мне нравится это (не знаю, как это назвать):
деревья в цвету и бегущие автомобили.
рассветная сырость, примятая телом кровать.
звонящий мне в двери товарищ в панк-роковском стиле.
пустынный вокзал, хоровод закружившей листвы,
дворняги, снующие в поиске лёгкой добычи.
слоновые кости и архитектурные львы,
мой город, знакомый до слёз, где прохожий не бычит.
мне нравятся эти стихи, и другие к тому ж.
и в целом культура, и эти влюблённые пары,
в которых уже проглядится ответственный муж
и в хиленьком мальчике с очень массивной гитарой.
морские удары в гранит, капитанский арго,
рябины, и рыбины, и рыбаки, и рыбалка.
мне нравится то, что, считая здесь бабку каргой,
её топором не ударят по принципу "бабка
не к месту дрянна. я люблю фестивали и свет
ночных заведений, макет бытовых светофоров.
люблю всё, помимо того, чего вовсе здесь нет, -
а значит, фатальных увозов боксёров на скорой.
люблю поцелуи на лавочках, пиво во льду -
начальные классы и как там гуляют за ручки,
как думают "вот я в девятом алёнку найду
и так же возьму её и поженюсь на получку".
мне нравятся круглые формы - взамен остроты
они придают облегчение павшему духу.
пускай я живу здесь давно на правах сироты,
но лучше уж быть сиротой, чем занудным главбухом.
конечно, я зиму люблю. и мороз на окне,
и ёлку по центру (чуть-чуть - и шампанское брызнет).
мне мило всё это, хоть раньше казалось, что не.
мне мило всё то, что доходчиво названо жизнью.
чуть позже понял всё, что - никого.
и не на кого в жизни опереться.
бутылка водки, чипсы, рождество -
и чувство неприкаянного детства.
листовки носят тёмные дворы,
и ёлки мужики несут на спинах.
ты частью стал культмассовой игры,
где праздник заменяет нам рутину.
подкатит к горлу ком и - тишина.
и скорая за шторами проедет.
и чувствуешь, что лишь твоя вина,
что все друзья твои давно не дети,
что сам давно ты смех свой проглотил
и шортики короткие изрезал.
звучит в соседской комнате винил -
молчания ночного антитеза.
и жмёшься в свитер, ноги обхватив.
глаза хотят от холода закрыться,
чтоб ты уснул и видел нарратив
истории про девушку и принца.
чтоб стало в первый раз тебе тепло,
и белый свет просматривался где-то,
где пётр подаёт к воде весло
красиво утонувшему поэту.
не дай мне, бог, сойти с ума,
покуда на дворе зима.
покуда прыгает по веткам,
как белка, нынешняя тьма.
фонарик - раз. фонарик - два.
мир только схлопнется едва,
как на пороге вспыхнет welcome -
предвестник первого волхва.
ты чувствуешь? пахнет сладким в печи на кухне.
сошлись в одно материнский пирог и день
воспоминаний, где целую ночь не тухнет
лампочек свет, что украсил дома деревень.
как бутафорское солнце несут на палке,
звучат по проулкам от "щедрика" до "коляды".
и парубков соблазняют ночные мавки,
и девушек тащат фавны в свои ряды.
молчит по округе диканька моя родная,
и мать достаёт пирог, и мешает цвет
миров, что сошлись за столом, до сих пор не зная,
что, кроме волшебной, иной украины нет.
на той стороне любви, что на льдах полярных,
кричу тебе во всех жанрах эпистолярных:
"здравствуй. здесь экспедиция дольше жизни -
испытание на тоску по своей отчизне,
женщине, да по всяким домашним штукам:
тапкам, дивану, портвейну и ноутбуку".
утренне солнце восходит и слепит снежно.
а я в письме пишу, что целую нежно.
а я в письме пишу: "обнимаю. сильно.
милая, холодно здесь, как в плите могильной.
холодно здесь, но когда я вернусь, отсюда
я привезу тебе жаркий кусочек чуда,
что будет биться в груди, всех ночей бездонней,
вечным огнём согревая твои ладони.
первой звездой прикасаясь к твоим ресницам
и охраняя всё то, что тебе приснится".
вышел прочь, и город проглотил.
мысли в голове перемешал.
кто я, где? каким огнём чертил
расписные грани этажа?
а теперь расплачиваться - здесь.
как они в нутро твоё глядят -
что гомункул, вылепленный весь
из остатков серы и дождя.
и глазами хлопает рассвет,
вьётся под ногами, как змея.
если бога нет, то значит, нет
искушенья. грешная сия
чаша, по усам теки, но в рот
мне - нет-нет, не смей - не попадай.
как ферзём, сыграй мне пару нот,
пару "ля" фальшиво мне сыграй.
и услышу, может быть, о том,
что земля распахнута, как твердь;
то, что значит "царство" под крестом,
на кресте проявлено как "смерть".
взгляни на нас. припомни первый ход:
я начинал, как гном из "белоснежки".
а ты - как фрейлен, что ложила в рот
достойной госпоже её орешки.
но мы росли. я был уже пажом.
ты - юною принцессой средиземья.
