в августе ночью столько на небе астр,
весь вертоград усыпан ими по край сетчатки...
спи... нас уже читали сегодня, нас
не занесли пока еще в опечатки,
значит, не время черным твоим щеглам
смерть щебетать на аптечной кривой латыни,
спи - это звезды катятся по щекам
белые, синие, красные, золотые...
вот и настало время учиться цветным азам
что ж повторяй усевшись птицей на подлокотник
каждый охотник желает знать где сидит фазан
каждый фазан желает знать где стоит охотник
он то и так запомнит как выгнется голос твой
и поплывут по нежным трепетным оробелым
красный оранжевый желтый зеленый и голубой
синий и фиолетовый ставшие белым белым...
черными янтарями в чугунных дольках какое слово еще ты вменишь мне в вину
я похоронил уже стольких что хватило б на маленькую войну
некоторые под землей кто чист а кто в золотой парше некоторые на земле
клавишами для твоего туше жаворонками об одном крыле
думали что смыкаем объятье а это кружил когтябрь
девочка персефона в гранатовом платье повремени полслога полтакта вздохни хотя б
хочешь я стану тем что играешь ты день за днем сон за сном а нет
запечатай мои уста но забудь на ком белым белым белым клином сошелся свет...
смерть набивает брюхо она голодна
волосы гладить твои шептать чепуху посадить тебя на колени упасть на медвежью доху
гертруда к. открывает рот спускает курок теперь она не одна
волосы гладить твои шептать чепуху целовать тебя в губы шептать чепуху шептать чепуху
гамлет п. перепутав устав насыпает в бокал мышьяку выпивает до дна
целовать тебя в губы шептать чепуху шептать чепуху шептать чепуху
смерть набивает брюхо она голодна
забудь о нас Господи потеряй нас хотя б до утра... там в вишневом снегу тополином пуху...
бритоголовое зимнее солнце
девушка с вышколенными волосами получает дисконтную карту
она теперь не умрет
побудь со мной Лина
молодой человек получает прекрасную кружку прислав десять крышек от кофе
он теперь не умрет
побудь со мной Лина
и никто не умрет это наверное рай
азбуку перелистай
человек-павел говорит глагол есть добро
человек-петр говорит добро есть земля
следующей остановки не будет
побудь со мной Лина
тридцать четвертая буква смерть...
журавля прими, отпусти синицу,
свет покуда бел и рука легка,
подними перо, допиши страницу,
не прельстись соблазном черновика,
это просто: небо, земля, цикада,
эрзерум, туман, грибоед в арбе,
это мы, печаль Твоя и отрада,
будем петь хвалу и хулу Тебе...
думаешь осень а это энди уорхол пришел с того света
мнется болезный стучит костылями копеечку просит
жалко беднягу маялся целое лето
лето ведь было супом кэмпбелл он лучше пушек
думаешь осень а энди думает зиму выходит проседь
анджей анджей кричала мама останься дескать
господи для чего тебе столько игрушек
мы уже не помещаемся в детской...
губы медвяны кожа как шелк светла
мята имбирь корица и куркума
а в зеркалах налево синеет мгла
а в зеркалах направо зима зима
ставили время на кон который раз
кости бросали в вечность лови лови
синие боги смерти кого из нас
вы проиграли белым богам любви...
на губах таруса в глазах москва
и куда ни кинь журавлиный клин
и до белых мух только два мазка
госпожа два росчерка господин
на какое небо уводит звук
если смерть и нежность в одной горсти
госпожа а много ль над сердцем вьюг
господин нет счета им не грусти...
а когда Господь отодвинет лиру,
ты услышишь хлопанье всех дверей,
и звезду Полынь поведут по миру
семь ее печальных поводырей,
и на небе маленькая прореха
разойдется, воздух вбирая весь,
ибо кончилось время для человека,
для всего, чем был он и что он есть...
Потемнели тени, остыл песок,
Молоко свернулось клубком в кувшине.
Что еще читается между строк?
Тишина - и только она отныне.
Всю любовь и смерть почтальон развез,
Даже память кажется нелюдимой
Под одной из некогда певчих звезд,
До которой ближе, чем до любимой.
воробьиный почерк торопится прочь с открытки
улететь чирикнув бессмысленное прости
что спешу что поздно что высохли маргаритки
что часы разбиты что синтаксис не в чести
что в толпе безлюдно что холодно что свобода
солоней неволи и тягостней чем она
под осенним ветром когда от звезды у входа
ровно столько света чтоб видеть как ночь темна...
