Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Конкурсы

   
П
О
И
С
К

Словесность




ЛИБИДО

Части:  1   2   3   4 



4. 1997-й (февраль)

Уже много дней Макс просиживал за компьютером все свободное время. И не свободное - тоже просиживал. Отрывался лишь по нужде - малой, большой и прочей, связанной с бытовыми неудобствами и необходимостью зарабатывать на ту жизнь, которой он жил и которая ему нравилась, причем с каждым прожитым днем все больше и больше.

Мало того, теперь он уже точно знал, как будет выглядеть его новый роман. По форме он будет напоминать детскую пирамидку, а по содержанию - представлять из себя нечто вроде фарса, где в качестве главного героя выступит мужской половой член. Причем, если не типичный половой член, то по крайней мере - вполне реальный.


        "...Который день стояли морозы. Раньше, когда соседи жили не только летом, было всегда тепло. Нынче хоть затопись - температура в жилых комнатах выше десяти-двенадцати градусов не поднимается.
        Ему было не привыкать, а вот Даша выглядела растерянной. Предпочитала меньше двигаться и больше - отлеживаться на диване во всем теплом и в обнимку с котом.
        Он подбросил в топку пару совков угля, заглянул в гостиную и спросил:
        - Кофе будешь?
        - Не-а, - шмыгнув носом, ответила Даша.
        - А со спущенкой?
        - С чем-с чем?
        - Со спущенкой.
        Даша захлопала ресницами и поджала губы:
        - Со спущенкой - буду.
        Он сварил кофе покрепче. Сгущенного молока тоже не пожалел.
        Кофе распивали, сидя на диване - плечо к плечу. Даша прихлебывала кофе и одновременно согревала пальцы дыханием. Он наблюдал за ней исподволь, сдерживая улыбку.
        - Буду ревновать, - предупредил он.
        - Меня? - удивилась Даша.
        - Тебя.
        - Интересно - к кому? - оживая. - Неужели к Тошке? - Кот лежал у нее в ногах. Услыхав собственную кличку, замурлыкал и начал жмуриться.
        - Не к кому, а к чему, - уточнил он серьезным голосом.
        Даша, чуя подначку, заулыбалась.
        - Что, не догадываешься? - сказал. - А полушубок? По-моему, у вас завязываются глубоко интимные отношения. - Строго посмотрел Даше в глаза. - И к чему бы это?..
        - И я тоже думаю - к чему? - включаясь.
        Он допил кофе и поставил чашку на стол.
        - Хочешь сказать, что на полушубке еще не пробовала? - спросил.
        - Очень хочу, - ответила.
        Они посмотрели глаза в глаза и нежно коснулись друг друга губами.
        И еще губами.
        И еще...
        Затем встали с дивана и прогнали кота. Тот с недовольной мордой соскочил на пол и отправился под отопительную батарею.
        Раскинули полушубок, точно простынь. Даша легла на спину. Он прямо в джинсах забрался сверху и начал дурачиться - пыхтеть и ерзать. Ерзать и пыхтеть.
        - Так и будем? - осторожно поинтересовалась Даша.
        - Будем, как захотим. - ответил он. - Главное - что? - и сам же: - Правильно - не дергаться.
        Он приподнялся на локтях и коленях.
        Даша последовательно освободилась от спортивных брюк.
        От гамашей.
        От толстых колготок.
        От байковых рейтуз.
        От шелковых трусиков.
        И наконец!.."

- Старик, я даже не сомневаюсь - ты болен. Причем тяжко и безнадежно.

- А где логика?

- Какая еще к черту логика?

- Обыкновенная. Насколько мне известно, ты не был, не есть и никогда не будешь специалистом. Выходит, это не диагноз, а всего-навсего частное мнение весьма далекой от медицины личности. Так?

- Да ты бы лучше - не разглагольствовал, а глянул на себя в зеркало. И не надо быть никаким специалистом, чтобы сделать вывод - за компьютером с такой идиотской улыбкой делать нечего.

- А я ничего и не делаю.

- Совсем ничего? Разве ты не переживаешь то, что случилось?

