим дневным жаром комнатам таинственного дома.

Только...

"Что таинственного? Чего я боюсь?"

Нет, не рука. Не слабая женская рука повлекла его в странный этот поход.

Что-то иное, особое, мистическое...

"Нет, ерунда! Магия... Смешно даже думать! В наше просвещённое время..."

...ещё неосознанное, но уже явственно ощущаемое им затягивало его в глубины комнат.

Смутно, будто в тумане прошла, будто лентой на жёлтом фонаре прокрученная, гостиная комната с затянутыми пыльными узорами шкафами, овальным столом и двумя чёрными толстобрюхими комодами.

Ещё одна...

- Идёмте, посмотрим.

Дальше, дальше.

Он и сам удивлялся тому, что совершенно не сопротивляется (хоть бы и на словах) непонятному этому движению и покорно следует за своей провожатой, бессловесным и верным спутником переходя вслед за ней из комнаты в комнату.

Кухня, кажется.

Да, ничего особенного. Стол, ножи, медные сковороды, противень наполовину выдвинут из печи. Луковичные и чесночные вязки под потолком. Запах специй и трав.

Солнце на жёлтых боках кастрюль.

Запах специй и трав... Вот и сами травы: плотно связанные в пучки, висят на тёмной от сажи балке на теневой стороне.

"Что не падал свет?"

Дальше, дальше...

Ещё какая-то комната... Чулан? Кладовка?

Показалось, будто полки с книгами.

"Неужели?.."

Нет, нет! Это деревянные коробки, выставленные на полках в ряд. Красное, шлифованное дерево, лакированные бока.

Но пыльные... Пыль покрыла их плотно, так что буро-красный цвет смешался с бледно-серым, будто задыхающийся огонь смешался с пеплом.

И дальше, дальше, дальше...

- Вот здесь, господин адвокат. Здесь детская...

Двери кровати. Заправлены и аккуратно накрыты покрывалами. Что-то ударилось о ногу.

Деревянный солдатик.

Стефан кончиком ботинка медленно отодвинул его в сторону. Солдатик встал послушно встал на караул радом с тряпичной, туго набитой соломой куклой: блондинистой толстушкой в розовом кружевном платье.

- Здесь нет призраков, Стефан?

"Стефан? Просто Стефан? Она уже не называет меня "господин адвокат". Странно... Но..."

Жермина показала на дощатый потолок.

- Сначала дети спали там. Наверху. Там больше места, и воздух немного свежее. Утром. Но за день крыша накаляется и от прежней свежести не остаётся и следа. И потом...

Она улыбнулась лукаво.

- Слишком далеко от меня. И от наших сказок.

- Сказок? - переспросил Стефан и облизал пересохшие губы.

"Как отсюда выбраться? Я запомнил обратную дорогу? Снаружи дом кажется таким маленьким... Не то, что маленьким, но, в общем, не таким большим, каким он оказывается внутри. Просто-таки поразительно, до чего же он большой! Определённо какой-то оптический обман!"

- Наши сказки, о которых пока не написаны книги, - ответила Жермина. - Посмотрите, Стефан...

Она прошла по комнате, рассказывая на ходу:

- Здесь дети спят. Видите, они сами умеют заправлять постели! Здесь же и играют. Нет, не всё время здесь и не только здесь. Конечно, и весь двор в их распоряжении и даже иногда гостиная. Гости, по счастью, не слишком докучают нам визитами...

"В настоящем времени" подумал Стефан. "Говорит о детях в настоящем..."

- ...Игрушки мы обычно убираем в сундук, но сегодня у нас лёгкий беспорядок. Ничего страшного, скоро мы это исправим. Ещё одна полка с игрушками. А эта - с обувью. Эту обувь купили в городе. А эти чудесные туфли смастерил девочке местный мастер. Выглядят не хуже городских, правда? Подойдите, посмотрите же!

Стефан послушно подошёл и, подержав в руках и впрямь весьма недурно сделанные туфли (не скажешь, что деревенский мастер постарался - даже бантики из сафьяна сделать не забыл), поставил их на полку.

- Как видите, - продолжала Жермина, - здесь всё уютно, безобидно и обыкновенно. Не так ли?

