"МНЕ ЭТО ОЩУЩЕНИЕ ЗНАКОМО..."
Некогда довелось услышать исключительное. Радиожурналист, ведущий передачу on-line, переспросил: "Откуда-откуда вы? Из Петербурга? Понятно. Ну, в принципе, тоже город, хоть и провинция".
Ну, так вот, Казань, в которой живет поэт Глеб Михалев, "в принципе, тоже город", как и вся эта наша "рязань-череповец-саратов-чита-находка-колыма". То есть то несчастное пространство, населенное человеками, так и не сумевшее вписаться в священный нимб московской окружной дороги.
...а в голове - другие города,
дождавшиеся своего героя...
Москва - столица. А Казань - горда.
Как Троя.
Нет-нет! Я не хочу обидеть московских собратьев-поэтов! Ведь все мы, кто называет себя поэтами, по сути, певцы спальных районов, да и писательство - одинокое дело, как любил говаривать Хемингуэй.
В песенке поется: "Через дырку в небесах / въехал белый "Мерседес", / всем раздал по три рубля и ... проехал мимо..." Вот уж, что-что, а "Мерседес" явно не для лирического героя стихотворца Михалева. Наблюдать нашу "спальную" провинциальную жизнь удобнее через мутное окно "пазика": "дворники" вжик-вжик, а поэт - зырк-зырк. Поскольку он, поэт, существо неравнодушное, душу болящую имеющее, стремящееся запечатлеть в памяти все зигзаги жизненного маршрута, повороты и передряги дороги.
В тысячелетнем городе - зима.
Холодные дворы. Февраль кромешный,
где "пазика" квадратная корма
болтается, как щепка, в струях снежных.
Где жизнь идёт. И скоро выйдет вся.
И не вернётся - хоть кричи... хоть спейся.
А тучи, что над городом висят -
тяжёлые, как паруса ахейцев...
А что еще за окном "пазика"? - День, "нелепой суетою занят", долгий, "как гомеровский гекзаметр". "Споры, ссоры, перебранки... / словно чёрные вороны / прилетели спозаранку/
разбрелись по огороду / угощение почуяв... / не собрать мне урожая." Серый пейзаж, кукольный театр из серого картона (или бетона). Мир в окне "пазика" безлюден: только деревья, только столбы, только дома... Если и есть что-то одушевленное, то намечено оно небрежным росчерком, намеком, эскизом. Вот (смутно и неотчетливо) лирический герой, то качающийся "на железной ниточке с Еленой", то стоящий среди этого унылого серого пейзажа "как пугало", молчащий или "нудный, как бритье". Вот Сентябрь, наступающий на пятки, с пытливым взглядом Малюты Скуратова. А вот (иногда, но редко) - "беспечный ангел в травке луговой"...
...и холодно и хочется халвы и девушку в малиновом берете и в темноте бредут к тебе волхвы - Ремантадин, Феназепам и третий и в городе гуляют братья Грипп и прочее подобное иродство творится и зелёная горит во лбу звезда вьетнамская и жжётся...
(Январь)
О чем думается в обжитом транспортном средстве? - "О жизни холостой и пустяковой, / о том, как не жалеешь ни о ком и /ещё - земля качается едва- / едва..." О том, что осенний куст во дворе "светел, рыж и жив", а сам ты чувствуешь себя мышью в норе, сжавшейся и дрожащей - "всё смерть вокруг".
"Все мысли так нелепы и страшны..."
Очень грустно в "пазике" Глеба. И, когда выйдешь из "пазика", тоска вовсе не отпускает, "ходишь никого не любя, да и сам, собссно, никому не нужен". В доме живет темнота, в доме гуляют темные тучи. Мир черно-бел:
здесь "чёрен чай и чёрен хлеб"
"белый рис и белый сахар"
такие чёрные и злые
живут в твоей подушке сны
и ты всю ночь проводишь с ними
а днём - когда они одни
под белым хлопком белым пухом
в какой-то бездне или тьме
всё продолжается разруха
и голод и беда и смерть
Но это "черно-белое кино", эти правдивые фильтры позволяют поэту видеть жизнь вокруг такой, какая она есть - без помады, без ретуши.
Тощий, словно карандаш
и такой же деревянный...
Знаю - ты меня предашь,
знаю... Поздно или рано.
Что ты мне ни говори,
ни доказывай упорно...
Стержень у тебя внутри -
тонкий-тонкий.
Чёрный-чёрный.
Глеб Михалев убедителен в своих драматических композициях. Одиночество, вынужденная изоляция героя, тревога - все правдиво передает душевное состояние жителя сегодняшней провинции. Человек зовет свою душу, пытается выговориться, но часто не находит собеседника.
Однажды почувствуешь остро,
так, словно под рёбрами - нож:
как суп из пакетика - просто
и очень невкусно живёшь.
А жизнь (хоть сравнениям грубым
ты сопротивлялся всегда)
уходит по фановым трубам,
как всякая, впрочем, еда.
И хмуришься, высоколобый,
от мысли, что это - твой крест:
жить, словно лапша из столовой,
пока тебя время не съест...
