Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность



*


* Мне было восемь, я упал с луны...
* Старые дворики. Хрущевки. Пятиэтажки...
* Ты - дочь поэта и колдуньи...
* Я за все свои жизни немало прикончил людей...
* ТРИ ЯЙЦА
* - Что для тебя означает жизнь?..
* Что там возраст?! Да просто не слишком удачный предлог...
* Наши задницы волосаты...
* В такую погоду кого-нибудь можно убить...
* И назвали Израилем эту полоску земли...
* Собирались снега да на юг...
* ПРОГУЛКИ С ДРУЗЬЯМИ
* Когда наступает осень...
* Провинция справляет Рождество...
* Я собираюсь умереть в субботу...


    * * *

    Мне было восемь, я упал с луны.
    Приют мне дали дикие слоны.
    Я до сих пор об этом вижу сны,
    Как мы толпою бродим по саванне.

    У них я научился не болеть,
    А срок пришел - так сразу умереть.
    Льву - царствовать, ослу - ревмя реветь,
    Слону и человеку - быть в нирване:

    Не суетиться, думать о большом,
    Щипать траву и воду пить неспешно,
    Гулять, купаться ночью нагишом.
    И сильным быть.
        И добрым быть конечно.

    _^_




    * * *

    Старые дворики. Хрущевки. Пятиэтажки.
    Все, кто с тобою рос, все эти Юрчики, Ленки, Наташки,
    Спрятались, окружили себя детьми, долгами и животом.
    Бог, управляющий всем: весной, человечьей жизнью и разным прочим скотом,

    Оставляет тебя в одиночестве, схоронившись под одеяло,
    Карусель не кружится да, впрочем, и раньше она стояла,
    И синица, зажатая в заскорузлом твоем кулаке,
    Дышит едва, хрипит, и журавль улетел к реке
    И за нею скрылся, и щука плеснула, забрызгав твою щетину.
    Это значит - ты прожил большую половину

    жизни. А во дворах жарят рыбу, варят картошку,
    Женятся, нянчат детей, гурьбою снимают с дерева кошку.
    Кошка мяучит жалобно. Собаки метят кусты.
    И новые дети, едва дождавшиеся темноты,
    Играют в старые игры, и слово "люблю" звучит не так уж и стерто.
    Пароходный гудок горланит в районе порта,
    Напоминая о вечном странствии, и легко
    Можешь себе представить, что ты уже далеко.

    Но ты все еще здесь. Во дворах. И твой дом увит виноградом.
    Радио хвалит погоду, и ставя зеркало рядом,
    Пытаешься разглядеть в пожелтелых своих глазах
    Шестнадцатилетнюю юность. Но зря стараешься, дело - швах.
    Деревья машут листвой, и ветер в окно стучится.
    И журавль улетел. И зажата в руке синица.

    _^_




    * * *

    Ты - дочь поэта и колдуньи,
    В тебе не так уж много крови,
    Все больше зелья золотого,
    Все больше шепота и слез.

    Шали себе, пока шалится,
    Но срок придет, дорогой лунной
    Ты отплывешь, и свет широкий
    Тебе сплетет венок из роз.

    Из красных, в цвет любви и мести,
    Из белых, как снега холодных,
    Из черных, а еще наверно
    Из клевера и камыша.

    Я - твой отец, я знаю песни,
    А мать твоя сварила травы,
    Какой попробовать отравы,
    Решать тебе, моя душа.

    _^_




    * * *

    Я за все свои жизни немало прикончил людей,
    И в бесчисленных войнах, и просто в пылу грабежа,
    Мы сжигали поля, мы конями топтали детей,
    И я помню, как сладкое мясо я хавал с ножа.

    Я на брюхе прополз через грязь и безумства любви,
    От высокого чувства до диких пещерных утех.
    Сколько раз мне цветы у дороги шептали: "Сорви!"
    И душа моя в ранах, и мне не заштопать прорех.

    Я прошел все дороги, и я переплыл все моря,
    Я в карманах рубинами звякал и ел лебеду.
    И горячий песок, и края, где морозна заря,
    Помнят дикий мой хохот и крик моего какаду.

    Я вскарабкался вверх, но давно безнадежно один.
    Нет ни бога, ни истины, ни красоты, ни добра.
    По седеющим травам пустынных прохладных равнин
    Я бреду, и во мне чернота, словно след от костра.

    Вам, во тьме ковыряющим землю, в попытке найти
    Хоть немного еды, чтоб набить свой заплечный мешок,
    Вам, идущим к шаману, чтоб он обозначил пути,
    Вам, бросающим птиц в закопченный кухонный горшок,

    Вам, так сильно боящимся смерти и ждущим ее,
    Жрущим водку с молитвой, в попытках наткнуться на свет,
    По утрам посылаю святое свое воронье -
    От высокого духа холодный, унылый привет.

    _^_




    ТРИ  ЯЙЦА

    В урочище с названьем "Три яйца"
    Однажды пировал веселый кролик,
    Резвился и не чувствовал конца,
    Но тут пришел охотник-алкоголик
    И выстрелил. И кролика сварил.
    И съел. И Бога поблагодарил.

