Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Колонка Читателя

   
П
О
И
С
К

Словесность




СКАЗКИ


О.Дону Лаурису, о.Кристиану, о.Яну,
а также о.Мирославу-Хуберту



Ю-Ай

Китаец Ю-Ай был вполне симпатичным мальчиком. Он был молод, хорош собой, ловок и сообразителен. Как только он понял, что взрослеет, Ю-Ай начал искать себе применение, чтобы быть полезным людям. Он хотел устроиться писарем к одному богдыхану, но ему ответили, что, во-первых, он очень молод, а значит, неопытен, а во-вторых, довольно нагл и излишне инициативен. Так и не поняв, каким ему надлежало быть, Ю-Ай пробовал работать поваром у одного богатого человека. Но ему быстро наскучило работать руками, совершенно не заботясь о росте ума. Тогда он пошел в чайный дом, где в день получения заработка разбил глиняный чайник стоимостью ровно в его жалованье. Позже ему удалось найти довольно хорошее место: он трудился переплетчиком книг, и, хоть платили ему мало, все же он был счастлив, имея возможность познавать все новое за своей работой. Но вскоре хозяин лавки книг умер, а новый выгнал Ю-Ай на улицу, сказав, что вторая часть его имени означает "Луна", т.е. он изменчив, и доверять ему будет невозможно. Потом долго еще Ю-Ай искал себе применение - позировал художнику, помогал ему с выставками, играл в спектаклях, мы посуду, готовил еду, строил хижины. Однажды, когда Ю-Ай дрался за деньги на главной площади города, он поймал себя на мысли, что стремился совсем не к этому, а всегда мечтал делать что-то полезное, светлое, доброе - что-то, что в искусстве или в добрых делах способно улучшить мир. Тогда Ю-Ай ушел прямо с боя, не окончив его, под свист и крики. Он стал спрашивать всех людей в округе, абсолютно всех, кого встречал в своем городе и во время странствий, где он может пригодиться, где нужно помогать больным, развозить еду голодным, учить безграмотных. Но счетовод уткнулся в свои записи, ведь ему нужно было закончить отчет за год; торговец рыбой сказал, что у него рыба протухнет, если он будет отвлекаться на всякую ерунду, а мандарин просто отвернулся.

Ю-Ай устал, ему было горько и одиноко оттого, что он не может принести ничего хорошего людям: ни украсить этот мир, ни изменить его к лучшему, ни подарить счастья. Ему было всего 24, но он был совершенно разбит и утомлен душой. Он был очень несчастен, сознавая, что он словно пустой сосуд с разбившимся дном - он не может быть полезен, но должен продолжать жить, не зная своего места и предназначения.

Тогда Ю-Ай пошел на край своего города, нашел там самую зеленую траву под самым синим небом, море цветов, какие он любил больше всего на свете, и лег на землю. Ю-Ай раскинул руки в стороны, улыбнулся, глядя прямо в небо, мысленно сосредоточился и через мгновение рассыпался в прах, удобрив землю. Сразу же в этом месте выросли прекрасные цветы, розы, глицинии, пионы - люди потом не раз придут сюда с детьми и возлюбленными проводить время вдали от суеты и дел. Теперь Ю-Ай был совершенно счастлив. "Вот так я, наконец, принес людям хоть какую-то пользу" - такой была последняя его мысль.




Человек

В одном городе, старом-престаром, почти как мир, жил Человек. Ребенком он был очень смышленым - всегда играл в разнообразные игрушки и никому не мешал - ведь это большое счастье для окружающих. Часто один уходил на берег моря или в рощу неподалеку и возвращался оттуда с ворохом листьев и трав или горстками ракушек. Ракушки Человек прикладывал к своему уху, затем пытался приложить к уху мамы или еще кого-нибудь (если дотягивался), но, в любом случае, никто никогда не понимал, зачем он это делает. Он же, новым друзьям предпочитая старых, ходил на берег моря с уже найденными ракушками и с помощью ветра собирал звуки моря в них. Придя домой, Человек любил складывать свои старые ракушки с новыми звуками в разных комбинациях и тогда получалась Музыка. Родители тогда еще маленького Человека, глядя, как он возится с какими-то ракушками, очень радовались: ведь их сын, такой молодец, всегда сам находил себе развлечения и занятия.