Трагическая интонация, пессимистическая окраска, неудовлетворенность, искания, самоотрицание и попытки его преодоления. Лирический герой казанского поэта чувствует свою незащищенность, он живет предчувствием войны:
"Мне это ощущение знакомо.
Когда живёшь предчувствием войны,
пожалуйста, не выходи из дома..."
Ощущение войны... "Ночь тяжелым кирзачом" наступает "на татарскую столицу". "Вокруг салют! ошмётки и объедки / и рукоплещет восхищенный зал". "За грудиной / сидит и курит пушечный расчёт". "Писать стихи - становится войной, / одна строка считается за три". За окном "пазика" - листья на тротуаре, как "умирающие солдаты" или "беженцы". И "в результате - короток итог / и горек, словно дым пороховой..."
так жить - отточия оттачивая
и даже не понять когда
вдруг приплывет твоя трехмачтовая
под чёрным парусом беда
и поплывет твоя мелодия
над чьим-то дружеским плечом
уродливая и юродивая
но - не жалея ни о чём
Быть собой - бремя тяжелое. Поэт, если он ощущает себя личностью, должен вынести его, это бремя. Вокруг поэта - безличный и анонимный хайдегеровский мир "man". Мир, в котором все "другие", и человек даже по отношению к самому себе является "другим", он отчужден от себя самого...
"слегка усопший и полупустой
укатанный обыденным маршрутом
очнёшься вдруг - а рядом - дух
Святой
без шуток.
и он молчит
и ты дурак молчишь
а ведь спросить про многое хотелось...
но нет тебя
а то, что "пазик" мчит -
лишь тело"
"...пространство понемногу перетекает в тебя и внутри становится более,
чем снаружи. более света и тьмы, пива и консервированных сардин, и отпрысков рода человеческого со всеми его коленами...
да умираешь-то вовсе не оттого, что совсем один...
а просто сам превращаешься во вселенную"
Само существование лирического героя Глеба Михалева, его exsistentia, в очерченном поэтическом пространстве хрупко и ненадежно. Он должен научиться жить и любить с постоянным сознанием этой хрупкости и конечности всего, что он любит, незащищенности любви. Глубоко скрытая боль, причиняемая этим сознанием, придает его привязанности особую чистоту и одухотворенность.
Читаю Рейна. И смотрю на дождь.
Хотя наверно так - мы смотрим. Двое.
И дождь идёт. И где-то ты идёшь.
И холодно. И зябко вам обоим.
У нас тут с Рейном тишь да благодать.
Зелёный чай да бежевая лампа.
А там у вас - лица не увидать.
Как дня в ночи. И дождь стучит по лавкам.
И тонкое оконное стекло
дрожит меж нами как в ознобе, просто
не понимая, что произошло
но чувствуя нежданное сиротство...
"...И нету больше "нас".
Лишь "ты".
И "я".
Как хрупок и непрочен
наш роман -
попробуй сохрани
страсть, когда становятся короче
ночи. И томительнее - дни..."
Осознание своего существования достигается поэтом через преодоление "безъязыкости своей", через нахождение в себе "вороха мелодий, цвета и запаха", через особый дар прозрения, умение увидеть, как "в сумраке лиловом, / не торопясь, нисходит с высоты / доселе не прочитанное слово..."
"всё равно не перестанешь.
даже зная, что потом - как письмо в почтовый ящик канешь. будешь жадным ртом лопотать свои словечки, йамбы бедные свои - перед свечкой, перед печкой, перед членами семьи - им-то пофиг... мелкий почерк, неумелое шитьё - если кто потом захочет вжиться в это житиё, в это, крестиками, чтоб их, то откликнутся тебе голоса твоих почтовых голубого голубей..."
Стихи Глеба трагичны. В одном из стихотворений поэт признается: "Я темен".
Рассказ о стихах глубокого и тонко чувствующего поэта из Казани хотелось бы все же закончить вот чем.
В один из суровых дней, которые иногда выпадают нашей многострадальной отчизне, в очередной "черный" то ли четверг, то ли вторник, когда намеченная программа телепередач обычно ломается, и в телестудию приходят известные люди, чтобы выразить свою печаль о случившемся, забрел на огонек НТВ Николай Фоменко. Давно это было, но разговор тот врезался в память...
Чуть нагнувшись к собеседнику, Фоменко сказал тогда: "Если честно признаться, я не люблю людей". Меня точно током ударило.
Герой моего очерка, я уверен, так не скажет никогда. Мир его стихов мрачен, но печаль его светла:
Пока играет Вольфганг Амадей
я понимаю, что люблю людей.
И эта вот весёлая игра -
как яркий свет, как тонкая игла.
И тоненькой уколотый иглой,
я становлюсь спокойный и не злой.
© Сергей Слепухин, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах [Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...] Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём [Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...] Алексей Смирнов. Два рассказа. [Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...] Любовь Берёзкина. Командировка на Землю [Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.] Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду [Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.] Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней. [Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...] Аркадий Паранский. Кубинский ром [...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...] Никита Николаенко. Дорога вдоль поля [Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...] Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц) [О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.] Дмитрий Аникин. Иона [Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