    В урочище с названьем "Три яйца"
    Повырастала дикая малина,
    Но черт принес медведя-подлеца,
    Он съел малины ровно половину,
    А остальную смял и затоптал.
    Никто малины больше не едал.

    В урочище с названьем "Три яйца"
    Остановился путник на ночевку,
    Зажег костер, чтоб отогнать с лица
    Докучных комаров, но тут неловко
    Споткнулся и ударился виском.
    И труп его позанесло песком.

    В урочище с названьем "Три яйца"
    Все справедливо, и всему есть место.
    Пасется кролик, и у озерца
    Цветет малина, путник повсеместно
    Болтается, медведь в кустах шуршит.
    И кто-то древний, палкою железной
    В кострище жизни угли ворошит.

    _^_




    * * *

    - Что для тебя означает жизнь?
    - Жизнь - это миска с супом.
    - С косточкой сладенькой? Чтоб погрызть?
    - Грызть? Предпоследним зубом?
    Нет уж, пусть будет супчик с крупой,
    Хлеб чтоб мягкий и белый,
    И чтоб прижаться седой щекой
    К женщине загорелой.

    _^_




    * * *

    Что там возраст?! Да просто не слишком удачный предлог,
    Чтоб оправдывать щеки в морщинах и боли в суставах.
    Утро так же встает. И звонит телефон. И маячит порог.
    И собаки сменились на всех пограничных заставах.

    Что там деньги?! Да просто шуршание грязных бумаг.
    В зряшном шелесте их утонуло немало рассветов.
    Все равно их снесешь - то ли в церковь, а то ли в кабак.
    Ведь с собою их в гроб не положишь, невежливо это.

    Жизнь сквозит между пальцев - все будни, все тлен-суета.
    От забора до вечера вечную торишь дорогу.
    Выйдешь вдруг на развилку и хочешь спросить у мента:
    "Мне куда?" А глядишь, то не мент, форма что-то не та,
    И притопал ты прямо в объятия к господу богу.

    _^_




    * * *

    Наши задницы волосаты,
    Наши челки серы, как порох.
    Мы морщинисты и носаты,
    Нам за тридцать, скорее сорок.

    Мы уже не читаем книги,
    Наши дети пропахли пивом,
    Наши жиденькие интриги
    Вряд ли скроешь чем-то красивым.

    Мы еще спешим по привычке,
    Говорим: "Вот весна настанет...",
    Мы еще зажигаем спички,
    Спички гаснут, дым улетает.

    Сколько бродит модниц-нарядниц,
    Ни одной уже не согреешь!
    И растительность с наших задниц,
    И не пробуй, ничем не сбреешь!

    _^_




    * * *

    В такую погоду кого-нибудь можно убить,
    Убить и зарыть среди палой листвы под дождем,
    А можно кого-нибудь долго и вдумчиво бить,
    Желательно быть ему женщиной или скотом.

    А можно дождаться луны и завыть на нее -
    На желтый надкусанный сыр среди марева туч.
    И плакать всю ночь. И к утру увидать воронье,
    Как черные бусы, на первый надетое луч.

    _^_




    * * *

    ...И назвали Израилем эту полоску земли,
    Здесь всегда швартовали торговцы свои корабли,
    Финикийцы и прочие греки, и их именам
    Суждено раздаваться лишь в плеске волны о причалы.

    В спину дышит пустыня, шумит кипарис на ветру,
    Если долго стоять неподвижно, то слово "умру"
    Рассыпается в пальцах и падает пылью к ногам,
    Пыль и камни - они от начала.

    От начала лежат здесь, от самых Аврамовых ног.
    И на этих камнях след оставили море и Б-г.

    _^_




    * * *

    Собирались снега да на юг, да пощупать степные просторы,
    Чтобы в Волгу не рухнуть дождем, порешили идти напрямик,
    Самых лучших сынов отрядили на нас навалиться Уральские горы,
    И заслышав их посвист зловещий, мой город к асфальту приник.

    Город жег фонари и дыханием тщился согреть почерневшее небо,
    Город жался к земле и старался туманом закутать дома,
    Ветер выл, что не будет тепла и что скоро не будет и хлеба,
    И отныне во веки веков наступила зима.

    И зима наступила, и рухнули белые полчища на абрикосы,
    На акации и на сирень, как жестокий неправедный суд.
    Но я деньги собрал и отдал их матросам, и мне обещали матросы,
    Что из дальних краев очень скоро весну контрабандой они привезут.

    _^_




    ПРОГУЛКИ  С  ДРУЗЬЯМИ

    1
    Mea culpa (Моя вина)

    Мы с Данте долго шли земным пределом -
    Пустынной степью, лесом порыжелым,
    Я выглядеть старался злым и смелым,
    Мол, уж чего, а страха я лишен.