- А что случилось особенного? Я проснулся в половине шестого. В шесть начал работать. Кофе, между прочим, был редким.

- Дальше.

- Продолжал работать. Даже получалось. Хотя нет ничего сложнее любовных сцен. Пытаешься изображать, а твой член при этом стоит колом. И рвется на волю. Точно орел из клетки. Хорошо, если рядом она. А если один только кот?

- Но ты даже не закончил фразу!

- В этом всегда что-то есть. Короче, если я болен, то не один. Ты не хуже меня знаешь, что ей ничего не стоило отказать. Жестом. Словом. Неважно чем. Она же - наоборот. Отдалась, будто впервые. Я понимал и чувствовал. Головой. И головкой. И это было что надо.

- И даже кончили вместе.

- Не понимаю иронии. Разве от этого кому-нибудь стало плохо? Никто не умер. Никто не родился. Все осталось по-прежнему. Только я и она...

- Хорошо, а что ты сказал, когда вынул член, промокнул салфеткой и отвалился на бок?

- Не помню.

- Лукавишь. Помнишь, да еще как. Ты же не просто сказал, а сначала придумал. И покрутил. Так. И эдак. И отделал.

- Все равно не помню.

- Не помнишь, как ее целовал? В ямочку за ушком? Как скользил кончиком языка по шее? Как впился губами в один сосок? Затем в другой.

- А что сказал-то?!

- Сказал, что "...именно так, дорогая, творческие акты переплетаются с половыми". И чуть ли не следом выскочил из постели. Чтобы записать, да?


                Из записной книжки Макса:
                "По-моему, гармония сексуальных отношений наступает тогда, когда любовников абсолютно не волнует вопрос: кто кончил первым?"




1991-й (август)

Макс почувствовал неладное. Еще утром. Отмахнулся. Как от назойливой мухи.

Потом отправился на работу.

Вернулся после семи. Отварил макароны. Смешал с остатками говяжьей тушенки. Буквально заставил себя поесть.

Когда пришла Маринка, сидел на веранде в кресле-качалке со вчерашней газетой в руках.

-Чаю будешь? - спросил Макс.

Не ответила.

- Что, настроение хреновое?

- А ты не видишь?

Разумеется, видел. И вчера тоже самое. И позавчера. И в тот день, когда вернулась из отпуска. Две недели прошло.

Достал из бара начатую бутылку коньяка. Грузинского. Любимого. Рюмка-две - скрашивали, как не скрашивало ничто.

- Ничего не хочешь сказать? - когда выпили.

- А ты?

Теперь Макс не ответил. Лишь усмехнулся.

Забрались в постель. В незашторенное окно бил яркий осколок луны. Ветер шумно трепал вишни в саду. С автострады доносился змеиный шелест резины по сухому асфальту.

Она лежала, точно в гробу - на спине, со сложенными на груди руками. В глазах - испуг и растерянность. Максу так хотелось спросить, но он решил - лучше утром.

- Скажи, есть бог? - со слезами в голосе.

- Бог не бог, но кто-то - даже не сомневаюсь.

- И этот "кто-то" может наказывать?

- По-моему, это его любимое занятие.

Уже в полусне ощутил, как она обняла и уткнулась мокрыми глазами в плечо.

- Максимушка...

Так когда-то его называла няня.

И никто больше.


                Из записной книжки Макса:
                "Чем поверхностнее наше суждение о конкретном человеке, тем больше в этом суждении личного."




1991-й (август)

Макс проснулся раньше обычного. Было темно. За окнами прошел дождь, точно колонна усталых солдат. В открытую форточку текла сырость, пахнущая размокшими березовыми вениками и концом северного лета.

Всегда любил эти минуты. Просыпался, будто выныривал из черной вязкой глубины и едва хватало воздуха. Радовался новому дню, как ребенок - новой игрушке. И побаивался. Тоже как ребенок.

Включил настольную лампу.

- Сколько уже? - спросила Маринка.

- Двадцать минут. - И уточнил: - Пятого.

Глянули друг на друга.

- Будешь вставать? - спросила Маринка.

- Все равно не спится, - ответил Макс.

