Пошатываясь после скачки в небесах, опираясь о стенки, все поднялись.
И едва гуськом сошли на зеленую землю, под сладковатый холодный ветерок, как и вторая лопоухая, подлиннее корпусом машина опустилась на расстоянии полусотни метров, пошумела, подрулила поближе. Кто же там?
Открылась дверца, остановили свое кружение длинные лопасти, и из зева вертолета, улыбаясь, вышел хозяин области Маланин. За его спиной маячил рослый парень в пятнистой форме десантника - видимо, охранник.
За два с половиной десятка лет, прошедших со времени перекрытия Зинтата, Владимир Александрович крепко раздался в теле, румянец на щеках стал еще более ярок - словно приклеены два красных листочка. Разве что огромные сверкающие очки скрадывают это цветение. И точно так же, как в ХХ веке, перед тем как сказать слово, Владимир Александрович поднимает палец и смотрит на него, привлекая внимание, выжидая паузу.
- Товарищи... я рад, что, наконец, поговорим без посторонних... - Он обнял Ищука и пожал руки Никонову, особенным взглядом заглядывая в глаза. - Знаменательная встреча... знаменательная встреча... как же, как же, помню.
- Вова!.. - вскликнула Татьяна Викторовна. - Какой большой стал... а худенький был! - Она его поцеловала. - Тростиночка!
- Здрасьте, - за руку поздоровалась с ним Галина Ивановна.
- А это кто? - умильно залепетал губернатор, подходя к юной даме, жене Ищука, - так разговаривают с малыми детьми. - Кто эта красоточка?.. Дай пальчик. - И Маланин, целуя кокетливо протянутый мизинец, вдруг сделал вид, что хочет его скушать...
Когда отсмеялись, Маланин сделал серьезный вид и принялся здороваться с остальными гостями. Он, конечно, всех помнил, тискал руки и заглядывал в глаза. Когда удивленно глянул на меня, Хрустов буркнул:
- Из музея истории Сибири, хороший человек.
- Очень, очень хорошо, - отвечал с чиновничьей улыбкой Владимир Александрович, не отрывая глаз от Бойцова. - Плохих не держим. Насколько мне известно, Алексей Петрович, вы теперь советник у премьер-министра.
- Так говорят, - отвечал скромно Бойцов. - Но в других сферах. Нефть, нефть.
Тем временем из губернаторского вертолета осторожно с лесенки ступил на цветочную поляну сутулый старик как бы в чужом, слишком просторном для него белесом костюме. Да кто же это?! Хрустов не сразу признал бывшего секретаря обкома КПСС Семикобылу. Он-то сюда зачем?!
И следом выпрыгнул, как заяц, смешной, сухопарый, чем-то похожий на Хрустова, только старее его на многие годы, темноликий Альберт Алексеевич Васильев.
- Альберт Алексеевич! - завопили Татьяна Викторовна, Никонов и Хрустов. - Вы?!
- Всех, всех обнимаю длинными руками, - забормотал Васильев, с улыбкой оглядываясь по сторонам и кивая. - Всех люблю. Валерий Ильич! - Он облапил Туровского. - Сергей? - Кажется, у зоркого прежде Васильева подсело зрение. - Никонов? Тоже стал большой "начальничек-крышка-чайничек"? Тебя скоро знаешь, как будут называть? "Бывший Васильев". И знаешь, почему? Бабки в Москве увидели Ельцина на улице: "Смотрите, бывший Путин идет!" А это Хрустов?! Лев, ты все такой же! Ты даже не лев, ты тигр! Бойцов?! Вернулся? Не остался в чужом капиталистическом раю? Рад, рад... - Обнимая Алексея Петровича, кивнул Ищуку. - Не было бы счастья, да несчастье помогло, так говорят?
- Ничего! - хохотнул Тарас Федорович. - Выползем из-под быка, как сказала корова.
- Я - Васильев, бывший начальник стройки.
- Да кто же вас не знает, Альберт Алексеевич! А я - Ищук Тарас Федорович, директор алюминиевого.
- Да кто же вас не знает?! - любезно отвечал, хмыкая, Васильев.
Семикобыла сумрачно смотрел издали на нынешних начальников. На сером отечном лице словно было написано: "Вот, когда я не у власти, уже никому не нужен." Опомнившись, первым к нему быстро подошел Туровский, обнял как отца родного:
- Милый Григорий Иванович!.. Как здоровье?
Потом к бывшему секретарю обкома со словами:
- Наш батя!.. - бросился Никонов.
Хрустов неловко поздоровался издали, Алексей Бойцов произнес громко, чтобы слышали все:
- Спасибо Григорию Ивановичу, что в свое время подержал мою кандидатуру. Я поработал в трех странах, наш опыт оказался востребован.
- Знаю, - прохрипел польщенный старик. И толкнул локтем молчавшего Маланина, который неизвестно чего ждал. - Думаю, сначала мы просто мирно рыбки поедим. Здесь когда-то ловились хорошие таймени.
- Можно и рыбки, - Маланин властно глянул на сторожей, которые переминались поодаль, ожидая указаний. Один из них подступил поближе. - Что у нас готового?
- Стерляжья уха, - отвечал мужичок в егерской одежде. - Малосольные хайрюзки. Грибы, брусника. Уже нынешняя поспела.
- Господа! - удовлетворенно кивнув, скомандовал Маланин. - Пройдемте в дом для гостей. Там для всех найдутся комнаты. Через полчаса сбор в круглом зале.
Хрустов переменился в лице, изумленно озирался. В теплеющем к полдню воздухе сновали осы и тяжело гудели шмели, летела, лениво потягиваясь, как царевна после сна, паутина. В кедровнике куковала кукушка и время от времени был слышен вялый мальчишеский посвист иволг на красных от солнца макушках сосен.
"Надо же! - подумал я, тоже озираясь. - И дача тут, такая роскошная, вдали от городов и деревень. Кто-то же охраняет до сих пор, кто-то платит? Не сожгли, не разворовали. Хотя сюда забраться можно только на вертолете..."
Словно услышав мои мысли (а может быть, подобные мысли одолевали и других гостей), Маланин громко возвестил:
- За это место в Саянах спасибо Григорию Иванычу... его трудами... его стараниями... Воздух целебный, вода исключительная... но сразу скажу - содержим не на бюджетные деньги! Оплачивают коммерческие структуры!
Поскольку я зашел в дом последним, комната мне досталась в конце коридора, возле туалета.
"Ладно, - усмехнулся я. - Кто я такой?.. Спасибо и за это."
Скинув ботинки, лег на заправленной широкой деревянной кровати с маленькими львиными харями (вот еще юмор судьбы!) на загнутых концах спинок (наверное, из Египта или Эмиратов) и закрыл глаза. После вертолета в голове шумело. Какая странная встреча - как в сне.
Я плохо помнил Семикобылу, видел на митинге, лучше запомнил Васильева, часто повторял в компаниях после резкого словца его остроту: "Извините за неточное выражение".
В дверь постучали. Я соскочил с койки. Наверное, кто-нибудь из моих героев.
- Заходите!
Но это, к моему удивлению, оказалась Галина Ивановна. Она с великим смущением, почему-то оглядываясь, проскользнула в комнату и прикрыла за собой дверь. И как маленькая девочка, поморгала мне своими фиалками. Руки старалась привычно держать за спиной.
- Родион, извините меня... я с просьбой. - И шепотом объяснила. - Родион...я вас умоляю... проследите, чтобы Лёвка не пил ни грамма... у него же сердце... да и может завестись, наговорит лишнего...
Она за этим зашла!
- Хорошо, - кивнул я. - Конечно, Галина Ивановна.
- Он сказал, что сядет отдельно от меня, что я его все время одергиваю...
- Не беспокойтесь, Галина Ивановна. Я сяду рядом с ним.
- Спасибо. - Она не уходила. Еще более смутилась, покраснела. - Он добрый. И меня любит. Вот, хотите?.. я сохранила три листочка... вы их не видели... я из печки вынула... - И жена Хрустова протянула мне листки бумаги, обгорелые с краев, в желтой и черной кайме. - Только здесь почитайте... а то рассердится.
- Так вы сядьте, пожалуйста. - Я предложил ей стул и, отойдя к окну (у меня плохое зрение, почему и ношу очки), с огромным интересом, конечно, принялся читать.
"...этой девушке, которая приехала за тысячи километров к почти незнакомому парню.
Наверное, кто-то из вас, уважаемые марсиане, усмехнется: "Так не бывает..." А я отвечу: "Как не бывает?.. Всяко бывает. И еще не то бывает. Ой-ой-ой, что еще бывает!.." Но оставлю все тонны чернил для других авторов - пусть они опишут иные судьбы, девушек менее доверчивых, а может быть, и более красивых, чем Таня, если таковые найдутся. У меня же в авторучке осталось ровно столько красных чернил, чтобы рассказать о ней...
Кто-то из вас удивится: "Неужели девушка не задумалась, когда к ней в далеком городке, среди ночи, постучался неведомый посланец? Неужели не подумала о том, что вдруг эти слова: "Тоскую, без тебя не могу!.." могут оказаться всего лишь пустыми словами краснобая, а если не пустыми, так рожденными из недоброго желания уязвить далеких людей, пребывающих в тепле? А может быть, эти слова были рождены странной мыслью одинокого человека испытать судьбу, но никак не из-за того, что парень помнил именно ее, Таню, которую видел-то раза два, да и то давным-давно?
Да, Танечка смотрела во все глаза на мешковатого, скуластого Бойцова, на его пышную песцовую заиндевелую шапку. От него пахло угольным дымом железной дороги, от него пахло дальними странствиями. И если уж посланец с ударной стройки, Алексей, был такой приятный парень, то каков же сам Хрустов?! (Приписка красным фломастером: Он хорош, хорош! Да вот беда: глуп, как осел! - Л.Х.)
И приехала Танечка на далекую стройку, и первые недели ничего не писала своим - не умела лгать. Все ждала - будут светлые и веселые новости, какими можно будет обрадовать, успокоить маму... да и сестренка осталась, завидуя...
И о чем, наконец, поведала? Написала, что живет среди сопок, заросших березой и пихтой, в маленьком поселке со названием Вира. (Это взято из командных слов стропальщиков: "Вира!" - означает "Вверх!", "Майна!" - "Вниз!"). Здесь всего четыре двухэтажных каменных дома, остальное - бараки. Темнеет часа в четыре, потому что над головой горы, бетонная плотина, круглые сутки не выключается электрический свет. Таня писала, что второй месяц перед плотиной поднимается вода, и, говорят, никто не знает, почему. Белое поле льда с синими царапинками - следами людей и собак - треснуло вдоль и поперек, и бугром вскинулось, вдоль берегов забегали черные парящие полыньи, вороны с гомоном носятся над оживающей по-недоброму рекой. Ходят слухи: если раньше срока вода перельется - может заморозить всю стройку. Но до поселка не дохлестнет, он все-таки на берегу, да и морозы крепкие, тут же заморозит воду - получится вроде огромной ледяной горки...
Таня написала письмо - и порвала, еще напугает мать, и заново написала, что все хорошо, она в бригаде плотников-бетонщиков... что Лёва болен, лежит в больнице... порвала письмо и снова написала, что она в бригаде, что очень много работы, совершенно нет времени с Лёвушкой поговорить по душам... порвала и снова написала, уже роняя на руку слезы, жгучие, как кислота, что живет в общежитии, в Лёве разочаровалась (Приписка сбоку черными чернилами: Давно бы пора! - Л.Х.), что в нее влюблены штук пять парней, в том числе Бойцов (который маме понравился) - и отправила!
И вот пришел ответ (еще до приезда Веры). Таня после работы сидела спиной к батарее отопления, надев на ноги две пары шерстяных носок, и разбирала мамины торопливые каракули. Мать сообщала, что приезжал из деревни деденька в больницу, совсем плох. Таня очень любила деденьку, маленького, щуплого, со свистящим дыханием, белая борода до колен. Когда Танечка еще в деревне жила, в первый класс ходила, такая смешная история вышла. Ручьи бежали, солнце копилось в окнах. Танечка собрала портфель и вышла во двор, и вдруг ей, серьезной девочке, примерной ученице, расхотелось идти в школу. Hy, совсем, совсем расхотелось! Ей бы в таком случае на улицу убежать, где-нибудь в теплом переулке постоять или в огороде на черных досках посидеть, от которых пар идет, погреться, так нет. Танечка вернулась с крыльца в сени, темно было в сенях, возле бочки с водой в углу стояла старая пустая этажерка для книг. Танечка забралась под нижнюю полку, села на корточки, руками колени обняла, голову на колени положили - полка давит на макушку. И сидит Танечка, а платьишко задралось, и белые трусики издали видно в сумерках. Шел деденька во двор - не заметил, а возвращался - видит, что-то белое под этажеркой, вроде белая чужая кошка. Протянул руку - Танечка взвизгнула и выскочила... "Ты почему не в школе?" - удивился деденька. "Не хочу", - призналась Таня. И подумав, что не так говорит, стала жаловаться, что у нее в животе болит! Деденька погладил бороду, он был очень добрый, сказал: "Ну, ладноть... поди, погуляй на солнышке..." Танечка выскочила на улицу, теперь она человек свободный - взрослые отпустили! Побежала вдоль ручья, из бумаги кораблик сложила, постояла на сырой проталинке, где земля с желтой травой чвакает под каблуком, подышала ледяным сладким воздухом, текущим с лугов. А тут бабушка из церкви идет, углядела Танечку, длинным пальцем поймала: "Ты че не в школе-то?" Танечка захныкала, она честная девочка, не сказала, что живот болит, а сказала: "Деденька говорит, у меня живот болит..." Бабушка от смеха сгорбилась, оглянулась, перекрестила Танюшку и повела гречневой кашей кормить - больно уж худая растет!.. А про дедушку Таня еще запомнила, как однажды на праздник он плясать захотел, а уже сил нет, старый. Посадили его на лавку, красные хромовые сапожки натянули с загнутыми носами, подняли деденьку, на ноги поставили, справа и слева табуретки утвердили, оперся он руками об них и стал потихоньку чечетку выстукивать. Бородой трясет, смеется и плачет, а вокруг все тоже смеются и плачут... "Бедный деденька, неужто помрет?"
Прочитала письмо Таня, расплакалась - в комнате никого больше не было, девушки разбежались, кто куда. Таня сочинила ответ, что всех любит, всех помнит, тоскует, но бросить ударную комсомольскую стройку никак не может, ее Лёва не так поймет, оделась и пошла на улицу - бросить в ящик. "Ах, почему я здесь? Я бы там деденьке помогла."
Шла одинокая, молоденькая, несчастная, в желтой шубе, на которой уже пятно посадила неизвестно где, ноги гудят - постой-ка день на жидком бетоне, руки ноют - устали от железных вибраторов, морозные Саяны обдувают до боли белки глаз. В кино пойти? Одной? С Бойцовым? В библиотеку? Как-то стыдно... Изменила она книгам.
Бросила письмо в ящик и подумала: "Может, Хрустову написать? А что я ему напишу? Ему я безразлична. Он меня и не помнил, он, балуясь, вызвал сюда." Таня брела, подняв воротник шубы, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из парней. Стоит встретиться глазами, как сразу вопросы: "Вас как зовут? Вы из УОСа?.. Вы не цыганка?"
