Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность


ЗОЛОТОЕ  ДНО
Книга первая
(Продолжение)




ОБЪЯВЛЕНИЯ, НАДПИСИ МЕЛОМ И ДЕГТЕМ НА ЗАБОРЕ ВОЗЛЕ ОБЩЕЖИТИЯ УОС:



Я ЛЮБЛЮ ТАНЮ. ЛЕША.

А Я ЛЮБЛЮ КАШУ. ТАНЯ.

ОРГАНИЗУЕТСЯ КРУЖОК ВОЛЬНОЙ БОРЬБЫ В ДК ПО СРЕДАМ, В 19.00. КРАСНОЩЕКОВ В.И.

МОЛНИЯ. НАЧАЛЬНИКУ ГИДРОМОНТАЖА АЛЕХИНУ. ПО ВАШЕЙ ВИНЕ СРЫВАЮТСЯ РАБОТЫ ПО УСТАНОВКЕ АРМАТУРЫ И ЗАКЛАДНЫХ КОНСТРУКЦИЙ НА ВЫХОДНОМ ОТВЕРСТИИ АВАРИЙНО-РЕМОНТНОГО ВОДОСБРОСА!!! 21 СЕНТЯБРЯ (Осталась с прошлой осени. - Л.Х.).

МОЛНИЯ. ЕЩЕ ОДИН РЕКОРД!!! ЗА ВЧЕРАШНИЕ СУТКИ В КОТЛОВАНЕ УЛОЖЕНО 2500 КУБОМЕТРОВ БЕТОНА! 30 ЯНВАРЯ. (Эта "молния" уже ближе к нашим дням - Л.Х.)

МОЛНИЯ. НАЧАЛЬНИКИ ГИДРОСПЕЦСТРОЯ И КРАНОВОГО УЧАСТКА, ГДЕ ВАШИ ГЛАЗА? СРОЧНО РАЗБЕРИТЕСЬ НА СЕКЦИИ 37!!! НЕ ПРОЕХАТЬ, НЕ ПРОЙТИ!

ЖУЙ.

МЫ ЗДЕСЬ ХОДИЛИ. В.И.К.К.С.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ХРУСТОВ!!!

МОЛНИЯ. СЕГОДНЯ В 12 ЧАСОВ ДНЯ В ВИРЕ МИТИНГ. СВОБОДНЫЕ ОТ РАБОТЫ, СОБРАТЬСЯ ВОЗЛЕ УПРАВЛЕНИЯ!



Расскажу подробнее про Туровского. Обещаю быть объективным. Был он скуласт, черноволос, с плоским низко посаженным носом, одевался в куртки и брюки с "молниями", всегда при галстуке, на ногах чаще всего не сапоги, а диковинные высокие ботинки с красной шнуровкой. В последнее время он редко бывал веселым - работа давила, и он мрачнел до черноты в лице, как цыган.

С недавней поры начальник оперативного штаба стройки, он мерз сутками в дощатом прокуренном домике с выцветшим флажком, под гигантским коленом крана, проносящего по небу трубы и арматуру. Рядом монтировали еще один кран чудовищной силы и высоты - КБГС-1000. Над штабом щелкали челюсти и локти механизмов, по дребезжащим двум окнам проносились острые тени. Валерий сидел за телефонами, которые то работали, то отказывали, над графиками, над сводным дневником стройки - сюда сходились все ниточки...

Конечно, было и куда выше начальство - Васильев, Титов, партком. Но здесь, в котловане (в Управлении Основных Сооружений - УОС) не будут же они каждый день и час выслушивать просьбы и давать указания, как из какой критической ситуации выйти, кого кем заменить и т.д. Обстановка менялась мгновенно, и "маленький серый кардинал", как прозвали Туровского, или как прозвал его в сердцах Хрустов - "серый карданный вал", с работой справлялся отменно, надо отдать ему должное.

Он действительно бывал, если упрется, непробиваем. Но не всегда справедлив. Гримасою притянув губы к кончику носа, словно собираясь чихнуть, он раздраженно выслушивал просьбы и обиды бригадиров, прорабов и комсоргов... но у него имелись свои любимцы, приятели, с которыми он строил Светоград, действующую знаменитую ГЭС на Енисее (в их числе шофер Толик Ворогов, который не поддержал на собрании Климова, мгновенно сообразив, что Валерий будет недоволен). Впрочем, бригаду Климова до драки он, конечно, выделял - еще бы, сам потрудился там почти год.

Начинал Валерий шофером, приехав в Сибирь с далекой Камы. Ходил летом на танцы в черных перчатках и черном свитере, спал - было такое - в цветах, на клумбе под окном своей любимой девушки. Не получилось с ней ничего... росла теперь в чужой семье его дочь Настя... Валерий женится чуть позже, на красавице Марине... окончит строительный институт... но всему свое время. А пока он счастлив до безумия - он начальник штаба стройки. Его бес толкает и далее вверх, словно со дна ботинок ему жгут кожу ног стельки из горчичников. Его всегда любили руководители - наверное, за печальную мудрую улыбку. Как пес или студент, все понимат!.. - хохотал, обнимая его в Светограде, сам знаменитый Брыкин, начальник тамошнего строительства, семипудовый, гневливый, по кличке Пол-Петра, с белой кисточкой, торчащей из бородавки слева возле рта. А здесь, на новой ГЭС, его полюбил Васильев.

Конечно же, полюбил. Иначе разве стал бы рассказывать ему о своей жене, по которой тоскует, о дочери.

- Папа, купи мне шобаку, - просила дочь Света, когда Альберт Алексеевич прилетал в Москву...

- Потом, - с улыбкой гладил ее по золотистй головке отец.

- Вше говорят "потом", а ты купи мне шобаку.

- Спи, - умоляюще просил Васильев. - Утром поговорим.

- Вше говорят "шпи, утром поговорим", а ты купи мне шобаку.

- Дочка, мне сегодня некогда.

- Вше говорят "мне шегодня некогда", а ты купи мне шобаку.

- Красавица, помолчишь ты или нет?!

- Вше говорят "крашавица, помолчишь ты или нет", а ты купи мне шобаку...

Туровский, помнится, спросил у Васильева:

- Купили?

Васильев развел руками: мол, что делать, пришлось... И спросил: не собирается ли Валерий жениться? И спрашивал про родителей, посочувствовал, узнав, что Валерий похоронил отца. И конечно, его любое слово было теперь для Валерия закон.

На следующий день после возвращения Васильева из Москвы Туровский в семь утра уже был в котловане - как мы знаем, повесил приказ насчет Климова и побежал к гидрологам. Они перевезли бурильную установку за плотину, на лед, и Валерий показал, где бурить.

Заскрипело, заныло сверло, уходя в многоцветную толщу спекшегося перед каменной преградой льда. На ледяном ветру Туровский простоял картинно часа два (хотя мог и не торчать здесь), курил, надрывно кашляя и пригибаясь - в позвоночнике отзывается, не дай Бог, простудился.

Когда над белыми горбами гор уже просветлело небо и на берегах погасили часть прожекторов, освещающих котлован, и прибыла на автобусах новая смена, и укатила в Виру ночная, гидрологи досверлили четвертую скважину - и результаты оказались совершенно непонятными.

Почти до самого дна перед девятым и десятым донными отверстиями плотины был лед! Слоеный, желтый, зелено-черный, кусками, но лед! Словно перед плотиной опрокинулась ледовая гора. Рабочий-бурильщик испуганно посмотрел в лицо Туровскому. Тот с максимально веселой гримасой буркнул:

- Ну-у, раз так, все в порядке!

Нельзя допустить, чтобы паника усилилась, чтобы добавились слухи. Валерий хлопнул рабочего по плечу:

- Бурим дальше! Перед восьмой и седьмой дыркой... - И подмигнул. - Я через полчаса подъеду. Никому ничего, понял? Нас ждут медали, понял?

Рабочий недоверчиво кивнул, улыбнулся и включил буровую установку, старый аппарат на треноге. Валерий изобразил чуть ли не лезгинку - прошелся, бросив руки в одну сторону, и побежал к штабу. Нужно срочно доложить Альберту Алексеевичу.

В штабе сидел, свалившийся как снег на голову, тот самый журналист из Москвы, Владик Успенский, легкомысленно сияющий, в жарком полушубке, с тремя или четырьмя аппаратами на ремешках и тяжеленной черной сумкой с объективами на боку. Владик курил сигарету и очень громко рассказывал о новом спектакле на Таганке.

- Р-раз - бегут... Р-раз - лежат! Р-раз - вскочили!.. И так три часа, опупеть можно! - Он увидел Туровского. - Валера, салют! - Вскочил, обнял по-свойски и, отойдя, принялся фотографировать. - Давай за столом! Ах, старичок! Сделаю такой кадр, для АПН!

- Погоди! - отмахнулся Валерий. - Тут дело.

- Понято! - Владик тут же сел, радостно глядя на Туровского. - А я был у вас в отделе кадров. Мне письмо показали, от школьниц... Класс! - Он протянул Валерию конверт.

Набирая номер прямой связи с Васильевым, Туровский глянул: девочки из Кемеровской области прочитали статью "Розовый город палаток", восхитились и решили ехать сюда. "Мы будем работать и учиться в вечерней школе. Мы не боимся трудностей..." Валерий бегло читал красивые строчки и одновременно видел грозную ледовую толщу перед плотиной, и кивал Владику, что-то продолжающему говорить. Как при нем известить Васильева? Попросить москвича выйти? Туровский, как любой тщеславный человек, робел перед журналистами. Да и телефон Васильева не отвечал.

"Кстати, этот легкомысленный москвич может нам сейчас помочь! Своими праздничными снимками успокоит людей. Пусть больше снимает веселых рабочих".

- Я рад, что ты приехал, - пробормотал Валерий. - Ходи, смотри. Фотографируй самых веселых, самых красивых... Соцреализм. Понял?

- Понято! - оживился Владик. Он, конечно, догадывался, что его прежним фотоочерком здесь, на Ю.С.Г., не слишком довольны. - А тебя можно? Улыбнись, а?

Туровский печально улыбнулся. Веселее он не умел.

- Сегодня взрыв в два часа, - напомнил дежурный Помешалов, отрываясь от телефонной трубки и бумажек. - Маланин хочет заодно по поводу Климова...

- Хорошо, - продолжал хмуриться Валерий. "Может быть, Помешалову шепнуть о результатах бурения? Чтобы он сбегал к Васильеву. Пусть неприятную весть он донесет. А Туровский на льду, так скажет".

- А это что? - блаженно улыбаясь, Владик показал на горсть флакончиков с духами, которые мерцали на подоконнике. Их выкинула Оля Снегирева два дня назад в Стройлаборатории и сюда принесли дежурные. - Французские?

- Нитроглицерин, - мрачно пошутил Валерий. И кивнул на фанерный шит за окном, косо прислоненный к стене. - Видишь, приходится закрываться, когда в котловане взрываем. Муторное дело - стекла вставлять на морозе...

Владик, помертвев лицом, надел каску и медленно, боком, вышел из штаба. Наконец-то. А то ведь раззвонит. Туровский подсел к Помешалову и негромко объяснил ситуацию.

- Работай, но чтобы больше никто не знал, я через час вернусь.

Он сам доложит Васильеву, так будет мужественней. Валерий выбежал из штаба и ему повезло - катил попутный рабочий автобус, Валерий поднял руку и вломился в гармошку двери. Он ехал в поселок, прикрыв глаза, делая вид, что дремлет - а сам мучительно думал сразу о десяти вещах. Почему перед плотиной лед до дна? Что же дальше будет? Вода наберется по самую гребенку - и перехлестнет на эту сторону?! Почему уехала Оля Снегирева, Олька Снегирек? Маленькая, тихая, краснощекая, похожая на девочку (а ей уже за двадцать, а может, и все двадцать пять...), ее все любили... Зачем пыталась отравиться? Из-за кого? Почему Васильев из Москвы вернулся непохожий сам на себя? Не желая разговаривать, пошел в ресторанчик при вокзале и долго там сидел среди всякого пьяного сброда, а коллеги напрасно ждали его дома. Что-то произошло в Москве, чего Валерий не знает? А может, здесь, на Ю.С.Г., положение куда более критическое, чем кажется ему, Валерию? Если денег не выделили и людей не пообещали...

Когда Туровский добрался до управления, день уже сверкал вовсю, на белом снегу лениво распластались рыжие псы и голубые тени от столбов.

В кабинете Васильева он застал обоих руководителей: начальник строительства и главный инженер сидели друг против друга за столом, на котором блестел алюминиевый глобус с крохотным спутником над ним - подарок космонавтов, в стороне шипел не выключенный селектор, в нем слышались далекие голоса.

- Куда пропал? - сердито спросил Альберт Алексеевич. Но, не дожидаясь ответа, решил закончить разговор с Александром Михайловичем - выдержка у него была. - И что наши доблестные солдаты?

Титов плаксиво сморщил доброе большое бульдожье лицо.

- Не хотят оставаться. Может быть, вечером проедем на вокзал, нажмем на долг.

- Долг - великое слово. - Васильев снова обернулся к Туровскому, который смиренно сел, опустив глазки, - начальник стройки, видимо, пытался угадать, какие новости тот принес из-за плотины. Или уже знал, если вдруг Помешалов позвонил? - Солдаты за два года службы устали от этого великого слова. Если митинг проводить, то днем, задолго до поезда.

Титов ухмыльнулся.

- А если, как вы... однажды?

Прошлой осенью, в несколько схожей ситуации, когда приехавшие солдаты не захотели оставаться на стройке, а люди были нужны катастрофически - впереди перекрытие Зинтата, Васильев задержал своей властью отправление поезда в Саракан. На пустыре перед вокзалом был организован митинг, выступили самые красивые девушки, фронтовики вышли с орденами, некоторые на костылях... И результат - половина демобилизованных воинов не покинула ГЭС. Правда, Васильеву досталось потом на бюро обкома за своеволие... "Можно бы, конечно, и сейчас, - подумал Валерий, переводя дыхание и наливая себе воды в стакан. - Договориться с железнодорожным начальством".

Но сегодня Васильев вел себя как-то непривычно вяло.

- Не знаю, - буркнул он Титову. - Предлагайте вы.

- А что? - явно встревожился Титов. - Незаконно?.. - Он долго сморкался в платок, тайком всматриваясь в замкнутое желтое лицо Васильева. - Вы... тоже, болеете? Как, кстати, Москва? Поздравляем орденом.

Васильев усмехнулся.

- Тоже стали, Александр Михайлович, телеграммами разговаривать? Я полагаюсь на вас, именно на ваш опыт. Вы ведь поможете мне? В эти... тяжелые... Ну, вы понимаете. - И бросил Туровскому. - Давай.

Валерий поднялся и четко, даже, пожалуй, ожесточенно доложил о результатах бурения.

- Я думаю, придется водолазов снарядить... посмотреть, где лед потоньше... чтобы понять механизм процесса.

Титов от страха выпучил глаза, он не думал, что ситуация настолько опасна.

- Александр Михайлович! - окликнул его Васильев. - Мы тут. Все будет хорошо. Идите к себе, там наверняка люди.

- Да-да... - пробормотал Титов и, кряхтя, как тяжело больной, ушел.

- Очень интересно. Спасибо, обрадовал! - усмехнулся Васильев. Он поднялся и стал ходить из угла в угол по кабинету. - И?

- К обеду еще пару дырок посмотрим. Водолазов запускать?

- А ты как скажешь? - Альберт Алексеевич остановился, сверху в упор глядя на него. - Давай сделаем, как ты скажешь!

- Зачем шутите?.. - Туровский обиделся. Он решил, что Васильев издевается над ним. Или действительно растерян? "Или я чего-то не знаю, не понимаю?" И Валерий трудно ответил. - Я думаю - н-нужно.

- А если оторвет человека... унесет течением под ледяную гору, под плотину? - Альберт Алексеевич приблизился совсем вплотную, и на Валерия дохнуло запахом кофе, кислого пота. - Что скажешь?

- Добровольцев надо. Я сам пойду. Судьба ГЭС решается.

Васильев помолчал и, подойдя к столу, глянул косо.

- Только не надо красиво: "я сам"... Что особенного? Затопим, погубим... Придут другие и достроят! Ну, ладно, извини. - Он положил руку на телефонную трубку.

- Расход воды? - неожиданно спросил начальник стройки.

- Как обычно зимой - триста кубов в секунду...