но наши кадры резали ножом,
чтоб мы в них не сошлись ни на мгновенье.
играли - ты своё, а я - своё.
я был и вор, и рыцарь, и мессия.
ну а тебе - кого бог ни даёт
сыграть, выходишь чистой и красивой.
и мы тянулись так из кадра в кадр,
чтоб пальцами дотронуться немного.
но только где ж бывает, чтоб гусар
играл в картине про единорога.
идет бесстыже время на часах.
и если в чём-то мы ещё похожи,
то цветом в поседевших волосах
и чувствами, что стали лишь моложе.
и так глядим с тобой лицо в лицо,
касаясь кадра, словно зазеркалья.
ношу цилиндр я, а ты - кольцо,
которые сорвут с нас в окончанье.
*
и крутятся бобины где-то вне.
горит проектор, словно глаз циклопа,
сюжет пустив на белой простыне,
где я погиб... а ты - стоишь у гроба.
когда не знал я, что отец умрёт
и вообще, что всё вокруг конечно,
казался самым чистым новый год,
и бесконечными казались свечки
на днях рожденья. будто так всегда
и будет: я, и мать, и кока-кола.
а папа ёлку ладит в проводах
и к нашему столу пребудет скоро.
мы "полароид" новенький возьмём,
запечатлеем яркой вспышкой света
то фото, на котором мы втроём
всегда... и вне которого нас нету.
как собьют с меня в декабрь шапку,
так я с них в ответ чего собью.
и кричат стоические бабки:
"караул! бандиты! гвалт! убьют!".
ну а мы уже давай смеяться
и трепать друг друга по власам.
нам ещё каких-нибудь пятнадцать,
хоть уже и каждый в мире сам.
и летят, летят вовсю снежинки,
прилипая к детскому лицу.
сотню лет я не был на ордынке,
коей всех нас вместе понесут.
моё - сюда. а не моё - отсюда.
когда оттуда ожидаешь чуда,
то чудо никогда не предстаёт -
ни в ритуальный день, ни в новый год.
когда ж отсюда ожидаешь чуда,
то чудо говорит: "я точно буду!
гляди в меня лишь, взгляда не своди -
тебе звездой я буду на пути".
и вправду наступает, и горит
земля огнями, вечер говорит,
что чудо лишь тогда придёт оттуда,
когда спасти не может, кроме чуда,
ничто. ни пара вязаных носков,
ни общий хор церковных языков.
ни бог, ни ангел, ни сама мария.
приходит полночь с чудом - отвори им.
где ты была. не сосчитав годами,
я личными эпохами сужу
ткань времени, что пролегла меж нами,
и ничего теперь не нахожу.
ведь солнце светит, ветер переменчив -
всё так же, если б были мы вдвоём.
но только мир, что рухнул мне на плечи,
всё давит тяжелее с каждым днём.
на фотокарте твой любимый профиль
приносит боль и блики из окон.
боль головы слегка приглушит кофе,
а боль души - какой-то метадон.
но ближе ни на йоту ты не станешь.
а значит, завтра - всё опять с нуля:
делить на два уютный наш "титаник",
где неизбежна новая земля.
и греются влюблённые на льдине,
друг друга повторяя имена.
но что дано плохой кинокартине,
то в жизни повторяется сполна.
уйду на дно - банально, но правдиво,
красиво даже, что ни говори.
поэт живёт, чтоб уходить красиво,
и нотр-дам, как ёлочка, горит.
может быть, постоит у подъезда - так
начинаются будни любой любви.
он спешил и дарил ей весь мир в цветах,
словно жадно внушал ей своё "живи".
а теперь - вишь, дожди и холодный счёт
с этим миром до самых краёв сведён.
видно, сам он придумал, что дождь идёт
за её незавешенным в ночь окном.
и не плачется, и не болит внутри.
постоит и в руке свой платок свернёт.
и, под стать королеве, е7-е3,
пошатнувшись, с осанкой прямой шагнёт.
есть что-то в холоде могильном,
в палатном холоде стены,
когда отобран твой мобильный
и дни, сдаётся, сочтены.
есть что-то в постинфарктном сердце,
в неврастении, пуле в бок -
когда лежишь себе, инертный,
и вечность тут, и ближе бог.
когда идёшь с увеселенья
пораньше. думают - ты сноб,
а ты - из самосохраненья,
где выбор - иль кровать, иль гроб.
есть радость чувствовать усталость
и слабость, что тончат наш дух.
в щеках таинственную впалость,
и костность худосочных рук.
и тело нежится больное
в том, что на грани бытия
оно желает лишь покоя,
где печь, мурлыка и семья.
одно движение, и бросит
его туда - наверх к звездам.
и уж - ни тела, ни вопросов -
одно сплошное - трататам -
небесный гимн, отец на троне,
и служба, служба, бог ты мой.
здесь губы подносил к иконе,
а там - служи, как подрывной.
но всё равно, коль сделать выбор
и худосочность отменить,
не совершу ошибки, ибо
есть смысл просто так прожить -
как есть - с циклично-непокорной
объёмной памятью конца,
где и дыхание просторней,
и благородней цвет лица.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
