Так любовь необорима,
Нетерпеньем хороша,
Если ты проходишь мимо,
Юбкой шелковой шурша.
По какой такой причине,
Что влюбленным невдомек,
На крючок попал в пучине
Сердца шустрый окунек?
на безымянной высоте
где мы невольно оказались
нет мы друг друга не касались
но жарились и извивались
как угри на сковороде
слов отлетевшая листва
напрасно шлёпалась под ноги
но изнутри меня едва
не разорвали бандерлоги
желанье смять тебя в руках
упырно высосать упорно
всю робость девичью и страх
чтоб мне всю ночь была покорна
но я телился и мычал
то зажигался то молчал
то битый час тянул резину
патруль мигалкою сверкнул
электровоз во тьме икнул
и месяц осветил дрезину
но вот закончились слова
и отвинтилась голова
и неожиданно упала
мой поцелуй был смел и груб
я в темноту раскрытых губ
вонзил пылающее жало
когда утих призывный гул
ты выдохнув сказала то-то ж
и долго сок из нас тянул
луны трёхмесячный зародыш
я падал в тебя топором тук-тук-тук
как эхо мне вторило сердце
но ты вырывалась из сомкнутых рук
наверно в изломах окружий и дуг
была потаенная дверца
березовым соком древесной смолой
тебя я опаивал мрачный и злой
но ты и тогда ускользала
эх дятел смеялись и ясень и дуб
какой ты на милость скажи лесоруб
таких отродясь не бывало
но я совершал за повтором повтор
и щепки рубил до упада
я падал в тебя как пудовый топор
а ты насмехалась дриада
и лезвие жгла сердцевина твоя
и чуждую плоть отторгали края
теперь я в зазубринах обух разбит
ты каша древесная с перцем
так что же тревожит меня и гнобит
в трухе неудач и опилках обид
любви деревянное сердце
Я помню: безумство сгустилось в "сейчас",
Когда полыхнули мосты за спиной,
И узость пространства, вместившая нас,
Закат оттеснила отвесной стеной.
Я сам надломил нетерпенья сургуч,
Учтивость и такт потеряли значенье,
Я шаял внутри, становился горюч,
И так бы сгорел под искрою влеченья,
Но нервный "межгород" ворвался во тьму,
Ты верной клялась быть навеки ему,
И тут-то прозренья убойная сила
Меня, шандарахнув, в себя возвратила...
Кровавая Мэри, мурена, мурёна.
Я мальчик в залитом зрачке.
Состав отъезжает с пустого перрона,
Кондуктор уснул в мозжечке.
Мы прокляли вместе закон торможенья,
Смеженье в кровавых глазах.
И я опускаюсь в тебя: притяженье
К тебе, моя Мэри - мое пораженье,
Ты снова осталась в тузах.
Кровавая Мэри, мурёнок жестокий,
Под кожанкой черный наган,
Томатного сока густые потёки,
Но пьяные речи глупы, неглубоки,
А сам я - Лимонов-жиган...
Сергей Слепухин: Портрет художника["Красный", "белый", "зеленый" - кто может объяснить, что означают эти слова? Почему именно это слово, а не какое-нибудь другое сообщает о свойствах конкретного...]Виктория Кольцевая: И сквозная жизнь (О книге Александры Герасимовой "Метрика")[Из аннотации, информирующей, что в "Метрику" вошли стихи, написанные за последние три года, можно предположить: автор соответствует себе нынешнему. И...]Андрей Крюков: В краю суровых зим[Но зато у нас последние изгои / Не изглоданы кострами инквизиций, / Нам гоняться ли за призраками Гойи? / Обойдёмся мы без вашей заграницы...]Андрей Баранов: Последняя строка[Бывают в жизни события, которые радикально меняют привычный уклад, и после них жизнь уже не может течь так, как она текла раньше. Часто такие события...]Максим Жуков, Светлана Чернышова: Кстати, о качестве (О книге стихов Александра Вулыха "Люди в переплёте")[Вулыха знают. Вулыха уважают. Вулыха любят. Вулыха ненавидят. / Он один из самых известных московских поэтов современности. И один из главных.]Вера Зубарева: Реквием по снегу[Ты на краю... И смотрят ввысь / В ожидании будущего дети в матросках. / Но будущего нет. И мелькает мысль: / "Нет - и не надо". А потом - воздух...]