    Он звал кого-то, что ли Беатриче,
    Мы жгли костры, сбивали гнезда птичьи,
    Он говорил про стан ее девичий,
    А я кивал, мол, сам бывал влюблен.

    Порой он бредил: горные обвалы,
    Огонь и кровоточащие скалы.
    Я, в смысле бреда, человек бывалый,
    И понимал - он где-то вдалеке.

    Потом он отходил, просил водички,
    Закуривал, дрожа, ломая спички.
    Такие утомительны привычки -
    Мы разошлись. И я свернул к реке.

    Мы больше не встречались с ним в то лето,
    Он и сейчас, наверно, бродит где-то,
    И если от заката до рассвета
    Бываю у бессонницы в плену,

    Я вспоминаю наши с ним блужданья,
    Огонь костра и леса бормотанье,
    (Его я бросил, нет мне оправданья!)
    И не могу себе простить вину.



    2
    Письмо Бродскому

    Я пишу вам, Бродский, письмо.
    Как всегда в империи вечер
    Наступает. Капают свечи
    На скатёрное полотно.

    Снег в степях ноздреват и сер.
    Птицы к северу потянулись.
    Охраняя беспечность улиц,
    На углу застыл офицер.

    Зажигают окна дома.
    Над мостом застыла тюрьма.
    С моря дует холодный ветер.

    Умер день. Умерла зима.
    Да и вас уже нет на свете.



    3

    Мне скучно, Бес. Мои слова пусты.
    Мои глаза ни веселы ни пьяны.
    Я в людях вижу лишь одни изъяны,
    Одни изъяны - схему и понты.

    Мне плохо с ними, а без них, увы,
    Мне незачем и не в чем отражаться.
    Мне, правда, сны еще ночами снятся,
    Но в них безлюдно. Водки и жратвы

    Мне не сули. От них печет изжога,
    От женщин - расслабление в костях.
    Дорога? Ну, пожалуй, и дорога,
    Но тоже, знаешь, в этих скоростях,

    Какие нынче приняты, есть что-то
    Ненастоящее - мелькание одно.
    Работа? Ну, какая, Бес, работа?!
    Еще сказал бы: "Погляди в окно"!

    Что за окном? Сплошная чепуха.
    Мне скучно, Бес.
        Я сам себе труха.


    _^_




    * * *

    Когда наступает осень, это вряд ли можно назвать
    Чем-то радостным, хотя меня не услышат
    Те, кто живут в Израиле, для них октябрь - благодать,
    Спадает жара, и теплый северный дождь моросит по крышам.

    А у нас холодает. Застывая, болит плечо,
    И луна холодная пялится на дорогу.
    Ну а что дорога? Может и встретишь кого еще,
    Но ничего не найдешь - ни новой судьбы, ни друзей, ни бога.

    Когда наступает осень, плотней запахивай свой бушлат,
    Дуй в руки и жги листву, благо, ее хватает,
    А потечет слеза, так ветер в этом не виноват,
    Это щиплет глаза то, что с дымом в небо серое улетает.

    То улетает лето. И уже вращаются холодные жернова,
    Уже намолотый снег притаился в мешках до срока.
    Розы замерзли. И украдены все дрова.
    И собака напрасно лает. И птицей печали кричит сорока.

    Когда наступает осень, вряд ли стоит об этом петь,
    Ты здесь, увы, не при чем со своим заунывным пеньем.
    Все равно ведь снегу упасть, ступеням тихо скрипеть.
    И гореть в темноте огню. И трещать в тишине поленьям.

    _^_




    * * *

    Провинция справляет Рождество.
    Стоят в огнях наряженные елки,
    Собаки скачут, капает вода.
    На кухнях - суета и колдовство,
    В кладовках - нападение на полки,
    В ходу орехи, водка и еда.

    Хитрющий Вовка с нашего двора
    Готовится колядовать и втайне
    Подсчитывает будущий барыш.
    Катается на санках детвора,
    Девчонка падает в сугроб (как бы случайно),
    И снег прикрыл собою ржавость крыш.

    Столы с кутьей, сумбур и баловство,
    Колядничают, хоть не очень внятно.
    Провинция справляет Рождество.
    И пьет за Бога. И ему приятно.

    _^_




    * * *

    Я собираюсь умереть в субботу,
    В субботу ведь не ходят на работу,
    В субботу повсеместно выходной.
    И буду похоронен в понедельник,
    А до того, как истинный бездельник,
    Я поваляюсь, лежа вниз спиной.

    И будет мне дано два дня на сборы,
    Я буду тих, не стоит разговоров
    Мой дальний и неведомый мой путь.
    Я размешаюсь, растворюсь в нирване,
    Ну, может, звякну ложечкой в стакане,
    Когда решите обо мне всплакнуть,

    Да ну, не плачьте! Я ведь жил счастливо.
    Закат бесился, зацветали сливы,
    И женщины дарили мне духи,
    Я вишни ел, и я нырял с причала,
    И мать-река волной меня качала,
    И я оставил городу стихи!

    _^_



© Аркадий Суров, 2002-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.




Словесность