- Так, - поспешил согласиться Стефан. - И я непременно напишу об этом в письме на имя господина судьи. И обязательно подам на его имя протест, в котором непременно упомяну, что лично осмотрел место проживания малюток и ничего такого...

- Кроме этой стены! - неожиданно прервала его Жермина и показала на единственную заштукатуренную стену в комнате.

- А что с ней не так? - с улыбкой спросил успокоившийся было Стефан.

- Она холодная, - прошептала Жермина.

И Стефан увидел, как зрачки её стремительно расширились и выражение лица сделалось холодным и хищным.

"Ну это уж слишком!" с весёлым возмущением подумал он.

Морок прошёл и он чувствовал, что уже ничто не держит его, сковывая в движениях.

"Пугать адвоката? Это чересчур!"

Он сделал два шага к стене и приложил ладонь.

И тут же отдёрнул, обжёгшись невероятным, до боли сжимающим кожу, лютым зимним холодом.

"Чёрт!"

Он подышал на ладонь. Снова приблизил её к стене, но не приложил на этот раз, а остановил на самом малом расстоянии.

Но не почувствовал ничего, кроме привычного тепла нагретого за день воздуха.

И только когда кончик указательного пальца случайно коснулся стены...

"Чёрт!" снова мысленно выругался адвокат. "Невероятно..."

- Там, должно быть, ледник? - предположил Стефан. - С той стороны? Какая-нибудь кладовка и ледник. Недаром стену штукатурили... Впрочем, очень неровно. Но, верно, как раз от холода и хотели избавиться. Можно было бы и соломой проложить...

- Там не ледник, - возразила Жермина.

- Что бы там ни было, но детям лучше к стене не подходить, - твёрдо заявил Стефан. - Можно и простуду получить, особенно если ребёнок разгорячён. И если ненароком прислонится...

Что-то толкнуло его. Или будто толкнуло. Изнутри. Где-то в груди, в области сердца. Неопределённое, но так явственно ощущаемое. Маленьким кулачком ударило в грудину.

Он нагнулся. Посмотрел внимательно на затвердевший слой штукатурки. И увидел, явственно увидел длинные, тонкие следы детский пальцев. И, чуть выше, выщерблены - будто следы от ногтей.

- Что это?.. - только и успел произнести он.

И снова, тяжелей прежнего, морок надвинулся на него. Стал завесой, удушливым серо-жёлтым дымом, пеленой поплыл перед глазами.

Стефан увидел, как Жермина сквозь туман подходит к нему. Становится на колени. Медленно расстёгивает брюки, спуская их вместе с нижним бельём. Нежно гладит и целует его сокровенное место. Нежно... Ещё раз.

Проводит ладонью. И плоть его отзывается на её ласки, и кровь послушно бежит - вслед за её манящими движениями.

И вниз, к области паха, стекается огонь со всех уголков поджигаемого страстью тела.

И он, Стефан, недвижный, будто связанный, стоит и ждёт, ждёт покорно обрыва дыхания и избавляющего от сладкой муки излияния семени.

Но в самый миг избавления руки Жермины резким движением взлетели вверх, и от внезапного толчка в грудь Стефан повалился спиной на ледяную стену.

Задохнулся, застонал от холода. Услышал треск ломающихся досок. Повалился спиной на груду тряпья.

Почувствовал, как тёплые струйки текут - от разбитого затылка к шее.

Зачертыхался, забарахтался, подтягивая к лодыжкам спущенные брюки, размазывая по коже успевшее стечь семя.

- Здесь нет ничего необычного, господин адвокат, - сухим и бесцветным голосом сказала Жермина. - Не верьте глупым сказкам...

Едва вставший на четвереньки адвокат всхлипнул, и, утирая губы выпачканным в извёстке рукавом, заныл протяжно:

- Но это же глупо! Это неправильно! Что вы позволяете...

И, глядя вслед уходящей женщине, затянул совсем уж жалостливо:

- Дети! Деточки! Дети мои! Помоги-ите!



Ноябрьский рассвет не пришёл. Просто не пришёл.

Не то, чтобы обманул... Он и не обещал, что придёт.

Солнце не вывесило на небе бело-розовую полосу, что по краю очерчена алой каймой, и даже на миг не показало отсвет свой из-за туч.

Не поманило внезапно блеснувшим и внезапно же оборвавшимся светом, брызнувшим из-под кратко приподнявшегося края каменно-серой мглы.