- Да-да. А уровень растет. - Васильев долго молчал. - Знаешь, Валерий. Смотрю в эту реченьку, как кролик в глаза удава. И думать ни о чем не могу. У тебя есть дома чай?

- Да, конечно, - обрадовался Валерий. Их дружба, судя по всему, устояла.. - Индийский, принести?

- Вечером сам загляну... - пообещал Альберт Алексеевич.

Вот это да! Сам обещается навестить. Один раз он в гостях у Валерия был - на новоселье. Надо срочно позвонить девчонкам из Стройлаборатории, которым поручается встречать с цветами важных гостей из Москвы. Их в шутку зовут гейшами, а злые языки и подстилками, но это несправедливо - они всего лишь подают на стол и украшают общество улыбкой и молчанием.

- Стоп! - вспомнил Васильев. - Позови ко мне кого-нибудь из этих позорников-солдат. И помни - за митинг отвечаешь ты! - Васильев протянул руку и сжал руку Валерия очень больно, как клешней. - Утром был в котловане... не стал тебе мешать... Между прочим, почему кабель не убран? И что за идиот бетон вывалил прямо на дорогу? Почему в яме вода? Качайте! Ну, я на штабе дам вам дрозда! - И он раскрыл толстую папку с телефонограммами.

Туровский выбежал на улицу. "Он болен, болен, - крутилось в голове. - Творится что-то малопонятное, страшное. Нельзя его подводить".

Странное дело - а в штабе скромно сидел и поджидал его старик Титов.

- Ну, как? - Александр Михайлович кивнул на красный телефонный аппарат. - Дрожит голос-то?

Валерий напрягся, ничего не ответил. Но, чтобы лучше понять мысли главного инженера, кивнул. К его удивлению, здесь Титов вовсе не выглядел больным.

- А где же твоя гордость, Алик? - усмехнулся Титов. - Как тут летом распоряжался! Московская штучка! Номенклатура! А теперь попляшет, ага? Урок ему!.. Ты помнишь, Валера, говорил я ему осенью: пристегивайся к моей идее... подпишем акт о защите котлована от ледохода, подмахнем, как соавторы... Ежели что, будет у тебя, Альберт, прицепка к гидростроителям. Мол, тоже не лыком шит, не просто пешка, которую бросают с завода на колхозы... а что-то в ГЭСах чирикаю! Не захотел. Гордость человека подвела, - подмигнул Титов. - Гордость, Валера.

Туровский грустно вздохнул. Что верно, то верно - гордый Васильев.

- Думаете, снимут?

- Снимут - не снимут... А то, что он сматывает удочки, мне доподлинно известно, - Александр Михайлович приложил палец к губам, потом этим же пальцем перекрестился. - Один знающий человек сказал. Только не вверх теперь пойдет - вниз загремит. С таким настроением победители не возвращаются, - продолжал Титов, удобно устроясь на стуле, раскинув коленки, - на такой должности - и так раскиселиваться?! Запомни, самое большое месяц - и у нас будет новый начальник. Может, даже он сидит сейчас где-то здесь, - Титов с улыбкой посмотрел в упор на Валерия. - Что скажет комсомол?

- Партия прикажет - комсомол ответит "есть"... - печально улыбнулся Валерий.

- Опыта нашим людям не занимать. - Александр Михайлович, улыбаясь, перемотал шарф на горле.

Что правда, то правда, главный инженер проходил практику в Красноярке в знаменитом шестьдесят восьмом году, когда случилось невиданное половодье - и уже готовы были взорвать плотину, чтобы не случилось беды. Но люди одолели стихию. Титов был тогда заместителем Брыкина.

- Я и тебя там помню... - ощерился Титов. - Смотрю - шкет, а ловко ты рулил. Это ведь ты на "тещином языке" с бетоном перевернулся...

- Было, - с удивлением ответил Валерий. "Помнит!" - Но чтобы не быть уж совсем гадким себе, сказал. - Но жалко человека.

- А мне не жалко?! - Титов вновь смешно выпучил глаза и развел руками. - Я, может, больше всех его жалею! Тал-лантливый человек! Сидеть бы ему в министерстве. А не в Сибири колупаться. Здесь надо здоровье иметь, ременные нервы. Не для варягов Сибирь. Мой батя, помню, себе на завтрак тюрю с водкой готовил...

Но в эту минуту на столике длинно затрезвонил красный телефон (в трубку кричали по поводу нехватки деревянной опалубки), Титов, задумчиво перекосив лицо, поднялся.

- Мешать не буду. Не болей, Валерий Ильич.

Решив вопрос с опалубкой, Туровский соединился со Стройлабораторией и попросил Аню прибраться в его квартирке. Там чисто, но на всякий случай женский глаз не помешает. Дверь не заперта.

Вбежал Помешалов, он ездил к бурильщикам по их срочному вызову.

- Лед! Везде лед!!! Что будем делать? - прошептал парень.

Валерий, бросив трубку, улыбнулся со знающим видом:

- Решение уже найдено, - и вышел на ветер. Надо срочно уезжающих солдат отыскать.

Он торопливо шагал по поселку Вира, мимо промороженных сизых сосен и скрипучего белья на бечевках. Строится - вот уже третий год - Дворец культуры, кран поднимает в ящике из стальных полос кирпичи. Проехал, рыча и сотрясая окрестность, БЕЛАЗ, чья-то крохотная собачонка зашлась в испуганно-отчаянном лае, как приклеенная к месту, а когда БЕЛАЗ укатил - прыгнула в сторону и с визгом исчезла. Валерий подошел к дому, в котором живет Титов, и увидел возле распределительного зеленого шкафчика парня-связиста с наушником в руке. Видимо, исправляет телефонную линию. "А если попросить подключиться к телефону Титова, подслушать, о чем он говорит с людьми? Нет, - усовестил себя Валерий. - Нехорошо. Тоже мне - уотергейт".

В общежитии № 4, в коридоре первого этажа, у выхода, группа солдат в серозеленых ватных куртках сидела на рюкзаках, ждали автобуса до вокзала. Туровский спросил:

- Кто комсорг или староста? Давайте оба со мной, на минуту к начальнику стройки.

- А зачем? Все равно уедем, - был дерзкий ответ.

- Ну, хоть проститесь. Выскажете ему, что хотите.

Когда на попутном грузовике доехали до управления, в кабинете Васильева вновь сидел грузный и значительный Титов. Надо же! Опять здесь! Валерий глянул на часы - скоро взрыв, нужно проследить за эвакуацией. И на комсомольском собрании побывать. Он уже направился к двери, но Васильев жестом остановил его.

- Сказали, сразу дадут работу, - бубнил в свое оправдание высокий солдат. - Я - шофер, а тут в бетоне копайся...

- Машины будут через месяц, - проворчала Титов.

Второй солдат, грузин или армянин, комсорг, грустно смотрел под ноги.

- Говорили, общежития удобные... - сказал он. - Музыка, девушки встретят с букетами багульника...

- В роли девушки я никак не могу выступить, - усмехнулся Васильев. - А насчет багульника... тонны растут на скалах.

- Он красивый, - поддакнул Титов. - И от простуды хорош.

Высокий солдат угрюмо твердил:

- Документы отобрали, в список - и погнали.

Валерий не выдержал:

- Что вы мелете?! Как стоите? - воскликнул он. - Смирно! Наверное, первыми руку тянули - хотим на Южно-Саянскую ГЭС?! Вам пошли навстречу, демобилизовали раньше срока... Р-раньше ср-рока!!!

Титов хмыкнул:

- Вот напишем в часть...

- Пишите, - демонстративно вскинулся высокий солдат.

- Как ваши фамилии? - спросил Туровский. Солдаты молчали.

- Велик труд - узнаем, - подмигнул, вставая, Александр Михайлович. - Документы у вашего лейтенанта... Ишь, распустились! Нет, не та теперь армия.

- Товарищи солдаты, будет митинг, - мягко сказал Васильев. - Объявление видели? Потом, кто хочет, пусть уезжает. В ваших словах есть правда. Но не вся. Идите.

Солдаты вышли, оставшиеся в кабинете некоторое время молчали.

- Не надо их так просто отпускать, - пробурчал Титов. - Подумают, никакой у нас дисциплины.

Васильев пристально смотрел на Титова. Тот снова закашлялся, как если бы все-таки был очень болен. Машинально закашлялся и Туровский, и вдруг ему стыдно стало. Словно он через этот кашель в сговор вступил с Титовым. Валерий на секунду почувствовал себя автором какой-то жуткой двусмысленной пьесы, на которую идут, платя не копейками, а человеческими судьбами. "Что я натворил? А при чем тут я? Титов ведет себя так, как хочет вести. И не преувеличивай значение своего пребывания в штабе".

- Садитесь поближе, - кивнул Васильев Титову. - Надо решить с водолазами. А ты беги!

(Вырвана страница - Р.Х.)

...и едва успел на митинг. Васильев как раз в этот момент вызвал на трибуну высокого солдата и, сняв со своей руки часы, подарил ему, сказав в микрофон:

- На память о великом времени, которого вы лишились!

Туровский тоже выскочил на деревянный помост, сделал то же самое со своими электронными часиками - отдал какому-то рядовому. "Может, совесть замучит. Уедут, подумают - и вернутся? А то и сразу останутся".

Но после митинга остаться на ГЭС изъявили желание только двенадцать парней из двухсот. И то хорошо...

Жал крепкий морозец, стемнело, когда поезд уволок цепочку огней из Кантегира.

Валерий, торопясь, проехал на гребень плотины, на ледяной ветер, отпустил бурильщиков с верхнего бьефа (уже перед четырьмя донными отверстиями плотины обнаружился сплошной лед!..) и увидел - в стороне, метрах в сорока, плотники из бригады Валевахи водружают огромную брезентовую палатку на воткнутых в ледовые скважины шестах, электрики тянут кабель, волокут электрический калорифер... что это?!

На естественный вопрос Туровского один из парней бросил:

- Будут водолазов спускать, сейчас майну вырубим, здесь лед тонкий... метр.

Валерий не поленился, сходил посмотреть - буровики прошлись со своими сверлами по периметру, чтобы плотникам легче долбить полынью. Но как только представил Валерий, что в этот мороз в угрюмую таинственную воду на 30-40 метров будут опускать людей в скафандрах, ему страшно стало. Есть ли специалисты? Он не помнил. Конечно, Титов-то все знает.

Вернувшись в штаб, Туровский устроил надоевшего Владика Успенского в гостиницу и, не чуя ног от усталости, побрел по ночной Вире к себе домой. Ему недавно дали однокомнатную квартиру. "Может быть, Васильев уже у меня. Ничего, Анечка встретит прекрасно".

Аня - белокурая девица, с милой улыбкой, обычно в джинсовом брючном костюме, обтягивающим крепкое тело.

Валерий толкнул дверь - она как раз несла к столу электросамовар. Увидев Туровского, едва не споткнулась.

- Ой, привет! - Аня говорила нараспев, как маленькая девочка. Глазки мигают, синие, как фиалки. Волосы зачесаны гладко и собраны в косу-крендель на затылке.

- Никто не приходил? Я жду Васильева.

- Да? Странно, человек точный.

"Ах, у него же нет часов". Валерий снял куртку, стянул с шеи галстук и надел черный старый полушубок.

- Холод собачий! Волчий!

- А у тебя, кстати, тепло. Водку будете пить? - Аня ушла на кухню и принесла брусники в деревянной плошке. - Прямо как горох. Девочки послали.

Голодный Валерий взял в ладонь мерзлую, твердую ягоду, высыпал в рот. Зубы заныли, во лбу стиснуло.

- Железный человек, - невнятно бормотал Валерий, корчась от наслаждения и озноба. - Сегодня не узнаю его. Грустный ходит, нос повесил, как гусь больной.

- Может, и заболел.

- Н-ну! - Валерий не стал даже объяснять, что они с Васильевым не те люди, которые могут позволить себе заболеть в подобной обстановке.

- А как вода ваша?

Туровский не ответил. Нечего пугать комсомолку.

- Что гидрологи говорят? - спросила Аня и, поняв, что ответа не будет, засмеялась. - Я бы не хотела быть твоей женой.

- Почему? - засмеялся и Туровский. Сжав кулаки, крутанул ими по привычке перед собой, как бы защищаясь по-боксерски, - почти забытая привычка.

Но начальника стройки все не было. Валерий сел к столу и выпил рюмку водки - намерзся, и поэтому водка казалась разведенной.

- Ну, что? Что? - Он вдруг озлился. - Бурим! Понимаешь? А он ходит, как мешком ударенный... Нужны водолазы, сегодня с Головешкиным говорили на штабе. Васильев спрашивает: "У нас найдутся добровольцы?" Разве можно так сегодня?! Ты прикажи - и все полезут смотреть донные. А если так... когда так, каждый задумается: черт его знает, что там, в воде...

- А что Головешкин? - вздохнула Аня.

- Конечно, согласился, - резко ответил Валерий.

- Молодец Головешкин.

Туровский знал его еще по Красноярску. Худощавый ловкий парень, вечно в штормовке и вязаной шапке с помпончиком, скалолаз, взрывник, лет двадцати пяти, а может быть, и тридцати пяти. Валерий покосился на Аню:

- При чем тут Головешкин?.. Я и сам могу. Не может река промерзнуть в одном месте, а в другом спокойно течь. Андестенд?! А перед шестой "дыркой" лед всего метровой толщины... Не знаю, отстань! - закричал вдруг молодой начальник. - Чаю лучше подогрей.

И в эту минуту вошел Васильев. От него несло холодом, как от открытой двери или открытого окна. Он снял папаху, дубленку и, потирая малиновые ладони, прошел в комнату. Лицо, как всегда, невозмутимое, в изгибах рта даже некая ирония, словно ему только что рассказали нечто смешное, и не бог весть как смешно, но все ж таки забавно.

- Добрый вечер, - сказал он Ане. - Как это у Некрасова... не у этого, а у того. "Мороз-воевода дозором обходит владенья свои..." Гуляю.

Аня видела его близко всего второй или третий раз, заволновалась, подвинула стул.

- Садитесь, пожалуйста! Или вы стоя? Чаю? Или сначала водочки?

Туровский сердито оборвал ее, улыбаясь Васильеву, не отрывая от него глаз:

- Он не пьет! Ты что?!

- Отчего же, - нараспев отозвался Альберт Алексеевич - Ты не пей, тебе нельзя, ты руководитель, рукой водитель. А мы с Аней... вас же Аня зовут?.. мы с Анечкой трахнем по маленькой для сугрева. Так, Аня?

Валерий растерянно смотрел, как Аня наливает ему и садится рядом, близоруко уставившись на смуглого спокойного мужчину. Туровский сбросил полушубок.

- Мне бы сейчас лучше - чистого бензину! - улыбнулся Васильев. - Извините за бедный юмор. - И неожиданно - Валерию. - ЕСЛИ лед - почему? Думал?

Как же не думал? Только об этом и думает Валерий весь день. Но Васильев при Ане спрашивает об этом, не надо бы. Еще не поймет чего девушка - раззвонит. С другой стороны, не хочется выглядеть при ней не знающим чего-то, неуверенным, все-таки именно Туровский сегодня - правая рука Васильева.

- Я полагаю деревья, топляки затащило, - пробормотал Валерий, чертя ногтем на скатерти крест-накрест вставшие деревья перед отверстиями плотины. - Вот так их примкнуло, лед крошится у края плотины, трется... шуги набило... наросла пробка... Вода не успевает проходить через другие, свободные "дырки".

(Сбоку, красным фломастером: КОМУ ЭТО СЕГОДНЯ ИНТРЕСНО??? ЛЕВКА, ТЫ ГЛУХОЙ БЕТХОВЕН! - Л.Х.)

- Выпьем, красавица, - грустно сказал Васильев Ане. - Замучил тебя начштаба? Пельмени, наверное, ему варишь? Это же надо каждый пельмень слепить! Ай-яй-яй! - И тут же обратился к Валерию. - Как может забить отверстия такого диаметра? Сам знаешь, два паровоза можно поставить друг на дружку. Ну, одну дырку завалило... две... А уровень растет - будто все перекрыты.

Аня, кажется, наконец поняла. Сидела напуганная, открыв рот. Зря он все-таки при ней. "Может, камни накатило? - подумал Валерий. - От насыпной косы Титова камни накатило?" Он высказал вслух и этот вариант. Васильев скептически скривился.