В кухне посмотрел на себя в зеркало и неслышно запер дверь изнутри. Достал из шкафа чистую баночку из-под майонеза. Помочился в нее. Затем поднес баночку к лампе.

- Т-твою мать! - вырвалось.

Была самая трудная минута. Хотелось взорваться.

И грохнуть баночку об пол.

Или вышибить дверь.

Или завязать кочергу узлом.

Или сжать челюсти так, чтобы зубы крошились.

Сдержался. Помотал головой, точно бык, подколотый пикадором. Глубоко вздохнул. Задержал в легких воздух. Медленно выдохнул. И еще выдохнул.

Помогло.

Схлынуло.

Откатило.

"Только без паники", - буквально приказал себе. Подошел к умывальнику и выплеснул мочу в раковину. Затем тщательно промыл баночку и поставил ее за мусорное ведро.

Вышел из дома. У калитки вспомнил, как накануне Маринка спрашивала о Боге.

Неспроста.

Ох, неспроста.

Вернулся и намолол кофейных зерен. Насыпал вместе с сахаром в джезву, залил горячей водой из термоса и поставил на огонь.

Отвлекся.

И проглядел.

Терпеть не может перекипевший кофе. Выматерился и сварил заново.

Маринке принес кофе в постель.

- У тебя всегда с пенкой выходит, - сказала она, глядя в сторону от Макса. - Тоже хочу научиться.

- Какие твои годы - научишься.

Макс сидел на краю тахты, прихлебывал кофе и уговаривал сам себя - не копай. Лучше поберегись. И ее побереги. Пока что - одни предчувствия. И догадки.

- Малышка, - почти спокойно, - напомни, пожалуйста, как зовут того парня?

Малышка насторожилась. Поставила чашку на край стола.

- Какого парня? - точно не поняла.

- Приятеля твоего брата.

Маринка продолжала изображать, что не понимает, о ком идет речь:

- У Виктора много приятелей.

Макс покачал головой:

- Не надо, а?

- Тот, что гостил у нас летом, да? Женя. А что?

Макс посмотрел Маринке в глаза.

- У тебя было с ним? Только не ври.

- Не было, - твердо. Поджала губы и чуть ли не с обидой напомнила: - Я же говорила. Ты что, забыл?

Нет, не забыл. Отлично помнил. Дословно звучало так: "Макс, у меня бзик - я однолюбка". Не поверил, конечно. Но так хотелось.

- Ты не могла забыть? - с усмешкой.

Маринка вскинула брови.

- Даешь! Я что, совсем?

- Не знаю, не знаю, - продолжал иронизировать. - Ведь рассказывала, как здорово перепили. - Помолчал. - У пьяной бабы, известно, дыра - чужая.

Вышло грубо. Стерпела. Изобразила гримасу отчаяния.

- Умоляю, Макс... Что случилось?

- Пока - ничего особенного, - раздраженно. - Но чутье подсказывает.

Маринка отвернула глаза к стене:

- Как же, стал бы ты зубами скрипеть из-за одного чутья.

Этот разговор продолжили в кухне. За завтраком.

- Боклера помнишь? - спросил Макс. - Семена Ароновича.

Вздохнула. Не ответила. Застыла. Щеки покрылись пятнами. Попробовала улыбаться. Только губы скривились.

- Давно собирался навестить, - продолжил Максю - Обещал подарить банку хороших мячей. Заодно проверюсь. - И точно подумал вслух: - Если что, так не хочется выглядеть идиотом. На пятом десятке это даже не смешно.


                Из записной книжки Макса:
                "Ничто так дорого не обходится женщине, как нерешительность в правоте и упрямство в ошибках."




1991-й ( август)

Позвонил. Сказали, что Семен Аронович принимает с пятнадцати до двадцати.

Чтобы отвлечься, надо было чем-то занять себя. Сварил кофе. Попробовал работать за столом. Не смог. Скомкал разрисованный чертиками лист и бросил в угол. Затем выдернул с полки Хемингуэя и лег на тахту.

"... А потом погода испортилась."

Изумился. Хотя и не в первый раз. И не во второй даже. Наизусть знал. Отменная фраза. Вот как надо романы начинать. Трогательно. Чисто. Будто слеза юной красавицы. В истинно первую ночь с мужчиной.