изобрести бумагу проще простого особенно если почерк давно известен
имя цай лунь любимая гексаграмма линь любимый иероглиф чжи
а тут еще осень и donnerwetter и остерн вестерн
и маркес палой листвой заносит первые этажи
твой запах от выдуманного письма переходящий в форте
сводит с ума и время объемлет меня до души моей как вода и мати моя беда
услыши мя господи где санитары твои кирилл и мефодий
услыши мя господи абонент недоступен номер заблокирован...
где мой сон мой свет сон-трава одолень-трава
даже если косточку вытряхнешь из рукава
обернуться не сможет ни лебедем ни звездой
лишь бурьяном вздыбленным да лебедой-бедой
оттого и смотришь все чаще не ввысь а вниз
и бормочешь где же ты где же ты отзовись
просто к небу лицом это значит к земле спиной
просто я не с Ним говорю сейчас а с тобой одной...
По-немецки, а может, на идиш
Ночь бормочет, отставив тетрадь,
И не видишь, как из дому выйдешь,
Что чирикать, о чем ворковать,
То ли эту промозглую слякоть
Рифмовать со слезами опять,
То ли с ветром по-птичьи калякать
И последние крохи клевать...
В Петербурге жить - не веревки вить,
коноплю клевать или просо,
вся-то жизнь на посвист один: фьюить,
вот и ходишь как знак вопроса,
а ответа нет, и черна туга,
все родное и все - пустое,
в Петербурге жизнь дорога, ага,
да почти ничего не стоит...
ходишь бормочешь маменька маменька а она в ответ катманду катманду
полно мой маленький моя маленькая я ведь уже одной ногой по колено нигде нигде
помню омыли меня ключевой водой обернули меня белым облаком в шестьдесят никаком году
время смерти моей подошло к концу к ледяной черте к золотой кутье к подступающей темноте
если там куда я уйду и впрямь темно если это дно черное рядно теневой надир
не грусти мой маленький моя маленькая повторяй корея корея и все пройдет
посмотрите на малых сих сих двоих что сейчас одно нет прекрасней их они меня впустят в мир
одного зовут иоаким другую анна и ждать им неполный год...
переведи это слово с мертвого на живой
переведи это время с прошлого на теперь
слышишь в крови ревет одинокий зверь
переведи его через улицу дверь закрой
дай ему хлеба черного белого молока
дай ему губы чермные смертному научи
дай ему имя чтобы в земной ночи
звать его окликать из небесного далека...
ночь полнолунье маленький борей
по сердцу рыщет в поисках оброка...
забудь не плачь прижмись ко мне скорей
все наболтала глупая сорока
где есть любовь там смерти нет не плачь
прижмись ко мне забудь покуда с нами
бродяжка-жизнь и тихий этот плащ
и вертоград с небесными дарами...
что-то делать ничего не хочется
третий час в отечестве зима
устаешь от имени и отчества
становясь подобием зерна
только эти круглые черешенки
смуглый сумрак сурик да сурьма
да ладони маленькой черкешенки
все зовут протяжно как зурна...
первая говорит мой то мой совсем никакой душа сквозь кожу видна
явишься с ним засмеют для чего мне такой ведь и без меня будто нет его поживу одна
а моя то моя говорит вторая маленькая смешная с пяточки на носок
переступает горя не знает вот и походит пусть поблажит чуток покривит роток наберет жирок
едут вздыхая косточки перемывая сопя в нулевом трамвае
сетуя привирая перебирая где ухватить кусок каравая забросить сеть
боже какие дуры думает третья смерть
приду заберу обоих приходит и забирает...
синее солнце мое синим веснам вслед
ты уплываешь по синим волнам покуда
синим становится этот небесный свет
бьющий в глазницы из всех закоулков чуда
синие тени ложатся на нас двоих
синее время нас медленно настигает
ночь закипает в синих зрачках твоих
и по ресницам в сердце мое стекает...
убери ее имя господи вычеркни из всех
списков как будто нет ее для земного дня
утром мы сами справимся утром легчайший снег
и тишины серебряная броня
переставляя горы меняя теченье рек
смотрит она сквозь мир за кромешный край
так неотступно будто навек навек
так безоглядно будто прощай прощай...
небо все выше выше все дальше земля земля
мир стал сплошной прорехой не подберешь лоскут
температура времени падает до нуля
утром тебя разбудят но не спасут
встанешь и вновь умрешь в эту жизнь в ее
прелесть и персть что подымут как донный ил
люди и птицы ангелы и зверье
боги и рыбы все кто тебя любил...
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