Таня купила билет в кино и, надув щеку, стараясь быть безобразной, прошла в зал. Она горбилась, она кашляла, она сморкалась, она так старалась - была сама себе противна. "Только так теперь. Хватит."
Показывали кинофильм о любви. Когда на экране целовались, Таня опускала глаза и видела, что перед ней парочка тоже целуется. И еще хихикают, бессовестные! "А может, Лёвушка любит меня? - с надеждой думала Таня, и у нее сладко немело в груди. - Вдруг любит? Вот и старается со мной не разговаривать, избегает. (Вписано красным фломастером: КОНЕЧНО ЖЕ! ЭТО НАДО СИНИЦЫ ВИДЕЛИ, СЕРДИТО ОСЫПАЯ МЕНЯ СВОИМИ СЕРЕБРИСТЫМИ... - Л.Х.) Когда в котловане встречаемся - отворачивается. Может быть, смущается, мучается из-за своего хвастовства? Но почему, почему прямо не скажет. Или я зря надеюсь? Зря пытаюсь понять наоборот?! А всё просто: отводит глаза - значит, равнодушна... старается навстречу не..."
Здесь запись на третьей страничке обрывалась. Я поднял глаза на Галина Ивановну.
Она сидела, как девчонка, неотрывно глядя на меня, безумно волнуясь. На щеках проступили крохотные клубнички - возраст... искривленные пальчики сплелись...
- Правда ведь, он психолог? И он уже тогда любил меня?
- Конечно, конечно!.. - воскликнул я, отдавая ей бумаги. - Как это хорошо, чтобы сохранили эту запись.
И уже от дверей она напомнила мне со стеснительной улыбкой:
- Так вы обещаете?..
- Да, Галина Ивановна... да.
- Он такой ранимый... - И жена Льва Николаевича, выглянув, как заговорщица, в коридор, кивнула на прощание и ушла.
Я снова лег на койку. Господи, как быстро время идет! Как быстро меняет людей! И все равно, всё доброе, святое в них остается... Толстой записал в дневнике такие, кажется, слова: "Зря думают, глядя на меня, что я суровый эдакий, со страшной бородой старик. Они не знают, что я все тот же мальчишка..."
36.
Кажется, я задремал. Но вот по коридору уже прошел-протопал один из егерей, окликая приезжих:
- Владимир Александрович приглашает вниз.
Когда мы все спустились в зал на первом этаже, круглый стол был накрыт для роскошного (я давно не видел таких яств) обеда: здесь как бы на лапках стояли три глухаря, запеченных, но с оставленными, словно живыми головами, возлежал на огромном блюде располосованный вдоль и поперек с розовым нутром таймень, тараща белесые глаза, а в розетках икра, да не красная, а черная!.. Ну, и сыр, и киндза, и петрушка, и укроп, и какие-то соусы - кажется, кизиловый и гранатовый, и много всего прочего. А тут еще егеря внесли и поставили перед гостями тарелки с дымящейся ухой, прозрачной, густой, с желтыми стерляжьими стружками.
Егеря налили в рюмки женщинам шампанское, мужчинам - коньяк "Черный аист" и ушли. Охранник в пятнистой форме встал в дверях.
Маланин посмотрел на палец и начал:
- Господа! Позвольте поднять первый тост за красоту, которая спасет мир... а именно - за наших прелестных дам. Без этого нельзя начинать никакое совещание, ведь так? Ульяна... Татьяна... Галина... за вас!
- И кушайте, кушайте, кушайте!
В спрятанных колонках зала тихо заиграли скрипки, ну точно как в хорошем современном ресторане, - что-то из Вивальди.
- Пара анекдотов, пока кушаем, - работая то ложкой, то вилкой продолжал губернатор. - Я вижу, вы ружья привезли. Это хорошо. Я тоже люблю в осенний день побродить по тайге с ружьишком. На охоту? Нет, по грибы. Увидишь грибников, подойдешь и просто так скажешь: "Ух ты, сколько грибов насобирали!" И они отдают. Шутка. А вот еще. Ульяна, вы не бойтесь, икра настоящая... Еще по рюмочке, господа? Второй тост за них же, наших милых.
Я видел, как удивленно смотрят на Маланина Никонов и Бойцов. Конечно, сильно изменился бывший комсорг. Стал уверенным, если не сказать большего.
- Кушайте-кушайте! А я вас развлеку. Посетитель в ресторане - официанту: "Официант, если это чай, дайте сахару. Если это суп, дайте соли!"
Никто не смеялся, только женщины улыбались, внимательно разглядывая губернатора.
- Итак, третий тост? За кого? Все угадали! Спасибо. И вот еще анекдот... тоже насчет соли. Дед поймал золотую рыбку. Она говорит: я выполню три твоих желания. Дед обрадовался: во-первых, мне жену помоложе... во-вторых, пива побольше... а в третьих... Золотая рыбка говорит с печалью: да уж догадываюсь! И стала обсыпать свое тело солью...
Охранник в дверях хмыкнул.
- Ну, а четвертый тост... моя жена сочинила.. Григорию Ивановичу нравится... Григорий Иванович, на правах старейшины скажи, я думаю, женщины нас поймут и поддержат.
Расслабленно молчавший Семикобыла услышал, тяжело поднялся над столом и, зажав рюмку в слегка дрожащей, когда-то мощной руке, сипло объявил:
- Во года, во все века четвертый тост за мужика.
- Вот это правильно! - воскликнула Татьяна Викторовна. - Мы без вас куда? Мы без вас кто? Верно, Галка?
Галина Ивановна скромно кушала, иной раз поглядывая на своего благоверного, - тот сидел, привычно нахохлясь, словно мерз. Он ничего не ел. И ничего не пил. Только, когда Татьяна Викторовна тихо тыкала ему в бок, машинально поднимал рюмку и подносил к губам.
Надо сказать, и мы все, гости, не особенно нажимали на коньяк. Все же понимали: предстоит серьезный разговор с хозяином области. Тем более, если он так себя ведет, - не давая другим слова сказать.
Когда подали желающим кофе, Владимир Александрович поднялся и, глянув на палец, сказал:
- Итак, господа... - И сделал долгую паузу.
И мы услышали вдали, как на поляне, стрекот двигателей.
- Свой вертолет я сейчас отправляю домой с заданием - обещал прилететь полномочный представитель президента, да-да... не очень верю, он очень занятый человек, но вдруг... А второй экипаж, как распорядился Тарас Федорович, уйдет в Виру, будет ждать наших распоряжений. Он же увезет наших прелестных женщин. Зачем им засорять свои нежные ушки мужскими разговорами, ведь так?
Мы все, прибывшие из Виры, ошеломленно молчали. По-моему, был удивлен и Васильев. Что он себе позволяет, этот Маланин?
- Володя, ты чё, блин? - простецки обратился к губернатору Никонов. - Пусть бабы подышат... цветы пособирают...
- Господа, я вас прошу, разговор предстоит очень серьезный, ведь так? Вертолеты будут ждать наших распоряжений. У меня с собой спутниковый телефон. Здесь держать технику без надобности нет смысла. К тому же если гроза. А нам-то она ничто, так?..
Я про себя отметил, что Маланин приобрел новую привычку - завершать фразу как бы доверительным вопросом "так?". Наверное, подобрал у какого-нибудь нового большого начальства.
- И вообще, господа, - вдруг особо задушевным голосом заговорил Маланин, - оглядывая нас, - я полагаю, пока мы не договоримся о совместных действиях, мы отсюда не улетим? Или если вы возражаете, давайте прямо сейчас домой - и начнем большую войну.
Ищук, изображая из себя объективного посредника, раскинул руки, выгнув ладони, - так делает судья на боксерском ринге.
- Зачем войну, Владимир Александрович? Войны не надо.
Никонов усмехнулся, пропел:
- Мы за мир и песню эту пронесем, друзья по свету... Встанем, как один, скажем: не дадим.
Губернатор недоуменно нахмурился, кивнул.
- Юристов на первый раз мы не взяли с собой, да мы сами давно стали юристами. Лишние уши - зачем? Итак?.. - он, как актер, широко улыбнулся женщинам. - Не обижаетесь, прелестницы? Вас дома ждут подарки от губернатора... и не какие-нибудь коробки конфет... моя жена собирала...
После этих слов всем ничего не оставалось, как растерянно выйти из-за стола.
37.
После того, как обе крылатые машины поднялись и улетели в северном направлении, мы, мужчины остались одни. Кстати сказать, я побаивался, что и меня Маланин попросит убраться с глаз долой, но, видимо, у него были свои виды на сотрудника музея Сибири - когда мы шли обратно с вертолетной площадки в отель, он приобнял меня за плечи.
Когда снова собрались в зале, стол уже был чист, на нем стояли лишь бутылки минеральной воды и фужеры.
Сели. Чувствовали себя неловко. Хрустов, кусая белесые сухие губы, кажется, готов был взорваться. Как можно вот так, в наглую, отправить женщин?! Угостили обедом, словно собачек, и с глаз долой! Туровский сумрачно прятал глаза, подняв губы к плоскому носу. Бойцов, наоборот, с холодным любопытством уставился на губернатора. А Никонов курил, закинув поседелую, но еще с пышными волосами голову, - он был невозмутим, он как бы от скуки разглядывал плафоны на потолке.
Все молчали. " И что теперь, - подумал я. - Прямо вот здесь будут делить права на ГЭС?"
Маланин снял тяжелые очки и, помахав ими перед собой, засмеялся.
- Не обижайтесь. Женщины даже любят, когда с ними вот так, жестко. Я читал.
- Случайно не книгу Мазоха? - спросил с тяжелой улыбкой Бойцов.
- Кого? Не важно. Когда закончим обсуждение ситуации и придем к решению, можем их опять привезти обратно. Все в наших руках..
- И что, голосовать будете? - хмыкнул Бойцов.
- То есть? - недоуменно воззрился на него Маланин и надел очки. - Алексей Петрович, я вас не понял.
- Да у нашего народа в древности был обычай, - продолжал странно улыбаться темноликий гость. - Наши предки, если обсуждали очень серьезный вопрос, голосовали дважды. Сначала до того, как выпьют вина. А потом - когда уже выпьют. Решение считалось принятым, если только оба результата совпадали.
Но его двусмысленная шутка мало кого развеселила. Все словно ожидали: что же это такое готовит Маланин, что за театр решил устроить? И почему, как носорог, уверен в себе?
- Начинать, конечно, мне, - снова пошел в наступление Владимир Александрович, поднимаясь над столом и деловито глядя на палец. - На правах хозяина территории, так сказать. Из наших гостей Альберт Алексеевич знает всё относительно ситуации вокруг ГЭС. Алексей Петрович, может быть, не в курсе нюансов... да и Сергей Васильевич давненько не был в наших краях... Конечно, и точка зрения бывшего строителя Хрустова небезинтересна. Итак, я - лишь голые факты. Если что недостаточно точно сформулирую, Григорий Иванович поправит.
Губернатор перекинул взгляд в сторону двери - охранник в пятнистом тут же удалился, закрыв ее за собой.
- Итак, в девяносто втором году вышли известные указы Ельцина о приватизации, - начал губернатор Сараканской области. - В девяносто третьем наша ГЭС, которую, кстати, я тоже строил, перешла со всем имуществом во владение РАО ЕЭС, так? Москва забрала всё, кроме, понятно, объектов социального назначения. Вся социалка была брошена на содержание муниципалитета. Я с Валевахой говорил, не далее, как сегодня, - он в обиде на Чубайса. Дальше. Заметим, что акционирование ГЭС происходило в год, когда на территории Саразии не было разграничения госсобственности. Тогда объекты ТЭК могли быть собственностью как государства, так субъекта Федерации. Григорий Иваныч, который был тогда у "руля", может подтвердить, так?
Семикобыла, утирая мокрый лоб платком, кивнул. Видимо, старик еще не отошел от полетной тряски. Васильев выглядел лучше - лицо было, как каменное, с трещинкой неистребимой усмешки.
- Далее, господа. В результате передача станции Москве была проведена без учета интересов территории. И к тому же, как заметили юристы, не было соответствующего решения правительства. Все делалось нахрапом.
- Минуту, - сморщившись, продундел в нос Туровский. - Владимир Александрович! Я могу кое-что уточнить объективно, так как, надеюсь, вы помните, в те самые дни, поссорившись с новой дирекцией, я уехал из этих мест.
- Да-да, конечно, - согласился Маланин, не ожидая, впрочем, от Валерия Ильича поддержки.
- Тогдашний зампред мингосимущества Мостовой утвердил право вашего "Сар-энерго" покупать здесь электроэнергию по отпускным ценам ГЭС. То есть, Саразия покупала ее очень дешево, почти даром. Мы же отдаем на оптовый рынок киловатт-час за 3 и две десятых копейки. Смешно!
- Но, в первых, - остановив взглядом Маланина, зашевелился старик Семикобыла. - Что я хотел сказать?.. Да. Энергию нам давали ровно столько, сколько нужно для внутреннего потребления.
- А вам тоже хотелось торговать? - как бы невинно осведомился Никонов. - Понятно, ведь вы тоже строили ГЭС.
- Именно! - обрадовался поддержке (или кажущейся поддержке) Маланин. И посмотрев секунды две на палец, пояснил. - Дело даже не в этом. Это как хлороформ - что давали по дешевке. До поры до времени. Потому что нынче уже заявлено: льгот больше не будет. Почему?! Красноярск и Иркутск добились такой приватизации своих ГЭС, что учли интересы своих регионов, тариф очень низкий. А мы, если нам начнут давать энергию с нового года как всем прочим, будем платить... два с лишним рубля! "Спасибо"! Альберт Алексеевич, для того ли мы строили?! Вот я и подал в суд на нашу родную, дорогую ГЭС!
Васильев, невозмутимо глядя перед собой, молчал. О чем он думал? Чью сторону примет?
Хрустов, как мне кажется, толком не слушал этот разговор, шкрябал пальцами бородку и растерянно бегал глазами. Мы с ним переглянулись и, я надеюсь, похоже думали. О чем вы, господа начальники?! Я, например, пролетев над разбухшим морем, ощущал со страхом, почти физиологическим, как ощущают прилив собственной крови к голове, - медленный и неуклонный подъем воды к макушке плотины. Неужели они этого не чувствуют?!
Может быть, им бы стоило сейчас обзванивать другие, расположенные вниз по течению, ГЭС? Если начнется неуправляемый гибельный паводок, чтобы подстраховали друг друга. А может быть, прямо сейчас бы начали стравливать воду. Но даже мне было известно: это не делалось, потому что и без того уровень воды нынешним летом в Зинтате высок и сотни поселков на берегах подтоплены, а с открытием створов могут быть просто снесены.
А начальники между тем продолжали препираться:
- Если ваш Чубайс поднимет для нас тарифы...
- Тарифы поднимает не Чубайс, а правительство!.. - цедил в ответ Маланину Туровский.
- Не имеет значение! Одна шайка-лейка! Если они поднимут, они сокрушат нашу область, сокрушат бюджеты заводов и городов.