- Может быть. Возможно, ты и прав. Зинтат - бешеная река, что ей стоит покатить по дну пару-другую негабаритов тонн по двадцать-тридцать? А может, разгадка куда проще, такая, что завтра за голову схватимся.

Валерий тягостно кивнул. Васильев хотел глянуть на часы - запястье было пусто.

- Завтра бурим по всей длине плотины. И... добровольцев надо, Валерий, добровольцев, жать на людей не будем, жать вообще на людей не нужно, верно? - Он снова улыбнулся Ане, как старый ловелас. Наверное, завтра Аня у себя в Стройлаборатории будет рассказывать, какой у них замечательный шеф. - Устала, девочка? Зима в Сибири - это ой-ёй-ёй! Хочешь в Болгарию? Путевку достану. Привезешь три помидора - себе, мне и... ему. Ну, ладно. - Васильев неожиданно поднялся, поцеловал ее, нахлобучил папаху, накинул дубленку и пошел к двери. - Рахмат. Мне пора.

Валерий суетливо вскочил. Это было так непонятно - человек не попил чаю, не пригубил водки, уходит в лютую стужу. Дома у него - никого, жена далеко - в Москве. Куда же и зачем он?!

- Даже не согрелись, - укоризненно бросила вслед Аня.

- Спасибо, спасибо! - Альберт Алексеевич, обернувшись, блеснул улыбкой. - Гегель-то что говорил? То-то.

Дверь закрылась.

- Фантастика, - пробормотал Валерий. - Не понимаю. Человек, у которого раньше каждая минута была расписана... ходит вот так...

"Растерялся??? И сейчас, в эти дни, самый момент нанести ему удар в спину? Я не дам врагам Васильева сделать это! Не позволю!"

Аня загадочно повела глазами:

- Здесь с женщиной связано... шерше ля фам.

- Да иди ты! - Туровский почему-то все более злился на нее. - При чем тут женщина? При чем тут вообще женщины! У человека великая биография! Великая цель! А это все - сор...

Аня обиделась, начала убирать со стола.

- Да я сам!

- Нет уж!..

Валерий надел полушубок и сел, надувшись, в углу. Все-таки плохо топят, батареи еле живы.

- Ну, я пошла, - доложила девушка, охлестнув ремешком шубейку. Она стояла на пороге и смотрела на Туровского. "Попросить ее остаться? Нет, нельзя".

- Спасибо, - кивнул он ей, вставая. - Ты очень мне помогла, Аня.

Валерий запер дверь. За окном с грохотом катились вагонетки, фырчали и бибикали грузовики, везли щебень, железо, дерево, бетонные балки, трубы, станки, части огромных механизмов... При свете прожекторов до небес восходили черные берега Зинтата. И эхо металось от одного берега к другому, искажаясь до неузнаваемости.

Валерий лег спать и вспомнил почему-то Ольку, маленькую краснощекую девушку, которую за эти щеки и прозвали Снегирек. Она с самого начала стройки работала здесь, в Строительной лаборатории, вместе с Аней и Ниной Рябцевой. Тихая, скромная, зимой и летом одним цветом - в штормовке, в сереньком свитерке, в старых джинсах. Молча ходит, молча пишет. А обратится кто из парней - сконфуженный взгляд по полу... Ее, как самую маленькую ростом, первой поздравляли в праздники, преподносили цветы. Ее провожали после работы в метель, подвозили на машине шофера, ее никто не обижал, но кажется, никто и не любил. Как-то не всерьез к ней относились. Баловали конфетами, трепали по головке, а был ли кто-нибудь у нее свой - трудно сказать. Валерий во всяком случае об этом не задумывался. Ему это было неинтересно. Он тоже раза два в снегопад провожал Олю Снегиреву в общежитие от остановки, она шла, размахивая руками и высовывая язык, как школьница, и Валерий ее раз поцеловал, и получилось - в язык, они долго смеялись, и потом, встречаясь глазами в штабе или лаборатории, не могли удержаться от улыбки. Оля улыбалась всем - и кто знает, не было ли со всеми у нее такой же доброй дружбы... но любить ее по-настоящему? Нет, Туровскому не известно, любил ли кто-нибудь ее. Почему же девушка пыталась отравиться? Почему до больницы дело дошло? Несколько раз он подумал со странной, довольно подлой радостью: "Не из-за меня ли?" и сам же сердито отверг эту мысль: "Я-то при чем?" Конечно, бывало, да, подмигивал ей шаловливо при встрече, говорил: "Звездочка моя, не на небе, не на коньяке - а здеся!" Не могла же она эти глупости принять за чистую монету? Он читал ей стихи Есенина, какие помнил, и даже кое-что излишне откровенное... но не могла же она подумать, что он любит ее? А почему бы и нет? Бывают, наверное, люди, которым достаточно сказать слово - и они верят слову. Не то, что мы - привыкшие к водопаду фраз, обещаний, намеков, необязательных восторгов, шутливых домогательств (так принято!), ненужных комплиментов... А Оля - кто знает, не была ли она очень серьезным человеком, не думала ли она, что за улыбками Валерия кроется что-то сильное и постоянное - ведь шуточки длились, во всяком случае с его стороны, года три? Он ее знал еще со Светограда. И всегда она оставалась точно такой, словно возраст не коснулся ее. Олька Снегирек... Только этого еще ему не хватало - мучить совесть ни за что! Хрустов тоже целовал Ольку. И комсорг Маланин не однажды провожал ее. Когда приезжали артисты с Таганки, Валерий достал и для нее билет. Ну и что?! И все-таки, все-таки... жаль девчонку. Что-то было в ней непривычное. Разве можно жить так скрытно? Никто не знал, переписывается ли она с кем-нибудь. Впрочем, если бы у нее был где-нибудь жених, она бы рассказала всем. Она Туровскому прежде всего о своих родных выложила - и про мать, и про бабушку, которой девяносто три года, и про сестру с двумя детьми, и про ее чахоточного мужа со странным именем Елпидифор... Причину надо искать на стройке.

Туровский зарылся лицом в ледяную подушку. В голове кружилась огненная карусель. Тревожный день не отпускал. А тут еще Оленька вспоминается...

А может, эта странная прекрасная маленькая женщина - его несбывшаяся судьба? И ему бы надо сейчас броситься вдогонку за ней, в обкоме комсомола узнать, куда полетела, найти ее, за плечи обнять, в глаза заплаканные посмотреть... Но так можно о любой девушке подумать, даже вот про Аню - что несбывшаяся, лучшая. Только сердце будет сладко рушиться от подобных мыслей. А жить надо там, где ты стоишь...



ПИСЬМА И ТЕЛЕГРАММЫ, ПРИШЕДШИЕ В ОТДЕЛ КАДРОВ Ю.С.Г.:



ПИШУТ ВАМ КОМСОМОЛЬЦЫ 8-А КЛАССА ПОСЕЛКА СОБОЛЬ. МЫ ХОТИМ ПРИЕХАТЬ ДОСТРАИВАТЬ ВЕЛИЧАЙШУЮ В МИРЕ ЮЖНО-САЯНСКУЮ ГЭС. НАШИ МАЛЬЧИКИ ЗАНИМАЮТСЯ В АВТОКРУЖКЕ, А ДЕВОЧКИ УЧАТСЯ ГОТОВИТЬ ВКУСНЫЕ БЛЮДА. НАПИШИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, НАМ, КАК К ВАМ ДОЕХАТЬ? С УВАЖЕНИЕМ ГАНКА СВИРИСТЕЛОВА.



Я, ПЕТРОВ НИКИТА ВАСИЛЬЕВИЧ, РАБОТАЛ НА УЗТМ, НА МАЗЕ, ТРАКТОРЕ "БЕЛАРУСЬ" И C-IOO, ЗНАЮ СЛЕСАРНОЕ, ТОКАРНОЕ ДЕЛО, ПЛОТНИЦКОЕ, ПРОШЕЛ КУРСЫ СВАРЩИКОВ, ПОДШИВАЮ САПОГИ, УМЕЮ БРИТЬ И СТРИЧЬ, СРОЧНО НУЖНА ЖИЛПЛОЩАДЬ ПО СЛУЧАЮ ЖЕНИТЬБЫ, ЗАРПЛАТА ЛЮБАЯ, ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ: КРАСНОЯРСК, ГЛАВПОЧТАМТ, ПЕТРОВУ Н.В.



СООБЩИТЕ В УПРАВЛЕНИЕ МВД, НЕ РАБОТАЕТ ЛИ У ВАС ПОСПЕЛОВ Ю.А., ОН ЖЕ, ВОЗМОЖНО, КАРАЕВ И.А., АНДРЮЩЕНКО В.П.?



НЕ НУЖЕН ЛИ ВАМ РУКОВОДИТЕЛЬ ХОРЕОГРАФИЧЕСКОГО КРУЖКА? СОЛОВЬЕВ МАРК МИХАЙЛОВИЧ.



Ю.С.Г. ГЕРОЮ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ТРУДА ХРУСТОВУ ЛЕЧУ КРЫЛЬЯХ ЛЮБВИ ВСТРЕЧАЙ ПОЕЗД 89 ВАГОН 14 ТАТА (телеграмма была не сразу вручена - работники отдела кадров справедливо сочли, что это - розыгрыш, такого Героя Соцтруда на стройке нет - Л.Х.)



НУЖНЫ ЛИ ВАМ ПОЖИЛЫЕ ЛЮДИ? МОГУ РАБОТАТЬ СТОРОЖЕМ, МНЕ 80 ЛЕТ, НО Я ЗДОРОВ, ЕСТЬ СПРАВКА. СТРЕЛЯТЬ УМЕЮ. ПАРФЕНОВ ИВАН ИВАНОВИЧ.



Что же делал А.А.Васильев на следующее после приезда утро (помимо того, о чем я уже вскользь рассказал, войдя в сознание других героев)?

Еще в чернильной тьме перед рассветом проехал в котлован. Котлован возник перед ним, как маленький бетонный город без окон, беспорядочно освещенный лампами, по "крышам" бегали, как электрические коты, огни электросварки. Альберт Алексеевич вышел из машины, буркнув водителю Вадиму:

- Ждите на левом.

Башенные краны медленно поворачивались в темном небе, неся арматуру и бадьи с бетоном. Справа и слева, еле угадываемые, громоздились отвесные берега из гранита и диабаза в стальной чадре сеток - эти сетки должны улавливать летящие сверху на людей камушки. Над Зинтатом дул пронизывающий сырой хиус, лицо мгновенно онемело от мороза...

Натянув пониже на уши папаху, начальник стройки сумрачно шел между бетонными небоскребами, карабкался по вертикальным стальным лесенкам, спускался в блоки, в красноватый сумрак, к людям - здесь светили калориферы. А на "воле" вокруг шипел пар, выливалась вода охлаждения, рычали БЕЛАЗы, с трудом подъезжая к кранам и разворачиваясь. Глаза Васильева подмечали всё - и валяющиеся без дела каркасы шатров, и вновь неубранный кабель от "обратной лопаты" (так называют здесь экскаватор), и воду в длинной ямине, где пора бы начинать кладку здания будущей дирекции ГЭС.

Чем больше бесхозяйственности он видел, тем туже, казалось, закручивал в себе некий завод. Но всё это семечки, это всё потом!

Когда поднялся, наконец, на эстакаду, на самый ветер, то разглядел со стороны верхнего бьефа на сером льду несколько скрюченных от холода человек. И в одном из них узнал начальника штаба. Молодец, уже тут. Значит, бурят. Что же это такое нас ждет?

Но Васильев решил не отвлекать людей бессмысленными пока что вопросами... (Приписано сбоку: Да и кому в ХХI веке интересно?! - Л.Х. Далее вырвана страница.)

...принялся по прямому междугороднему телефону звонить в Москву, забыв, что там сейчас - четыре часа утра. Вспомнил об этом, когда уже трубку сняла жена.

- Алик?.. - Она, видимо, перепугалась, прекрасно зная, какой он обычно спокойный и точный человек. - Что-нибудь случилось?!

- Извини, - буркнул Васильев и минуту вспоминал анекдот повеселее, чтобы ее успокоить. - Приходит старый еврей к врачу... Ну, ладно, не буду, вечером расскажу. Слышал, в Москве мороз... как наша Светка? Как ты? Все нормально? Ну, молодцы. Ну, извини.

Он позвонил в Саракан, в авиаотряд. У них есть своя ледовая и снежная разведка, должны знать, какой нынче ожидается паводок. Но они пока что знали не больше, чем Васильев. Снегу много - он это и сам видел.

"Да и при чем тут паводок? Это еще когда будет!" - трещал пальцами Васильев. Он курил, одиноко сидя в громадном кабинете, смотрел в угол, где в чехле стояли три знамени и размышлял, чем может обернуться - в самом худшем, катастрофическом случае - неожиданный подъем уровня воды. Для семи тысяч рабочих. Для него лично. Потому что судьба ГЭС - вопрос стратегический, здесь собираются ставить алюминиевый завод, а это - авиация, оборона...

Вспомнил: на Дальнем Востоке время уже идет к обеду. Попросил Зейскую ГЭС. Начальника не было - улетел в Москву, а главный инженер - технарь, что он знает о воде?!

- Может, тает где?.. - кричал главный инженер в трубку. "Подо мной тает", - хотел усмешливо ответить Васильев, но юмор был бы, прямо скажем, не высшего сорта, и он промолчал. Поблагодарил коллегу, попросил не рассказывать никому (конечно, расскажет. И пускай. Может, кто из гидростроителей-стариков припомнит подобный случай?) и позвонил на Саяно-Шушенскую ГЭС. Ответил начальник стройки Агапов, мрачный и дотошный человек. Он долго расспрашивал Васильева и, наконец, признался:

- Хрен разберет... Может, плотина осела? У вас же выше нашей... бетон хреновый... давление... Нет?

Черт знает! Поблагодарив за сочувствие, Васильев вытер кулаком лоб и, старательно улыбаясь, вышел в приемную. Женщины - Люся и Марианна Михайловна - казалось, с испугом и жалостью смотрели на Васильева.

- В Москве тепло, я в своей шубе взмок, как в бане. Как вы тут?

- Чаю хотите? - тихо спросила Марианна Михайловна. Женщины, очевидно, были обижены, что он не захотел вчера отметить с ними свой приезд и награждение орденом, но Васильев уже забыл про вчерашний вечер и орден.

- Да, с лимоном, - ответил Васильев. С приклеенной улыбкой толкнул дверь напротив, но главного инженера не было на месте. Куда опять покатился колобок? Интриговать? Васильев подмигнул Люсе, крашеной в цвет соломы скромной девочке, и вернулся к себе.

Главный технолог в Ленинграде. Может быть, сегодня позвонит. А что он, собственно, может сказать? Там, в "Гидропроекте", мальчики и девочки в замшевых куртках и юбках, одинаково пропахшие сигаретами, устроят с улыбочками "ледоход" на макете. И докажут, что и в худшем случае плотина выдержит. Лед пронесется по гребенке. Нужно только убрать с пути механизмы.

Всего-то - убрать механизмы. А если плотина не выдержит? Макет макетом, а миллионы тонн давления? А если даже и выдержит? Сидеть потом, сложа руки, ждать лета, когда все оттает и станет ясно, что случилось с донными? Практически год потерянного времени, в переводе на деньги - сотни миллионов... А еще и позор, провал...

А телефоны на этажах Управления уже трезвонили. В прозрачных клавишах распределительного аппарата мигали лампочки, и Васильев самолично подключался к звонившим. Но странное дело, механизаторы и монтажники, бетонщики и взрывники спрашивали Титова и только Титова.

- Александр Михайлович?..

То ли не знали, что Васильев уже приехал, то ли пытались уязвить.

- Это Васильев, - сдержанно отвечал начальник стройки. - ("Есть тут такой", - хотелось пошутить.) Да, спасибо. - Это они про орден. - Будем трудиться.

Наконец, прибыл, пыхтя, сам толстяк Титов. Два начальника долго молчали друг против друга. Марианна Михайловна занесла в стаканах с подстаканниками чай с ломтиками апельсина (лимона нет) и догадливо отключила телефоны.

Положение действительно было аховым. В рабочем городке слухи, паника. Как объяснить людям происходящее, пока не ясно. А делать вид, что все хорошо, глупо. Кроме этого, много иных неприятностей. Котельная стоит, в трех домах полопались трубы. В столовой № 5 отравились творогом рабочие, к счастью, все обошлось. Не хватает вагонов, людей, цемента, угля...

