Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность



МОЛОДЫМ СУПРУГАМ (посвящение)
("Вечная сказка любви")


Часть вторая. Замкнутая система. В поисках выхода.

Помехами на пути к их дальнейшему сближению друг с другом стали их индивидуальности. Все то, отчего следовало немедленно отказаться, они это понимали. Предстояло полностью перемениться, забыть про предыдущую жизнь, как будто её не было.
Почетной вехой, например, стал однажды билет в рок-клуб. Он был только один, они физически не могли пойти вдвоем, хотя каждому очень хотелось. Они ругались из-за этого билета, ссорились без конца, каждому хотелось заполучить этот билет только для себя одного. Они несколько дней вообще из-за этого билета и не разговаривали-то сами между собой. Тогда решение пришло само. Они поняли в конечном-то счете, что с ним, с этим билетом, стоило им обоим сделать.
Они оба смотрели на этот билет. Единственная, можно сказать, возможность в их занятой и сумасшедшей без отдушин жизни куда-то выйти и что-то увидеть. Он был инженером и много работал по специальности, она тоже. Никакой другой возможности попасть на концерт и послушать музыку никогда больше не должно было представиться. Билеты туда можно было достать только через друзей, ну а друзей у них в рок-клубе не было, и времени их завести и вообще заниматься этим делом тоже не было. Ничего в этом плане им больше не светило. Только кто-то один мог пойти и в кои-то веки приобщиться к радостям высокой культуры.
Они оба смотрели на этот билет. Он медленно рвал его пополам, потом на четыре части, потом на восемь. Они медленно смотрели, как исчезал их луч и последний шанс про что-то узнать, что происходит за пределами маленького круга, состоящего из них двоих. Хрупкая драгоценность исчезала, портилась, становилась непригодной к употреблению, недействительной, превращалась в ничто. Никто другой уже тоже не мог бы этим воспользоваться. В переполненном зале этому месту суждено было пустовать, либо на нём уселся бы какой-то безбилетник или козёл, прошедший по контрамарке.
Они не спешили и медленно, вниметельно смотрели в деталях, как он исчезал, этот билет. Чтобы понять и хорошенько проникнуться тем, что это и есть путь, их единственно правильный и главный вариант. Потому что им нечего делать на концерте в рок-клубе. Ни один из них никогда не собирался быть ни музыкантом, ни профессиональным рок-критиком. А значит, было бы простым развлечением для них. Развлечения же были не то, к чему они стремились в самом начале своего пути.
Они ещё не знали, к чему они в конечном счёте придут, никакой такой цели у них не было сформулировано. Но им ничего не было нужно за пределами круга, состоящего из них двоих. Им было нечего делать за пределами этого круга. И ни один из них на самом-то деле и не стремился и не хотел за пределы этого круга. Вот что им обоим было нужно и важно понять. Хотя это происходило чрезвычайно мучительно.
Нужно ещё было отказаться от всех обрывков предыдущей жизни. Извести и расправиться со всеми старыми друзьями и родственниками. Это в них говорил инстинкт, соответствующий случаю. Этот инстинкт вообще всеобщая вещь, как любовь, очень широко распространен, очень часто работает. Из-за этого инстинкта очень часто жена интуитивно изводит всех старых друзей своего мужа. Ей неловко с ними и ни к чему. Действительно удачный и правильный брак происходит тогда, когда мужественные люди добровольно отказываются от всего предыдущего. Для того, чтобы стать новыми людьми и слиться воедино, нужно было прежде всего полностью отказаться от прежних индивидуальностей, от всего, что раньше было дорого, и назначить себе другие новые ценности.
Война полов происходила в своем уменьшенном (наиболее унизительном) варианте. Вообще же жизнь вокруг является ареной войны полов. Как у Уэллса война миров, так вокруг все время имеет место война полов. Каждый из полов имеет что-то такое, что ...
Первое время знакомства они очень большое внимание уделяли верности. Ну, там, чтобы ни один из них ни с кем другим не ходил. Для этого лучше всего было, чтобы ни один из них вообще из дома никогда не выходил.
Ведь если он попробует с кем-то другим, то всегда может оказаться, что с другим лучше, ему так понравится, что он тогда сразу уйдет. Для того, чтобы этого не случилось, чтобы абсолютно исключить эту возможность, нужно иметь возможно меньшее число контактов с другими людьми. Чтобы ни один просто не знал, как с другими это бывает, ни разу не видел, как у других это выглядит. Они помнят, что это было для них тогда очень важно. Возможно, что это вообще может быть очень важно на первой стадии любых отношений, когда они только складываются. Для тех, кто интересуется, и собирается идти тем же путём.