- Но, кстати, именно Чубайс предложил недавно сохранить для Сараканской области льготный режим еще на два года.
- Кто этому поверит?! Это лишь для того, чтобы я забрал иск из суда! А он бы засветился, как благодетель!
- Чубайса можете обвинить в чем угодно, но только не в том, что он не держит слово, - бросил Валерий Ильич. И кажется, опрометчиво сделал.
- Да?! И где машина "Волга" на каждый ваучер любому гражданину России?! - победоносно сверкнул очками Маланин и налил себе воды в буфер. - Я ему написал письмо: дайте гарантию хотя бы лет на десять! Мы же должны планировать, нормально жить. Он не ответил! Так что мой иск остается в действии.
Васильев, наконец, разомкнул сухие уста, которые в прежние годы казалось все время таящими усмешку, а нынче, как мне показалось, они скрывают разве что страдание.
- Вы хотите отменить приватизацию, Володя?
- Мы хотим отменить ее в той форме, как она была проведена! "О применении последствий недействительности ничтожной сделки по приватизации ГЭС". Наши аргументы, Альберт Алексеевич. Еще в девяносто третьем году Конституционный суд России признал неконституционным пункт указа Ельцина о внесении гидростанций, находящихся на территории сибирских регионов, в уставный капитал РАО. Во вторых. Как я уже говорил, согласно действовавшей тогда Конституции имущество ГЭС могло находиться и в федеральной собственности, и в нашей. Во время приватизации это не было в документах уточнено и учтено. И вопрос о праве собственности на имущество самой ГЭС также не был решен. Просто отдали РАО - и всё! Мы требуем от ГЭС, чтобы она вернула имущественный комплекс в федеральную собственность. А РАО ЕЭС должна вернуть акции ГЭС в госсобственность, это восемьдесят процентов.
Туровский, театрально опустив веки, с кислой миной слушал слова бывшего комсомольского секретаря УОС, парня не самого умного и даже трусоватого.
А у меня в памяти мелькнули стихи Пушкина: "Как изменилася Татьяна, как быстро в роль свою вошла."
- Начальник прессслужбы РАО ЕЭС недавно ответил вам, - проскрипел Валерий Ильич. - "Иск является необоснованным". Торговля по поводу тарифов неуместна. Рынок ест рынок.
- Вот! - показал на директора ГЭС выгнутой ладонью, как Ленин, Маланин. - Весь ответ!
- Нет, не весь. - Туровский все поглядывал на Никонова и Бойцова, но те молчали. Ищук же и вовсе сидел, отстранясь и играя пальчиками по краю стола, как на пианино. - Если вы требуете национализации, вы должны доказать, что были нарушены интересы Российской Федерации, а не интересы Сараканской области.
- Значит, Федерация - сама по себе, а наша область - сама по себе?! Федерация - это Москва, ее вожди. Я понимаю, если мы выиграем, многие в Сибири, и не только в Сибири, воспрянут, начнут судиться с олигархами и прочими волками, чтобы вернуть несправедливо отнятое.
- Вы выиграете шиш у шарика, - жестко ответил Туровский.
"Ишь ты, каким может быть Валера!" - удивился я. Где вчерашняя усталость, унылость? Я уж не говорю про его желание всё бросить и уехать, о чем он мне говорил недавно ночью в бараке. Может, что-то случилось, чего я не знаю? Почему откровенно ухмыляется Никонов?"
Васильев негромким голосом остановил спорящих.
- Но, дорогие ребята, если начнется пересмотр приватизации, это же гандикап, говоря по шахматному. Нет, я не про кровь... а про то, что инверсторам, в том числе и вам, уважаемый Владимир Александрович, вашему региону, придется компенсировать разницу за последнее десятилетие между вашим местным, льготным тарифом и средним энерготарифом по стране. А это безумные деньги. Область ляжет ниже пола.
За столом в очередной раз наступило молчание. Слышно было, как за окном тенькают синицы, как вдали, кажется, покряхтывает гром, но туч не было видно. Тем не менее, небо оставалось сумеречным и, не смотря на это, поражало огромной светосилой. Даже здесь, в доме, было больно глазам. Наверное, из-за того, что в Саянах чистейший воздух. Мне вдруг захотелось лечь где попало и уснуть.
Наверное, такую же усталость почувствовали и другие за столом.
- Ладно, товарищи, - посмотрев на палец, вздохнул Маланин. Видимо, тоже вдруг утомился (вместо современного "господа" брякнул родное "товарищи"), да и подумать надо о дальнейших действиях. - Немного отдохнем.
Может быть, решил переговорить по одиночке с каждым из гостей. Партия прежде так одолевала "сомневающихся".
Маланин выпил воды и поднялся.
Договорились собраться за ужином.
37.
Я стоял у окна и смотрел на зеленую лужайку возле дома. Надо же - в августе - белые шары одуванчиков! Внизу, на материке, они давно уже облетели...
В кустах повыше что-то белеет... и гадать не надо - снег! А по распадку рассыпаны ослепительно синие ирисы. Здесь, как в Альпах, смешаны времена года. Если пойти еще дальше по склону, в гору, к гольцам, то можно зайти и в зиму, если не в весну. Небось, от сильного жара с небес только что расцвел багульник со своими шелковыми, нежнорозовыми флажочками, а ведь вирские бабули, небось, в мае торговали им на базаре....
Закурить бы, да нет сигарет, да и не стоит. Время от времени теснит сердце... и левая рука словно бы зябнет...
В дверь постучались.
- Да-да? Сережа? Леша?
- Это я, Владимир, - был неожиданный ответ. На пороге стоял высокий, громоздкий губернатор, снял тяжелые очки с переносицы. - Я ведь тебя тоже помню, Родион. Ты фотографировал меня и Валеру на фоне красного знамени, которое нам привезли из ЦК комсомола. Для всех наших я остался Володя, Владимир. - Маланин медленно прошел в комнату и встал, занимая почти все пространство между койкой и шкафом для одежды.
- Садитесь... - наконец, побормотал я. Чем я-то могу быть ему полезен?
Губернатор Саразии опустился на стул, раскинув колени, поиграл ими, как гармонист мехами, - ему было жарко. Да еще, видимо, не отошел от разговора за круглым столом.
- Может, Лёвку позовем? Зайди к нему, пригласи.
"Ага, вот в чем дело... самому зайти и пригласить неловко... Как бы придется снизойти. Тем более, что неизвестно, что ему ответит прямой человек Хрустов".
- Нет, я могу и сам... - слегка покраснел Маланин, делая вид, что сейчас поднимется и пойдет... но не встал, только вынул платок из кармана, отер лоб. - Устал. Я с утра уже произвел облет берегов... вода нарастает... МЧС требует отселять села, предприятия... легко сказать! А где взять технику, денег?! Мой предшественник оставил мне нищую область, веришь? Одна радость - ГЭС, да и та начинает зубы показывать...
Слушая его, я уставился против воли на его два выступающих спереди зуба, как у зайца, на его улыбку, и подумал: он, конечно, поступил психологически точно, отправив женщин домой. Не важно в чем, но мы все ему уже уступили. И теперь он, как бульдог, цапнувший за штаны, не отцепится, а будет сантиметр за сантиметром всасывать нашего брата...
- Сейчас, - кивнул я и вышел искать Хрустова. Надо поделиться со Львом Николаевичем своими мыслями. Есть у меня одна идея.
Я помнил - при заселении Хрустовы зашли в соседнюю комнату. Я толкнул дверь - Лев Николаевич словно ждал кого-то, стоял у окна лицом ко входу.
- Ты?.. - он удивился и посветлел лицом. Видимо, боялся, что заявится кто-то из неприятных людей..
- Ко мне Маланин забрел, сказал: "Это я, Вова." Просит тебя зайти.
Хрустов зло хмыкнул, подумал, глядя в пол, и кивнул.
Когда мы с ним прошли в мою комнату, губернатор стоял.
- Лёвочка, - начал он, - друг мой. Ты помнишь, ты с девчонкой спал в квартире для гостей, я тебя не заложил... и когда ты пьяный ругал советскую власть, я не написал никуда, хотя был обязан... и неизвестно, как бы твоя жизнь сложилась...
- Лучше бы написал, - брезгливо дернул щекой Хрустов.
- Брось, не хорохорься... Один начальник, например, предлагал тебя сдать в психушку... сказать, кто?
- Дело прошлое.
- Боишься? Как хочешь. Теперь к делу. Я знаю, я всё знаю, ты не согласен с приватизацией ГЭС. И я не согласен. Ты на стороне рабочих, строителей. И я на их стороне, потому что они граждане моей области. Они меня избирали. Вот я и прошу тебя на нашем вечернем заседании выступить. Ты, может быть, сам недооцениваешь себя. В этой компании твое слово может очень много значить. Васильев, прости, не знаю ваших прежних отношений, очень высокого о тебе мнения. Пока летели, все расспрашивал. Скажи два слова за обойденный народ, когда продолжим разговор. - Маланин отчески улыбнулся белыми, неестественно красивыми зубами. - Если по каким-то причинам я тебе не нравлюсь, если в юности был, может быть, менее принципиальным, чем ты... это же не должно влиять на борьбу за справедливость, так? Мы не можем жить по принципу: нравится - не нравится, согласись? "Если не мой друг, ни за что не поддержу, даже если он прав."
- Нет, конечно, - хмуро ответил Хрустов. - Ладно.
- Я рад, - схватил его за руки Маланин. - Я ведь могу тебя назначить здесь своим советником. Официально. Чтобы ты не бедствовал.
Хрустов страшно смутился, замотал головой.
- Нет... я нормально живу...
- Я ведь не в шкурном смысле, - Маланин пригнулся, заглянул в глаза Льву Николаевичу. - Главное, чтобы ты с еще большей уверенностью защищал наши позиции. Ведь что сделал Утконос? Всё подгреб под себя. И тут уж не важно, родня вы с ним или нет. Для тебя же правда превыше всего? Согласен, что неправильно поступили все эти чубайсята, ведь так?
- Но постой... я не об этом! - заволновался хрупкий Хрустов. Он что-то хотел сказать, но потерял мысль. Маланин давил на него правильными в общем словами. - Как же сегодня-то быть, спасать?..
- А-а, ты по это?! Обойдется, не в первый раз!.. -И губернатор, кивнув в знак ободрения мне, неспешно выплыл из комнаты.
Хрустов оторопело смотрел ему вослед.
- Надо с Сережей переговорить. И с Алексеем.
- Я думаю, Маланин пошел как раз к ним, - сказал я. - А у меня, Лёва, такая идея. Вот он обходит всех... надо нам ему поулыбаться, а самим сойтись и сочинить общее заявление. А потом зачитать ему.
- А что там написать? Мол, не дадим ради ваших политических амбиций хапать федеральную собственность? А чем лучше, когда половина акций у частных лиц, а рабочие брошены?
- Я не знаю. Просто чувствую, нужно сделать ответный мощный психологический удар. И тогда можно будет с ним говорить как бы на равных.
- Ты не дурак, - уныло согласился Хрустов. - А я в эти дни никак не могу сосредоточиться. - Он не договаривал, но я понимал: свадьба... родство с Туровским... а тут еще избили сына, обидели юную жену...
Лев Николаевич кивнул мне, и мы вышли в коридор.
38.
Мы нашли их по голосам. Они оказались в комнате напротив - то ли Алексей Петрович зашел к Сергею Васильевичу, то ли наоборот. Они шепотом кричали друг на друга. Увидев, что явился Хрустов (я же для них был как прозрачная и не особенно мешающая тень), Никонов яростно махнул рукой:
- Закрой с этой стороны! И стой тут!
И продолжал, взяв за плечи Бойцова, низкорослого, крепкого, на вид полусонного, с нависшими веками:
- Ты в этих прекрасных странах забыл про Россию... какая она... Страна привыкла к халяве! И хоть какую демократию объявляй, мы с неба ждем бесплатного золотого дождя! Но желательно - именно над нашей деревней или хотя бы над нашим районом! Вот у нас, на Дальнем востоке, леса горели... рядом с моей ГЭС, кстати. Я приехал в Болтаевку, говорю: тушить надо, вот-вот Каргино загорится, это в полусотне кэмэ, там ваши братья-строители, будут автобусы, приглашаю всех, кто смел, завтра в девять утра. И что ты думаешь - пришло трое, да и к тому же главный вопрос: сколько заплатят? Когда Каргино сгорело, губернатор выделил деньги на восстановление сотни домов. И тут же сама Болтаевка запылала... скорее всего сами и подпалили... пусть нам тоже канадские домики ставят!
Бойцов хмуро, как-то даже отстранясь, смотрел на Никонова. Движением плеч скинул себя руки Сергея Васильевича.
- Ты зачем мне это говоришь? Я что, там телевидение не слушал, газет не читал? Да и здесь уже второй год!
- Так за кого ты? Тут три варианта... губернатор, Ищук и я.
- А ты-то тут с какого припеку?
- Не догадываешься? Я у Валеры бумажки уже купил. Он вообще хочет отойти в сторону. В лучше случае, числиться, как английская королева. Я и у коллектива подберу по мелочи. Мы Вовке Маланину ГЭС не отдадим.
- Ух ты, какой азарт.
- Я понимаю, льготы своим, кто строил ГЭС... верно, Лёва? А тут целый регион, как колесо на шею!
- Ты за справедливость.
- Да!
- Но за странную справедливость. В отдельном микрорайоне. Вира на одном берегу, Красное село на другом. Строили люди и оттуда, и отсюда. Но поскольку Красное относится к другому району, там должны платить за свет два раза больше?!
- С Красным можно отдельно разобраться.
- А с другими поселками вокруг ГЭС... с ними кто разберется?!
- Базара нет, можно разобраться! - махал руками Никонов. - Списки, небось, сохранились, кто строил нашу матушку... Вот и им устроить льготы. А остальные пусть платят, как положено. Так сказать, адресная политика. Пусть наши старики доживут свои годы, пожиная так сказать, плоды.
Бойцов невозмутимо переждал слова Сергея Васильевича.
- Послушай, а бетонщиков надо считать? А тех, кто варил нам в Саракане железо? А шоферов? Да вся область строила! И не только эта область! А Красноярский край? А новосибирцы?
И оба споривших повернулись к Хрустову. Лев Николаевич вцепился пальцами в бородку, кусал губы. Я понимал, он испытывает чувство раздвоенности: вроде бы и Алексей Петрович прав, и Сергей Васильевич тоже прав, но главное же не в этом. Что сегодня-то делать??? И зачем сюда полетели? Или уже решено: будет жуткий паводок, МЧС не зря всё лето готовило народ. И эти начальники думают про день, когда всё кончится.
- Лёша, ты за кого? - спросил, наконец, запинаясь, Хрустов.
Бойцов пожал плечами.
- Да он ни за кого! - завопил Никонов. - Смотрит, как Будда, с небес, усмехается. Ему орден дали, сам президент после Индии его принял! Такие контрольные функции вложил в руки. Позвони он сейчас в Москву - и сместят на фиг Вовку-морковку.
- Во первых, орден дали и тебе, - спокойно отвечал Бойцов. - Во вторых, ни за что не смещают. Скоро выборы, он сам по себе сгорит.