Любопытно, как эта фраза далась? Случайно нашла выход из лабиринта сознания? Была готова заранее?

Впрочем, читателю наплевать. Или не наплевать?

Раздался телефонный звонок. Нехотя поднялся с тахты. Подождал. Взял трубку.

- Привет, старина, - сразу узнал голос Кравцова.

- Чего голос упавший?

Макс откашлялся.

- Лучше так?

- Никакого сравнения. - Пауза. - Ты как сегодня?

- Как обычно, - спокойно. - Это работа. Не явлюсь - значит, помер. Даже не сомневайся, - шутливо.

Еще поговорили минуты две-три непонятно о чем. Максу хотелось спросить про деньги, но не спросил. Удержался. Понимал Кравцова, что ему тоже хотелось, чтобы спросил.

Положил трубку и начал разглядывать собственный живописный портрет - висел над столом в богатой золоченой раме.

Ну-с, молодой человек, каково?

Неужто вляпался?

Как какой-нибудь прыщавый студентик, трахнувший "прекрасную" незнакомку на скамеечке в ЦПКиО.

Или командировочный, охуевший от семейной скуки и вырвавшийся на волю.

Или...

До начала работы оставалось пару часов. Все успел. Собрать чехол. Выбриться. Приготовить обед.

На Каменном острове был, как всегда, вовремя.

Кравцов, как всегда, опаздывал.

Макс неспешно поливал корт.

На соседней площадке играли на деньги. Полсотни баксов сет. Был знаком с игроками. Для одного это было целое состояние, для другого - раз пообедать в приличном месте. Между тем оба не играли, а бились. Точно два жеребца. Из-за тонконогой лошадки.

Появился Кравцов. Оставил свою шикарную серебристую "Хонду", вклинясь между красным "BMW" и черным джипом. Был чем-то расстроен. Не сказал, чем. Молча размялся возле скамеек. Вышел на корт.

Получалось у него хуже обычного. Макс не сразу, но помог отвлечься. Игорь в конце концов начал улыбаться и предложил сыграть на ужин в "Старой деревне". С блинами с икрой. С шампанским. Не успели толком начать, как подрулила на своей "семерке" Дина. Вышла на корт с ракеткой и со словами:

- Мальчики, я тоже хочу.

Кравцов выпрямился и поднял в стороны руки:

- Дина! Мы же на счет играем.

- Все равно хочу.

Тогда Игорь напомнил жене, что сегодня - не ее день. Бесполезно. В итоге Кравцов махнул рукой и отправился к тренировочной стенке.

Макс начал подкидывать. Минут через пять опустил руки и подошел к сетке.

- Диночка, не лучше Игорю уступить, а?

- Это еще почему? - с застывшей улыбкой.

- Потому что ты - не права.

- Я!? - буквально взвилась. - Пошли-ка вы, мальчики, на хуй...

Так прямо и ляпнула. И в сердцах зашвырнула ракетку в кусты. И ушла.

Когда подошел Игорь и выяснил, что случилось, то заулыбался. Потом спросил Макса:

- Ты что, не обиделся?

- Обиделся.

- Почему тогда отмолчался?

Макс усмехнулся:

- Будто не знаешь.

- Догадываюсь.

Поиграли, но уже без настроения. Когда закончили, Макс спросил:

- В баню?

- Разумеется.

- До Елагина моста не подбросишь?

- Запросто.

От моста Макс шел пешком. Над старыми деревьями на Елагином острове зависли грязные облака. Не капало, но, похоже, вот-вот.

И тут Макс неожиданно вспомнил разговор с братом. Тот неделю назад заскакивал в Питер. Когда возвращался из командировки в Таллин. Ужинали. Разбавляли "Арагви" воспоминаниями детства. Ждали Маринку. Обещала быть не позже восьми. В девять Макс позвонил в общежитие - не появлялась. К подруге - тоже самое.

"Может, решила сбегать налево?" - пошутил брат, опрокидывая рюмку и посылая следом дольку лимона. "Почему нет? - спокойно ответил Макс. - Только одно и утешает..." - Брат недоуменно пожал плечами. - "То, что среди русских прозаиков я буду отнюдь не единственным рогоносцем", - объяснил Макс и грустно заулыбался.