Александр Михайлович рассказал еще о том, что на Старый новый год радист в радиорубке оставил на час вместо себя приятеля, тот не знал, где приемник с усилителем, а где свободный аппарат, начал крутить ручку настройки, поймал иностранную станцию, и с полчаса все это транслировалось по поселку Вира и на котлован.

- Правда, в основном шла музыка... ничего особенного... - успокоил Титов Васильева. - Мы радиста наказали.

- Неужели всего три недели меня здесь не было?.. - хотел воскликнуть Васильев, но не стал ничего говорить. По привычке сострил. - Сравните выражения: "дурной сон" и "недурной сон".

Титов осклабился, уставившись в угол. Наконец, сипло проговорил:

- Артистов, что ли, пригласить? Пусть повыступают, повеселят народ.

- Уже приехала вчера одна кинозвезда. Мне сказали, требует шубу из соболей за выступление.

- Можно из Саракана, местных.

- На сараканцев могут не пойти. Избаловали нашу ГЭС. Чего только не писали: умные, прославленные. Теперь наши архаровцы потребуют как минимум Театр на Таганке.

Титов натужно покашлял, демонстрируя простуженные бронхи.

- А пригласить слабо?! Закажем самолет. Что мы, нищие?

Альберт Алексеевич долго смотрел на него. "А потом письмо появится с обвинением в растрате государственных денег".

- Нет, дорогой Александр Михайлович, дорого. Это сотня людей. Осветители, гримеры, багаж. Одни маски сколько весят.

- Какие маски? - озадаченно спросил Титов.

- Как какие? На лицах... - "Напрасно я ему коготки показываю". Васильев взял карандаш и принялся чертить на бумаге схему плотины с ее донными зевами.

Титов вытянул шею и озабоченно кивнул.

- Будем вытаскивать стройку. Сплотимся вокруг вас, - сказал он вдруг с совершенно серьезным видом.

Васильеву на миг стало весело. "Сплотимся. Пели когда-то так. В светлые времена".

- Сплотимся вокруг водолазов, - хмыкнул начальник стройки. - Но почему анархия, Александр Михайлович?! Треть техники стоит.

- Не выдержали морозов, - ответил Титов и, конечно, закашлялся.

- А каркасы шатров валяются, а говорили - нет шатров?! Доски лежат. Сортир там, что ли, собрались строить посреди котлована?! На семнадцатой пар гудит вхолостую. А жалуемся: холодно. Что же не экономим? Вот засунуть этот шланг с паром кому-нибудь... - Васильев нажал на кнопку, попросил секретаршу соединить с начальником УОС-2 (несуществующего пока объекта - будущего здания ГЭС). - Почему в яме вода?

- Мы качаем, а она выступает... - отозвался из динамика голос.

- Еще качайте! - "Я что, перед Титовым демонстрирую свою жесткость?" - Может, рыбой заткнется с той стороны! - повторил Васильев свою старую шутку.

- Насос слабый, только держит уровень.

- Возьмите у УОС - первого! Где Киреев? В Сочи?! Кто за него - дайте человеку два насоса. И без обсуждений! Почему не бетонируете? Никифоров!

Никифоров, заместитель уехавшего Киреева, тихий человек с длинным лицом, наверное, затравленно смотрел сейчас на говорящую электронику.

- Прискальные блоки трещат, - пробормотал он. - Бетон плохой... И охлаждение плохое...

- Воды вам мало холодной? - взвинтился Васильев. - Что вы тут как Анна Каренина под поезд лезете?! А ну-ка, Александр Михайлович, поехали к ним.

И два начальника в одной машине покатили в котлован.

Вот они - и Титов здесь вполне здоровый, щеки свекольные, глаза льдистые, умные - быстро прошагали по дну котлована к восемнадцатой секции, от которой в звездное небо поднимается белое облако тепла, прогрохотали каблуками по крыше блока к открытому люку, спустились по гибкой четырехметровой стальной лесенке вниз, в свет и тепло.

Дно Зинтата при свете ламп сверкало стерильной чистотой. Гранитные и диабазовые плиты наклонно уходили вниз, к семнадцатой секции. Посреди блока рокотал вакуумный насос с гофрированными трубами - рабочие выбирали концами этих трубок мелкий сор, запавший в щеки между глыбами дна. Можно было бетонировать, бетон к такому чистому дну хорошо прилипнет, но УОС-овское начальство по-прежнему никак не могло решить, каким слоем сыпать.

- Где бригадир? - крикнул Васильев. К нему подошел Майнашев, грустный, полноватый хакас. - Охлаждение подключено?

- Трубы пириставили... - ответил с тюрским акцентом Майнашев. - Но холодно. Когда сыплем петон - градусов пятнадцать полущается.

- Значит, можно бетонировать? Почему теряем время, черт побери? Где начальник НИИ?

- Тут я, - появился маленький Бубнов.

- Насколько известно и племени масая, трещит при разнице градусов девятнадцать и больше. Здесь же - десять.

Носатый маленький Бубнов упрямо покачал головой.

- Нет. Дно - почти ноль. А бетон сыплют - я измерял - двадцать семь. Даже если воду подключат - снимут максимум десять. Нельзя три метра. Полтора. - Он внушительно добавил. - Это же зуб плотины! Надо крепко зацепиться, иначе как на салазках потом поедет плотина.

Опять про эти салазки! Васильев никогда бы раньше не стал при рабочих кричать на своих помощников-итээровцев. Но тут, определенно желая показать свою власть, прервал Бубнова:

- Сыпьте три! - И кивнул Майнашеву. - Я сказал?! По полтора метра - мы этак будем строить плотину до двухтысячного года!..

- Я напишу особое мнение, - негромко откликнулся Бубнов и полез вслед за Васильевым вверх по гнущейся лестнице, глядя вниз, на Майнашева, Климова, Хрустова и других смеющихся членов бригады. - Так не оставлю.

Рабочим выгоднее, конечно, бетонировать большими объемами, поэтому Хрустов скривил вслед Бубнову рожицу. Васильев перехватил гримасу, вспомнил - он где-то видел этого парня, и тут же забыл...

Альберт Алексеевич из штаба позвонил на бетонный завод, директору Ивкину - нужно было поговорить о качестве бетона. Директор оказался в цехах, и Васильев надумал немедленно и лично съездить к нему.

- А ты, Валерий, подбирай добровольцев... будем смотреть, где лед потоньше. И пусть каждый подпишется, что - добровольно. А заплатим хорошо. Как за неделю работы. Нет, как за две недели.

- Не слишком много? - спросил Валерий в роли рачительного хозяина денег, и Васильев вдруг осердился. "Малыш, не твоя забота", - хотелось бросить фразу, но глянул с дружеской улыбкой. - А это правда?.. сам тоже полезешь?

Туровский поспешно кивнул, но было видно по его глазам: только сейчас до мальчика дошли ужас и опасность погружения в неведомую стихию быстролетящей зимней реки...

Васильев прикатил на бетонный завод, Ивкину уже передали, что начальник стройки звонил. Он ожидал его, стоя в крохотном холодном кабинете с четырьмя стаканами чая на подносе. От чая шел пар. Игорь Михайлович стеснительно улыбался, глядя, как Васильев скидывает в углу на стулья дубленку и папаху.

Ивкин худенький человек с узким лицом в очках, почти облысевший, очень тихий и предупредительный. Когда начальники на совещаниях шумели и оскорбляли друг друга (иногда случалось такое), он замирал с этой странной улыбкой. Однажды, говорят, в столовой его обругал рабочий с бетонного завода, Ивкин ничего не ответил и никаких мер не предпринял, но кто-то объяснил рабочему, кого он оскорбил. Рабочий приходил раза три, извинялся, и все три раза Ивкин от неловкости краснел сам. И конечно, напрасно боялся рабочий, что его лишат премии или очереди на квартиру - Игорю Михайловичу это и в голову не пришло. Но организатор он был отменный, и труднейшее бетонное производство было налажено только при нем - два года назад.

Ивкин, видимо, устал сегодня донельзя, бегая по цехам. Он пожал Васильеву руку и, садясь, едва не промахнулся мимо стула. Засмеялся, показал на рафинад и горячий чай:

- Пока не остыл.

Альберт Алексеевич вспомнил, что целый день голоден, а тот, с апельсином чай, в горло не полез. Скорее всего, от возбуждения. Поэтому выпил здесь два стакана сходу и неожиданно для себя раскис. Как-то вяло и тихо рассказал Ивкину о новостях со льдом. Тот не удивился - был уже, видимо, осведомлен.

- Альберт Алексеевич, - сказал он. - Я искренне рад, что вы вернулись. Были слухи. Мы выстоим. А новую марку бетона дадим через неделю.

Он что-то еще говорил, участливо, по-птичьи глядя на Васильева, а Васильев чувствовал, как его переполняет благодарность к Игорю Михайловичу. "Что же он любит? - пытался вспомнить Альберт Алексеевич. Васильев любил делать людям подарки, он понимал: с каждым человеком надо говорить по-особому. - Что же он любит? Книги? Да, да, Ивкин - книголюб". Из новых книг, которые для Васильева достали в Москве, самыми ценными были: томик Ивлин Во, сказки Андерсена, карманная библия.

- А я вам привез "Новый завет"... - подмигнул Альберт Алексеевич. - Вот такой. - Пересек ладонью ладонь. - Завтра отдам.

- Спасибо. Ой, спасибо! - Игорь Михайлович страшно смутился и даже, кажется, расстроился, и дальше разговор иссяк.

"Грубо как-то я, - с досадою подумал Васильев. - "Ты мне бетон, я тебе книгу". Но, ей-богу же, от души".

Когда начальник стройки вернулся в Виру. Была уже ночь. Деревянные дома, обросшие инеем, как белым мхом, черные сосны обступили его. В черном небе грозно горели звезды.

Ни с того ни с чего вспомнилось детство, чугунные цветы Ленинграда, мертвые люди, трава в щели между плитами... и стихи Маяковского: "Цепь исцелую во мраке каторги!" К чему бы?! Васильев усмехнулся: весьма вероятно, что его деловая карьера нынче весной оборвется. Ну и что? Живут же другие маленькой, красивой, уютной жизнью. Поживет и он. Но как? Он научён только руководить. Но не слишком ли много людей считает, что они умеют руководить? Инфляция руководителей. Нет инфлюэнции на руководителей.

Васильев брел по ночным коротким улицам молодого городка - сворачивал направо, влево - и вновь оказывался на том же месте, около подстанции. Он поднял ворот шубы, шевелил пальцами в перчатках. Перчатки из черной искусственной кожи застывали на морозе, как жесть. Из подъездов домов, где работало отопление, клубился белый пар. На площади перед Управлением стояли грузовые и легковые машины с невыключенными моторами, с зажженными фарами, накопилось теплого горького дыма, дышать невозможно. Да и понятно, выключишь - потом не заведешь. Но хоть бы отогнали в сторону! Туда, в переулок, за склады.

Васильев рассерженно открыл дверцу одного грузовика - в кабинке целовались парень с девушкой. Парень лениво оглянулся:

- Че надо?!..

Альберт Алексеевич понял, как он будет смешон сейчас со своими претензиями, с силой захлопнул железную дверцу, подошел к другой машине. Здесь никого не было, движок мерно работал, в щитке торчал ключ. Васильев сел за руль и включил сцепление, грузовик, с трудом тронувшись с места (примерзли колодки), потащился мимо мутных огней кафе "Ермак" в темноту. Пусть хоть побегает шофер, поищет свою машину...

Соскочив на землю, Васильев постоял в раздумье - что-то на площади еще вызвало у него раздражение - и вернулся на освещенное место. Ах вот что! Кафе называется "Ермак", парикмахерская - "Лада", магазин - "Садко", другой - "Витязь"... Черт знает что! Как слащаво всё и однообразно! Есть же прекрасные местные названия: Зинтат, Большой порог, Борус, Майна... Неужто нельзя было подумать!

Зашел в Управление, от вахтера, с его телефона попросил соединить с квартирой председателя поселкового совета Кирюшкина.

- Это позор! - ругался Васильев. - Подготовьте решение - немедленно сменить дурацкие названия. Да, все! Разнообразить надо. Да, мое мнение!

Но когда вышел на мороз, подумал с горечью: "О чем печешься?! Неизвестно еще, останешься тут или нет. А тоже - лезешь в языкознание!" Васильев покачал головой и остановился в поисках спичек - как всегда, где-то свои забыл.

Мимо шел рабочий в расстегнутом полушубке - Васильев попросил прикурить.

- Пожалуйста, - сказал незнакомый.

"Вот мой человек, - думал Васильев, всасывая через сигаретку огонь этого рабочего. - Вот мои люди. Никто, кроме них, мне не поможет. Интересно, о чем он думает, именно этот?" Но спросить не успел - незнакомый отдал ему спички и пошел дальше, он торопился. "В кирзовых сапогах - как не мерзнет?! Понькин, дубина! Немедленно заказать стройке унты!"

Альберт Алексеевич отошел от огней и лая собак к безлюдному берегу, вместо Зинтата во мраке был как бы темный провал, река угадывалась лишь по слабому сумрачному сиянию ее снежного покрова и - чуть подальше - ее незамерзающего стрежня. От великой реки тянуло таким холодом и такой силой, что Васильев усилием воли заставил себя сделать к ней еще несколько шагов.

Справа, высоко, мерцал горизонт - там маленькие немногочисленные люди лепят по кусочку бетонную гору. Вырастет ли она? Рядом из крутого берега торчат, как руки чудовищ, корни и поваленные стволы деревьев, поблескивают камни - есть в человеческий рост. Если сделать еще два-три шага, дорогу перегородит указатель:

"ОСТОРОЖНО! КАМНЕПАД!"

И Васильев двинулся именно в ту сторону, он был здесь хозяин, вправе гулять, где вздумается. Когда-нибудь забудутся и тревоги, и болезни, и несчастные случаи. Среди сопок вознесется на высоту стоэтажного дома плотина, изящно изогнутая навстречу течению - не столько для красоты, сколько для экономии материала. В плотину будет давить море объемом почти пятьдесят кубических километров.... это сколько же миллионов тонн? Но половина нагрузки через эту арочную конструкцию как раз и передастся берегам. Всё будет. Только бы сейчас не сорвалось.

Он намерзся, наспотыкался, но к себе в квартиру не хотелось - там одиноко, хотя, наверное, телефон дребезжит без конца, подпрыгивая на тумбочке в прихожей. Альберт Алексеевич заметил - молодежный клуб еще открыт, и зашел, с трудом оттянув к себе тяжелую с пружинами обледенелую дверь.

Услышал щелчки шаров - где-то играют в бильярд. Васильев побрел на звуки - и в полутемной комнатке (только одна лампочка горит) увидел компанию рабочих с киями. Они окружили самодельный столик, шарики здесь катались стальные, от подшипника, сетки луз висели нарезанные из старого бредешка.

Кое-кого из этих людей Васильев уже видел сегодня в блоке на восемнадцатой секции. А парня с негустой русой бородкой - еще и вчера, на вокзале. И паренька в красной курточке там. Эти двое не играли - смотрели.

А играл коренастый сорокалетний мужчина в очках, с бородищей. К нему обращались: "Дядь Вань". Играл высокий парень с черными украинскими бровями и стальным зубом во рту. Его назвали Борисом. Третий, помоложе, белобрысый, с открытым ртом, откликался на имя Сережа. И еще один, нервный парень без шапки, который все руками размахивал, носил странную кличку Леха-пропеллер.

- Боря! - закричал он и вновь закрутил руками. - Вы остались!

- Подставка! - обрадовался Сережа. - Я счас, ага. - Ударил и промахнулся.

- Люто, люто, - заворчал Борис на Сережу. - В шарик и то попасть не можешь. Иссушила дивчина!

- Заколебала-заколдовала, - хрипло проворчал Климов. И с треском ударил. - Свояк! Опять до утра со своей принцессой шарашился. Смотри у меня.

- Привет от нас. Боится - умыкнем, - сказал Борис.

Леха-пропеллер попрыгал, размялся, прицелился.

- Ты ее в сейф запри, на вокзале! Красавица, что ли?

- Дышит духами и туманами? - строго осведомился издали Хрустов.

Молоденький Сережа тупо кивнул. Парни заржали.

- Хлаза... хлаза-то какие? - спросил Борис.

- Карие, - простодушно ответил Сережа.

- Значит, темпераментная, - зашелся в смехе Борис. - Сядь, упадешь...