Но...

Быть может, так было честнее? Без обещаний рассвета, без ложных посулов непременно подняться, одолеть бесконечную осеннюю ночь, без лишних попыток и ненужных дерзаний солнце далеко обошло заброшенный край Герцогских лесов - и покатило себе прочь по своему солнечному пути, и не пытаясь растравить взгляд сонных обитателей Охотничьего замка, что дремал в блеклом, зеленовато-буром тумане на окраине холмистого Вестерхоффа и зябко грелся у огня своих каминов посреди бесконечного сырого и промозглого ноября.

Честное солнце ушло прочь. И продолжилась тьма.

В первом часу пополудни одиночество стало невыносимым.



- Простите, я совсем забыл... Давно собирался рассказать вам о моём изобретении. Амплификатор энтальпии высшей психической функции. Довольное длинное название, хотя и произносится на одной дыхании...

- Но при этом, дружище Юлиус, нелёгкое для запоминания. Или вы решили, что вашим студентам пришла пора заняться мнемоникой?

- О, с памятью у них всё в порядке! Равно как и с дикцией, и с функциональной грамотностью. Но это изобретение я не рискну применить в учебных целях...

- Отчего же?

Юлиус улыбается. Вслед за бегущей каплей прочерчивает кончиком пальца путь по стеклу.

- Опасно, Конрад, весьма опасно.

- Вот как? Очередной лабораторный уродец нашего философа и механикуса мастера Юлиуса?

Юлиус разводит руками со смущённой улыбкой.

- Выходит, что так, Конрад. Именно так. Помните, во время нашей последней встречи в Вене мы рассуждали о возможности преобразования ментальной матрицы в форму, максимально удобную для извлечения психоэнергии? И при этом вы ссылались на статью доктора Мальгре, в которой сей почтенный муж на основе сколь многочисленных, столь же и неудачных опытов, проведённых сотрудниками его парижской психолаборатории, делал однозначный вывод о невозможности трансформации сознания в форму, доступную для поглощения психроном?

Конрад беспокойно ёрзает в кресле, будто ощущает под собой внезапное вылезший из-под обивки гвоздь.

- Признаться, Юлиус, я стараюсь, по мере сил, держаться подальше от всех этих техномагов с их вивисекторскими методами и сомнительными технологиями. О, да, я понимаю, какие возможности открывает для нас эта новая технология трансформаций. Синтез разума, поточное воспроизведения блоков сознания, модули управления для космических систем, автономные научные станции и прочее, прочее... Ей-богу, всё это похоже на "резиновую душу", которую извлекает из резиновой же куклы ярмарочный фокусник в дешёвом фанерном балагане, окружённый восхищённо орущей публикой, большей частью состоящей из полуграмотных болванов-обывателей, не осознающих того, что присутствуют они при форменном свинстве и святотатстве, да ещё и этому свинству аплодируют.

- Отчего вы так строги к этим душеделам, Конрад? Эти маги... они совсем не такие плохие ребята... И вообще...

- Юлиус, простите, если ненароком обидел вас или кого-либо из ваших друзей. Простите! Но когда вскрывают черепную коробку...

- Этим занимаются и врачи!

Конрад кивнул в ответ.

- Да, Юлиус. Врачи... Но техномаги - хуже. Даже хуже легендарных Франкенштейнов, которые сшивают куски мертвечины и оживляют кадавров. Франкенштейны творят жизнь, хоть и идут против божьих законов и законов природы. А техномаги... Это плодят техноублюдков, при этом ещё и разрушая сознание человека. Вносят элемент дестабилизации в ту самую высшую функцию, которую вы... Простите, так что же делает ваш прибор? Это ведь какой-то прибор? Устройство?

На листе ватмана Юлиус чертит прямоугольник.

- Прибор, Конрад. Куда же в наше время без техники! Вот примерно такого размера... Достаточно компактный, не правда ли? Собственно, он не так уж сложно устроен. В нём три модуля. Сканирующий модуль, считывающий информацию матрицы сознания и отмечающий реперные точки, по которым выстраивается функция сознания. Аналитический модуль, определяющий экстримы данной функции. И модуль трансформации, который осуществляет обратное воздействие на сознание, преобразуя матрицу в соответствие с характеристиками области экстримов. После чего снова включается сканирующий модуль - и цикл повторяется. Несложно, правда? То есть, в теории несложно, на практике же пришлось изрядно помучиться и помучить добровольцев. При включении схемы обратного воздействия...