Порой, когда ракушки переставали звучать (а такое бывало), или ему вдруг становилось грустно, Человек шел в рощу. Роща представляла собой некое подобие светлого редкого леса с несколькими деревцами, которые всегда были рады Человеку. Они были рады ему, а он улыбался им в ответ. Человек находил какое-нибудь наиболее удобное место - неважно, оно могло быть в приятной тени или светлым и приветливым - главное, чтоб Человек мог быть ближе к деревьям. Тогда они заговаривали с ним, склоняя к нему свои могучие ветви и ласково, чтобы не задеть его, кланялись ему. Человек обнимал деревья, понимая смысл их слов, фраз, которые пели их кроны, смешиваясь с песнями нежного ветра. Так он проводил в роще целые часы и тогда - что, правда, случалось довольно редко, - Человека принимались искать. Зная его предпочтения, всегда безошибочно обнаруживали его лежащим среди кустов или ароматных цветов, счастливым и почти обезумевшим от счастья. Тогда люди пугались и относили маленького Человека в дом и не пускали его никуда по нескольку дней. Но и в такие дни Человек не скучал - из собранных во время прогулок листьев и цветов он сочинял Стихи и цветочные лепестки пахли так, что все его существо вновь оказывалось среди душистых трав и деревьев.

Часто птицы, которые любили Человека так же, как и он их, насмотревшись на дальние страны, в каких успели побывать, земли, какие не видел никто в тех краях, где жил Человек, приносили ему в своих взглядах всю красоту и непостижимость остального мира. И тогда Человек принимался рисовать - повсюду, на земле, на песке, в воздухе - причудливые пейзажи и изображения необычайных животных или невиданных растений, о каких ему поведали птицы.

Если Человек - и в детстве, и когда был постарше, - приходил за новыми звуками на берег моря, то часто, осторожно войдя в бушующие волны, ласково касался их, гладил, слушая их шепот и отвечая им. Его руки скользили по теплой соленой воде, которая, казалось, старалась не обжечь солью, не позволить замерзнуть Человеку. Руки скользили, ловя каждый порыв волн, и тогда все движения Человека принимали какой-то странный оттенок, несли тайный смысл, постепенно превращаясь в прекрасный причудливый танец.

Так прошло детство Человека. О том, что оно прошло, он сам не догадывался - ему стали все чаще напоминать об этом люди. Надо заметить, что еще в самом детстве Человек, навещая своих друзей птиц, деревья, цветы, ракушки, волны - всегда заботливо ухаживал за ними и помогал им. Подвязывал вдруг заболевшие деревья, сращивал их нежные сломанные ветки, выбрасывал ненужные морю обломки старых кораблей, подкармливал зимой птиц. Лес же, в свою очередь, всегда охотно делился с Человеком самыми вкусными ягодами, дарил травы, если он неожиданно заболевал; море залечивало ему ранки своей целительной солью и делало здоровым его тело. Но когда Человек стал взрослым, ему стали говорить, что необходимо заняться чем-то полезным, чтобы прокормить себя. Человек думал: "О чем они говорят?... я совсем не понимаю их... Прокормиться? Но ведь у меня есть все!" Когда он отвечал, что все необходимое ему дарят друзья, люди смеялись и просили показать их. Они всегда видели Человека в одиночестве, хотя часто и очень счастливым, но никого с ним рядом не было. Тогда Человек объяснял, что всегда может прокормиться тем, что ему дает мир вокруг. Но люди, смеясь еще громче, говорили, что этого недостаточно. Человеку было достаточно - как может не хватать всего мира? Именно тогда он впервые подумал, что вот бы ему превратиться, скажем, в дерево. Быть таким же гибким, стройным и сильным. Укрывать маленьких зверей от дождя, быть обласканным ветром. Тогда душа Человека была бы абсолютно счастлива. Ведь только так можно было ощутить все единство этого мира: дерево бы питали соки, исходящие из земли, которую в свою очередь удобряли где-то красавицы-коровы или увядшие цветы. Сок, бегущий по корням Дерева, давал бы жизнь и красоту лепесткам и цветам его, пыльца которых так нравилась пчелкам, гибким ветвям, на которых любили бы отдыхать птицы. Так Человек был бы совершенно счастлив.

