В лунном сиянии
ранней весною, сильно заполночь проходя из метро,
замечаешь между тенями
тайную жизнь деревьев над новорожденным мирозданием -
распрямляющихся после зимней спячки,
упираясь руками в приблизившееся небо -
и думаешь невзначай:
не слишком ли много?
Не слишком ли много для нас всего этого -
большой взрыв, механизм Хиггса,
гравитационная конденсация галактик,
невероятный синтез дезоксирибонуклеиновой кислоты -
для того только, чтобы можно было поглазеть на ходу,
как ветки задевают за звенящие звезды?
для того, чтобы однажды вечером
дожидаться на углу кое-кого дежурным по апрелю
и сходить вместе в кино на глупый фильм?
Хватило бы и какой-нибудь божественной утки,
выловившей в клюве землю из мирового океана;
какой-нибудь шаманской белки,
снующей, растекаясь по древу, между верхним и нижним миром.
Или:
не слишком ли мало?
Не слишком ли мало нам этого?
Таблица Менделеева, фундаментальные бозоны и фермионы,
три кварка, заточенные в ядре,
недостижимые туманности за горизонтом событий...
Разум, отразившийся в пустоте,
расползается абстракциями по всем измерениям времени и пространства
(включая шесть свернутых, для размещения суперструны),
громоздит хаос и космос -
но разве ему создать, скажем,
тот всамделишный запах влажной сирени
(не говоря уже про твои волосы),
или, например,
дребезжание кружки на плацкартном столике,
пока проплывающие фонари скребут по стеклу,
видимо, обозначая разлуку.
И потом налетал шквальный ветер,
нанося грозу, ставя мозги на место,
и сотрясал все умозрительные вселенные -
в которых неумолимо расходятся
фейнмановские интегралы по путям как тропки в известном саду,
никакие хитрые методы
не спасают от сингулярностей в решениях уравнений движения,
и все божественные утки и белки
оборачиваются кривыми каракулями из краеведческого музея.
В которых все навсегда валилось из рук -
так этот ветер трепал твои белобрысые кудряшки,
когда ты уходила, не прощаясь и не оглядываясь,
пропадая в толпе, в метро, в наплывающих годах.
И это было единственным и неоспоримым доказательством
того, что мир действительно существует.
Такое хуевое лето у нас, мой ангел!
Арктический ветер обрывает на скалах ягель
и мясо с кости, и уж точно - мысль о тебе.
И выходит, что я не зря сам собою сослан
от твоих ресниц сюда к этим чахлым соснам-
чтобы тоска осталась тебе в тепле.
А здесь, в бирюзе болот, на подходе к тундре -
что скулить в пустоту про изгибы твои и кудри?
Только дикие гуси сверху кричат в ответ.
Не целовать волос, не предаваться негам.
Но на краю земли берег сходится с небом,
и с полюса дует, и не заходит свет.
И хоть мирозданье к всхлипам повсюду глухо -
что ли, взмолиться с горя местным лапландским духам?
Ну как пошлют просветы в шалой судьбе?
Вот и небо легло к ногам, по камням синея.
Так люблю этот край, и только тебя сильнее -
только до неба здесь ближе чем плыть к тебе.
На холодном ветру, в тоске вытирая сопли,
я раскрываю глаза и смотрю на сопки:
там сидит у костра простой заполярный бог.
Нечего ждать любви над МурмАнским морем.
Лучше возьмем, погоды себе намолим,
молча целуя на скалах курчавый мох.
так октябрь по асфальту червонное золото мусором
(как исчерканный лист со стола разрывая и в печь)
вот такой и пребудет в веках наша лучшая музыка -
навсегда черновой и на пару ни с кем не напеть
только это и любишь теперь - дошагав до шлагбаума
только шелест ночей (но сиянье как не было днем):
"для кого мы светились во тьме и шептали все главное
и срывались с ветвей в пустоту небывалым огнем?"
вот моя душа тоже - как есть задарма разбазарена
и когда пустота навсегда что же в сердце возьму?
эта жизнь о любви и похожа на фильм Вуди Аллена
и в финале включите нам джаз когда титры во тьму
о печальной судьбе обо всякой назначенной участи -
и пора бы пойти не пускает октябрь со двора -
но и жить не умел умирать уже разве научишься
и зачем тогда листья бессонным огнем до утра?
И не было никакого особенного листопада -
или чего-то там еще с надрывными всхлипами и исступлением красок.
Растопыренные ветки простыми карандашами
чертят сквозь морось скучный городской пейзаж,
как графический рисунок жизни с натуры -
в которой вот смотри и прошла осень -
или, например, молодость -
и ничего не произошло.
Как такую вот прозрачную прозу,
в которой все равно, хоть ты тресни,
у скамейки уже снова объясняются мальчик и девочка,
как всегда, одетые не по сезону,
и не успевают замерзнуть в пылу своих важных дел,
в этом романе с продолжением -
где ничего не кончается,
и в новом релизе блистают новые героини,
вот только уводят их уже другие герои.
Наверное, во всем этом был какой-то смысл и замысел -
если бы внимательно следить за сюжетом,
смаковать чуть намеченные детали на задних планах
и вслушиваться в многозначительные реплики неразборчивых диалогов.