- Не сгорит. Если народ поднимет - не сгорит. Вон, Лёвке уже сулит место своего наблюдателя. Так, Лёвка?
Хрустов страшно смутился. А я удивился: откуда Сергей Васильевич знает? Подслушивал? Вряд ли. Видимо, Маланин сам и доложил. Прием, который применяют следователи: "Твой товарищ уже сдался... зачем ты-то упрямишься?"
- Я... я ему ничего не обещаю, - пробормотал Лев Николаевич. - Мало ли чего ему хочется.
- Может, и тебе, Алексей, что-нибудь пообещал? - Вдруг Никонов повернулся к Бойцову. - Бензоколонки в Саракане... завод цемента...
Алексей Петрович не стал и отвечать, только глаза в раздражении закрыл.
- Ну, извини... - тут же пошел на попятный Никонов. И комически поглядывая на дверь, расхохотался. - Мне-то он, знаешь, что посулил? Говорит, не надумал в родные края возвращаться?
- И что ты ответил? - удивился Хрустов. - Это было бы здорово.
- Да подожди ты! - Сергей Васильевич отдернулся, как от удара током. - Когда я был редиска, фофан?! Жаль, Ивана Петровича нет... я через столько прошел... меня не купишь! - И шепотом. - Если поддержу, пообещал дачу в Саянах. Где-то неподалеку, в этом раю. Говорит, и дизель даст, чтобы ток гнать, и котел, чтобы отопление... вокруг кабаны дикие бегают... брусники море...
- А вообще-то... если бы вернулся... - с надеждой пробормотал Хрустов. - Мне одиноко здесь, Сережа!
- А мне там не одиноко?! Но кто-то же должен! Ну вас на хер!.. - выругался Сергей Васильевич и, шагнув в угол комнаты, сел на тумбочку. И с минуту молчал. - У меня мама тут в Сибири похоронена, тетушки есть, я бы с радостью вертанулся. Но, видно, там на бетон и хлопнусь при очередном сердечном кризе.
- А зачем тогда тебе там акции? - тихо спросил Бойцов. - Я думал, ты сюда переедешь.
- А чтоб чужие нашу радость не увели!!! - заорал высоким голосом, почти фальцетом, Никонов. Лиц его побагровело. - Понял?! Нет, ты понял?! Мы вместе купим и... Ты же сам не собираешься сюда?
- А почему нет? - невозмутимо отвечал Алексей Петрович. - Везде можно жить. А тут - чем тебе не Шамбала...
В дверь постучали, и поскольку никто из нас не откликнулся, никто и не вошел.
- Наверное, Утконос, - пробормотал Хрустов. - Что он таким трусом стал?.. Послушайте. Я всё думаю про водоводы... про ремонт колодца... У вас есть такие деньги?
Никонов и Бойцов переглянулись.
- Прямо вот сейчас - нет, конечно, - ответил Алексей Петрович.
- А Маланин найдет такие деньги?
- Если объединится с Ищуком, может найти. И насчет акций я уверен - не продаст ни одну. Так что, господа романтики, надо что-то другое придумать. - Бойцов повесил пиджак на спинку стула и лег на кровать. И кивнул Хрустову. - Ложись рядом, полежи.
А мы - Никонов и я - остались стоять.
- Нет, позовем и Валеру! - Никонов сильно постучал кулаком по стене справа от окна. - Я не понимаю, почему РАО ЕЭС до сих пор...
В дверь заглянул Туровский.
- Еще рано, - сказал он, глядя на часы. - Или есть информация?
- Есть, - зло бросил Сергей Васильевич. - Заходи. Я не понимаю, почему Москва, почему Чубайс тянет резину... почему нужно искать спонсоров... у фирмы невероятные доходы...
Туровский кисло улыбнулся.
- Денег никогда не бывает много. Надо внедряться в Грузию... в Армению... в Китай... А тут... что тут? Ну, сметет - проглотим и дальше будет жить.
- Не каркай, - Никонов сел на койку рядом с Хрустовым. - Я узнавал... у Маланина в бюджете ноль. Он обихаживает Тараса... если тот через своего зятя олигарха хапнет ГЭС, то на бесплатной энергии, конечно, наварит денег много... тут ему Маланин может поблажки сочинить... да и у власти останется...
Туровский сел на стул и опустил красноухую голову с утиным носом.
- Знаете, - тихо сказал он. - У меня в мозгах пламя. Я скоро с ума сойду. Даже если забыть об опасной ситуации... ГЭС стареет. Слишком долго строили. Нет, у меня нет серьезных проблем с генераторами, трансформаторами. Они все-таки пока надежны. Другое дело - АСУ, компьютеры. Все устарело, как телега. Жизнь компьютера, сами знаете, пять-шесть лет. Систему управления станции надо менять срочно.
- Может быть сбой, - кивнул Никонов.
- Насчет водоброса... - продолжал Туровский. - Можно решить за счет заемного капитала. Наши банки, наконец, начинают работать с "длинными" деньгами, могу взять кредит на десять лет. За это время смешно не рассчитаться при нашей дешевой энергии. На внешнем рынке будем продавать по максимуму - и это все равно дешевле, чем у других ГЭС.
- Это если мы не погибнем, - уточнил Никонов, садясь рывком на кровати, как ванька-встанька.
- И если Маланин не заблокирует мои попытки взять деньги у банков. Губернатор может всё... через правоохранительные инстанции, через суды... По поводу основного иска.. - Туровский печально усмехнулся, достал трубку. Долго прикуривал от зажигалки. - Сказать прямо, спор не имеет юридической перспективы, мы, несомненно, в суде выиграем. Но Владимир ведет себя не очень прилично - уже сейчас использует административный ресурс. Каждую неделю - то налоговая... то СЭС... то счетная палата... все эти бесконечные проверки мешают работать, да и пугают людей. Того и гляди собровцев пришлет, всех на пол положит. Я считаю, так поступать непорядочно, чью-то правоту или неправоту может доказать только суд.
Старые друзья молча дослушали его усталую, неторопливую речь.
- И конечно, все это имеет смысл, если нас боженька пощадит... - Валерий Ильич глянул на часы. - Живем на авось, как и раньше. Каждый выплывает, как может. Поэтому страшно рад, что вы приехали. На миру и смерть красна.
- Ничего, поборемся! - сказал Никонов. - Чужаков не пустим. Демагогам укажем их место.
Туровский потер себе уши.
- Сейчас позовут. Я считаю, зря стариков привезли. Альберт Алексеевич, кажется, валерьянку пьет, я проходил мимо двери.
- Да брось, нашего Васильева полетом на "мухе" не свалишь! - подмигнул Никонов. - Уж какие мы пережили ужасы...
- Но почему, ребята, - уже второй раз спросил Бойцов, - почему нам тогда было все равно легко, радостно... а сегодня... Или вся жизнь молодая наша была обманкой?
Вдали невнятно прогремел гром или показалось? Наверно, все же будет гроза. Придется здесь ночевать.
39.
В комнату, где мы собрались для разговора, вдруг заглянул с бегающими глазами губернатор Маланин:
- Может, врача вызвать? - встрепенулся Туровский. - Вертолеты же у вас на связи.
Маланин сделал успокоивающий жест рукой.
- Мой секьюрити кончил "мед", знает. А пока - без паники, отдохните. Дед отлежится, укол ему сделали. - И уже от дверей - негромко пропел. - "Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат..."
Когда он, очень довольный собой (всем распорядился!) ушел, Бойцов усмехнулся.
- А ведь был такой лопух. Или притворялся? И как раз "из такого сора растут стихи, не ведая стыда?" Пойду по полянке поброжу.
- Я с тобой, - отозвался Хрустов. - Надо бы только нашим женщинам позвонить?
Никонов протянул ему сотовый телефон.
- От меня привет.
Хрустов торопясь потыкал в кнопки, приствил к уху, но телефон молчал. Сергей Васильевич глянул на крохотный экран с непонятными тире.
- А, тут же нет охвата... надо спутниковый... у губернатора.
- Поди, догони его!.. - взмолился Хрустов. - Сережа! У меня Галя что-то сильно плакала, когда уезжали. И про сына бы узнать.
Никонов кивнул и вышел.
- А мне звонить некому, - тихо сказал, глядя в окно, Алексей Петрович.
- Как же ты Олю потерял?! - поразился Лев Николаевич. - Она же чудесная.
- Была.
- Значит, ты ее не любил... всю жизнь холодный, как камень. Только в стихах...
- Да как сказать, Лёва. Любил! И она любила. Когда, помнишь, ты меня на вокзале встретил, а я уезжал... единственная девчонка была у меня знакомая - это она. Но она была влюблена по уши в него.
Алексей Петрович кивнул на Валерию Ильича.
Туровский мрачно вскинулся.
- Да перестаньте! Мало ли, кто когда кого любил...
- А ты помолчи! Змей Горыныч! - вдруг рявкнул Хрустов. - От имени наших девчонок за одну Марину я должен бы тебя убить, как комара ботинком.
Туровский показал зубы.
- А ты что, их адвокат или евнух?
Хрустов бросился к старому другу и врагу, схватил за грудки, поднял с стула.
- Пп-продажная шмакодявка!.. Здесь, среди своих, я могу...
- Лёвка! - укоризненно протянул Бойцов. От его легкого толчка в плечо Хрустов отлетел к подоконнику. - Прекрати! Был пацан и остался... Я ее любил. Но бывают мужчины красивее нас. И богаче. - Алексей Петрович снова лег спиной на постель, закрыл глаза. - А как познакомились... Я закаливался, ну вроде как морж, с Сашкой Иннокентьевым в ледяной воде купались. Однажды идет, увидела. И решила тоже. Пару раз окунулась, я ее отговорил... тоненькая, слабая... но отчаянная, да. Она мне тогда и рассказала, где ее мама живет. Когда с твоей Танькой у меня ничего не получилось, я уехал учиться в ВКШ, мне Майнашев дал рекомендацию... потом МГИМО... А за границу тогда можно было ехать только женатому... Про нее вспомнил... Написал письмо, второе, третье - и уже не ждал ответа... вдруг ответила, что замужем. Я с горя быстро женился... Нет, Наталья была хорошая девчонка, вы ее не знаете... она утонула, купаясь в море... И вот, снова вспомнил про Олю... уже от тоски великой... Она мне обрадовалась... она тогда уже развелась, была свободна... - И слегка кривляясь, в нос, Бойцов закончил. - Но недолгим было счастье эвенка.
Хрустов, торопливо тыкая в кнопки, пару раз ошибся, попал в Абакан, наконец, радостно замигал друзьям:
- Алло? Это я, Лёва. Кто? Нет, это я говорю - Лёва... - Он засмеялся, пояснил друзьям. - Такое эхо получается, будто сам с собой говоришь...Танечка, ты?.. А где Галя? Мы в порядке. Пока тихо, никакой грозы. А Галя где? На кухне? Что?.. Как в больнице?.. Почему??? - И послушал с минуту, растерянно передал трубку Никонову. - Она у сына. Говорит, Илюхе лучше. А Инну он отправил в Москву. В больнице жить рядом с ним не разрешают, а дома одна она боится.
Тем временем Сергей Васильев дослушал то, что сказала его жена.
- Но главное - все нормально? Галке привет. Держитесь. Прилетим - наведем порядок. - И отключив телефон, пояснил Алексею Петровичу. - Нет порядка в стране. За границей, конечно, порядок.
- Да перестань ты мне по эту заграницу! - воскликнул Бойцов, поднялся и вышел вон из комнаты.
Никонов недоуменно посмотрел ему вслед. Туровский махнул рукой.
- Уже второй раз... - сквозь слезы хрипел Хрустов. - Первый раз чуть глаз не вышибли палкой.
Он сел на пол и более на слова друзей не отзывался. Я понимал его: сейчас бы полететь домой, к сыну, но это никак, никак невозможно.
Туровский глянул на часы и тоже покинул комнату. Никонов усмехнулся:
- В своей летописи ты его все-таки щадишь.
- А себя нет, - резко ответил Хрустов. - Ведь так? - Он потрещал пальцами. - - Я шел через самоуничижение, чтобы показать - глаза мои чисты. А то в последнее время стали рисовать прошлое очень красивыми красками.
Сергей Васильевич вдруг присел рядом на корточки, как сиживал Климов, и внимательно заглянул ему в лицо.
- Лёва! Тогда какого хера ты не принимаешь нового времени?
- Нового? - Хрустов кивнул на дверь. - Ты считаешь его за новое? Его творцы - богатые циники, выкормыши именно вчерашнего строя. Надо будет - еще одну революцию совершат - и снова сядут нам на шею...
- Так не позволяй! - Никонов полуобнял Хрустова. - Вот будут выборы - выдвинься хоть в президенты. Нынче свобода.
Теперь уже Хрустов долго и насмешливо разглядывал своего старого друга. Мне показалось, Никонов смутился. Он привычно хохотнул, поднялся (ноги устают от непривычной позы) и сел на стул, раскинув длинные ноги и свесив живот на ремень. Каким же массивным стало его лицо, длинноскулое, с шишковатым носом, а был ведь парнишка - жердь с белесыми глазами. Вообще, как все изменились! А я? Да что я, кто я?!
- Откладывается на часа два. Старик задыхается. Тут же высоко, кислорода мало. Дай трубку.
Туровский набрал номер.
- Приемная? Ирина Николаевна, это Валерий Ильич. Что нового? Так. Понимаю. Ясно. Но отсюда нет связи! Между нами гора. - Он усмехнулся. - Высокая, как Никонов. Думаю, завтра часов в девять.
Отключив и передав телефон Никонову, Валерий Ильич продолжал:
- Ты, Лева, мне как-то сказал: куда смотрели проектировщики. Все упирается в это. Но кого сейчас найдешь? И так во всем. Вот придумали хороший самолет ЯК-сорок... начинают его увеличивать, чтобы больше народу посадить, больше денег выручить... а он разваливается в воздухе. Вроде увеличивают во все стороны одинаково, а законы гидродинамики уже другие. Так и здесь. Мы же никогда не забудем, как в семьдесят девятом...
- Еще бы...
- Гигантомания наша. Долго будем расхлебывать, не зная, что делать с нашими самыми большими в мире мартенами, плотинами... и боюсь, не окажется ли если не нынче, так на будущее лето судьба Ю.С.Г началом крушения всей старой империи, которая всегда держалась на преувеличениях.
- Империи давно нет, - буркнул Никонов. - Россия.
- А она что, не империя? Национальные республики... субъекты федерации... пестрое одеяло, начиненное гранатами, порохом, ядом... Спасибо товарищу Сталину и товарищу Ленину... - И Туровский шепотом сказал. - Вы, возможно, и не знаете: местные националы партию организовали: "Долой русских... ГЭС наша... руды наши..." А здесь их, между прочим, всего процентов десять. А попробуй, скажи слово поперек... Подожди, еще и это покажет себя. Погубим плотину - обратятся в ООН или еще куда... в Страсбургский суд... мол, русские нас нарочно топят...
- Помолчи. Я нынче со всеми их лидерами познакомился... безмозглые тщеславные алкаши... Есть пара мужиков, тот же Майнашев, но он всякий. А черные дрожжи бродят...
Туровский сказал жалобным тоном Никонову.