Начальник стройки не стал мешать им, забрел в зал - там было пусто и неуютно. Сломанные стулья, потресканые стены. Плакат на сцене покосился, вот-вот упадет. На деревянных "лучах" солнца висят какие-то тряпки... "Пора, пора уже Дворец достроить, - поморщился Васильев. - Что мы, ста тысяч не найдем?! Позор. Как можно здесь молодых парней и девушек собирать? Чему учить? Куда звать?" Он уже направился к выходу, как вдруг услышал свою фамилию.

Рабочие за бильярдом говорили о нем. Васильев, смятенно обернувшись, остановился и закурил. Рядом на штукатурке стены было выцарапано гвоздем слово: КАТЕНЬКА.

- Бей, дядь Вань, не подставь! - говорил Сережа.

- Н-но! - отвечал хриплым голосом Климов. - Н-но!.. - Шарик со звоном пролетал и падал в сетку, долго там юрко катался.

- Люто, люто, - бубнил Борис. - Удара тут не рассчитаешь. Разве это бильярд?

- А я что говорил? - отозвался Леха. - Сам Васильев, небось, на таком не играет!

- А он играет? - осведомился Климов. Леха завопил, нависая с кием:

- Ш-шулер номер один! В Москве все его знают, да он там и живет. Жена там. Пожрет с ней в "Узбекистане" и на самолете - сюда. Часы на обеих руках - чтоб лишней минуты не истратить, дуплет!

- Врешь, ага, - возразил Сережа. - Он у нас сегодня в блоке был.

- Был-не был, а жена в Москве, а здесь он в командировке.

- Люто, люто, - отозвался Борис. - Ховорят, на митинге одни часы подарил кому-то.

- Видел я! - засмеялся Леха-пропеллер и завертел кистями, запрыгал в восторге от хорошего удара. - Надоело, наверно, таскать. Тикают справа и слева. Шуму было: "Васильева назначили! Васильева! Из Москвы!" А толку? В магазинах тушенки нет.

- Зубных щёток, - поддержал Борис.

- И пива, - пробурчал Климов. - Мне только пиво пить можно - ливер болит.

- Нет, фуфло-о Васильев, - убежденно заключил Леха и толстым концом кия почесал за воротом на спине. - Фуфло-о! Кого стало больше - журналистов всяких. Про Ваську-вампира осенью писали, а тут опять... "По зову сердца". Правильно ты его, дядь Вань!

Климов хмуро покачал головой:

- Да не бил я... дешевку такого... нельзя мне бить.

- Он выше этого! - поддержал Хрустов товарища. - Все равно мы считаем тебя за звеньевого, дядь Вань. Или даже за "бугра".

- И про этого написали... - продолжал Леха. - Про Валеваху. Не спорю - толковый бригадир. Но ведь обленился. Скажи? - Леха повернулся к пареньку в красной куртке. - Сам спички не зажжет. Знаменитость, и опять - "раньше срока"! "Раньше срока"!

Климов проворчал:

- Вот когда у нас... выпускали... раньше срока...

- Ну там понятно! - подхватил Леха. - Радость! Полет! А тут? Все равно что раньше срока траву скосить! Ребенка из матери вынуть! Всё шиворот-навыворот! Нет, фуфло-о Васильев, фуфло-о!

Альберту Алексеевичу стало неловко далее слушать со стороны. "Может, они меня видели, и нарочно разыгрывают, как в пьесе? Нет, не посмели бы". Он кашлянул и подошел к игрокам. Он попал в нелепое положение, но любопытство не отпускало, лицо горело. Рабочие мельком посмотрели не него. Может, и не узнают? Он, когда спускался к ним в блок, был в каске и меховой куртке с башлыком. А сейчас в шубе и папахе.

- За кем буду? - спросил Васильев. - Скучно дома, пошел к холостым. Я врач.

- А, привет! - узнал его Хрустов по встрече на вокзале, заулыбался. - Сразу бы так! Со мной в паре будете. Что лечите? Совесть лечите?

Леха-пропеллер пожал плечами:

- В больницу не ходим, извините. Строим ГЭС. А у вас безработица?

"Язвительные ребятишки, - подумал Васильев. - Хорошо бы с ними пооткровенничать".

- А это какой Васильев? - притворился он незнающим. - Инженер из шахтстроя? По-моему, приятный дядька.

- Та начальник стройки! - стал объяснять гулким, хохлацким голосиной Борис. - Не слыхал? Новый, такой высокий. Вроде грузина. Увидишь, посадят их усех! Разве это отдых? Куда хроши уходят? А где кино? Старье крутят. Чин-гач-гук-змей!.. А где дивчата? А хде книги? Телевизоры в общаге? Давай-давай-давай-давай! А обещали! Так нельзя.

Хрустов, язвительно кивая, подошел ближе. Сейчас откроет рот - и его не остановишь. Васильев уязвленно перебил:

- И что же? Ничего не изменилось?

- Изменилось, - мрачно буркнул Климов, стоя к нему спиной. - Изменилось, доктор, гоню свояка! Уборные построили в котловане, в горы не надо бегать.

- Как Алитет! - вставил Хрустов.

- Hy! - Климов прицелился. - Дуплет - на волю большой привет! Техники много пришло. А людям жить негде. Всего два дома сдали.

- И взяли на поруки! - снова влез радостно Хрустов. - Второй раз будут сдавать к первомаю. Что Спиноза говорил?..

Борис сделал отстраняющий жест рукой: мол, погоди со Спинозой.

- Начальство матом рухаться перестало, стыль руководства, ховорят, меняем. А по мне - это хуже, смотрит он на тебя, мовчит, а ты думаешь - що он на тебя имеет?! Уж лучше бы - честно, прямо, матом!

- По простому, по-нашему, на древнегреческом! - быстро вставил Хрустов. - Скажите "нет"?

Васильев в некотором замешательстве постоял, кашлянул, взял в руки железный очень тяжелый и ледяной шарик.

- Да, да, вы правы, - сказал он. - А вот... что у вас говорят... вода... Зинтат поднялся... Объясните, братцы.

- Плотина осела! - усмехнулся Хрустов. - Пшик - и закрылись дырочки! Как вот если на сыр с дырочками надавить...

Борис в ужасе накинулся на него:

- Що ховоришь?! Так не бывает. Бетон - на века!

- Кто тут про вечность? - Хрустов подмигнул Васильеву. - Осторожнее с вечностью!

- Слазить бы... - мрачновато буркнул Климов. - Посмотреть преисподнюю... и документы водолазные есть... да только одних партийных туда. Туровский не пустит.

- Как быстро изменился челове-ек... - пропел Хрустов. - "Как изменилася Татьяна, как быстро в роль свою вошла..."

- Почему этот какой-то Туровский не пустит? - удивился Васильев.

- Почетно вроде того что, - отвечал Климов.

- Чего ж почетного, если можно погибнуть?

- Говорят, так сказал.

"Ну я завтра тебе! - подумал Васильев. - Чистюля! О чем думаешь?! О красивых биографиях? О материале для "Комсомольской правды"?"

Тем временем Климов шуганул кием по столу железные шарики и вдруг недружелюбно спросил:

- А тебе-то что? Глотай свои порошки и не кашляй.

Васильев слегка обиделся.

- Я дантист, зубной врач, - он посмотрел в упор на бородача. - Но я какому-то Васильеву зубы сверлю. Наверное, этому. Он только что из Москвы прилетел, хвастался орденом.

- Он, он! - замахал руками Леха-пропеллер.

- Осталось пять. - Васильев прищелкнул языком. - На каждый зуб - одно желание. Говорю под руку - попробуй не выполни! У мена два своих желания. Может, и ваши какие заодно учтет... насчет тебя скажу, как фамилия?

Климов помедлил, равнодушно буркнул:

- Климов моя фамилия. Кончай базар.

Хрустов подошел к Климову, театрально обнял его, закатил глаза.

- Прощай, дядь Вань! Не увидимся!.. А-а-а... - и вдруг затараторил, сверкая зеленоватыми круглыми глазами. - На фига ты туда полезешь, а? Че тебе там надо, а? Че не видал? Как рыба рыбу ест? И тебе заодно что-нибудь отхватит... Пусть сам Васильев лезет или Титов со своим пузом! Про нас вспоминают - когда беда. "Братья и сестры!.."

"И Титова знают, - отметил Васильев. - Они, черт возьми, все про нас знают. А что мы знаем про них?!"

Рабочие хмуро разглядывали его. "Неужто признали? Кажется, нет". Ему особенно неловко было под взглядом Климова, немолодого человека, которого он вчера, не подумав, лишил премии. Надо бы как-то поправить положение.

- Ну, есть еще что попросить у больного? - настойчиво повторил Васильев. Он сам чувствовал, что заигрался, переигрывает, но никак не мог уйти. Хотелось еще что-то узнать или сделать для них доброе. - Я ведь не обманываю.

Сережа улыбнулся, этот, видимо, поверил. Все-таки еще мальчик, хоть и едва ли не выше Васильева.

- Правда, да? Можно? Хорэ! - Сережа сконфуженно оглянулся на товарищей. - Девушек пусть пригласит, со всех городов Советского Союза... ну, хотя бы по три штуки... ага.

- И чтоб телевызоры на каждый этаж, - насмешливо, без особой надежды бросил Борис. Покосился на Климова. - И пива. Конечно, после работы.

Остальные молчали. Климов не хотел ничего просить.

- А что же вы?! Могу еще один зуб уступить.

- Лично мне хочется бессмертия, - ввязался Хрустов. - Но вряд ли начстрой мне может помочь.

- Значит, еще два зуба?! - Сережа взял шарик и сунул за щеку. - Леха, попроси куртки импортные, сапоги теплые! Все-таки зубной врач! Вдруг?!

Леха скрестил на груди легкие непослушные руки. Глаза его смотрели куда-то далеко. Тоже, совсем еще мальчишка - белесый обветренный рот, порезанная бритвой щека.

- Если по серьезному, - тихо сказал Леха-пропеллер, - читал я в одном журнале, как в будущем строить будут... гайками блок стягивать не надо, доски потом от бетона отдирать... железная опалубка! Залили бетон, схватился - а она заскользила выше. И бадьи... У нас по три куба, а надо бы - восемь или десять! Я Валевахе говорил, когда у него работал: давай сами уширим... наварим полосы... а он нос воротит! Он и так первый. А тут любой другой его с этой бадьей обойдет.

"Ну, это вполне на один "зуб"... - серьезно размышлял Васильев. - Смотри-ка ты, парнишка, а видит! А встретишь где-нибудь ночью в переулке - еще подумаешь хулиган. Что же вы так одеваетесь, так странно разговариваете? Зачем все ваши словечки "хорэ", "кранты", мешанина фени и иностранного сора?.."

- Понимаете, доктор, - продолжал Леха негромко, - повеселее бы жизнь организовать. Вы врач, должны понимать, как важна обстановка. Психологический фактор. Хрустов, заверни ему.

Но Хрустов отчего-то сегодня был не в ударе, уныло молчал.

- Мы, конечно, понимаем, тут не КАМАЗ... далеко от Москвы... Это там деньги тучей летят. Понимаете, доктор, тараканов много, а музыки мало! Уныло! Некий ледяной остров! Вся отрада - транзисторный приемник!

- Робинзон Крузо - Кобзон Карузо, - пробормотал Хрустов.

Помолчали. Вдруг Леха-пропеллер насторожился:

- А чего вы пристали? Врете, небось? Журналист какой-нибудь? Идите к Ваське-вампиру, о нем пишите.

- Да нет, нет, я дантист, - принялся оправдываться Васильев. - Я медицинский закончил, в Красноярске. На горе, знаете?

- Вот скажи, когда я прошлый раз пил? - спросил Леха.

- Вчера, - ответил Васильев наугад.

- Точно! - поразился Леха.

- А вот мне скажите... - как бы нехотя, в сомнении, обратился к незнакомцу Климов. - У моего кореша опухоль на ноге. В армии не был... Всю жизнь опухоль - а не помирает. Рак или не рак?

Васильев, прищурясь, думал секунду.

- Парафин, - ответил он. - Ложная опухоль. За это сажают.

- Он доктор, а не фофан, - согласился Климов. И все уважительно замолчали.

Только парень в красной куртке, стоявший в стороне, странными глазами смотрел на Васильева и отворачивался. Этот, кажется, узнал или догадался. Надо было уходить. Васильев поглубже натянул папаху.

- Скажи ему, чтобы правду не ущемлял! - на правах старого знакомого бросил вослед Хрустов. Не мог он все-таки молчать. - Что Щедрин говорил о правде? То-то. Чего смеетесь? Над собой смеетесь. А лучше - поменять бы их всех! И Васильева! Без промедления! Промедление смерти подобно!

- Но сколько же можно менять?.. - как бы растерянно спросил Васильев. - Он и так тут, говорят, пятый. Да ладно, будем надеяться на лучшее. Если уж капиталисты в Америке - и те надеются на лучшее, то нам сам бог велел! Пойду к жене...

Он кивнул и пошел прочь, и когда уже выходил через пружинящие двери на улицу, в туман и тусклые огни, услышал за спиной, в бильярдной, звонкий хохот и возглас:

- Вы... вы знаете - кто это был? Васильев! Я его узнал!

Альберт Алексеевич придержал шаг.

- Врешь! Побожись на пидера! - Это голос Лехи.

- Пидер буду!

- Честное комсомольское? - это голос Сережи.

- Честное комсомольское!

О чем они дальше говорили-кричали друг другу, Васильев уже не слышал. Он смеясь уходил по улице, он словно помолодел. Но чем ближе подступал к своему дому, тем больше одолевала душу досада: надо было ему открыться и пригласить их домой. В конце концов, угостить рюмкой водки и всласть, откровенно поговорить. Нельзя. Кто-то не так поймет. Скажут: на всякий случай Васильев заигрывает с рабочими. Титов уж точно скажет.

И черт с ним! Альберт Алексеевич повернул назад и почти побежал к старому клубу. Но они уже сами шли к нему навстречу, скрипя, визжа обувью по лиловому ночному снегу, эти шестеро молодых людей. Да, это были они. Увидев Васильева, резко двинулись в сторону. Но Альберт Алексеевич поднял руку, подошел к ним:

- Ребята... глупая игра... извините. Да, это я, Васильев. Начальник стройки.

Рабочие, попятившись, отчужденно молчали.

- Мне в самом деле нужно поговорить с вами. Не пройдемте ко мне домой? Идемте! Там никого нет.

Рабочие молча переминались на морозном снегу. Васильев понял, что они не пойдут, если он не будет очень настаивать - молодые люди гордые, со своим мнением обо всем. Он схватил за руку Хрустова и быстро потащил его, остальные тронулись следом...

В квартире было холодно. Васильев поставил на плиту чайник и налил гостям водки. Гости переглянулись, отказались, а потом все, кроме Климова, выпили. Васильев включил магнитофон - пел Высоцкий. Ожил и Климов, словно проснулся.

И начался чудесный разговор, какого не было у Васильева давно...

Было уже за полночь, когда парни спохватились и ушли. Они крепко жали руку начальнику стройки, глядя ему в глаза, они уходили его опричниками, его тайной опорой. Может быть, не стоило слишком с ними откровенничать. А может быть, Васильев сделал правильно. Пусть знают правду из первых уст, а не по слухам... рабочие - главные здесь "атланты".

И когда Альберт Алексеевич уже запер за ними дверь, он понял, почему нарос лед перед плотиной. Беда несомненно была связана с насыпной косой Титова, той самой, которая должна весной защитить стык плотины и береговой дамбы от ледового удара. Но именно она сейчас, зимой, перебила течение перед шестью или семью донными отверстиями, которые в ее "тени". Вода с шугою ходила кругами какое-то время между ограждением и плотиной, морозы случились сильные, вот и смерзлось это крошево в огромный ком. Перебито течение - отсюда пробки в донных. "Титов узнает - инфаркт его хватит, надо ответственность делить, Альберт".

Васильев курил и смотрел в обледенелое окно, и в чистом черном кусочке стекла видел часть своего лица. "А отвечает все равно вот этот человек. Ты. Теперь вижу, что из-за моего головотяпства я действительно могу считаться одним из авторов этой замечательной идеи! - подумал Альберт Алексеевич. - Предлагал же мне Титов соавторство! А что, если сейчас соглашусь? Он-то воспримет это, будто я заискиваю, каюсь в том, что ранее гордо отверг его предложение... А когда станет ясна причина, мы ответственность и поделим пополам. И уж тогда-то он явно будет рад, что мы оба - соавторы. А люди правильно поймут мой благородный, товарищи, поступок. Или не нужна здесь моя пижонская привычка брать на себя?"