К Боклеру была очередь из двух помятых кавказцев, моложавого негра с настороженным взглядом и одного юного существа явно не земного происхождения.

"Достойная компания..." - хмыкнул Макс и присел на обитую дерматином банкетку.

Наконец и его позвали. Вошел так, словно дверь вела не в кабинет знакомого доктора, а в чистилище. Только хотел напомнить о себе, как Сеня широко заулыбался и с нарочитым акцентом произнес:

- Захады, дарагой. Рад тэбя видэт.

- И я..., - еле слышно проговорил Макс.


                Из записной книжки Макса:
                "Всякий раз, когда я оказываюсь на кладбище около свежевырытой могилы, то ничто так не поражает, как острота любопытных взглядов, которыми, пока то да се, обмениваются присутствующие. Безусловно, это игра. И называется она "Кто следующий?.."."




1987-й (август )

С утра Макс пытался работать за письменным столом.

Вроде получалось.

Давно хотел сделать рассказ о Чемпионе. И название было готово - "Носорог". Хотя реальный Носорог играл в хоккей, герой из рассказа Макса добывал славу на боксерском ринге. И при этом, согласно задумкам автора, должен был обладать нетипичной внешностью, незаурядным характером и нетривиальным поведением. Но история при этом должна быть простая, даже банальная. И все словесные кружева заплетутся вокруг его отношений с какой-нибудь молодой женщиной, причем обязательно с маленьким и капризным ребенком.

Жена покинула тахту в половине одиннадцатого. Вернулась из туалета и включила на полную катушку телевизор и радиоприемник. Потом минут двадцать громко разговаривала и смеялась в телефонную трубку. Потом раз десять заглядывала в комнату, где сидел Макс, и отвлекала разными пустяками. Потом заставила Макса принести воды. Потом - вынести мусорное ведро. Потом - сходить в булочную.

Потом они завтракали. Приготовленная женой овсяная каша оказалась с комками и пересоленной.

И Макс устроил скандал. И высказал все, что давно хотел высказать. И то, что не хотел высказать. И то, что не хотел и даже не думал высказать.

- Сука ты! И блядь! - закончил Макс. - И уже никогда... Понимаешь, никогда... - буквально шипел.

Жена взяла с полки любимое блюдо с золотой каемкой, подняла высоко над головой и... медленно опустила. Посмотрела на Макса, как на больного, и сказала:

- Это была последняя капля, - спокойно и зло. - Так и запомни.

Вечером Макс сидел в ресторане Дома писателей и пил водку в компании таких же, как и сам, молодых литераторов. Справа от него раскачивался на стуле доцент Веня Рубакин. Слева ковырял вилкой бифштекс журналист Сергей Яшин. С торца подсел инженер Дима Куликов и чему-то невесело улыбался. Напротив возвышались никому неизвестный Андрей Желтухин и бывшая звезда отечественного рока и спорта Валерий Орловцев.

Макс смотрел на Орловцева, балдевшего не столько от водки, сколько от собственной неординарности, и думал об открывшейся вдруг закономерности. За столом - не самые последние ребята. Образованы. Талантливы. Выглядят. Не спились и уже наверняка не сопьются. Но ни один не может похвастаться удачной семейной жизнью. Ни один.

- Ма-акс! - Это Орловцев, глядя прямо в глаза и барабаня по столу длинными пальцами. - Знаешь, что тебе мешает?

Макс помотал головой.

- Тебе мешает... благополучное детство.

Это была мысль, которую стоило отметить. Макс поднял недопитый стакан, чокнулся с Орловцевым и выпил. Затем встал и молча сходил в буфет. И также молча принес еще одну бутылку "Пшеничной".

Уже в гардеробе, когда прощались, тот же Орловцев обнял Макса за плечи, наклонился к уху и медленно произнес:

- Разводиться, старина, только первый раз тяжело.