- Если даже обойдется, сразу не уезжай, милый. Ты все-таки... тебя знают... Ладно, Сергей?
- Разберемся, - ответил Никонов, вынул из кармана плоскую стеклянную фляжку с коньяком, протянул ему, затем Валерию Ильичу и мне. Но никто не стал пить.
40.
Мы вышли на крыльцо. Охранников не было видно, зато над трубой второго дома вился дымок, пахнущий хвоей. И переглянувшись с Никоновым, у которого тут же затрепетали ноздри, догадался - там сауна, гостям готовят баню. Истинно - пир в время чумы. Но пока ни о чем не договорились и пока не прилетели вертолеты, что делать-то?
Бойцов ходил вдали по зеленой поляне, сцепив руки за спиной, как зэк на прогулке.
Никонов, опустившись рядом со мной на плоский холодный камень (холодный, не смотря на горячее слепящее солнце!), вновь набрал квартиру Хрустовых.
- Таня?.. а как наш Дальний ближний родной Восток?.. Ясно. Молодцы.
Я поднялся и отошел подальше, и все равно расслышал:
- Ну, поверь, уж тут никаких девчонок. До завтра. Я думаю, всё обойдется. Да чего ты, бабочка моя?.. Не плачь... - И Никонов отключил связь.
В небе гнездились, медленно поворачиваясь и меняя цвет - розовый на сизый - облака. Ну и что, если соберется гроза? Прохохочет и пройдет. А вот как беду великую миновать? Не об этом ли тревожится жена Никонова там, в поселке ГЭС?
Хрустов вдруг наклонился и упал на колени... я испугался: вдруг у Льва Николаевича с сердцем плохо. Я быстро подошел к нему:
- Что, Лёва?!
С расслабленным лицом, словно плача, он держал осторожно двумя пальцами за стебель, не отрывая от земли, белый цветочек, вроде маленького вертлявого белого зонтика (по-моему, ветреница).
- Как же давно я не видел цветов. А этот красный кто?
- Саранка. Просто выгорела на солнце, - ответил я.
- Нет, конечно, я видел цветы, срезал, дарил... но вот так посмотреть на них, на эти нежные жилочки... на ворсинки... Ну почему они разного цвета? Если бы были одинаковые, серые или зеленые, их бы столько не рвали... - Хрустов погладил краешек желтого цветка подорожника. - И деревья живут какой-то своей жизнью... умрем и не узнаем... и маму я давно не видел...
Лев Николаевич лег на траву и закрыл глаза.
- Сергей Васильевич? Лев Николаевич? Мальчики! - послышался издали насмешливый (или просто старчески дребезжащий) голос, я обернулся - конечно, это Васильев идет к нам по цветущей земле.
Никонов вскочил с камня.
- Альберт Алексеевич!.. Как же я рад, что вы с нами... в эти дни...
Желтолицый, сухой и сутулый, со взглядом исподнизу, с вечной полуулыбкой сильного человека, Альберт Алексеевич ответил, как мог ответить только он:
- Не только в эти дни. Я с вами уже два века, не заметили? И все-таки, кажется, друг другу не надоели?
Никонов, возвышаясь над ним, не нашелся что сказать. Он, как я помнил да из летописи знал, никогда не был остроумен, но всегда оставался сентиментальным. Взмахнул руками, мотнул головой, стряхивая слезы.
- Садитесь... рядом посидим... - предложил бывший начальник стройки, сбрасывая и расстилая на траве кожаный пиджак. - Какой вид, товарищи. С ума сойти.
В самом деле, на оранжевом косом свету катящегося в тучах солнца, горы сказочно сияли, заходя друг за дружку и выглядывая, как карты в руке у жуликоватого игрока. В распадках было черно, словно в аду, лишь медвежьим оком оттуда выблескивали ручьи, тянуло холодом и тревогой. Но над ними, выше, слепя, царил розово-сизый саянский мрамор, замерли серебряные ледовые гольцы - казалось, там дышит вечный покой. И даже если гроза мимо прогремит - серебряной ресницей не шевельнут.
- Вот здесь дожить своё и умереть... - вздохнул Васильев. - Кстати, Вовка предлагает. - Он имел в виду, конечно, Маланина.
- Не рано ли?.. - только и ответил Никонов, не зная, всерьез ли вспомнил Альберт Алексеевич слова Маланина, тут нельзя опростоволоситься.
- Но если поздно, это может не иметь никакого смысла, - усмехнулся Васильев. - Как думаете, Валерий Ильич?
- Конечно, - как бы поддакнул, но - по сути - неопределенно ответил подошедший Туровский.
Никонов рассмеялся, рассмеялся и Туровский. Понял, что привычно применил уловку.
- Спиноза, Саванарола, он же Хрустов? Что скажете, милый человек?
Хрустов насупленно молчал. Наконец, буркнул:
- Красивые места.
- Потому и грехи не пускают! - продолжал Васильев. - Как вспомню - взорвали гору мрамора... когда дорогу вели на створ... белый был мрамор, как сметана... Сколько Венер могло получиться из той горы, сколько Аполлонов! А? Кстати, где-то на этом берегу в тайге охотник жил, Степан Аполлонович... забавное отчество, правда? Просил с пенсией помочь... я пообещал, но забыл...
"Вы забыли?!" - хотелось, наверно, воскликнуть всем нам - знали, какая бессонная память у бывшего начальника стройки.
- Жив ли он?.. Если умер старик, у кого прощение просить? Я не очень верю в бессмертие души. Если жив... я его уже не найду. Супер-стар.
Помолчали.
- Альберт Алексеевич, но все наши любят вас... вспоминают... - заговорил Никонов. - Наверно, пишут вам, ага? Я-то многих потерял... ну, кого в Вире сейчас нет. Я-то рано уехал...
- Знаю, знаю, - рассмеялся Альберт Алексеевич. - Запутался меж двух любвей? "Гарун бежал быстрее лани".
- Но я на Северную ГЭС! - стал оправдываться смущенно Сергей Васильевич. - А потом меня на Дальний Восток пригласили...
- Как же! Я рекомендацию подписывал.
- Вы?!
- А кто же?.. Я за всеми вами слежу. - Альберт Алексеевич улыбался все той же, демонической полуулыбкой. Посмотрел на Хрустова, на меня, перебросил взгляд вдаль - на Бойцова. - Но не так, как за мной следили...
- Титов?
- Неважно! Зла не держу, Сережа. - Васильев сидел на жарком свету, закрыв глаза. - Такая была эпоха. У меня хорошая пенсия, с моим мнением министры считаются. А Титов... умер от инсульта. После пуска его забрали в Москву, должность показалась маленькой, он страдал... В Москве слишком много руководителей, не могут все быть большими, так, Сережа? А мой Понькин, после того, как всем дали ордена, и ему тоже, на банкете выпил лишнего и ослеп. Жена увезла в Крым, он там угас, бедняга. - Альберт Алексеевич открыл глаза, сорвал травинку, долго ее разглядывал. - Ваш бывший бригадир Майнашев председатель госсовета у Маланина. Ну, кто еще вас интересует? Я всё помню, молодые люди.
Вдали медленно, словно нехотя прогремело, и еще, и еще раз. Явно близилась гроза.
- Вот мы тут сидим на горе... - вздохнул Хрустов. - А там внизу, на дне, - народ. Если что, начальники-то спасутся. Я подумал, во всем теперь так...
- Встаем, - Васильев отпустил травинку в струящемся на косом свету воздухе, легко поднялся. - Лёва прав, дело-то стоит.
41.
Когда, наконец, вновь собрались за столом, рядом с Маланиным сидел и старик Семикобыла, лицо в розовых пятнах, ладони прижаты к столу, чтобы не дрожали.
"Господи, ему-то какой был смысл лететь в этот зной? - пожалел его я. Мы с Хрустовым переглянулись. - Неужто не рисуется, до самых последних сил тревожится за ГЭС? Или имеет свой, особый, денежный интерес?"
Самое странное: после всего, что я услышал, у меня не было сейчас на душе предпочтения никакой точке зрения. И вообще, чем больше говорили эти значительные люди, тем больше я понимал: никто не говорит главного, не открывает своей козырной карты. Никонов обнимался со всеми подряд, звонко хохотал. Ищук был улыбчив, как гармонист. Бойцов становился все мрачнее, что-то записывал в блокнот. Зачем ему?! А может быть, и он здесь неспроста?
- Господа! Товарищи! - улыбаясь и глядя на палец, навис над столом, роскошно накрытом для ужина, Маланин. - Мы все живы, здоровы, мы все патриоты, все мы за наш бедный исстрадавшийся русский народ... и не только русский, - покосившись на Бойцова, вдруг поправился он, - хотя... - а вдруг обидел? - все мы русские, так? И вот, должны, как люди строившие нашу красавицу, ну, кроме Тараса Федоровича... должны, так сказать, решить, так сказать, как нам быть. Мы отзываем иск и - дирекция идет нам встречу с распростертыми объятиями. Или - мы начинаем войну. Пока отдыхали, кое с кем перекинулись мнениями. Конечно, дело тут не в количестве. Дело в совести, как говорит Григорий Иванович.
Семикобыла, переводя дух, кивнул. За окнами быстро темнело. Воздух стал влажный, справа, со стороны юга, над поляной блеснул свет. Молния.
- Сама природа нас подталкивает к единению. Если мы пойдем против самовлюбленной Москвы, если мы скажем - энергия наша, мы сами хозяева, как на некоторых других ГЭС... а есть, есть такие в России... народ нас поддержит плечами. И ему будет что защищать. Ибо патриотизм - это самая великая сила, так?
Произнеся эту путаную речь, в которой многое было недосказано, но очерчено, Маланин глянул с улыбкой на Ищука.
Видимо, они уже сговорились.
- Я считаю, Владимир Александрович прав, - поднялся Тарас Федорович. - Жаль, конечно, что мы с Валерием Ильичем раньше не объединили усилия. Если бы в прошлом году сделали это, я уже говорил - один тоннель точно проколотил бы на свои деньги, клянусь! И мы бы сейчас пили, гуляли, в ус не дули. Но никогда не поздно. Особенно под крышей... в самом хорошем смысле этого слова... под крышей территории почему, наконец, не объединиться? Вместе - не пропадем.
"Интересно, как он-то против Москвы собирается выступить? - не понимал я. - Его родня, миллиардер Циллер, там... или, может быть, намерен сам потом стать губернатором, если не здесь, то где-то рядом? У них же имеются еще три алюминиевых гиганта... есть где утвердиться и вдали от Москвы."
Поскольку молчание затянулось, Маланин, видимо, решив, что Туровский дрогнет, поднял на колени кейс, вынул пачку бумаг и пустил вдоль стола.
- Все решают акционеры... я лично оплачу их прилет... Шаблон для решения я подготовил. Им только проголосовать. В конце концов, против такой силы, как ГЭС, алюминий и родная Сибирь, никто не пойдет.
Пара скрепленных листочков попали в руки и мне. Я торопясь вчитался:
"ОАО "Южно-Саянская ГЭС"
Место нахождения: Российская Федерация, Саразия, пос. Вира.
Код эмитента 40103-F
Дата появления факта (события, действия)... сентября 2005 года.
Код факта (события, действия) 1240102F32052003
Вид общего собрания - эстраординарное;
Форма проведения общего собрания акционеров - совместное присутствие акционеров для обсуждения вопросов повестки дня и прнятия решений по вопросам, поставленным на голосование.
Место проведения: пос. Вира, пр. Комсомольский, д. 2, ДК "Энергетик".
Время проведения:... сентября 2005 года, 10-00 по часовому поясу г. Саракана.
Кворум общего собрания акционеров - в работе собрания принимало участие 150 (сто пятьдесят) акционеров, обладающих 450000000 (четыреста пятьдесят миллионов) голосами, что составляет 100% от общего числа голосующих акций общества."
- Откуда вы всё это взяли?! - воскликнул Туровский. - Бред какой-то! Хотя цифры...
Маланин таинственно улыбался.
Я вчитывался в мелкий текст. Далее шло:
Вопрос №1... "Образование счетной комиссии"...
"ЗА"....
"ПРОТИВ"....
"ВОЗДЕРЖАЛОСЬ"....
ПРИНЯТО РЕШЕНИЕ:
Прекратить полномочия счетной комиссии, созданной решением общего собрания акционеров ОАО "Южно-Саянская ГЭС" 22.06. 2000 г. Выполнение функций счетной комиссии поручить ОАО "Регистратор Р.О.С.Т.", являющемуся держателем реестра акционеров общества.
Вопрос №2 повестки дня собрания: "Утверждение порядка ведения (рабочего регламента) общего собрания акционеров открытого акционерного общества "ЮСГ".
Итоги голосования:
"ЗА"...
"ПРОТИВ"...
"ВОЗДЕРЖАЛОСЬ"...
ПРИНЯТ РЕШЕНИЕ:
Утвердить порядок ведения........................................................."
Далее шли вопрос №3 (утверждение годового отчета), вопрос №4 (Утверждение Устава в новой редакции). Ах, вот где суть вопроса! Они хотят поменять Устав ОАО... Далее: вопрос №5, касающийся утверждения размера дивидендов, формы и размеров их выплаты... И наконец, вопрос №6: "Избрание совета директоров общества". В списке шли фамилии:
Дальше шли совершенно мне не знакомые фамилии, которые, как и Валерий Ильич, очевидно, давно состояли в совете директоров. Всего 20 человек. Ишь, как подольстился Маланин - и Льва Хрустова вписал...
- Ну, как?! - воскликнул Маланин, перекрывая шум за столом. - И справедливо, и несет огромный смысл единения! - Он снова посмотрел на палец и добавил. - Я нарочно попросил распечатать такой текст... чтобы вы увидели и подумали: а почему нет??? Я убежден, акционеры против нас не пойдут.
Наступило и вовсе мертвое молчание. Никонов усмехнулся, руки сжал в кулаки и положил на стол. Хрустов смущенно опустил голову. Васильев был невозмутим. Бойцов косился на Никонова, словно от него ждал чего-то.
Почему Туровский молчит? Наконец, он отшвырнул бумажки, растерянно засмеялся.
- Что за игры ты затеял, Володя? Ну, не дети же мы!
- Это ты, как ребенок, до сих пор многого не понимаешь. А вот давайте, господа, выпьем и подумаем. Алексей Петрович как сказал? Полезно и после рюмочки обсудить, когда наша совковая трусость куда-то улетучивается.
"Изменился, изменился Маланин", - еще раз подумал я. Туровский обернулся к Васильеву.
- Альберт Алексеевич, а вы что скажете?
- Я?! - Васильев непроницаемо смотрел на него. - Если вас интересует мое мнение, Валерий Ильич, то отдавать станцию алюминщикам ни в коем случае нельзя, даже как бы и под общей крышей территории. У них и так сверхприбыль за счет несоблюдения экологии... фтор, бензопирен... а вот постараться выбить льготы для трудившегося здесь населения, а это, согласимся, вся область, можно и нужно.
Никонов зааплодировал своими ладонями-лопатами.
- РАО на это не пойдет, - жалобно пробормотал Туровский. - Вы же знаете. Что скажет Сергей Васильевич?
- Я скажу попозже, - откликнулся Никонов. - Хотя, для затравки, послушайте анекдот.
