ДЕТСТВО
Наталья Медведева пела, как только она одна могла петь "в 70-х, когда жизнь началась". Моя жизнь началась в 80-е, да и пою я другое.
Мои 80-е это зимой трещит кожура мандарина, выдавая эфирную радугу и предчувствие Нового Года. До него ровно миллион лет, никак не меньше. Запах искусственной елки, которую папа купил еще в Рудольштадте, едва ли не на площади у ратуши и больницы, где родилась я. Шапки с плетеными косичками позади. В них не повернуться и, видимо, с тех пор у меня боязнь замкнутого пространства. Шубки из искусственного меха и варежки на резинке. Кобура, выпрошенная у папы и позирование у зеркала с ней и в фуражке. Из детского сада меня забирает какой-то Артур, потому что родители застряли на работе. Папа часто в командировках, приезжая, привозит нам модные штуки и пластинки. Когда родителей нет, мы с сестрой пляшем и выбираем себе чудиков из "Modern Talking". Сестре все время достается Андерс, мне жутко завидно - ведь как раз мой тип.
Обожаем двигать мебель в комнате, забираться на шкаф и торчать там, вовремя свешиваясь, чтобы напугать маму.
Колготки с двумя полосками-рогами мама, надевая, дергает наверх, до подмышек, так сильно, что у меня кружится голова.
Летом мы ездим в довоенный Душанбе или в Узбекистан, там ишаки и самые вкусные в мире гранаты. Небо низко, а лето долго. Днем я провожу все время с дедушкой Шерматом, который жив, а ночью рассказываю о своих приключеньях дедушке Алёше, который умер до моего рождения - я никогда и не видела его, кроме как на фото и во сне. Дедушка Шермат. Я произношу имя, нет - это странное буквосочетание, как из сказки, из далекой средневековой восточной сказки, и мгновенно переношусь в гости к солнцу. К лепешкам, неизменно пахнущим тмином. К гранатам, цветущим, делающим прекрасней день, к летучим мышам, делающим таинственней ночь. Я произношу твое имя, дедушка, и оказываюсь прямо перед старым домом, где было детство и колодец с водой, который сделал ты. Ослик, в горах неподалеку, который кричал так громко и смешно, что мы, маленькие, смеялись до колик, до боли в животах. Красивая молодая женщина, каждое утро спускавшаяся в общий двор, что бы покормить грудью младшего и присмотреть за остальными - сколько их, пятеро, семеро? - детьми, пока они играют, шумя. Большой высокий белый забор из камня - настоящая громадная стена, за которую мы мечтали даже не попасть, а хотя бы просто хоть одним глазком взглянуть. Нам говорили, что за ней верблюд, и мы на спор, нещадно перевирая друг дружку, рассказывали, что видели горб, а то и два, а некоторым "везло" и самого хозяина верблюда увидеть.
Вспоминаю, как ночью под утро к нам на балкон в доме кто-то залез и мы страшно перепугались. А дедушка, смелый и решительный, совсем как подобает настоящему главе семьи, спокойно пошел проверять, кто же это. А обнаружив простого бедняка, забравшегося к нам за неимением другого подходящего места, чтобы помолиться, строго приказал нам не беспокоить бродяжку до тех пор, по крайней мере, пока тот не совершит намаз.
А однажды дедушка сильно напугал нас, выбежав среди ночи в чапане - красивом стеганом халате - истошно крича "Шайтан! Где топор?!". Это он так возмутился слишком затянувшимся веселым тоем по соседству - ведь было поздно, а в доме спали мы, дети.
Потом был другой дом. Большой, просторный, с деревянными скрипучими полами в широкую доску, не в пример среднерусским домам - светлый, побеленный, цвета редкого песка. Совсем рядом была мечеть. Настолько рядом, что по утрам, ребенком, я часто злилась - кто же будет молиться в 5 часов?! Никто, зато разбужены все. Спустя некоторое время я уже тосковала, если мулла пел чуть позже или я сама пропускала эти космической красоты и силы звуки.
Вокруг дома был фруктовый сад, а над топчаном в центре его увивался виноград, струясь и ползая, сплетаясь, почти интимно, прямо над нашими головами. На этом топчане, в сетчатой виноградной тени дедушка сидел целыми днями и звал нас, детей, и часами чистил огромными, цвета печеного яблока пальцами какой-нибудь фрукт.
Дедушка Шермат не умеет читать, и те письма, что я ему шлю, для него прочитывает вслух бабушка Сарапай. Всякий раз при получении письма, или при встрече, или прощаясь - дедушка так горько плачет, так тепло и щемяще, что мое сердце хочет разорваться на части, улететь прочь - все, что угодно, лишь бы он так не плакал больше никогда. Я не знаю, переживает ли так сердечно за меня и мои встречи-разлуки кто-нибудь еще?
Дедушка совсем неграмотен и даже вовсе не знает точной даты своего рождения, а ему снятся ангелы. В белом, если приходит беда - белый на Востоке цвет траура. Он разговаривает с ними, и они обращаются к нему по имени. Мой дедушка - просветленный.
...В моем детстве были чешки, кеды и группа "Мираж". Во дворе мы все время поем о том, что "Музыка нас связала" и обмениваемся анкетами "твой кумир: Богдан Титомир\ любимая прическа: Каре".
По телевизору все время показывают голого мужика в клетке, чья жена говорит, что это - человек-собака.
80-е это плащи с плечиками шириной в чемодан, первые кино с серо-зеленой тощей эротикой, кабельные каналы, варенка, начесы "я-забыла-вытащить-руку-из-розетки", вечерние наряды в последовательности лодочки-лосины-пуловер-клипсы-челка. Папа заставляет кататься на лыжах за домом в новом районе, нам жарко и хочется домой, но нравится падать и хохотать, глядя в небо. Придем домой и будет вкусный мамин обед и радио. Первый клип Аллы Пугачевой - там она тоже в лосинах и пуловере.
Это уже позже моя сестра уехала на Канарские острова с Богданом Титомиром, а я считала дырочки в потолке мастерской человека-собаки. Позже мы узнали, что дома в Таджикистане больше нет, умер от старости ишак и барана, с которым я отлично ладила, зарезали к Ураза-Байрам.
Я думаю, что рай не на Алтае-Индии-Тибете и даже не у "ног наших матерей". Рай и не в 80-х. Он там, где осталось наше детство.
Может, повторить это чувство того неосознаваемого счастья мы так и стремимся, создавая новую семью?
© Юлия Шералиева, 2007-2024.
© Сетевая Словесность, 2007-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах [Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...] Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём [Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...] Алексей Смирнов. Два рассказа. [Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...] Любовь Берёзкина. Командировка на Землю [Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.] Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду [Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.] Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней. [Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...] Аркадий Паранский. Кубинский ром [...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...] Никита Николаенко. Дорога вдоль поля [Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...] Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц) [О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.] Дмитрий Аникин. Иона [Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
