Стихи на тему смерти сочиняю,
как предок в изоляции когда-то.
Мой бедный Джаксон, в Болдино осеннем
ты верные рецепты прописал.
Почтенный председатель! Я напомню:
о пандемии чёртовой, нежданной,
узнали мы случайно в Интернете,
безбашенно справляя Рождество.
С хрустальным звоном рюмок восклицали,
под шутки-прибаутки веселились,
урман, меж тем, всех окружал стеною
и чёрной сажей воздух набухал.
Но вскоре известили: Труффальдино
под чёрной маской в Бергамо далеком
скончался от неведомой заразы
и - наступила страшная ухань!
А мы не прекращали пированья
покуда в изоляцию навечно
по самое маруся-не-балуйся
нас не загнали ужас и кранты!..
.....................................................
...И скачет всадник, жаждущий сразиться
с неведомой китайскою чумою,
зеленым фальконетом пролетает
в просторах неба, жалкий и смешной.
Как пламя по запальному шнуру,
пришла беда, помеченная чёрным,
всё в крошечную сузилось дыру,
а было - и свободным, и просторным.
Там, в небесах, творится чёрт-те что,
в завесу плотную надолго солнце село.
И за окном не шелестит авто,
и воробей щебечет оробело...
Зверь в клетке, спёртый воздух, зеркала.
С самим собой - что может быть ужасней?
В напрасном бормотанье "как дела?"
ты с каждым днём становишься опасней.
Бессилие ума... Один, один!..
Свет волчьих глаз и никакого жара!
В непобедимом слове "карантин" -
печальное выхватываешь: "кара".
На двадцать пятом этаже
я к людям вышел в неглиже.
Раздето сердце, лысы нервы,
душа, к чертям, оголена.
Ну что глядите, суки, стервы?
Суть не продажна! Как жена!
Снова ветер, ветер свистит в ночи,
И собака во тьме рычит,
Непогасший отблеск искры свечи
"Выводи машину" кричит.
Прокачу, красотка, садись со мной,
Я-то знаю, что ты не прочь,
Это тачка смерти, но я живой,
Я тебя укачу в ночь.
Опусти стекло, дай вдохнуть, дыхнуть,
Освежи немного меня.
Намотал круги, поломал свой путь,
И внутри не осталось огня.
Только ты качаешь не в такт головой,
Говоришь, что сможешь помочь.
Это тачка смерти, а я живой,
Я тебя увожу в ночь.
Прикоснись ко мне, ты совсем дитя,
Пахнет кожа парным молочком,
Позабуду о смерти, с тобой летя,
И сыграю с судьбой в очко.
Я к началу жизни несусь, заводной,
Чтоб конец увидеть точь-в-точь,
В этой тачке смерти, пока живой,
Навсегда уношусь в ночь.
Мы пляшем, Пегги, модный Totentanz,
гремят литавры, набухают трубы,
танцуют Гильденстерн и Розенкранц,
синеют ногти, багровеют губы.
Танцуют все! - король, солдат, купец,
шейх, кардинал, продюсер, стриптизёрка,
в присядке стар и млад, нам всем шиздец,
за каждым смерть присматривает зорко.
Курносая смеётся, за бока
хватается, трясётся, бьёт по ляжкам,
косой размахивает, пляшет гопака -
шпагат в прыжке, присядка и растяжка.
Вверх задницы, отбросьте ложный срам,
на "раз-два-три" - все хоровод лепите!
В заразный пляс, бесстыдство, тарарам,
исчезните в невидимом ковиде!
"Caramba" ли, "Macabra" - всё равно!..
рефреном - гогот, буйство, пляска смерти,
мы заживо погребены давно
в пластмассовом запаянном конверте.
Мраморные берега станции метро,
браслеты света в чёрном рукаве,
сочит под шпалами шалая вода,
ближе к свету - воробьи и крысы.
Кувалды сбивают накладки с рельсов.
Вырубленные в бетоне могилы зернисты.
Для свежих шпал, новоявленных трупов?
Играет шпала? Своё отыграла?
Прячется ночь желтками яичными,
в голом тоннеле вентиляционные шахты
гонят стужу в метро, в холодных струнах -
долгота, счислимая приблизительно к смерти.
Мир потускнел, стал мокрым, грязно-серым.
Скудеет шарканье в больничных переходах,
Скрипит каталка, чья-то труповозка.
Так в преисподней стонут поезда.
Открой глаза, чтоб их захлопнуть снова.
Приложишь ухо к черноте могильной,
Биенье жизни прожитой услышишь
В ребристом горле скорбного тоннеля.
Ах, огненная гусеница вербы,
Накаливанья нить пушистой лампы,
Светильник в старом храме изваяний
В конце пути - там где-то, где-то там...
Обмяк контактный рельс, "М" кровяная
В палате интенсивной терапии,
Лишь провода от капельницы сбоку
На фото доставляют слабый ток.
Так что же отделяет нас от смерти? -
Свет? Тьма? Чувствительная кожа?
На перепутье призрачные черти?
А, может, ангелы? Да вроде не похоже.
Кричащее пятно вопит в пейзаже,
звук приглушён, иль попросту отключен,
крик чаек омерзительней и гаже
бряцанья размолоченных уключин.
Резной пюпитр, ангельские лики,
промёрзший тамбур Курского вокзала -
в преддверье смерти, как Бергот великий...
Что, что? - Ты видно, Пруста не читала!..
Я не об этом, я - о пустоте,
убийственной в конечной простоте,
влекущей душу в сердцевину света.
В прозорах жизнь мерещится ещё,
и, кажется, на сердце горячо,
да только жаль, что не проверишь это...
Приходит смерть простецки, без затей,
с ней санитары с лицами детей,
(а, может, ангелы - безусы и безбровы?)
Дозатор, капельница, утка, суета,
как демоверсия банальная pieta
(без Микеланджело, Торвальдсена, Кановы).
Замкнулся круг, а, значит, это смерть,
всё мельтешня, ничтожность, круговерть,
а это - Вечность, кем-то прописная.
Потух Везувий, да и ты потух.
Нет, погоди, попридержи-ка дух:
бригада, ПИТ, не точка - запятая!
Провал, простор, свод лабиринтов, тишь...
Ага, очухался, и, как дурак, молчишь:
всё на местах, пыхтит, скрипит! О, чудо!
Свисают кровли заячьей губой,
Ты жив, курилка, ты опять живой!
Скорей бы вырваться, ведь там - весна-паскуда!
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