- Какой анекдот?! Зачем анекдот?.. - недоуменно уставился на него губернатор. - Товарищи, идет серьезный разговор...
- А вот послушай! - усмехнулся Сергей Васильевич. - Ты же рассказывал?.. Итак, в ломбард приходит женщина с мужиком. "Мне нужно десять тысяч, вот мужа в залог оставляю". - "Гражданка, вы ошиблись адресом! - говорит хозяин ломбарда. - У нас тут драгоценности, золото..." - "Знаю! Петя, открой пасть!"
Никто не рассмеялся, все ждали продолжения. Все почувствовали: Никонов вдруг повел себя как-то по новому. Он сейчас был непохож на себя. Уверенно оглядывает всех, налил себе в рюмку коньяка, понюхал, поставил..
- Ну, что смотрите? Альберт Алексеевич правильно говорит. Более подробно скажу позже. Пусть выскажутся другие товарищи.
Васильев кивнул Хрустову:
- Что думает рабочий класс?
Лев Николаевич сидел рядом со мной, бледный, уставясь на листочки, которые ему передал Маланин. О чем он размышлял? Наверное, лихорадочные его мысли касались и плотины, которая внизу, и сына, который лежит сейчас в больнице, с трещинкой в черепе, избитый шпаной, мстящей ему за то, что имеет работу на этой проклятой ГЭС, за то, что он не пьет, не колется, за то, что красивый...
Лев Николаевич пробормотал, не поднимая головы:
- Не знаю. - Наверняка ему было стыдно за свои слова, но, вполне возможно, он и в самом деле не ведал, как правильнее ответить.
Хмыкнув, Маланин обернулся к Семикобыле.
- Григорий Иваныч... ваше мнение?
- Мое мнение? - И вдруг старик, чуть отсев на стуле, искоса глянул на губернатора. - Володя, отступись. Не можешь промышленность наладить, не можешь молодых бизнесменов поддержать, от тебя все бегут... конечно, если будет бесплатная энергия, тебе станет легче и тебя переизберут еще раз... тут ума большого не надо. - Семикобыла сжал костлявые кулаки. - Ребята, пусть ГЭС сама по себе работает на страну. Не трогайте ее.
Изумленный Туровский не нашелся, что и сказать. Он полагал, что старик давно уже впал в маразм и прилетел поддержать только Маланина.
- Интересное кино, - усмехнулся Васильев. - Тогда о чем речь?! Давайте же, в самом деле, выпьем по рюмочке и полетим домой? Если, конечно, Владимир Александрович возьмет нас на борт. Не нравится мне эта погода. Начнется ливень - за неделю не выберемся. А?! - Он кивнул губернатору. - Вызывай машину, милый.
- Минуту! - Никонов поднял руку. - Я еще не говорил, дорогие мои кореша. И Алексей Петрович. Или мы уже выступили?
- Нет, конечно!.. Давайте, давайте!.. - спохватился Маланин, может быть, втайне надеясь, что Сергей Васильевич и Алексей Петрович как раз и поддержат его, хотя люди издалека и какие у них здесь могут быть интересы. Впрочем, у Бойцова, который, как всем известно, советник председателя правительства и член совета директоров двух нефтегигантов, могут, могут быть здесь свои предпочтения...
Маланин буквально поклонился над столом Бойцову.
- Я не считаю возможным вмешиваться в ваш конфликт, - медленно ответил Алексей Петрович. - И думаю, Сергею Васильевичу также не следовало бы.
Никонов усмехнулся.
- Поздно. Я уже вмешался. Я от имени строителей, не от имени вчерашних балаболов-комсомольцев... имею заявить следующее. Я выкупил акции ГЭС у Валерия Ильича. А также у многих владельцев. Здесь поработали мои коллеги с Дальнего востока. И они же сегодня навестили алюминиевый завод, с сотрудниками СОБРа... а также - одновременно штаб-квартиру САРАЗа в Москве... всё сделано по закону: имеется иск одного из владельцев акций САРАЗа, есть решение суда о приостановке полномочий генерального директора... Кстати, на господина Циллера открыто уголовное дело, он обвиняется в сокрытии доходов... Короче, я выкупаю у господина Ищука акции завода и оставляю его директором. Или... он лишится всего.
В наступившей тишине я услышал хрип Ищука:
- Да это ж бандитизм!
- Мы это не позволим!.. - поднялся над столом Маланин. - Что ты, Сергей Васильевич, тут кино устраиваешь?
Никонов уперся взглядом в его напуганные глаза.
- Это не кино. И ты не останешься губернатором... мы сделаем всё, чтобы ты отдохнул. Григорий Иваныч прав: ты пустое место. Найдем человека. Я лично прошу пойти на эту работу Алексея Петровича. Честный, наш кадр. Наша бригада.
Маланин старательно изобразил смех.
- Тогда и Хрустову найди место!
- И ему найдем. - Никонов был совершенно серьезен. - И ГЭС, и САРАЗ, и моя ГЭС на востоке, и еще один завод становятся частями нашей системы. И особо хочу предупредить Тараса Федоровича: или ты со мной, или смотри... Жить хочешь?
До этой фразы я воспринимал слова Никонова как вполне понятные и вполне обычные в сфере нынешнего передела собственности в России. Но вот откровенно бандитская, именно бандитская (тут Ищук прав, хотя он сам точно так же приходил к власти и богатству!) угроза Никонова: "Жить хочешь?" вдруг открыла мне глаза. И Хрустов в ужасе прошептал:
- Серега, ты с ума сошел???
- Кончай базар! - цыкнул Никонов. И помедлив, поморгал ему глазами, как ребенку. - Мы восстановим справедливость. За мною стоит много народа. Я эту систему строил лет десять. Сегодня по телевидению Москва расскажет о нашем слиянии.
- Тебе Чубайс голову оторвет, - пробормотал Маланин.
- Чубайс великий человек. Он поймет нас. Ему главное что - чтобы ГЭС работала. А я собрал деньги. Мы уже сегодня подписали договор с "Новтоннельстроем" о начале работ: по правому берегу начинаем бить два дополнительных водосброса... Что еще нужно? Ведь это главное? Туннели диаметром двенадцать метров...вода из них будет попадать в отводной канал, где такие ступеньки... скорость воды гасится и спокойно сливается в Зинтат...
На Маланина был жалко смотреть. Ищук сидел, вытаращив глаза. Я подумал: а вот сейчас Никонов заржет, как он ржал в молодости, и крикнет: "Да разыграл я вас!" Но Никонов медленно взял со стола у губернатора трубку мобильного телефона и протянул Ищуку.
Тот торопливо принялся тыкать в кнопки.
- Алло?.. Это я. Кто это? Почему? А где секретарша? Ясно. - Тарас Федорович криво усмехнулся и вернул трубку Никонову.
- А я... - хрипло спросил Маланин. - Я же, извините, еще до декабря губернатор? Я... я...
- Что? Арестуешь? Майнашев не даст разрешения. Мы поддержим местную нацию. Что еще?
- Ничего, - пролепетал Владимир Александрович и умолк.
Никонов глянул на Бойцова. Тот отрицательно покачал головой.
- Почему? - спросил Сергей Васильевич. - Леша?!
- Так решать безнравственно.
- А тебя ввели в два совета директоров... человека совсем далекого от нефтяных проблем... Нравственно?
- Меня ввело государство. Для контроля. А здесь я вижу взбесившийся бизнес...
- Так ты и здесь будешь от государства. Губернатор - это же моська на поводке!
- Ты потребуешь, что был моськой.
- Плохо меня знаешь. Я хочу одного: чтобы были наши. На нашей земле.
- Нет. Это страшная индульгенция.
Никонов крутнул головой:
- Хорошо. Хорэ. Есть еще один человек, достойный во всех отношениях. Трудяга, был коммунистом, но не скандалил, выходя из КПСС. Его поддержат и те, и эти. Валеваха. Я его нарочно оставил, чтобы держал всё под контролем, помог моим людям транспортом, связью.
Маланин все порывался что-то сказать. Наконец, шевельнул пунцовыми дергающимися губами:
- Так ты, Сергей Васильевич, специально всех уговорил лететь в горы? Чтобы там, без нас, внизу, твои люди...
Никонов даже не ответил, только усмехнулся.
- Я хочу домой... - сказал Лев Николаевич. - Или мы летим, или я... пешком. Да, да!
- Не сходи с ума, - прошептал я и сжал ему дрожащую от происходящей жути руку.
На какое-то время все замолчали. Васильев опер голову о ладонь и, морщась, скалясь, смотрел в стол. Семикобыла закрыл глаза.
- Как же так?!.. - забормотал, уже заискивая, вконец потерявшийся Владимир Александрович. - Я хотел как лучше... баня... уха... Но как скажете. Можно? - Он кивнул на собственный мобильный телефон. - Я насчет вертолета.
- Нужно, - уже весело отвечал Никонов, закуривая.
Маланин набрал телефонный номер.
- Алло?.. Треск какой-то. Алло? Кто? Это я, я! Слышите меня?.. Слышите или нет, черт вас возьми?! Да! Вылетайте. Поняли? Ничего, тут вполне тихо. О чем? Кто звонил?.. связь прервалась. - Он набрал еще раз номер, но вдруг все услышали приближающийся гул.
Глянули в окна - хлынул дождь, бурля струями по крыше и стеклам. И стало ясно - если даже крылатая машина из Саракана доберется сейчас, обратно она не пойдет - мрак стремительно окутывает склон, в тучах над зеркалом искусственного мора, ослепляя глаза, идут чередой вертикальные молнии, грянул гром, вот еще и еще...
Люди высоко в горах оказались в ловушке.
42.
Неподалеку забормотал, заработал дизель, и в доме засветились электрические лампочки. От этого показалось, что за стенами в ту же секунду наступила глубокая ночь, устрашающая, с пламенем по небесам.
В тишине Васильев негромко произнес:
- Нас всегда губило пристрастие проводить совещания на природе.
Ему никто не ответил.
Ищук плеснул себе в стакан водки и, кивнув Никонову, выпил.
- Дай-ка и мне!.. - взяв телефонную трубку у губернатора, Тарас Федорович набрал номер. Но в микрофоне только шипело. - Ни хрена себе!..
- Гроза пробежит - восстановится, - успокоил его с улыбкой Никонов.
Но все мы, наверное, сейчас с затаенным страхом думали об одном: как же сюда летит и долетит ли губернаторский вертолет из Саракана, а если долетит, вернемся ли мы вниз, на "дно", живыми. А может быть, надо было переждать? Может быть, не надо было вызывать? Может быть, летчики сами сообразят и повернут назад?
- Когда ничего невозможно поделать, - хмыкнул Ищук, - надо хоть удовольствие получить. Так говорят женщины. Давайте по кругу, у кого какие хорошие анекдоты? Я могу рассказать первым. Устроился мужик на завод. А на следующий день попал в больницу. Приходит друг: "Що случилось-то?" - "Да захожу в цех, кричу напарнику: Вася, кинь мне ключ на двадцать семь!" - "Ну и що?" - "Да знал бы я, что там столько Вась..."
Никто не засмеялся. Со страшным хрустом, аж содрогнув землю, ударила молния совсем близко, кажется, в кедр - что-то полыхнуло во мраке, рассыпалось и померкло. И еще раз словно кто дернул за угол дом - бутылки на столе и рюмочки попадали, покатились, зазвенели.
- Стихия, - буркнул Бойцов, спокойно поднимая и ставя на место посуду. - Я такую грозу видел однажды во Вьетнаме. Но там-то все время жарко.
- Да и нынче в Сибири погодка дает угля, - еле слышно откликнулся Семикобыла. Он хрипло дышал, обтирая платком лицо.
Васильев, с бесстрашным, слегка насмешливым лицом, отошел к самому окну, прильнул к стеклу, взирая на фейерверк природы. Хрустов поднялся и снова сел, обреченно замер - итак, он не сможет, никак не сможет в ближайшие часы попасть к сыну и к жене. Господи, ведь эта гроза уже и до Виры докатилась?
- Связи нет? - спросил он у Владимира Александровича.
Маланин включил трубку и, посмотрев на экранчик, выключил.
Хрустов пробормотал:
- Это все за грехи наши.
- Да какие у тебя грехи!.. - вдруг зло откликнулся Сергей Васильевич.
- Есть, много... ты прекрасно знаешь.
- Да пош-шел на хер!.. - Сергей Васильевич, с грохотом уронив стул, метнулся на выход, повернул назад и принялся бегать от окна к окну. - Ну давай, падла, вали скорей отсюда!.. Сейчас, господа, полетим.
Гром сотряс весь горный склон, и одна из трех лампочек под потолком взорвалась.
Хрустов вскочил со слепыми глазами:
- Мы никуда не улетим!.. Нас здесь сожжет небо!.. - И вскинул руки. - Жги, жги нас!..
Альберт Алексеевич молча поймал его за руку и остановил возле себя. Только головою покачал.
- Но ведь правда! - заскулил, приникая к нему, Лев Николаевич. - Чем мы тут занимались?! А там сейчас, может быть... а у моей Гали аритмия, систолы...
- Тебе не систолы - тебе сиську надо! - заорал Никонов. - Замолчи! У моей Таньки тоже... глаза болят... давление... но от имени рабочего класса должны были...
Сверкнула страшная, буквально рядом на поляне, молния, и, показалось, гром повернул дом, как детскую карусель на оси.
Маланин пригнулся и, оглядываясь на окна, тыкал в кнопки телефона.
- Алло?.. Алло?.. - Но связи по-прежнему не было. Трубка трещала.
- Ты ее совсем отключи, - посоветовал, наливая себе еще водки, Ищук. - Еще шарахнет по наводке, как Дудаева шарахнули ракетой. Принцип тот же.
- Налейте и мне!.. - тихо попросил Семикобыла. И поднялся, и шатаясь, как на палубе в шторм, семеня подошел к Васильеву и Хрустову, обнял их:
- Ребята... даже вот так рад был увидеться с вами... Алексей, а ты чего?
Бойцов кивнул, приблизился к друзьям, стал медленно читать:
- Стихи Заболоцкого.:
Содрогаясь от мук, пробежала над миром зарница,
Тень от тучи легла, и слилась, и смешалась с травой.
Всё труднее дышать, в небе облачный вал шевелится,
Низко стелется птица, пролетев над моей головой.
Я люблю этот сумрак восторга, эту краткую ночь вдохновенья...
- Ты стал какой-то равнодушный!.. - зло бросил Никонов.
Алексей Петрович, не глядя на него, помедлил и продолжил:
- Человеческий шорох травы, вещий холод на темной руке,
Эту молнию мысли и медлительное появленье
Первых дальних громов - первых слов на родном языке. .
Так из темной воды появляется в мир светлоокая дева...
Бойцов прервал чтение, отвернулся к окнам. Хрустов вдруг нервно засмеялся:
- А я вспомнил, Альберт Алексеевич, как меня арестовали тогда, в семьдесят восьмом году. По моей же просьбе. У милиционеров тогда не было КПЗ, отгородили угол кроватями...
Васильев молча обнял его.
- Я лично не был виноват, но кто-то должен был ответить за случившееся?..