Конрад с резким всхлипом выдохнул сигаретный дым.

- Добровольцев? Юлиус, вы испытывали эту кошмарную штуку? На людях?

- На волонтёрах, Конрад. О, не бойтесь, не на них. Скорее, на их двойниках. Психоклоны, наши лабораторные куклы. Конечно, для чистоты эксперименты можно было бы и на людях... Не надо так осуждающе на меня смотреть! Это просто научное любопытство, ничего более!

- Так что же случилось с волонтёрами, Юлиус? Или с их двойниками?

Юлиус покачал головой.

- Сам не пойму! Честно слово... То есть, с точки зрения стабилизации психокинетики - результат превосходный. Психоэнергия просто плавит предохранители! Но информационное наполнения сознания проходит через такие трансформации, что впору "чёрных магов" из службы Правительственного контроля вызывать.

- Деградация?

- Нет, Конрад! Пожалуй, похуже. Трансформация в "минус". Интересно, не так ли?

- Информация со знаком "минус"? Юлиус, о чём вы говорите! Это же невозможно. Даже полное отсутствие информации - это всего лишь "ноль". Где в характеристиках информационной системы место отрицательным числам?

Молчание. Долгое молчание. Юлиус не выдерживает паузы, его тяготит тишина и он с радостью продолжил бы свой рассказ, но что-то останавливает его.

Минуты через три, преодолев невидимое сопротивление, он продолжает.

- Это трудно объяснить, Конрад. Первоначально я предпочитал термина "информационный вирус". Видимо, по аналогии с компьютерными системами, но название-аналог не прижилось. Конструирование психоматриц в принципе отличается от проектирования компьютерных систем. Поведение криттеров подчас совершенно непресказуемо... Но, это тебе известно не хучже, чем мне. Важно понять другое: сознание в области экстримов выделяет значительное количество энергии, но при этом некоторые элементы психоматрицы преобразуются в самоподдерживающиеся нигредо-кластеры, которые на следующем прогоне цикла генерации экстримов начинают вести себя как существа... наделённые...

Юлиус в смущенгии пожевал губы.

- ...Сознанием? То есть внутри сознания рождаются какие-то автономные сознания... Нет, не вирусы, данный термин неудачен. Вирусы не способны к самосознанию и у них отсутствуют проявления высшей психической функции. А у этих... существ... внутри криттеров -явно что-то такое есть... Я проводил выборочные просмотры психограмм... Зрелище... Чёрт возьми, я едва не сошёл с ума!

Юлиус закрывает глаза. Вздрагивает. Либо его бледнеет.

- Бросали бы вы это занятие. И убрали бы из своих инкубаторов всех этих двойников, криттеров и прочую психо- и кибернечисть...

- Нет, Конрад, нет! Это же сознания, пневмы, существа! Они проходят свой цикл, и остановка могла бы привести... Боюсь даже подумать... А что, если они будут жить и после остановки нашей программы?

Конрад смеётся добродушно.

- Тогда, пожалуй, вы наплодите привидений! Полагаете, что кто-нибудь из ваших питомцев сможет жить без энергетической поддержки? И являться к вам по ночам, негромко и укоризненно гремя цепями? Юлиус, у вас переутомление и нервное истощение. Не полечить ли нам его, достав бутылочку Периньон? Наш друг ресторатор уверяет, что из всех лекарств это - наилучшее. А я всегда доверял его добрым советам и никогда об этом не жалел. Думаю, что не пожалею и сейчас. Сидите, сидите! Я сам схожу в погребок, мой чудесный винный погребок... И потом мы продолжим беседу, Юлиус, но поговорим о чём-нибудь более приятном. Например, о вашем путешествии в Палермо. И вы расскажите... Да, сейчас иду...

Конрад встаёт. Подходит к двери.

И слышит тихий голос Юлиуса.

- Ничего страшного, Конрад... Одно лишь... Это не привидения. К сожалению... Остаточные плазмоиды всегда вовне. Не внутри. Понимаете? Привидения не заразны. В отличие от нигредо...




© Александр Уваров, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2012-2024.




Словесность