Но, в конце концов, чтобы не расстраивать людей, он пошел посмотреть, чем живут другие - вообще-то он был уверен, что у каждого из них есть своя роща или поляна, просто, может, не такая щедрая и ласковая, как у него, и им не хватает даров, которые им предлагают. Выйдя в центр города, Человек очень удивился, увидев большие странные ряды из длинных столов на старой - впрочем, очень красивой - площади. Ему объяснили, что здесь нужно торговать, сказав, что это рынок. "Торговать" означало делать что-то, что может быть полезным и понравиться другим, и получить за это деньги, на которые потом можно будет самому купить что-то приятное и полезное. Человек и тогда не понял, зачем такой извилистый путь - он ведь и так может получить все, что хочет - но, не желая расстраивать людей, решил попробовать. Вспомнив, что он умеет делать, он попробовал начать с Музыки. Люди собрались вокруг, ожидая чего-то интересного. Желая порадовать их, Человек разложил свои любимые ракушки в таком порядке, чтобы Музыка была веселой. Он закрыл глаза от удовольствия, ему казалось, что он не на мрачном, душном, полном людей и неприятных запахов рынке, а что он снова на своем берегу слушает прекрасный далекий ветер, несущий ему вести с юга, севера, запада или востока. Открыл глаза Человек от громкого шума - часть людей возмущалась, а часть, как обычно, смеялась, хватаясь за животы. "Что это он себе удумал!" - говорили они - "Собрал ракушек, каких в нашем городе пруд пруди, разложил их перед собой, закрыл глаза и сидит, ждет чего-то! Чего? Чтобы мы ему за этот номер деньги платили?!" И разошлись.

Человеку стало грустно, что люди, наверное, плохо слышат и не могут познакомиться с Музыкой. Ведь даже весь мир раскачивается под ее ритмы, вся Вселенная дышит с ней в унисон.

На следующий день он, подгоняемый советами родственников и соседей, снова отправился на городской рынок. В этот раз он, увидев заезжих циркачей на площади, обрадовался - он ведь умеет танцевать. И он затанцевал. Задвигался, повторяя движения волн, их порывы - то мягкие и спокойные, то сильные и властные, как само море. Толпа вновь забурлила, зашумела, на этот раз уже более недовольно. "Иди отсюда, сумасшедший! Опять пришел! Ты мешаешь смотреть нам представление этих прекрасных актеров!" - кричали одни. "Да нет же, сумасшедших надо гнать в больницу - они смущают нас и не дают торговать!" - утверждали другие. Человек снова поплелся домой.

Спустя несколько дней совсем раздосадованный Человек подумал, что, должно быть, причинил немало неприятностей людям на рынке и тем, которые так настойчиво советовали ему научиться заботиться о себе в жизни. Он все чаще тосковал, вспоминая свою рощу, свой берег своего же, такого родного моря, но теперь ему говорили, что в его возрасте, когда он уже взрослый, постоянно пропадать там было неприлично. Тогда Человек, хорошенько подумав, решил пойти на рынок и извиниться перед всеми, кому он так досадил. Он собрал все свои раковины, лепестки самых прекрасных цветов, листья различных деревьев с изящными узорами и задумал подарить это все тем, кому причинил так много беспокойства в прошедшие дни. Придя на рынок он с тревогой заметил, что взгляд у сторожа при входе на саму площадь какой-то странный. Сторож страшно ухмыльнулся и толкнул в бок стоящего рядом торговца. Постепенно по рынку пошел неприятный шепоток, и вот уже несколько продавцов направились к Человеку. Он подумал, что может унять их гнев, если покажет, какие он принес им подарки. Он открыл свою сумку и развернул ладони, полные самых дорогих ему вещей. Как бывало и прежде, некоторые дружно засмеялись, а часть толпы угрожающе двинулась на него. "Да что он опять заявился сюда?!" - злобно крикнул кто-то, скорее обращаясь к толпе, чем к самому виновнику беспокойства. "И что он прет сюда все время всякий хлам?" Кричавший подошел вплотную к Человеку и одним пинком ноги вышиб все содержимое из его сумки. Листья моментально помялись, изорвались, ракушки врассыпную покатились по площади; кто-то споткнулся о них, кто-то достал палку и вот уже вся толпа, разъяренная, разгневанная, зловонная, бросилась на Человека. Он, с секунду постояв в недоумении, замотал бессмысленно головой, будто отрицая все происходящее, не желая его принимать, и, истошно закричав, так, будто крик вырывался у него из самого сердца, побежал что есть сил. Бежал он отчаянно, горько рыдая и крича, бежал к себе, в свой мир, к своим соснам и дубам, на ходу снимая стеснявшие башмаки и одежду. Так бежал он, запыхавшись, довольно долго, и уже совсем вдали была оторопевшая и удивленная толпа, когда показался его лес. Человек, хоть и устал, все же ускорил шаг, сделав бег еще более отчаянным, и на ходу, сорвав последний клочок одежды с себя, внезапно застыл и превратился в прекрасное дерево.