- Перестань, - ласково сказал Альберт Алексеевич. - Я должен был за всё ответить...и, кажется, немного ответил. Можно так сказать: "Немного ответил?" Что думает историк?
Я кивнул и подошел ближе к дорогим мне людям.
Никонов держался в отдалении, глядя исподлобья, победитель, но совершенно чужой отныне человек. Впрочем, старые узы дружбы еще не отлипли, притягивали и его, и он, делая вид, что ничего особенного-то и не произошло полчаса-час назад, крикнул:
- Йотыть, пусть сверкает! Мы не боимся! Всё будет путем, как говаривал Иван Петрович!
И снова гром потряс землю. И мы снова все замолчали.
Такого тяжелого ливня, да с невероятной, многочасовой грозой в Саянах не помнил никто.
Семикобыла, отсев от сверкающих окон подальше в угол, как провинившийся школьник, с лицом белым, как тарелка за стеклом шкафа, время от времени неловкой рукой крестился.
Ищук, вконец пьяный, безмолвствовал, положив волосатые ладони на стол и уставясь мутным взглядом в рюмку.
Васильев тоже сел, он молчал, выпрямясь, прикрыв глаза, лицо его, темное, почти черное, ничего сейчас, казалось, не выражало.
Бойцов ушел на крыльцо, в гул дождя, стоял там, под навесом, курил, вдыхая банный дух жаркой грозы. Я последовал за ним, горюя, что не могу сообщить жене, что жив. Наверное, беспокоится.
- Красиво, - сказал Алексей Петрович и протянул руку под дождь.
Из дома выскочил Хрустов, вцепился в локоть Алексея Петровича:
- Лешка, не надо дальше...
- Ты чего?.. - удивился тот.
- Я ничего. А ты чего?..
- Ну тогда ладно. - И Хрустов, путаясь в словах, смеясь и утирая глаза, напомнил мне и самому Бойцову, как однажды Алексей на спор во время летних громов (это уже после описанных в летописи событий) вскарабкался по пожарной лесенке на крышу Дома культуры и стоял там, среди ослепительных молний, в одних плавках, босой и, размахивая руками, срывая голос, кричал стихи Маяковского, обращенные к Богу: "Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою отсюда до Аляски!.."
- Я сегодня уважаю все живое, - мягко ответил Бойцов. - Никому нельзя грозить. Это уже не по совести.
Выбежал Маланин с телефонной трубкой, сверкая заячьими зубками, он вопил:
- Подлетают!.. Я, кажется, поймал... они рядом...
О чем он?! Неужели про вызванный в Саяны вертолет?!
- Подлетают!..
Непостижимо! Как может лететь в такую погоду вертолет? Перепады давления могут его просто разломить, как сухой прутик? Не говоря уже про то, что молнии вокруг...
Но что это?! Боже!.. В рокоте грома возник посторонний, как бы жестяной звук - это неподалеку пробирался, тарахтел там, в низине, над зеркалом искусственного моря некий комочек с мигающим красным светом.
- Это они!... Сюда!.. - замахал руками Владимир Александрович, выбегая под дождь и сразу сделавшись с ног до головы мокрым. Но разве увидят? Они скорее увидят свет в окнах...
- Сюда!.. Сюда!..
- Эй!.. Эй!..
Появившиеся на крыльце соседнего дома-сауны егеря выстрелили из двух ружей в небо.
- Но что это?!
Блеснула молния, да такая слепящая, хлесткая - будто ударила прямо под ноги, но нет - она пронеслась мимо, раскраивая небо, как огненный изнутри арбуз... и в ту же секунду метрах в ста - или в полукилометре, трудно сообразить - вспыхнул, словно комок смятой бумаги и повалился в бездну летевший предмет... Господи, неужто вертолет?! Это вертолет?! Через мгновение донесся глухой хлопок - взрыв?.. - и более ничего нет.
- Господи, - пробормотал Бойцов.
Все произошло так быстро и так страшно, что все мы замерли, как в пугающем кино. Ногой не могли шевельнуть.
А ливень продолжается, сверля землю и воду с пугающей силой, как буровыми головками, молнии наотмашь хлещут справа и слева, словно раздавая огненные пощечины. За что, за что?!. - маленьких, живых, теплых людей, которые летели по приказу вызволять себе подобных???
Это как несколько лет назад, 11 сентября в Америке! Весь мир смотрел, потеряв дыхание и рассудок, как прекрасным днем огромные самолеты, битком набитые людьми, таранят небоскребы Нью-Йорка!.. Я помню, что первые минуты, сидя перед телевизором, с раздражением подумал: интересно, это компьютерная картинка для детей или особое наложение видеокадров?.. зачем же они так жутко балуются?..
- Как же это?.. - только и бормотал мокрый, сверкающий, словно облитый стеклом губернатор, продолжая стоять под ливнем, не сообразив, что надо бы подняться на крыльцо, под навес. Он тряс в руке трубкой спутникового телефона, пытался что-то набрать. А что набирать и куда звонить? Пылающая машина на них глазах рухнула в отсвечивающую, словно кипящую воду искусственного моря, и как будто не было ее никогда!
Выбежал из дома Альберт Алексеевич. То ли хлопок расслышал, то ли вскрики среди гула и шелеста ливня.
- Что случилось?
За ним появился, хватаясь за косяки, Тарас Федорович.
- Что, летят?!
И вышел медленно, как во сне, высокий, зыбкий Никонов.
Владимир Александрович посмотрел на трубку с антенной и, рыдая, проверещал:
- Я хотел как лучше... они упали... молния!.. Я хотел как лучше. Это был самый толковый экипаж. Ведь почти прилетели. - И закричал истошно. - Эта гадина-дождь!.. змея мокроносая!.. - Он, рыдая, обнял столбик, подпирающий крышу крыльца, у него началась истерика.
Бойцов взял его под руку и завел на сухие доски.
- Там еще девчонки летели, - рассмеялся Ищук, играя черными бровями. - Три мисс Саян. Первая мисс, вторая мисс и третья...
- Я хотел как лучше!.. - плакал губернатор. К нему подошел охранник, обхватил за плечи и увел в дом.
Хрустов очнулся, подпрыгнул.
- Может, пойдемте?.. поищем?.. Вдруг кто выплыл.
Алексей Петрович отрицательно покачал головой.
- А вдруг?!.
- Да сгорели они, как бабочки над костром. А если даже...пока спустимся по склонам... - И вдруг дернул плечом. - Хотя, конечно, чем черт не шутит. Идем!
- Да, да! - ожил и Васильев. - Фонарики есть?
Из мрака выступили егеря, в руках у них горели - один ярче, другой тусклее - два электрических китайских фонарика.
- Где они упали? - Альберт Алексеевич вышагнул под дождь и словно даже не ощущал его.
Бойцов показал рукой.
- Но вы, Альберт Алексеевич, не пойдете, это дело тяжелое, вы здесь держите ситуацию. Тарас Федорович?
Ищук заржал.
- Мужики, бросьте херню городить! Радуйтесь, что не вы там, в железной коробке, сидели. Пойдемте, выпьем. К утру все утихнет, вызову свою "муху" -и вернемся в Виру.
Ничего не ответив, забрав у егерей фонарики, Бойцов в штормовке поверх белой курортной одежды, Хрустов и я за ним побежали, пригибаясь, под сплошным пулеметным ливнем к краю поляны, к крутому угору, чтобы попытаться спуститься по смутно различимой даже при электрическом свете земле вниз, к берегу.
За нами последовали и два егеря.
Но в эту минуту под ногами людей земля словно скакнула - как стол или табуретка, и Лев Николаевич, потеряв равновесие, плашмя рухнул на кусты, расцарапав лицо и руки. Здесь росли шиповник и волчья ягода.
- Ты где?!. - запрыгали мы над ним с Алексеем Петровичем, я нашарил в темноте левую руку Хрустова и потянул к себе, упав на колени и сползая по мокрой траве вниз. Мне помог Алексей Петрович, и вот Хрустов стоит, шатаясь, держась за наши руки.
В это мгновение землю дернуло еще и еще раз, уже поменьше, но ливень, показалось, грянул с еще большей силой, исполосовывая молниями небеса и землю...
"Землетрясение?.."
43.
Пришлось вернуться наверх.
Все мы, перепуганные гости губернаторской дачи, кроме Семикобылы (у старика не хватило сил подняться с дивана...), и сам губернатор с охранником снова столпились на крыльце, боясь, что дом из-за толчков может рухнуть и, если что, можно будет выскочить на поляну.
По приказу Васильева дизель отключили, свет погас. И только молнии в ночи освещали пространство.
- Ничего страшного, - четко произнес Альберт Алексеевич. - Наша плотина рассчитана на восемь баллов. Но здесь никогда более трех не фиксировалось.
- Было один раз четыре с половиной... - еле слышно отозвался Туровский. - В две тысячи третьем. Но мы все равно посмотрели, нет ли разрывов.
Кстати, где был все это время Туровский?.. Уходил в свою комнату? Где-то отлеживался?
- Вот на Алтае - да... - напомнил Ищук. Он уже был почти трезв, серое лицо исказилось. - Тряхнуло недавно. Может, оттуда донеслось?
- Скорее, оттуда, - Бойцов кивнул в верховья Зинтата.
Да, наверное, эпицентр в Китае, подумал я. Наверное, так решили и другие. Но очень уж сильно передернулась земля. Сколько же баллов там, вдали?
- Нет-нет, ничего страшного, - повторил Альберт Алексеевич. - На бетонных плотинах Койны, это в Индии, Алексей Петрович?..
Бойцов кивнул.
- Да в Иране, в Серифуде, при десяти баллах появилось всего лишь несколько трещин... системы устояли.
Все молча слушали.
Туровский сосал-сосал свою трубку, подпаливал табак, но огонь все равно гас. Валерий Ильич сжал ее в кулаке - и трубка хрустнула. И полетела в траву, под дождь.
- Правда, есть одна проблема. Если бы мы полностью возвели плотину, а уж потом наполнили водохранилище до нормального подпертого уровня...А мы же рывками: поднимем - добавим воды... Не получилась ли горка масляных блинов?
Альберт Алексеевич нахмурился, покачал головой.
- Так практически во всем мире строят. Идеальных условий не бывает... Эх, жаль, не смогли мальчики спуститься, где вертолет упал... а сейчас опасно... покатитесь, как шарики...
Никонов, стоявший в проеме двери, молчаливый, как монумент, ткнул кулаком в спину Маланину, прохрипел:
- Включи! Может, работает?
Владимир Александрович, не понимая, смотрел на него.
- Трубка, трубка! Телефон, блядь, фурычит, нет?! - прорычал Сергей Васильевич.
- Вы почему на меня кричите?!.. - вдруг воскликнул Маланин. - Вы невоспитанный, ужасный человек! Бандит, бандит! - И обняв трубку, как ребенка, смаргивая воду с век, решительно пробормотал. - А вот не дам! - И кивнул охраннику. - Майор, держи его на мушке.
Никонов переменился в лице.
- Ты не балуйся!.. - И яростно обернулся к охраннику. - Позвонить-то домой надо?! Как они там?.. - И уже просительным тоном. - Ребята... тысячу долларов заплачу... ну дай же ты, комсорг!
Губернатор какое-то время смотрел на него, потом нажал на кнопку и протянул трубку.
- Слышишь? Шум, треск.
Хрустов, прикрывая и открывая глаза, пробормотал:
- Шум и натиск. Или как, Лёша? Гейне с друзьями группу организовали...
- Не помню, - раздраженно ответил Бойцов. - Не о том говорим. Плохо дело, друзья мои. Все мы попадаем под уголовное дело. Приехали отдохнуть, называется. Блядей вызвали.
- Каких блядей?! - побледнев, затопал ногами губернатор. - Это... это наши комсомолки, чтобы дух поднять! Они бы спели!
- Теперь мы споем.
Хрустов закрыл уши ладонями, простонал:
- Как же мы изменились! Господи боже мой!.. Что с нами стало?! А ведь были хорошие, честные ребята...
- Хорошие?.. - повернулся к нему и словно дерево проскрипел Валерий Ильич. - А не ты на полях своей летописи написал: всё ложь!.. И нынче всё повторял...
- Ложь была... - тихо согласился Лев Николаевич. - Но была она как... пароль. А жили по правде. А сейчас правда пароль... зато всё наоборот... И самое ужасное - так поколение за поколением... Что за страна?! И ведь не бежим все сто пятьдесят миллионов отсюда, как от чумной... и не потому не бежим, что нету ног... а потому что любим, любим... За что? И когда она убивает, кричим: "За что?!" И себя спрашиваем: "За что?!" Только потому, что здесь родились?
Бойцов вздохнул:
- Я бы утешил тебя... что во всем мире, а может и во вселенной, всё движется по ленте Мебиуса... мы еще вернемся когда-нибудь сюда в виде мирных и честных коров или голубоглазых бабочек... но в это надо верить... - Алексей Петрович хмыкнул. - Но даже если сам веришь, земного судью не убедишь, что ты бабочка.
Ищук ругнулся сквозь зубы, пригнул голову и бегом, боясь нового толчка, вынес из столовой бутылку водки и два стакана.
- Кто со мной?!
Маланин, продолжая смотреть на Никонова, протянул руку.
- Правильно, Владимир Александрович. Там разберемся.
Сергей Васильевич хотел что-то сказать, но только злую слюну прожевал.
- Нас может спасти, - продолжал Алексей Петрович, - если только где-то рядом произойдет еще бо'льшая беда. Но я бы этого не желал.
- Да ничего там не должно случиться, - негромко повторил Васильев. - Ну, дождь... наверное, уж точно льется через край... Валерий, что скажешь?
Туровский только судорожно вздохнул, поджав ноздри, и замер.
- Может, зайдемте в дом? - кивнул, дрожа, массивный Маланин. - Не бетонный же... если и треснет, не завалит...
- А загорится? - Тарас Федорович кивнул на небо, и в эту именно секунду оно разорвалось пополам прямо над головой, полыхнув пламенем, и жутким, и знобящим, как само небытие...
- А давайте анекдоты рассказывать... - Владимир Александрович посмотрел на свою растопыренную пятерню и ничего не вспомнил. И снова зарыдал. - Я хотел как лучше!..
Васильев толкнул в бок Хрустова.
- Лев, ты же умел смешить до слез! Как вспомню те наши грозные годы - начинаю хохотать: сразу вижу тебя. Как ты говорил? Сала много в стране, а мыслей мало. Вот если бы членам Политбюро хоть иногда дрова колоть, мозги бы встряхивались - и хорошие идеи рождались...
- У него сын в больнице, - буркнул Бойцов и обнял за плечи друга. - Держись.
44.
Под утро мы устали маяться на ногах под дребезжащей крышей крыльца и рискнули, перебрались в круглый зал, сели поближе друг к другу на стульях и на диванчике под сверкающим время от времени зеркалом и забылись. Кто водки напился от страха и угрызений совести, кто - валерьянки из бутылочки Туровского (Хрустов и сам Туровский). Семикобыла, как сидел мешок мешком на диване, так и далее дремал, всхрапывая и всхлипывая, при этом открывая совиные невидящие глаза.
По приказу губернатора егеря вновь включили дизель, и во всех комнатах дачи горел яркий электрический свет, который как бы усмирял влетающий в дом свет молний.