Васильев походил-походил по комнате, позвонил главному инженеру - занято. Заказал Москву. Что он скажет сейчас жене, дочерям? Что все хорошо. Мороз сдает позиции, по соснам скачут белки, задрав хвосты, медведи из тайги смотрят в бинокли, украденные у практикантов-геологов. В магазинах нельма и красная икра... (Почему-то городские люди всегда любили красную икру, хотя это обычная икра обычной рыбы с глупыми глазами.)

Затренькал аппарат - Васильев схватил трубку. Он настроился на игривый лад, готовя на всякий случай - смотря как разговор пойдет - разные шуточки и примеры, но ему не повезло, жена была где-то в ателье. Он опять забыл, что там, в Москве, сейчас всего-навсего восемь часов вечера. Васильев забыл??? Значит, действительно нервы...

- Что ей передать? - встревоженно кричала в трубку старшая дочка. Она нынче заканчивает школу, и именно из-за этого не поехала с папой жить на ГЭС. А желание было. - Что-нибудь случилось?

- Почему?.. Просто я хотел...

- Я скажу - она тебе позвонит...

- Нет, нет... я сейчас уезжаю в котлован, - соврал он.

- А разве там нет телефона?

- Есть... но коммутатор...

- Я соединю, Альберт Алексеевич, - с готовностью вмешалась телефонистка, - не беспокойтесь, Альберт Алексеевич...

- Вот видишь! - сказала дочь.

- Ну не надо, - он уже увязал в необязательной невинной лжи. - Я там сразу спать лягу... в штабе... на диване... только ты не говори маме... - и тут вовсе началась чепуха. Он рассмеялся. - Черт!.

- Ты трезвый? - строго спросила дочь.

- А что?

- Мы тебя со Светкой-конфеткой поздравляем.

- С чем? - удивился Васильев.

- С орденом.

"Ну сколько можно!" Васильев уже забыл про орден. Он с трудом простился с дочерями и снова набрал телефон главного инженера - занято. Усмехнулся, позвонил дежурной на междугороднюю, попросил связать с Титовым, она прервала его местный с кем-то разговор и соединила с начальником стройки. И Васильев услышал, наконец, зычный голос своего первого заместителя:

- Да? Да? Москва? Кто?

Хотелось пошутить, сказать, что Брежнев или хотя бы Косыгин, но пора было с шутками кончать. Васильев с наслаждением выждал паузу, представился, услышал растерянное "ах", и сказал, что сожалеет - когда-то не понял дружественного жеста Титова, и хотел бы знать, не таит ли до сих пор обиду Александр Михайлович на Васильева, тем более что по размышлении идея Титова насчет защитной косы ему, Васильеву, все более кажется своевременной и разумной, на что обрадованный Титов - все-таки есть в нем доброта и великодушие! - ответил, что не обижается, что он и сейчас был бы счастлив считать Васильева своим соавтором, тем более, что он, Васильев, и вправду давал ценные указания во время отсыпки защитной косы, на что Васильев сказал, что он о таком и не мечтал, но коли такое предложено, он благодарит и надеется на теснейшее дальнейшее сотрудничество, на что Титов ответил, что именно такие дружественные акты укрепляют и сплачивают коллектив руководителей...

Поговорив столь витиевато и глубокомысленно с Александром Михайловичем и плеснув ему масла на сердце, а себе масла на огонь, Васильев посидел возле телефона, схватившись за голову, и пошел к кровати.

Второй тяжелейший день на ГЭС миновал. "Ничего. Как-нибудь". Васильев мужественно разделся - все-таки зябко! - лег и словно выключил в себе некий электрический ток: исчез. До пяти тридцати утра.



АНОНИМКА:

ВАХТЕРУ ТЕТЕ РАЕ. НАШИ ПАРНИ ИЗ КОМНАТ 311, 457 и 472 ПРОВОДЯТ К СЕБЕ ДЕВУШЕК ИЗ МРАМОРНОГО ПОСЕЛКА ЛЕГКОМЫСЛЕННОГО ПОВЕДЕНИЯ ПОЗДНО ВЕЧЕРОМ ПРИЛЕПИВ ИМ УСЫ ИЗ МХА, ПОТОМУ ЧТО ДЕВУШКИ ХОДЯТ В РАБОЧЕЙ ОДЕЖДЕ, КАК ТО: САПОГИ, ВАТНЫЕ ШТАНЫ, ФУФАЙКИ И НЕ ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ МУЖЧИН ПРИ БЛИЗОРУКОМ РАССМОТРЕНИИ. НАШИ ДЕВУШКИ БОЛЕЕ ДОСТОЙНЫЕ, СТОЙКИЕ, НО ОБИЖАЮТСЯ НА ТАКОЕ НЕТОВАРИЩЕСКОЕ ОТНОШЕНИЕ.

ОСТРЫЙ ГЛАЗ.



АНОНИМКА:

ВАСЬКЕ- ВАМПИРУ, ЧЕРЕПКОВУ.

СМОТРИ, ГАД! ЗЕМЛЯ КРУГЛАЯ И МАЛЕНЬКАЯ. ЛУЧШЕ УЕЗЖАЙ С ДИССИДЕНТАМИ, ХОТЯ МЫ ТЕБЯ И В ЧИЛИ НАЙДЕМ!



Теперь вернемся к судьбе Климова Ивана Петровича. Вернем ненадолго тот вечер, когда Климов увидел вблизи начальника стройки.

Альберт Алексеевич, выходя из клуба, не мог слышать, конечно, всего разговора, который там произошел после того, как парень в красной куртке сказал, что это был сам Васильев.

Хрустов, Серега, Леха и Борис действительно не узнали Васильева. А Климов его не однажды видел, запомнил.

- Купил я его! - мрачно усмехнулся он. - Стоит, радуется, думает - неузнанный. Тоже мине - царь в нищей робе, у народа правду пытает. Держи ее, правду, да не падай! Я эти штучки начальников еще с ночного горшка, с тюремных яслей знаю!

- А я лопу-ух, - протянул Леха-пропеллер, растерянно смеясь. Хрустов ломал пальцы.

- Ты-то что?.. Вот я! залетел так залетел! Я с ним еще на вокзале сцепился... - и Лева обиженно накинулся на парня в красной куртке. - Что ж ты мне, гад, фраер, Спиноза, там не намекнул?!

- Думал, ты с ним знаком... кореша.

Хрустов помахал, как крылышком, ладонью возле виска: мол, дурак! А Климов снисходительно посмотрел на него.

- Чего мшишься?.. - Он прикурил, стряхнул соринки с бороды. Красноватые его веки моргали. - Вот меня он теперь... башкой... только не туда, куда просился.

- Не дрейфь, дядь Вань! - шутливо перекрестившись, отозвался Серега Никонов. - Он грустный, как попка... долго не протянет...

Парни вышли на улицу, и неожиданно вновь наткнулись на начальника стройки. Оказывается, он вернулся за ними. Он приглашает их в гости...

"Давай-давай, услаждай нам слух, лей мед, сыпь изюм, - думал устало Климов, поднимаясь позади всех в квартиру Васильева. - Этакая блажь временами находит на вас, начальники. Когда совесть ест, или когда своих боитесь, а поговорить хочется".

Квартира у Васильева оказалась пустынной и очень холодной, хотя и горели на полу два рефлектора. Хозяин усадил гостей с мороза на казенные стулья с высокими спинками, сам сбросил шубу, остался в тонком деловом костюме при галстуке и зашагал по комнатам, уходя и возвращаясь, неся чашки и рюмки, предварительно подув в них, "кирпич" хлеба и кусок розового, как саянский мрамор, сала.

Как ни странно, Васильев оказался, во всяком случае, по первому впечатлению, необычным начальником. Он сам подливал рабочим крепкий, как вакса, чай, поил водкой из бутылки с иностранной этикеткой и сам выпил. А говорил он больше с Левкой.

- Ругать ты здорово умеешь, - смеялся Васильев. - У тебя язык из иголок сплетён. А вот хочешь быть созидателем?

Хрустов значительно поднял брови, но начальник перебил его:

- И когда построим ГЭС, кем думаешь быть?

"О чем он?! - недоумевал Климов. - Стройка под угрозой..."

- Не знаю, - важно пробасил Хрустов. - Может, самодеятельностью руководить буду... или нет, регистрировать браки. - Все захохотали. - Шучу! Может, и не доживу... сгорю, как свечка. - Он театрально тряхнул головой.

Васильев насмешливо-ласково смотрел на паренька с прозрачной бородкой.

- А вот представь - закончишь институт, и мы тебя выдвинем мэром нашего молодого города. Твои первые планы? ГЭС дает ток, всеобщее ликование, молодые ребята и девушки вокруг. Что дальше строить? Какие мероприятия организовывать?

- Канатную дорогу, - буркнул Хрустов. И сам покраснел.

- Прекрасно! - восхитился Васильев и положил руку ему на плечо. Угрюмый Климов не мог понять, шутит начальник или просто заставил себя забыть о тревожных новостях уходящего дня. - Фуникулер - это дело!

- Люди будут плыть над городом, возноситься на скалы, - фантазировал Хрустов. - А внизу - плавательный бассейн...

- С синеватой водой, для красоты можно подкрасить, - смеялся Васильев. - Купоросом! Так на юге делают, я видел в Италии!

- Купоросом! - заливался счастливым смехом, хрюкая в нос, Хрустов. - А еще можно - зоопарк. И библиотеку фантастики, единственную в мире. Чтобы только фантастика!

- Братья Стругацкие! - замахал руками Леха-пропеллер, которому не давал раскрыть рта Хрустов. - Братья Вайнеры!

- Вайнеры - детективщики! - отрезал Хрустов. - Библиотека детективной литературы будет организована на Мраморном заводе. Если я буду мэром, они тоже будут относиться ко мне? Директором библиотеки назначу Ивана Петровича! Вся милиция будет уважать.

Климов смолчал. "Зачем так обо мне? Неужели думает, что мне это приятно? Как только заходит речь о милиции, лагере, оглядываются, подмигивают".

- Не люблю я книги про кровь, - все-таки не удержался Климов. - Про пшеницу люблю, про агрономию.

- Молодец! - как бы одобрил и обрадовался Васильев, но по смеющимся его глазам Климов видел, что не верит, что слушает сейчас только болтовню Хрустова. - Молодец, Иван Петрович!

- И дирижабли вместо такси... для молодоженов у ЗАГСа! - продолжал Хрустов. - А медовый месяц в подводной лодке в нашем искусственном море... чтобы никого вокруг!

Васильев кивал и звонко хохотал. А на прощание выдал неожиданные слова:

- Лев Николаевич... Иван Петрович... Леонид... Борис... Сергей... Я бы хотел, чтобы вы стали моими друзьями. Друг - это человек, который говорит правду. Увидите где какие неполадки - звоните прямо мне. Или приходите. Хоть сюда, хоть в Управление. Так и скажите - мы его помощники. Хорошо?

Парни недоверчиво молчали. Один Хрустов кивал, как китайский болванчик на базаре в городе...

Когда вернулись в общежитие, легли - не спалось. Все, надо полагать, размышляли о встрече с Васильевым. Полежал, встал Серега - захотел есть. Зажег свет, долго тыкал и резал ножом, открывал банку тушенки. Чтобы помочь ему, поднялся что-то бурча, Хрустов, за ним и Леха - раскачав скрипучую койку и чуть ли не сделав кульбит в воздухе. Климов остался лежать, закрыв глаза.

Он слушал, умиленно слабея, как щелкают челюстями голодные парнишки, как негромко переговариваются о добром начальнике.

- Мы теперь его опричники! - шептал, давясь от радости, Хрустов.

Серега сбегал к девушкам в соседний барак, принес кипятку в чайнике - и Климов слушал, как они пьют, обжигаясь, в прихлебку с хрустящим сахаром.

- Ты там спокойней, - проворчал Климов Никонову, не открывая глаз. - Горло обожжешь, рак заработаешь...

- Дядь Вань, - обрадовался заботе Серега. - А как по фене наган? Пушка, да?

- Вчера я прочел в "Комсомолке", - пробурчал Климов, - один школьник в Иркутске прибор изобрел - видит сквозь землю. Ты бы в вечернюю, Серега, пошел. А я уроки проверять буду. И Тимирязева почитай, умный был мужик, про природу писал, понял?

- Я не против... - вздохнул Серега. - Но знать-то охота.

- Ты зануда, дядь Вань, а не бывший зэк, - вставил легкомысленный Хрустов. - Да объясни ему! И нам небезинтересно! Нуте-с!

Климов повозился на прогнувшейся койке, нехотя стал говорить.

- Ну, наган... это по тамошнему "ствол"... "сучок"... "нагоняй". И хватит, хватит... мерзость все это! - Он пристально глянул снизу вверх на Серегу. - Не торопись, не чавкай, не в самолете. А еще раз напьешься - мордой о бетон "миру мир" напишу! Понял?

Никонов, стесняясь, ел, задерживая жевательные движения. Хрустов и Борис долго комментировали остроумие бандитского слова "нагоняй".