Про Девочку

Однажды Девочка, как обычно, села у раскрытого окна. Она и раньше - точно так же, как и сейчас - усаживалась у окна в своей комнате и принималась смотреть. Смотрела, конечно, в окно, на улицу, и иногда к ней прилетал Голубь. Голубь был белым и красивым. Вообще-то, в самый первый раз Девочка о нем только услышала - ее мама рассказала ей, что пока Девочки не было (она гуляла по лесу, примыкавшему к городу), к ним на балкон, на котором никогда не цвели цветы, несколько раз прилетал какой-то голубь. То, что это был не обычный голубь, а Голубь, Девочка почувствовала сразу. Почувствовала всей душой, всем сердцем и пожалела, что в это ее досадное отсутствие он не сумел ее застать. Думая об этом, Девочка выполняла свою обычную работу на кухне, той самой, где был балкон. Вдруг она почувствовала чей-то пристальный взгляд и, смутно обо всем догадываясь, повернула голову и увидела его! Своего Голубя! То, что это был именно он, Девочка, конечно, нисколько не сомневалась. Он был большим, белым и явно очень добрым. Его взгляд показался ей очень мудрым, родным и спокойным. Таким, будто он что-то знал, возможно, хорошее, важное, и хотел сказать ей об этом. Так она познакомилась с ним.

Спустя время, он стал прилетать уже прямо к ней, к окну ее комнаты, а иногда она внезапно поворачивала голову к окну именно в тот момент, когда он, просто пролетая мимо, хотел поприветствовать ее. В такие минуты она успевала увидеть лишь его ускользающий взгляд.

Вскоре она стала по-другому видеть и остальных птиц. Когда они кружили над двором дома, в котором жила Девочка, ей казалось, что и они - так же, как Голубь, - хотят приветствовать или порадовать ее, взмахом ли своих крыльев, красотой ли своего полета.

Вот и теперь Девочка с удовольствием устроилась поудобнее прямо у широкого подоконника и, глядя в проем распахнутого настежь окна, стала вспоминать свою жизнь. Она смотрела вниз на черепичные крыши домов и вспоминала, что точно такая же крыша были у дома ее друга. Того, самого первого, что так и не смог ее понять и ощутил, как она ему дорога лишь в момент, когда она его так жестоко бросила. Они столь долго были вместе, дольше всех, а теперь ей приходится смотреть на такие же крыши, но уже из окна своего дома, а не того, что был почти их общим.

А вот в том окне, думала Девочка, живет художник - совсем такой, что тот, ее Художник, который хотел нарисовать и ее когда-то. Его картины не были полны света и жизни - они были сплошь боль и отчаяние, и он так никогда и не написал ее портрет.

...Птицы, как и прежде, все кружили над ее двором. Звали они Девочку с собой, или ей это только показалось? Беспрестанно кружа, они будто показывали: вот, смотри, как прекрасно летать, отрываться от земли, видеть ее, но быть далеко от нее, от ее тяжелых забот и боли, которую она приносит.

Девочку в детстве часто ласково называли птичкой. Она и вправду всегда была немного не от мира сего, и люди говорили: "Что за странный взгляд у нее? И почему она так часто бродит одна по лесу и по полям, ища уединения?". Она и сама не знала, просто ей было хорошо одной с деревьями, трогать их гибкие веточки, представляя, как бы она могла ловко перепрыгивать с одной на другую, если бы была меньше и умела летать.

...Девочка вспомнила, как когда-то очень хотела танцевать, но в детстве ее никуда не отдали, и научить ее танцам было некому. Она лишь изредка представляла себя порхающей, легкой и воздушной... теперь, вспоминая это, Девочка сделала несколько любимых движений рукой и стайка птиц неожиданно встрепенулась. Птицы не испугались, нет, они будто почувствовали что-то родное, знакомое; или робкий ответ, которого они так долго ждали. Девочка повторила взмахи руками и вновь стая отреагировала также. Девочка посмотрела на свои руки и вскрикнула - на миг ей показалось, что они блеснули синевато-серебряным отливом, стали сильней, а взгляд ее заострился. Стаи птиц все также летали совсем рядом, притягивая и маня своими, казавшимися ритмичными и синхронными полетами - будто это был какой-то загадочный ритуальный танец, предназначенный только для Девочки.

Она подумала о своем нынешнем друге. О том, кто был ей так дорог, так близок и, вместе с тем, находился от нее сейчас так нестерпимо далеко. Так далеко, что добраться до него можно было только на крыльях. А, может, он просто не хотел ее видеть? Быть с ней рядом, как она того хотела бы?...