Но мы - смотрели жизнь на ускоренной перемотке,
в пиратской тряпичной копии
с дублированными голосами и цензурными затемнениями
и не заморачивались на непонятных местах.
Так что уже и не разберешься,
про что это было, и зачем включили.
Так что до сих пор продолжаем верить, что все интересное еще впереди -
вот так, как я верю, например,
в твои прикрытые глаза и приоткрытые губы,
когда ты подпеваешь самозабвенно и дурашливо Smells like teen spirit,
как и во все другие твои ракурсы и части тела -
хотя тебе, конечно, это совершенно все равно.
Некоторые из тех, кто однажды были панками,
кто кричали про анархию
и распевали о том, что будущего нет,
дожили теперь до седых волос.
Странно заметить,
но все сбылось примерно так, как обещали.
То есть, мы действительно въехали с беззвучным всхлипом на станцию НЕТ -
в то самое будущее
будто живые руины несостоявшегося праздника.
Вот только вавилон -
с мигалками, дубинками и портретом вождя -
устоял на том же месте.
Странно заметить,
но кажется, что жизнь тем не менее продолжается.
И здесь тоже бродят какие-то девочки и мальчики с горящими глазами -
и, наверное, они лучше нас,
хотя, по слухам, совсем мало интересуются сексом -
зато уже сидят по автозакам и камерам.
Бывшие панки,
мы твердим теперь яростно и безнадежно:
пошли же, судьба, хотя бы им
любви и свободы,
которых не хватило для нас.
И мы не знаем, что ждет их здесь.
Выжившие поседевшие панки,
наверное, теперь мы что-то знаем о жизни.
И у нас нет никакого другого будущего,
кроме того, которое уже наступило.
После каникул клубится туман в мозгу,
снег запоздало заваливает Москву.
вплоть до получки - пост; вечеряем чаем.
Нам не нашлось подарка в драном носке;
что-то шуршит метель по моей тоске,
и по карманам пыль. Дед Мороз отчалил.
Ах прекратите это занудство, проф!
лучше найдем в шкафу недопитый штоф;
ведь можно смотреть всю жизнь, отодвинув шторы,
как снег наполняет ночь, точно божьи сны -
сорок лет сплошной Новый год, и не ждать весны.
И не достанет резкости зренью, чтобы
память, как чан салата с утра, скребя,
из этих клочьев собрать как-нибудь себя.
Только и помню: зимою скрипели лыжи
и поезда в ночах; но, как след саней,
снег засыпал платформу - и жизнь за ней,
и во все годы снился твой профиль рыжий.
Что же, со Старым Новым! Ты сам-то стар.
Сам себе Санта, сам себе божий дар.
Память в снегу заблудилась в молочной каше -
там в люльке сопит Спаситель, и до зари
на свет звезды по пустыне бредут цари,
и пьяный летит сквозь ночь в облаках Лукашин.
То, что стало теперь теорией Галуа,
было записано в течение одной ночи
в длинном письме некому Огюсту Шевалье
31 мая 1831 года,
в том самом Париже Александра Дюма и непрерывных революций,
одним несуразным двадцатилетним юношей -
судорожно и поспешно,
потому что с утра уже ему было стреляться.
Эварист Галуа был известен современникам
тем, что отсидел несколько месяцев в тюрьме
за - как сказали бы у нас -
экстремистские выступления против царствующей особы
(не такая уж выдающаяся примета для тех романтических времен).
Потомкам
досталась теория расширений полей и групп симметрий.
Между бесславным отрочеством и запоздалым бессмертием
уместилась только короткая ночь перед дуэлью,
растворившая все биографические подробности.
Вероятно, на столе горела свеча,
какие-нибудь поздние экипажи изредка стучали по мостовой,
и, ускоряясь на каждом обороте,
часы, как с откоса, катились к утру в набухающей тишине,
уничтожая всякую надежду хоть что-то успеть в этой жизни.
Несостоявшийся революционер, неудачливый любовник,
думал ли он, судорожно покрывая формулами листы
сквозь разматывающуюся пустоту последней ночи,
что его мысль переживет эпоху?
Мысль, опережавшая время с такой скоростью,
что на эту самую жизнь уже ничего не оставалось.
В этом курсе, в XXI столетии,
мы обсудим теорию Галуа в современной перспективе.
Для получения зачета,
вам надо будет сдать экзамен в конце семестра.
Кстати, сам Галуа в ваши годы
не стал сдавать экзамена -
он просто вышел из аудитории,
запустив в профессора тряпкой.
В конце концов, он был революционер - и гений.
Впрочем,
революционер и гений Эварист Галуа,
опережавший мыслью время, все равно,
в двадцать лет, глупо и бессмысленно,
погиб на дуэли из-за бабы.
И вся короткая жизнь поместилась в последнюю одинокую ночь,
которая поместилась в поспешно записанный манускрипт,
полный невразумительными формулами -
адресованный в вечность,
и навсегда вырванный из контекста.
Что касается той бабы,
и в чем у них было дело -
об этом в нашем курсе ничего не рассказывается.
Ибо это та незначительная подробность
которую время, как водится, растворило целиком.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