А Климов все раздумывал про меньшого своего дружка Серегу, к которому привязался, как в жизни ни к кому не привязывался. Пацан рассказал ему всю свою жизнь. Был он из-под Енисейска, из таежной деревушки, где у коров ноги по колено в чернике. Учился в школе - не доучился, потянуло СССР посмотреть. Почему-то все восхищаются, когда в книгах прочитают о том, как мальчишки убегали из дому, уходили с пиратами, с разбойниками клады искать, а когда в жизни такое происходит, начинаются упреки, ремень. Как будто не вчера смотрели со слезами радости кинофильм про Тома Сойера и Гека Финна. А куда Серега хотел бежать? Он часто слышал по радио про Красноярск, что ГЭС там строят. Стихи артисты и пионеры декламировали: "Красноярск, Светоград! Не боимся мы преград!" Серега туда и решил податься. Но мать ни в какую: ведь еще малой... пропадет... А отец - не отец, отчим - так грозно на него смотрит всегда, что Серега и не знал - обрадуется он, если пасынок уедет, или еще больше рассердится. Серега решился - и объявил, как революционер, голодовку. Лежал на кровати и голодал. Отчим побил его чем под руку попало, а под руку ему попался именно старый милицейский ремень с пряжкой. Белобрысый Серега с розовыми от слез глазами лежал, трясясь от горя и заброшенности, и ни за что не вставал. Что с ним сделал бы далее отчим, неведомо, но отчим уехал на кордон, он по службе принадлежал к лесничеству. К Сереге приходили из школы - он ни с кем не разговаривал. И стыдно было (лежит, как обиженная девица), и безразлично уже... Как во сне, прошли три дня. Слух распространился по селу, что голодает-то он из-за Наташи Поповой - она вдруг начала дружить с городским мальчиком Митей, который приехал с папой-журналистом к соседям Наташи Ефимовым. У глухой старухи в сундуках лежат тяжелые, словно из камня, книги, написанные от руки в прошлые века. За этими книгами папа с сыном и приехали. У Сереги тоже имелась одна замечательно старая книга - изданная аж в 1949 году, за десять с лишним лет до его рождения, и он ею очень гордился: "Остров сокровищ". Древняя книга. Когда Серега показал ее Наташе, та фыркнула, даже замочек ее портфеля раскрылся. И что тут смешного? Сама-то!.. нашла с кем дружить - с этим толстым, как жаба, болтливым, как бабуля на завалинке, нарядным, как девочка в день рождения, городским прохиндеем, который так и смотрит, как бы старые бабкины книги слямзить. Свою Серега зарыл в тайге. Там и решил продолжить голодовку - теперь уже точно во имя Наташи, а также во имя отъезда. Была середина лета. Серега сказал матери, что уходит вместе со школьными товарищами в поход, и канул в дебри тайги, которые очень походили на джунгли, только не было обезьян и жары, зато пищало множество комаров и ночью кто-то кашлял неподалеку, может, чахоточный леший. Лежал Серега три дня и три ночи на поляне, среди цветов и диких пчел, обливаясь слезами - жалея себя, жалея мать, не зная, чем заняться, что тут можно поесть. Если дома он еще хлеб иной раз тайком умнет, то здесь, кроме ранней желтой брусники и редкой малины, - вовсе ничего не было. А дальше сунуться, в богатые урочища, он боялся - вдруг заблудится. Если бы какой товарищ был рядом! Лежал Серега в траве, смотрел на муравьев, и все надеялся, что Наташка вспомнит о нем, бросит своего Митю и прибежит. Заодно принесет в портфеле вкусной еды (хлеба с яйцом) и справку от матери (а мать у Наташи - завуч школы), что Серега вправду был в походе и что вел себя удовлетворительно. Но девочка не приходила. Может, ищет да заблудилась, девочки плохо ориентируются в тайге. Серега решил помочь ей и вышел на опушку, стал кричать, как Тарзан: "Ао-оуа!..". А его уже взрослые искали, увидели. Люди-то прознали про обман, никакого похода не намечалось в школе. Отчим вновь со своим ремнем поймал Серегу за шкирку, зверски оскалился и хлестнул - но пасынок в этот момент уже упал - он ослабел без еды... и отчим попал пряжкой себе по ноге, заорал, как мамонт. Тут подоспели учителя - и мальчика не дали в обиду. Отчим ходил черный от злобы два дня, потом подозвал к себе пасынка, дал пятьдесят рублей и сказал: "Езжай, дуралей, на свои стройки... только не пиши матери слезных писем - убью!" Серега сел на белый, не очень чистый теплоход, и приехал в Красноярск, а там рядом и Светоград. Вокруг высились зеленые горы с золотыми звездами - подступала осень. На обрывах, на самых недоступных скалах щелкали на ветру красные флаги. Серега спросил: "Где тут ГЭС строят?" Люди рассмеялись: "Какую? Красноярскую?! Да она давно построена, ток дает!" Серега не поверил, сел в рабочий автобус, поехал, видит - точно! Как огромный гребень, перегородила плотина реку. И лампочка над входом горит. Так чего же он сюда рвался?! И как они быстро без него управились? Серега загрустил, сунулся в двери под золотыми буквами "Промстрой", "Сибвостокмонтаж" и пр., но никакой специальности у него не было, никому он тут не нужен. Какие-то парни обещали на курсы устроить, Серега угостил их водкой. Проснулся на скамейке - никого, и денег нет в кармане. Правда, возле щиколотки в носке остались - отчим так от серегиной матери прятал, Серега запомнил. И хорошо, в милицию не забрали. Серега потом с другими парнями познакомился, купил портвейна, чтобы оставили переночевать, среди ночи в драку полез - показалось, что они усмехаются над ним, деревенским. А драться не умел. Серегу стукнули - раз-второй под дых, потом кто-то поднял его с пола, и Серега увидел - рядом дядька бородатый стоит, страшный, хмурый, в очках. Это и был Климов. "Не трогать!" - рявкнул, и все закивали. Сперва Серега побаивался его, а Климов таким добрым оказался, демонстрировал фокусы разные - с картами, со спичками, с бутылками... Он увел мальчишку к себе в гостиницу лицо отмыть, йодом прижечь. У него в чемодане оказалась настоящая аптека. А жил он в номере с зеркалом и ванной. Серега впервые в жизни увидел ванну. Она была белая и очень короткая, в ней можно было сидеть, поджав к себе ноги. Но и то здорово - белая ванна с горячей водой! Дядя Ваня рассказал, что был он в далеких краях, в командировке, потом ездил на Нурекскую ГЭС, работал с туркменами и узбеками, ел сушеные дыни и пил чачу, но скучно стало - решил подать в Красноярск. Тоже помнил из газет: "Красноярск, Светоград!", - а оказывается, тут никто и не нужен, ГЭС давно работает, уже себя окупила, и большинство строителей разъехалось. Дядя Ваня предложил Сереге махнуть на Север. Они две недели грузили на вокзале мясо и ящики, купили билет на самолет - и оказались на Севере. Серега запомнил обледенелые деревянные тротуары. Мела метель, они с Климовым куда-то ехали, мерзли, вокруг народ крикливый, бездомный. Кто-то от алиментов сбежал, кто-то от скуки в тундру забрался, а кто-то знал, зачем прилетел: специально учился строить гидростанции в вечной мерзлоте. Серегу удивило объявление "Костры не разжигать! Берегите вечную мерзлоту!" возле трех новых домов на сваях - это чтобы они не покосились, не рухнули... Постепенно из шуточек бородатого дяди Серега понял, в какой он длительной командировке был. И еще больше привязался к нему - жизнь Климова казалась ему загадочной, интересной. Когда они купались в ледяном среди лета Енисее или ходили в баню, Серега разглядывал татуировки на груди и руках Климова - все эти якоря, "не забуду маму", "Н.А.", "Лена", звезды и пивные кружки. Климов же почему-то стыдился их. Он старался одеваться и вести себя так, чтобы его не принимали за "химика" или бича. Однажды некий городской фраер проехался насчет его бритой головы, сравнил ее, кажется, с лупой. Климов одним рывком скрутил нахала, как кучу тряпья, и ножницами остриг ему волосы, будто барану. И орал в уши страшным басом: "Еще раззявишь хайло - пельмени отрежу!" и отпустил. Того фраера больше не видели. Но работать Климов умел с радостью - соскучился. Когда в порту работа кончилась, они с Серегой нанялись истопниками, заодно по очереди дворниками подрабатывали. Шаркая метлой, Иван Петрович пел чаще всего один романс со словами "С устами сольются уста-а..." и, внезапно смутившись, хохотал, как пустая бочка, тер замерзшему Сереге уши, рычал, оборачиваясь, на кусты ночью, весело пугая мальчишку - мол, медведь. А когда наступила весна и поплыли облака зеленого кровавого гнуса... пошла мошка... дышать, есть, пить, жить стало невозможно... Климов сказал: "А ну их, эти полярные башли, едем, Серега, на юг". И они покатили в Саяны. И вот живут здесь. Климов учит Никонова труду, поведению и очень строго опекает. Курить разрешает не больше десяти папирос в день, пить алкоголь - не больше рюмки, и только если есть серьезный повод...

- Дядь Вань, не спишь? - Серега, усиленно звякая, размешивал сахар ложечкой в кружке. - А че они все над ней смеются? Она не шалашовка, хоть и официантка. Просто несчастная, дядь Вань, девчонка.

- Ну и ладно, - пробурчал Иван Петрович - Хочешь дружить - дружи.

- Дядь Вань, - Серега подсел на кровать к Климову. - Расскажи какую-нибудь страшную историю. Тогда я ее покорю. А то не верит, что я бывалый.

"Снова то же самое!" Парни вокруг, наконец, укладывались спать, а у Климова болела печень, он чувствовал ее, как зашитый большой гриб, и боль была такая, словно с краешку этот гриб кто-то зубами пробует.

- Комсомольские взносы заплатил? - спросил Иван Петрович.

- Заплатил.

Леха-пропеллер хрюкнул от смеха, Борис загоготал. "И чего смеются, дурни?" А Хрустов, как Левитан в микрофон, пробасил:

- Наш наставник, наш комсорг на общественных началах! Скинь маску, дядь Вань, спой лучше "На Дерибасовской открылася пивная".

Иван Петрович покосился на парнишку с козлиной бородкой и, лишь зная незлобливость Левы, не стал перед сном говорить что-нибудь резкое. Еще и сам разволнуешься, а завтра - на работу.

- Дядь Вань, - обрадовался идее Серега. - Правда, спой, а? Такой вечер, Васильев нас в кореша записал! Или расскажи чего-нибудь!

Климов нашарил рядом на табуретке с выжженными лупой всякими буквами сигареты и спички, закурил и добродушно пробурчал:

- Мальчишки вы, мальчишки... Ладно. Слухайте вот. Мне родя один подарил байку... - И чтобы лучше слушали, добавил. - На Сахалине. Значит, как было дело. Будто в древние времена царевич жил, а пахан его дуба дал, а мамаша замуж похиляла... пошла за братана того пахана. А царевич мозгами поплыл, да-а... и сон видит: будто спит пахан, а дядька ему в ухо расплавленного свинца! Идет царевич, кричит: "Пасть порву! пp-ротокольная морда!.."

Хрустов от восторга ногами засучил в постели:

- Ой, ой-ой! дядь Вань, да это ж - "Гамлет"! Пьеса есть у Шекспира. Во всех театрах идет. О-ой!..

Заскрипели на топчанах, заржали Борис и Леха. И Серега тоже, виновато краснея, залился мальчишеским смехом. Иван Петрович невозмутимо переждал смех, погасил окурок.

- Нарочно я. Вас проверить хотел, приятно ж вам, грамотным, над неграмотным посмеяться. Сами просили блатное... - И резко глянул на Серегу. - Спать! Раз уж так полюбили своего начальника, работайте завтра - чтобы все охренели... - Климов, кажется, впервые при парнях очень длинно выругался, добавив пять или шесть синонимов в слову "охренели".

Это подействовало мгновенно. Через минут пять в комнате № 457 стало темно и тихо. "А я, может, и в воду полезу, - подумал Климов, пытаясь так лечь на печень, чтобы она сладко поныла и замерла. - Вдруг Васильев - человек. И если Туровский не упрется. Хотя кто Туровский против Васильева?.."

(Несколько строк сверху выжжено - Р.С.)

...и гуси, летящие на Север.

Проснулся в добром расположении духа, обтерся на улице снегом до пояса, отшлифовал себя полотенцем, а вокруг него при тусклом свете лампочки со столба стояли, приплясывая, босиком на снегу мальчишки - также закалялись...

- Раз-два, оделись, обулись! Побежали по холодку!

Значительно переглядываясь после вчерашнего разговора с Васильевым, парни приехали в котлован. И морозный ветер не казался жгучим, и вибраторы - тяжелыми. Хрустов поругал за медлительность машиниста крана и даже записал в записную книжку номер крана, будто тот мог куда-то отсюда уехать...

Иван Петрович тоже работал сегодня с особенной, тайной радостью, хотя повода для веселья не было - бригаде пришлось "лечить" плохо затертый бетон - кто-то поленился ночью, оставил крошки. Если сюда валить свежий бетон, он не ляжет вплотную, останется "ракушка". Но даже эта чья-то нерадивость не обозлила Климова, он взял лом и, кряхтя, медленно и настойчиво принялся колотить по окоченевшей массе. И еще больше повеселел, когда увидел сверху, как по железной лестнице в блок поднимается румяный запыхавшийся комсорг Володя Маланин:

- Где... где тут Климов?

Единственно из упорства, не позволяющего Ивану Петровичу старательно суетиться под взглядом начальства (только "шестерка" чувствует спиной этот взгляд), он небрежно отшвырнул орудие труда, сел на доски, закурил и встретил поднявшегося на блок Маланина, как бы скучая.

- Дядь Вань... - выдохнул тот. - Дядь Вань, ты в списке...

Климов вздрогнул и поднялся. "В каком еще? Не дай бог..."

- А у тебя точно есть права водолаза? Ну, работайте, работайте! - Маланин помахал ручкой остальным и полез дальше по лестницам, сваренным из арматуры, в сторону верхнего бьефа.

Иван Петрович торжествуя закурил. "Значит, Васильев человек. И я полезу в воду. Запустим под лед крюки на тросах, сядем, как люди, с перфораторами или еще чем... расчистим дырки, если туда что набилось... - Он прищурился, оглядывая горы и котлован, залитый синим светом солнца. - Хорошо!"

И прикрикнул на Сергея:

- Ты чего?! Ребят же убьешь! Размотайся маленько!

Никонов с красной повязкой на рукаве стоял сегодня за стропальщика. Он показывал машинисту, глядевшему снизу вверх из кабины, куда вести бадью. Бадья нависла над блоком, над очередным бункером, над ожидавшими там, внутри блока, людьми. Серега открывал бункер, отскакивал - и три-четыре тонны жидкого бетона с шорохом сыпались вниз. У Сереги на лице шарф от ветра, он плохо видит, где что, и Климов погрозил ему кулаком. Он-то стоял на старом блоке, выше Сереги, и отсюда все отлично просматривалось.

Бригада Майнашева, как одна из передовых, вела работы сразу в двух блоках - сдавала один, начинала другой - на восемнадцатой секции, на скальном дне Зинтата. Старый блок должны были принять девушки из Строительной лаборатории, могла прийти Маша Узбекова, влюбленная в Леву Хрустова, а могла и комсомольская активистка, по слухам - близкая подруга Валерия Туровского Аня. Лучше бы пригласить Олю Снегирек, тихую, добрую, но она покинула стройку. Нина же, та девушка, с которой познакомился Иван Петрович, в их бригаде никогда раньше не бывала. Ей принадлежал, как выяснил Климов, участок № 1, где работали люди знаменитого Валевахи. "И все равно она сегодня придет сюда!" - решил Иван Петрович.

- Бригадир, - кивнул он Майнашеву. - Зови контролершу.

Майнашев, скуластый, полноватый хакас, топтался на утеплительных опилках.

- Тумаешь, Маша примет плок?

- А почему нет? Пора наращивать новый.

Климов расхаживал по бетону, трогал арматурные прутья, растяжки, бил в доски щитов - все вокруг было крепко, плотно, чисто, на рабочей плоскости ни масляного пятна, ни воды. Он зашелестел брезентом, закрывая рабочее пространство, по небу плыла железная суставчатая рука крана.

- Не зови ее, - предупредил Борис. - На Левку сердита, жениться обещал, а сам кота за хвост тянет.

Климов решился и крикнул Сереге, перекрывая шум и лязг котлована:

- Мигом на первый участок! Зови Нину! Помнишь?

Никонов все понял, завертелся, закарабкался как обезьяна по вертикальным узким лестницам на фоне желтых дощатых щитов, ледяных наростов, вроде бород всех Дед-Морозов страны, по серым бетонным горам с черными трубами и шлангами. Все это сейчас обнажено, а со временем закроется водой, красивыми панелями, дверями, пультами, волшебным светом...

Отвернувшись от друзей, стесняясь сам себя, Климов быстро расчесал бороду расческой, поправил ворот ветхого полушубка, затянул ремень плотно, посмотрел на ноги - сапоги избитые, белесые от бетона и снега.

- Дядечка! - вдруг вырастая рядом с ним как будто из-под земли, воскликнула рыжая девчонка. - Это вы здесь работаете?! А я думаю - где же Жан Габен, который берет девушек в плен?..

У Климова скакнуло в груди, стало жарко. Нет, Ниночка не забыла его. Стояла перед ним, рыжебровая, в старой короткой шубейке, в большой мужской каске и валенках. На плече сумка, вроде военно-полевой. Поймав его прыгающий взгляд, деловито нахмурилась, достала блокнот.

- Бригада Майнашева?.. - что-то черкнула, быстро прошлась по блоку, позыркала глазами, вернулась. - Иван Петрович, я вам лично доверяю. - Эти слова сказала без тени улыбки, очень серьезно.

Климов смущенно закашлялся. Серега, Левка и Борис маячили вокруг с гримасами восторга и недоумения - во старик! Ничего себе девчонку оторвал!..

- Ну, чего вы?! - начал сердиться Иван Петрович. - Как пчелы вокруг меда. А ты!.. - Это он говорил уже Нине. - Не веришь? Думаешь... борода не настоящая? А дерни!

"Что я горожу? Господи! Что я болтаю? Господи!.." Надо сказать, что Климов в сущности, по характеру своему, был всю жизнь дитя. И Нина, понимая это, смеясь, ухватила-таки его за бороду и - правда, несильно - потянула.

- Настоящая! Да я так верила.

Вдохновленный Климов закипел.

- Вот смотри!.. Сними каску и шапку свою. - Она недоуменно, но продолжая улыбаться, сняла. Климов протянул руку, вынул из ее волос заколку. - Смотри! - Он ткнул острой заколкой себе в палец, на черном конце выскочил алый шарик. - Вот!.. Такая же красивая, как у тебя.

Девушка испуганно ойкнула.

- Ты зачем?! - Она оглянулась.

"Что-то не то делаю, - подумал горько, с ощущением нелепости своего поступка Климов. - Ей эти штучки непонятны. Старый дурак, ты же не там... Здесь люди доказывают словами. Словами".

- Ласточка, - буркнул он нелепо. И словно зарыдал внутренне. - Милая... извините меня. - Опомнился, она до сих пор держала в руках вязаную шапочку и каску, выхватил и надел ей на голову. "Еще простудится из-за тебя, дурака".

Вокруг сверкали темные звезды электросварки, лился огненный дождь.

- Горе ты луковое... - наконец, выдохнула Нина. Глаза у нее были круглые. - Напугал меня, дядечка...