В электричке Макс долго выбирал свободное место и в конце концов устроился напротив полупьяной, грязной и дурно пахнувшей леди с черной дырой вместо переднего зуба и слегка подбитыми глазами. Тупо разглядывая колоритную соседку, он продолжил те размышления, от которых не мог отвлечься с утра. Уже начала выстраиваться некая теория. Если допустить, что пишущий человек - это потенциальный клиент психушки, то "обыкновенной" женщине рядом с ним делать нечего. Ведь литература - и это очевидно - одна из самых азартных и опасных игр. Пожалуй, нет человека, который хотя бы однажды не сел за стол и не попробовал.

И слава богу, если вовремя отказался.

А если не отказался?

Если удалось вкусить?

И поймать ни с чем несравнимый кайф?

И при этом никаких гарантий.

Ведь из тех, которые садятся, может не выиграть никто.

Из целого поколения.

Или выиграть, но совсем не то, о чем грезилось.

А обыкновенная женщина нуждается в обыкновенной жизни. Где присутствуют обыкновенные деньги. Обыкновенная квартира с обыкновенными удобствами. Обыкновенная посуда и мебель. Обыкновенная одежда и обувь. Обыкновенные завтраки, обеды и ужины. Обыкновенные будни. Обыкновенные выходные дни с обыкновенными застольями с обыкновенными друзьями. Обыкновенные отпуска с обыкновенными поездками к морю. И дети, разумеется, тоже обыкновенные.

Но самое главное - обыкновенный муж. С обыкновенной головой и руками-ногами.

И член у него должен быть тоже обыкновенный.

- Парень, у тебя спички есть? - спросила полупьяная леди.

- Что вы сказали? - подчеркнуто вежливо переспросил Макс, хотя четко слышал и понял.

- Добавить, говорю, хочешь? - шепелявя и загадочно кривя губы. - У меня портвешок есть. Сла-авненький.

- Покажь, - решил подыграть Макс.

- А не забоишься?

- Я?

- А кто же еще!

Тут леди начала явно переигрывать. Положила грязные пальцы на колени и потянула на себя край мятой юбки...

Поначалу Макса едва не стошнило. Точнее, ему так показалось. А потом показалось совсем другое, и он, хмыкнув, резко поднялся с дивана и направился в тамбур.

"Однако, - подумал он, глядя на черные коробки строящихся на берегу залива панельных муравейников. - Вот уж действительно, не бывает плохих женщин."

Дома жена и дочь уже спали. В одной комнате. Дочь на своем диванчике, жена рядом, на раскладушке.

Макс на цыпочках прошел в кухню. Налил чаю из термоса и с кружкой пошел к себе. Долго сидел на тахте, прихлебывая теплый чай и отчетливо понимая, что стоит на пороге чего-то важного, но никак не может взять в толк - худшее позади или впереди?

Впрочем, никакой разницы, - решил он и забрался под холодное одеяло.

И лег на спину.

И раскинул ноги.

И расслабился.

И закрыл глаза.

И уже через пару минут начал испытывать сексуальный позыв, который усиливался с энергией снежного кома. При этом из недр подсознания выбрался, точно джин из бутылки, образ абсолютно голой юной красотки с выпуклыми формами и удивительно живыми и порочными глазками.

Макс ощущал присутствие красотки буквально физически - тепло, шорохи, прикосновения. И было, как было.

Только не надо открывать глаза.

И дергаться.

И суетиться.

И спешить.

Умение наслаждаться - искусство.

И это истина.

И путь к этой истине...

Между тем красотка взяла в рот большой палец его левой ноги и не выпускала. При этом она нежно-нежно перебирала в свободной руке максовы яички.

- Ты бы лучше взяла.... - еле слышно произнес Макс, постанывая.

Но тут раздался телефонный звонок.

И Макс чуть не подавился концом фразы.

И открыл глаза.

И, разумеется, никакой красотки.

Макс нервно откинул край одеяла, нехотя поднялся с тахты и, чертыхаясь, с раскачивающимся из стороны в сторону крепким членом, пошел к телефону...


осень 96-го - весна 97-го
Ольгино



Оглавление



© Вячеслав Шориков, 1997-2024.
© Сетевая Словесность, 2001-2024.





Словесность