Молчаливый охранник Владимира Александровича ушел в сауну хлестаться веником. Егеря там же где-то пили подаренный им ящик водки. Слышалась песня:
- Гори, гори, моя звезда...
Звезда любви приветная.
Ты у меня-я одна заветная...
Другой не будет никогда-а...
Ливень лил и лил по-прежнему, но гром уже стихал, огонь небесный бегал все больше вдали, в северной стороне, над ГЭС...
Дай бог, чтобы все там обошлось.
Нас разбудил вороний крик Маланина:
- Ищук! Связь наладилась. Вызывай своих!..
На небесах, во мраке еще дождливого утра что-то уже высвечивалось над горбатой горой с названием Орел - там словно орел присел, сложив крылья.
Тарас Федорович, скалясь от возбуждения и тревоги, роняя и поднимая трубку (слава богу, с мягкого ковра!..) набирал номера своего завода:
- Алло?! Еще спят, собаки?! Алло?!. Алло?.. Я вам сарвелата в десять кило!.. Алло?! Наконец-то!.. Кто?! Константин Васильич? Ну, что? Как вы там перезимовали? Говори, я всё знаю... как ГЭС?! Что?! Что?! - и замер.
Нам, смотревшим на него в эту минуту, показалось, что он потерял сознание. Ищук качнулся и негромко, почти шепотом добавил.
- Немедленно... вылетайте...
И машинально вернув трубку Маланину, Тарас Федорович повернулся к Туровскому и, как робот, молча пройдя шесть или семь шагов, изо всех сил ткнул его широким кулаком в лицо:
- Н-на, блядь чубайсова!..
Взвизгнув, Валерий Ильич покатился по полу среди стульев.
- Ты что, Тарас?!. - бросился к Ищуку Никонов.
Шмыгая, обливаясь кровью из разбитого плоского носа, Туровский отполз в дальний угол комнаты и, задрав голову, поднялся на ноги.
- З-за что?..
Никонов с размаху ребром ладони резанул Ищука под горло, тот согнулся и, хрипя, осел на пол.
- Товарищи, товарищи!.. - заныл губернатор, бегая вокруг. - Что вы себе позволяете?!
Тарас Федорович с пола процедил, с ненавистью оглядывая старых друзей:
- Вам не жить, шушера бетонная!..
- Что?! - заорал, подскакивая, Никонов. - Это ты мне грозишь?! Ты, подстилка олигархова!..
Васильев железной ладонью оттолкнул Сергея Васильевича и, наклонившись, помог подняться Ищуку.
- Тарас Федорович. Молодой, сильный... не стыдно вам со стариками связываться?! - Усадив на стул, заглянул в лицо. - Всем нам страшно. Что, что там?
Ищук смял толстые губы и зарычал, заплакал.
- Ну, говорите же!.. - толкнул его в плечо Бойцов.
- Завод заморозили... свет же вырубился... - И снова вскочил, хотел рвануться к Валерию Ильичу, но был тут же усажен на место Васильевым и Бойцовым. - С-сука! Каждый за себя... Если бы объединились...
Маланин, тыча пальцами в кнопки, уже звонил куда-то. И выслушав ответы, выбежал из столовой.
Хрустов пошел за ним:
- Владимир Александрович, дайте домой позвонить.
Маланин стоял на крыльце, запрокинув голову, словно и у него, как у Туровского, текла кровь из носу.
- Левочка, всё пропало... всё...
Вынув из его безжизненной руки трубку, Лев Николаевич набрал свой домашний номер, но телефон молчал. Он молчал в самом прямом смысле слова - не было даже гудка. Не ответила и больница. Почему??? Безмолвствовал и детский сад, где через ночь сидит охранником Хрустов. Видимо, из строя вышла телефонная сеть Виры! "Боже мой! Что же, что там?!"
Хрустов застонал и вдруг вспомнил телефонный номер Саши Иннокентьева - тот несколько лет вернулся в свой родной Иркутск, не раз писал оттуда, наверное, можно отсюда дозвониться хоть к нему?
Код, кажется, 395?.. И о чудо! Он услышал знакомый, торопливый говорок Саши:
- Я вас очень внимательно слушаю!
- Саша!.. - закричал Хрустов. - Саша! Это я, Лева с ГЭС... то есть, я в тайге... а у нас дома телефоны замолчали... ничего по телику не было?!
- Как же не было!.. - отвечал Саша. - Туда летят самолеты МЧС... там все залило, волна прошла, говорят, тридцать метров высоты... у вас же землетрясение было.
- Да, - тихо ответил Лев Николаевич и, закрыв глаза, замер, на крыльце гостеприимного дома среди саянских гор. Он долго слушал своего друга.
Наконец, бессильно опустил трубку.
- Можно и мне?.. - попросил я мобильник, но Маланин, выхватив его из руки Льва Николаевича, побежал на поляну, стал еще куда-то звонить.
Мы с Хрустовым вернулись в круглый зал. Хрустов, шатаясь, бормотал, как безумный, про волну в тридцать метров. Туровский сидел за столом, прижимая к переносице мокрое полотенце, Васильев с Бойцовым стояли над ними.
Услышав слова Хрустова, Валерий Ильич вскинулся, как удара снизу в подбородок.
- Кто, кто сказал? При чем тут Иркутск?! Бред!.. Лева, Лева!.. Повтори!
- Я вам говорю! - И он передал слова Саши полностью:
По телевидению выступил президент России. Он сказал, что весь наш народ скорбит по погибшим и что немедленно будет оказана помощь, как для восстановления великой Южно-Саянской ГЭС, так и для переселения потерявших жилье граждан в новые дома...
Затем представитель РАО "ЕЭС" пообещал возместить материальный ущерб: семьям погибших - по 500 тысяч рублей на семью, за получение увечья - по 50 тысяч рублей на каждого.
Сразу же по другим телеканалам выступили лидеры партий. Они заявили, что предложенные властями деньги смехотворны, надо платить в десять раз больше... И еще прошел слух, будто бы представитель "Единой России" намекнул, что местное руководство совершило огромные, невосполнимые ошибки в недооценке природных катаклизмов... Значит, возможен Указ Президента о снятии губернатора Саразии, а также наверняка заменят директоров ГЭС и САРАЗа...
И еще. Волна, прокатившись вниз по Зинтату, как по лестнице со ступенями, натворила много иных неприятностей. В общей сложности по берегам были смыты около тридцати сел и шесть пристаней, сорвано с якоря и унесено множество теплоходов и лодок, размыт один химсклад в Саракане, скотомогильник в селе Тяжино, вышвырнуты тонны циана из отстойников Алексеевского золотого рудника, потревожено два кладбища. Кроме этого, в бешеном паводке утонули - если народ не привирает - с полтысячи коров и несколько тысяч овец, не считая обезумевших от страха собак и кур...
Пересказав с пятое на десятое слова друга, Хрустов повалился лицом вниз. Он потерял сознание. Мы бросились к Льву Николаевичу, уложили его на диванчик, я открыл бутылку минеральной - и шипучей пеной обрызгал ему лицо. Наконец, Лев Николаевич очнулся.
Васильев, погладив ему слипшиеся кудри, внятно сказал:
- Успокойся. Паводок через гребенку не страшен.
- Дайте мне!.. я в Москву позвоню!.. - словно вспомнил, что есть связь, Ищук. Но Маланин с телефонной трубкой бегал за окнами.
- Какой смысл звонить, - пробормотал Туровский. - Надо скорей выбираться отсюда. Конечно, это лучше, что волна просто перекатилась, как водопад. Вот если бы во время землетрясения плотина выступала над водой, удар мог бы быть ужасный.
- А завод, а поселок тебе не жалко?! - захрипел Ищук, вцепившись руками в край стола.
- Ну, зачем вы так?.. - ноющим голосом отвечал Туровский. - Ну, посадят меня, не вас же.
- Сашка Иннокентьев сказал: по НТВ говорили - волна тридцать метров, - повторил Хрустов. - Может, преувеличение? Они часто врут.
Никонов отрицательно покачал головой.
- Когда дергается земля... цунами... как у нас на Востоке.
И какое-то время все молчали. Ищук скрежетал зубами и плакал. Конечно, всем было понятно: при землетрясении могла, могла родиться высочайшая волна. И она, взлетев в искусственном море при грандиозном толчке снизу, покатила вниз... Но почему же тридцать лет назад проектировщики ГЭС про землетрясение не подумали? Шли на авось, на шарапа?! Или сейсмологи успокоили? Они всегда, везде писали: в Саянах малосейсмичная зона. И словно отвечая на эти неизбежные вопросы, Алексей Петрович негромко произнес убийственные слова:
- Землетрясение может быть спровоцировано и в малосейсмичной зоне - гигантским давлением новоявленного моря на плиты. А кто это может учесть? Разве что теперь начнут об этом думать...
Я тоже понимал: не паводок страшен. Страшнее любого паводка волна - локальный таран воды. Господи, неужто всё так и произошло?! Что же там с близкими? Что с народом?
45.
Вертолет завода прилетел через полтора часа после телефонного вызова. Лихорадочно погрузились. Первым занесли и положили на брезентовый полог Григория Ивановича Семикобылу, сунув ему под голову чью-то куртку, - от усталости и всего пережитого он был невменяем. Обмякшего пьяного Маланина, затащив вовнутрь, пилоты усадили под самой кабиной, справа. Губернатор спал с открытыми глазами. Ищука уложили в ногах, слева, на вынутую из чехла палатку. Через бочку с керосином от него на железных сиденьях примостились Бойцов, Никонов и Туровский. Хрустов и я сели на мягкие мешки у выхода. Морщась, лег возле нас Васильев.
И пока летели, все безмолвствовали. И никто никуда больше не старался позвонить. Да и вряд ли дозвонились бы из вертолета - металлический корпус экранирует связь. А пилотов просить ни о чем не хотелось.
Летчики, судя по их лицам, уже знали, что где-то здесь, внизу, на дне покоится сожженный молнией ночью такой же точно винтокрылый зеленый аппарат с людьми. Мне даже показалось: пилоты неприязненно оглядели всех своих сегодняшних пассажиров, принимая на борт. А за что уважать? Улетели решать дела на природу, да еще девиц, видите ли, захотелось пощупать в сауне... Так говорит народ. А народ все знает.
Вертолет под ветер несло быстро. Внизу посвечивало бескрайнее наше рукотворное море, словно кипящее из-за ветра и редкого дождя. И вот она, плотина! Мы все метнулись к иллюминаторам...
Ее почти и не видно - она сокрыта под движущимся пенным слоем воды - так в кино показывают обвал Ниагары. Хрустов всхлипнул, оттолкнул меня, прильнув щекой к стеклу. И я рассмотрел из-за его плеча: вздрагивая, показались домики Виры... но почему их так мало?.. Валяются бетонные плиты, как костяшки домино... а где бараки, которых еще оставалось штук двадцать? Где склады? Где столбы с проводами? Где люди? На правом, более высоком берегу, стоят каменные здания более поздней застройки, и в одном из них квартира Хрустова... но что это? У всех у них со стороны плотины окна черны, стекла выбиты... неужто так высоко хлестнул вал?
Позвольте, даже ЛЭП легла на скалу... и крепчайшие провода взвились, как тонкие струны над гитарой... градобойный трос, как пружиночка трепещет... Неужто это не сон?! Господи, где люди???
"Наверное, до моего города не дохлестнуло... - со стыдной радостью подумал я. - А вдруг и наших достало?.."
- Больница!.. - закричал в грохоте движков Хрустов. - Я не вижу!.. Где?!.
И в самом деле, деревянной старой лечебницы, стоявшей на холме за новым ДК, словно и не было никогда... деревья, посаженные вокруг, лежат вповалку...
Хрустов задергался в истерике, в слезах - его крепко обнял Бойцов и прижал к себе.
- Сделайте круг!.. - подскочив к лесенке, ведущей в кабину, закричал Туровский.
И вертолет снизился, прошел над изогнутой водяной горой. Я метнулся к другому иллюминатору - водобойный колодец наверняка размозжен, вывернут... - тысяч шестнадцать, а то и двадцать тысяч кубометров воды в секунду - такого не бывало в мировой практике. Если бы было, я бы знал - просмотрел в интернете для музея множество страниц информации... Впрочем, станция, ее гидроагрегаты, внутренняя техника могли уцелеть. Вал прогремел поверху, разве что когтями вырвав двери и стекла... ГЭС была мгновенно обесточена и простоит так до той поры, пока не проверят механизмы, не восстановят подстанцию и высоковольтные электрические линии...
В самом деле, если бы не высокий поводок, созданный ливнем, если бы не вода, уже переливавшаяся поверх гребенки, мощный водяной удар мог бы оторвать и опрокинуть обычно выпирающую верхнюю часть плотины.
- Боже мой!.. - причитали мы, глядя вниз. Очнулся Ищук, очнулся и Маланин, полезли, скользя на ребристом стальном полу, к иллюминаторам.
Лишь один Сергей Васильевич Никонов, словно закаменев, сидел на железной скамейке, глядя под ноги. И Васильев, один раз глянув вниз, снова отполз в хвост вертолета и, царапая пальцами грудь, упал лицом вниз.
Бойцов несколько раз оглянулся на него и, через минут пять, почуяв неладное, проскочил по салону, схватил за кисть.
- Что?! - в страхе, немыми губами спросил Туровский.
Бойцов склонился над стариком, прижался ухом к груди. Снова попытался поймать пульс.
И глядя в глаза мне, Валерию Ильичу и Хрустову, также беззвучно ответил:
- Альберт Алексеевич мертв.
- Сажайте!.. - заревел вверх, через дверку пилотам Ищук. - Не тяните кота за хвост!
Он и Маланин пытались отсюда, сверху дозвониться с сотовых телефонов до своих близких, до своих помощников, но связи не было... И не судьба Васильева их сейчас, конечно, волновала. Умер так умер.
- Быстрее!!!
Вертолет неожиданно взмыл, почему-то пошел прочь от вертолетной площадки и начал кружить - над опушкой тайги, над холмами и каменными карьерами.
- Что такое?!.
Вертолетная площадка оказалась занята, это мы сейчас увидели: на ней стоят с работающими двигателями три вертолета МЧС. Ни справа, ни слева для того, чтобы приземлиться, места также нет - повсюду валяются бочки, доски... развернутые ветром и разломанные АН-2...
Наш вертолет двигался, рыская, то вправо, то влево.
Скоро, скоро он выберет какое-нибудь подходящее место и приземлится, и мы, наконец, увидим всё, что случилось, и обо всем узнаем.
И я расскажу вам о том, что увижу и узнаю.
А сейчас, пока мы кружимся в небе над местом гигантской катастрофы, остается вослед за Хрустовым воскликнуть: а стоила ли эта грандиозная, из железа и камня стена до небес стольких слез и горя?
Ведь если не эта стена, так была бы другая...
И ни при чем здесь Москва, всякие РАО, начальники, партии...
Есть что-то выше всего этого. Это когда человек кричит через века.
Или в этом также нет смысла? Скажите, птицы и змеи, бабочки и коровы, пчелы и лошади, львы и крокодилы, марсиане и простые люди!..
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