- Не зови меня дядечкой, - как бык склонив голову, попросил Климов.

- А как? - снова засмеялась, зашаркала валенками, почти танцуя, перед ним Нина, рыжая, как варежка из белой шерсти, перекаленная на печи. - Ой, радикулит меня разбил... Ой, старенькие мы... ой! Кости хрустят! А как звать? Ванечкой?

- Можно, - буркнул бородатый человек сорока лет.

И в эту минуту вновь появился в блоке Маланин.

- Дядь Вань, на собеседование...

Иван Петрович переменился в лице. Нина, видимо, уже знала, что его включают в список водолазов - на миг прильнула к нему, быстро прошептала:

- Береги себя! Ванюшка, Ванечка, Ванятка! - и убежала.

Ошеломленно он смотрел, как девушка ловко спускается по железным прутьям, дуя на руки - варежки больно тонки (почему не в верхонках?), ведь арматура лестниц от мороза аж голубая, "какая милая... славная... да ведь стар я для нее? Она шуткует!"

Климов с Маланиным поднялись на гребень плотины, сошли на лед и оказались в шатровой палатке, где было тепло - всего лишь градуса два-три мороза, со всех сторон дышат красными языками электрокалориферы. И выстроилось человек семь добровольцев, среди них один знакомый - Коля Головешкин из соседней комнаты в общежитии, это он водрузил на 200-метровую скалу над Зинтатом красный флаг к 7 ноября. Перед добровольцами похаживал бравый парень в летчицкой меховой куртке и расшитых унтайках, видимо, приезжий. У него розовел лихой шрам на подбородке и от этого улыбка казалось язвительной.

- Меня зовут Саша Иннокентьев, - сказал он. - Я из Иркутска, ваш инструктор. Про Байкал слышали - это побольше любого таза водичка.

Возле его ног на брезенте лежало снаряжение - трехболтовый шлем, водолазная рубаха, шерстяное белье, водолазные ботинки или вернее, галоши, шланги и грузы для погашения плавучести - свинцовые бляхи на брасах из ремня. Значит, в самом деле готовят обследование донных.

- Кто имеет документы? - спросил инструктор.

Трое, в том числе и Климов, подняли руку. А поскольку он всегда носил с собой все свои бумаги, тут же вынул из внутреннего кармана слегка изогнутые корочки.

Инструктор раскрыл, глянул, кивнул.

- На какую глубину ходили?

- Двадцать.

- Температура?

Иван Петрович замялся.

- В основном в теплую, плюс четыре.

- Вода везде плюс четыре, - поправил инструктор. - Я про воздух.

- И я про воздух. Про погоду. Но помогал и в мороз. Я крепкий.

- Посмотрим. - Инструктор переговорил с другими добровольцами, устроил всем краткий экзамен - как что надевается, что с чем соединяется: - Вот здесь, в воздушно-телефонном вводе два канала... это телефон, ясно, а это что за зверь?

- Канал для подачи воздуха, - сипло доложил Климов. - Тут штуцер для приворачивания шланга. Внутри клапан, он пропускает воздух в шлем, а обратно не выпускает, если воздух не подают.

- А как же вентиляция?

- А вот же, - Иван Петрович показал на шлеме, где расположен головной клапан. - Башкой нажмешь...

- Ладно, это мы всё потренируем. Сейчас быстро: сигналы сверху. Телефон отказал или плохо слышно. Но в руке у страхующего сигнальный конец. Он спрашивает: как себя чувствуешь? Что он должен сделать?

- Дернуть один раз веревку, - ответил Коля Головешкин.

- Выходи наверх.

- Три раза.

- Продолжай спуск.

- Два раза. Потрясти, не дернуть.

- То-то же. Стой на месте!

- Потрясти три раза.

- А если дернут раз и потрясут. Что приказывают сверху?

Головешкин не мог вспомнить.

- Идти вправо, - ответил Климов. - Дернут два раза и потрясут - влево.

- Водолаз дает сигналы наверх. Дернул три раза.

- Просит поднять наверх.

- Из чего сделан гидрокостюм? Кто знает.

- Я, - отвечал Климов. - Водолазная рубаха из трех слоев: тифтик, шелковистая резина и доместик. Тифтик - вот она, очень прочная ткань, с изнанки - тонкий слой каучука. Доместик тоньше, нежней. Что еще? Водолазные грузы - это свинцовые отливки весом в пуд, галоши - из толстой кожи, с деревянными стельками и свинцовым подошвами - под десять кэгэ. Но в воде всё это легче перышка...

- Верно. А вот что вы будете делать, если вдруг захочется...

(Несколько фраз замарано черным - Р.С. Приписка: натужный юмор! Тоже мне, Ильф-Петров!)

Саша Иннокентьев отвез на "Волге" троих добровольцев в теплую комнату в Управлении строительства, где продолжали беседовать далее. Выяснилось одно скверное обстоятельство - декомпрессионной камеры нет, водолазов будут вытаскивать медленно, по мере их привыкания к давлению воды. Саша со своей демонической усмешкой откровенно сказал, что дело затеяно рискованное, на глубине может быть течение, верчение, черт знает что, время - зима, там темно, у всех, конечно, будут фонари, все будут обвязаны, но... но каждый должен трижды подумать и подписаться, что всю ответственность берет на себя. Приглашали профессиональных водолазов из Северного Морфлота, однако там затонуло на мели во льдах судно - им некогда... просят дать время... обещают через полмесяца-месяц...

- Но, как выясняется, мы ждать не можем, - продолжал Саша. - Врача специального нет, поселковый мало что "петрит". Я сам вас всех посмотрю... давление и прочее... но, если кто чувствует страх или не хочет признаться в наличии какой-нибудь болезни, лучше сказать именно сейчас!

Добровольцы молчали.

- Р-раздевайся по очереди.

Климова он смотрел последним.

- Чтобы с вами, не дай бог, ничего не случилось... да и меня потом не загнали туда, где, судя по наколкам, вы были, Иван Петрович... частота пульса - шестьдесят пять... нормально... давление - сто строк... это выше нормы.

- От волнения, - просипел Климов.

- А что с речью? Ангины нет? Откройте рот. Руки! Пальцы целые... крепкие... так. Кожных заболеваний... экземы, лишая... А глаза? Конъюктивита нет? Сильно слезятся?

- Если только обидят. Но там нет же акул? - пошутил Иван Петрович.

- Ноги. Вены. Так. Сколько поднимаете?

- Двухпудовой крещусь. Есть гиря? - буркнул коренастый Климов, картинно напрягая мускулы по всему телу.

- Одевайтесь, - разрешил инструктор. - Мы подвесим водолазный трап до глубины двенадцать, вас будут подвозить уже одетыми в теплом автобусе, чтобы сразу в воду... вода же теплая в сравнении... лед в майне будем все время дробить... компрессор исправен, я проверял... вас буду страховать лично сам... Я бы тоже полез, но врачи говорят: сердце загнал... лазил как-то на Эльбрус... - Саша отмахнулся, как от мухи. - Остальное зависит только от вас. - И глянув на Климова, кивнул. - Завтра. Снаряжение разного размера... примерьте... Кстати, оно чистое, полностью дезинфицировано... Насчет еды - не позже двух часов до погружения, сами понимаете... Но повторяю, если есть сомнение в себе - откажитесь. Особенно вы, Иван Петрович... не нравится мне ваше дыхание...

- Я здоров, здоров, - хмуро подтвердил Климов. - Сорвал когда-то голос... кричал много, было дело...

На том и расстались. Тренировка - с утра.

В великом возбуждении Иван Петрович вернулся в котлован. Спрыгивая с последней поперечинки лестницы, подвернул ступню, но ничего, пройдет. Сегодня после встречи с Ниной и после сбора добровольцев он был совершенно счастлив. И когда в обеденный перерыв, как всегда, собрали комсомольцев для какого-то разговора, он сел в стороне, уверенный в самом себе и в высшей справедливости. Остался здесь, хотя, понятно, не имел никакого отношения к комсомолу. А когда появился Васька-вампир, невысокий парень с бойкими глазами и усиками над губой, с белой повязкой на лбу и на шее, Климов даже пожалел его. А вот и хмурые начальнички - Туровский и Маланин.

- Товарищи комсомольцы! - объявил комсорг, глядя на палец. - Мы собрались еще раз, чтобы поставить, так сказать, точки над "и".

- Над "ё", - пошутил немедленно Хрустов.

Маланин, озабоченно глядя на него, выждал паузу.

- На днях, как вы знаете, произошла драка. Позор!.. на комсомольской стройке!.. Мне лично до сих пор стыдно.

- Ты-то при чем? - спросил кто-то.

- Я ни при чем! - продолжал Володя, всё разглядывая палец и тем самым приковывая внимание. - Ни при чем. А все равно. Как же должно быть стыдно тем, кому должно быть стыдно, товарищи! - И при этих словах он посмотрел на Ваську-вампира.

- Судить вурдалака! - крикнули из толпы.

- Не оскорбляйте человека, - Маланин покачал головой.

- Вампир! Кровь рабочую сосет!.. - Начался шум... - Гад!..

Туровский что-то шепнул Маланину и вышел вперед.

- Это что такое? Вы где находитесь? - тихий его голос зазвенел, как пчела. Он умел говорить негромко, но внятно. - То ли шарамыжники, то ли комсомольцы. Владимир щадит вас. Добрый человек. Я позлее. - И Туровский указал пальцем на Климова и Никонова. - Эти люди устроили попойку? Устроили. А потом избили комсомольца Васю Черепкова? Избили. - И спросил у перевязанного тракториста. - Так было дело?

"Опять двадцать пять! - подумал Климов. - Никак Валера не успокоится. С чего он взъелся на меня?!" В ответ на вопрос начальника штаба Васька-вампир усиленно закивал. Он схватился за глаз, изображая сейчас очень хворого человека. Попросил разрешения сесть.

- Они поссорились... чью машину я первой проведу, а чью второй. Я полез разнимать. А как бывает у нас... разнимающему и нагорит, вот и выручай шоферов.

Поднялся гвалт. Большинство не знало истинного положения вещей. Серега вскочил:

- Да врет он, ага! За деньги... за бутылки перетаскивал...

Васька-вампир дернул губой:

- А за оскорбление личности могу и в суд подать.

Многие оглянулись на Климова. Иван Петрович медленно поднялся.

- Почему же ты обманываешь, Василий? Разве так было? Посмотри мне в глаза!

- Это он! Он!.. - торжествуя и боясь, заверещал Васька-вампир и, обернувшись к Туровскому, показал обеими руками. - Я узнаю его! Бил меня... бил... и еще приговаривал: "Ты меня запомнишь!"

"Господи, какая сволочь, - затосковал Иван Петрович, глядя на лживого в белой марле паренька. - И это про него в газетах писали? Но если, не зная сути дела, выбирать между ним и мной, конечно, он ближе им всем. Но где дружки-шофера? Они-то знают цену словам Васьки?"

- Все ясно, - отрезал Туровский. - Ясно, откуда гнилой ветер. Вам это даром не пройдет, Климов.

Иван Петович, уставясь ему в желтокоричневые мазутные глаза, издевательски-послушно кивнул. "Только не сорвись, - говорил себе. - попляшут на твоей груди - и разойдутся. А у тебя работа, судьба!"

- Не бил он! - истошно закричал Серега. - А его премии лишили! А я бил! Я б его убил, падлу, если бы знал, что так врать будет, дешевка, пес!

- Комсомолец Никонов, - смешался Маланин и густо покраснел. - Это вы у него научились? - Он кивнул в сторону Климова.

- Нет! Дядь Вань чище, чем вы тут все! У него грамота райкома комсомола! На Севере дали! Он десять специальностей имеет!

- Там все десять специальностей имеют, - прозрачно сострил, подтягивая гримасой губы к носу, Туровский и глянул на часы. - Все ясно. Что там у нас еще? - спросил он у комсорга. - Закрываем?

Маланин стоял, пунцовый, то ли что-то сказать не решился, то ли нечего было говорить. Надел на шапку каску.

- Если мне позволят, - вдруг буркнул Климов.

- Что такое? - начштаба словно что кислое проглотил. - Может быть, товарищи, нас ждет некое покаяние?

В это время к нему подскочил московский журналист с фотоаппаратами на груди, они стали довольно громко переговариваться. Иван Петрович, играя желваками скул, ждал. Валерий, почувствовав перебор в своей игре, оглянулся:

- Ну, давайте, давайте... вам разрешают.

- А это вам лично я хотел сказать пару слов, - с нажимом ответил Климов. - Вам, Валерий Ильич. Я думал, вы... извинитесь передо мной. Если действительно ратуете за правду. За истину.

- Ого! Это интересно! - отозвался за Туровского Володя Маланин. И как бы от себя растерянно пробормотал. - Ты чего это, дядь Вань?.. Не надо бы тут...

- Понимаю, козел для отпущения. Что, дескать, - одним грехом больше, одним меньше. А я не трогал этого молодого человека. Слышь, Вася, - не поворачиваясь к трактористу, сказал Климов, - когда-нибудь будешь умирать, вспомнишь - поздно будет! Это святотатство - врать своим собратьям по вере.

- Чья бы мычала... - донеслось из толпы. - "Химик" несчастный.

- Скажи, что, от меня пахло, когда я с тобой разговаривал? - не стал отвлекаться Климов.

- Конечно! Сивухой несло! - с вызовом ответил Васька-вампир и засмеялся. И некоторые вокруг тоже засмеялись.

- А вот и нет, - тихо и горестно возразил Климов. И продолжал, до бешенства раздражая медленностью своей речи многих, кому хотелось быстрее пообедать. - Помнишь, я сказал - пойду, позвоню дорожникам, помнишь?

- П-помню... - Васька-вампир не почувствовал тут ловушки.

- И я пошел в Строительную лабораторию. Там телефон. И дежурила подруга товарища Туровского, Аня. Я снял шапку, сел рядом и позвонил. Валерий Ильич, спросите у вашей подруги - пахло от меня водкой или нет? Я думаю, у нее нюх тоньше, чем у этого... человека.

Валерий страшно смутился. Ему вовсе не хотелось что-то перерешивать. Тем более, расспрашивать Аню о каком-то пьянице и бродяге.

- Хватит! - отрезал он, бледнея. - Расходимся!

Иван Петрович поправил шапку с каской и вразвалку пошел прочь от этой компании. Молодые люди вослед что-то кричали, смеялись.

"А ведь еще недавно Валерка был неплохой парень. Как быстро власть меняет людей".

Отворачиваясь от всех, отдирая рукавицей злые слезы, словно гвоздики, от ресниц, Климов пробыл до конца свою смену, горестно полагая, что теперь ни о какой водолазной работе и речи быть не может. Но к концу дня по радио в котловане объявили:

- Передаем список добровольцев... Головешкин, Ильханов, Климов...

В списке была и его фамилия.

Недоумевая, он поехал в общежитие. Долго сидел на общей кухне, курил, готовя на электроплите для своих парней-гуляк ужин. Он не знал того, что Туровский никак не связывает Климова, который в списке, с Иваном Петровичем. Климова в список предложил сам Васильев - уж, наверное, он не будет предлагать человека с пятном в биографии? А если и предложит - это его дело. Туровский подчинится без всяких эмоций. У него гора своих забот...

Иван Петрович горевал один в сумерках под желтой лампочкой в 45 ватт, яичница давно остыла, когда прибежал и сунулся к нему Серега:

- Дядь Вань, не тоскуй!

- Пошел вон! - рыкнул Климов. - Шушера трусливая! Сами за себя постоять не можете... Брысь!

Он спал и не спал эту ночь. На следующее утро собрался было пойти на сбор водолазов - в комнату стукнулся Майнашев и, не глядя в глаза, сказал, что велели передать: сбор отменили. Ясно - насчет Климова передумали. Но почему же снова, несколько раз в общем списке из двенадцати человек повторили по радио его фамилию? Видно, по халатности.

Иван Петрович за эти дни осунулся. Обстриг ножницами бороду. Купил белую нейлоновую рубаху и надел на работу, под свитер, выпустив воротник - если Нина появился в котловане, увидит, как он ходит, специально расстегнув полушубок, что ему жарко. Но Нина больше не появлялась.

Иван Петрович точно захворал. Тоска охватила его. Тело болело полосами, как бывает, если поспишь на камнях. Люди, даже самые сильные, всегда были впечатлительны к равнодушию окружающих и к одиночеству...



Продолжение...

Оглавление




© Роман Солнцев, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.




Словесность