Девочка совсем не испугалась, когда вновь взглянула на свои руки и увидела, что и они, и все тело ее покрыто перьями. Перья красиво переливались в свете уходящего солнца, которое прощалось с ее городом до следующего утра. Ее блестящие темно-синие крылья и хвост играли своими удивительными красками во все сгущающихся сумерках; темные ясные глаза грустно и серьезно всматривались в глаза по-прежнему кружащих и чего-то ожидающих неподалеку птиц. Девочка легко забралась на подоконник, оглянулась и в последний раз посмотрела на свою комнату, в которой когда-то ей все-таки было хорошо. Мысленно она попрощалась с домом, и, взмахнув крыльями, навсегда покинула его.




О рыжем парике и мешке апельсинов

Она решила махнуть учиться в Молдавию, но долго там не продержалась - села на лошадь Зарю и ускакала в Румынию. У неё был рыжий парик и черные глаза. За это ее звали часто Карагёз. Это вообще было мужское имя, но потом все привыкли и, к тому же, в ней и было что-то от мальчика.

Она хотела взять с собой что-нибудь на память, но потом вспомнила, что, во-первых, память всегда в ней самой, а во-вторых, св.Франциск сказал когда-то: "Ничего не бери с собой: ни сумки, ни еды, ни посоха, ни второго платья".

Поэтому она удрала в Румынию и всё, что у нее было - это рыжий парик, черные глаза, память и имя.

В Румынии она примкнула к бродячему цирку "Айрамико", чьим символом был Солнца круг, пронзенный восемью лучами-спицами. В цирке Карагёз демонстрировала своё искусство: танцевала, жонглировала сердцами и апельсинами, иногда забываясь и отгрызая кусочек. Часто Карагёз красила лицо белым гримом и изображала клоуна. Говорят, то был самый грустный клоун за всю историю бродячего цирка "Айрамико". Ночами ей нравилось лежать на спине и смотреть на звезды. Днем она ела апельсины и была почти счастлива.

Но была у нее одна странность. Карагёз была очень чувствительной и часто от яркой красоты артиста из цирка или музыканта в Молдавии или, еще раньше в Азии, от голоса муэдзина - теряла память. Вот и в этот раз она удрала в Молдавию, не предупредив своего друга. Просто однажды она увидела что-то прекрасное, позабыла все на свете и решила бежать в другую страну с чудесным языком. А друг остался.

Друг был статен, величав и, не в пример Карагёз, спокоен и белокур. Но среди предков его кто-то всё же отличался горским происхождением, поэтому, узнав о пропаже подруги, он вскочил на первого попавшегося арабского скакуна, которого перегоняли из Константинополя через порт, и помчался в погоню.

Там, по дорогам Сербии, Болгарии, Румынии, вконец замучив скакуна, которого он назвал Ночь, он всё-таки распространил слух о том, что ищет маленькую Карагёз. Тем временем ее отец Рашид-аль-Шермат ибн Шерали рвал и метал от двойной потери: угнанный скакун переправлялся не к кому-нибудь, а к нему. На слухи откликнулись бродячие цыгане - они-то и указали Другу путь цирка "Айрамико". Вот, что такое цыганская почта.

Когда он настиг Карагёз, день и ночь скача по пыльным дорогам с бесконечными цыганами, радости его не было предела. Она тихо спала в своем рыжем парике, и так, впрочем, узнанная; рядом лежал надкусанный апельсин. Друг не стал будить ее, а пошел благодарить цыган, указавших дорогу. Те рассказали ему о цыганской почте - Карагёз так прославилась своей любовью к бродягам, что давно была принята как своя. Ее даже сватали кому-то, но она всё время отказывалась, объясняя, что её что-то ждет впереди, что-то давно потерянное.

На рассвете Другу улыбнулась Карагёз, совсем не узнав его. Друг не стал объяснять ей ничего, просто усадил Карагёз впереди себя на лошадь и повез Рашиду-аль-Шермату ибн Шерали.

Увидев счастливую, хоть и немного чумазую дочь и коня, целых и невредимых, отец простил Друга и, дав мешок апельсинов и благословение, отпустил с Богом.

Карагёз так никогда и не вспомнила, что знала Друга и раньше, повторяя, правда, Другу, что "никогда не была так счастлива и у нее чувство, что она знала его всю жизнь". Друг отвечал, что во всех книжках так пишут и в этом нет ничего удивительного.




© Юлия Шералиева, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2008-2024.




Словесность