Что женщину всегда более всего угнетает в супружеской измене, это повторение приёмов. Мужчины не балуют себя импровизацией или изобретением чего-то нового. Однажды выучив какие-то слова, которые приводят более или менее эффективно простодушную девушку в постель (с учётом того, что она, простодушная девушка, тоже этого очень хочет, это больно и неловко говорить, чтобы женщины на меня не обиделись, но есть среди них ещё такие, которые, хотя довольно-таки хороши собой и могли бы составить настоящий подарок для многих мужчин, он был бы готов сделать довольно многое, чтобы только заполучить её, но они этим не умеют и не хотят пользоваться, они бесплатно и охотно идут навстречу, сами очень этого хотят и отдаются мужчинам для получения удовольствия, и это ключевой момент, который нужно просто понять в общении с ними, и тогда всё в порядке), каждый просто повторяет одни и те же слова каждой своей следующей девушке без разнообразия. Потому что, по настоящему, ему от неё надо, чтобы она у него послушно и без проблем ложилась к нему, а не чтобы она разговаривала. Если бы все происходили просто и без всяких слов, если бы мы жили бесхитростно и без затей. Если бы мы только вообще не умели говорить, как козы и овцы, если бы это было не нужно, если бы мы могли это -- то какая бы это была хорошая жизнь, никогда никто и не разговаривал бы, просто бы ложились в постель безо всяких затруднений, и всё, мечта каждого, все женщины тоже очень хотели бы этого.

Впоследствие, многие девушки очень старались его заполучить для себя. Хотя ничем таким ни внешне, ни внутренне он их не привлекал. Он честно всегда считал своим долгом предупреждать заранее, что он женат, и по этой причине не может брать на себя никаких обязательств. Все девушки довольно охотно шли на это, они соглашались, говорили, что это ничего, что им вообще ничего такого не нужно, а только бы провести ночь, ну, или хотя бы некоторое довольно короткое время, это всё, что их интересует. А сами про себя, конечно, думали, что пускай он только хотя бы один раз просто попробует, каково это со мной. Он сразу же увидит, что со мной это гораздо лучше. Со мной это очень хорошо. Каждая из них так думала. Каждая из них была уверена, что уж что другое, а это она умеет делать очень хорошо.
Ну что же, он пробовал их поштучно, одну за одной. Каждая из них была лучше. Но он всё же не уходил к ним.

Она не была никогда красивой, угловатая и с толстой задницей, не умела и не любила одеваться и обладала сверх того ещё и довольно вредным характером. Но мужчине нужно же что-то, поэтому он взял её.
Можно было попробовать найти что-нибудь другое, он даже попробовал, но потерпел несколько неудач подряд, с ним не хотели, более ни времени, ни желания у него не оставалось, он взял то, что попалось под руку, затащил в кровать первую, которая согласилась.
Ему очень нужно было наконеч узнать, как же это всё практически делается, мысль оставаться девственником пугала его. А она никак не соглашалась до свадьбы, с ним вообще девушки были так, они ещё были не против выйти за него замуж, почему-то выйти замуж им очень хотелось всем, это была для них вроде как высшая ценность, ну а просто потрахаться с ним -- это их совсем не интересовало, они все ставили регистрацию непременным условием предоставления ему некоей потной сомнительной ценности у них между ног, которую ему не удавалось получить никак иначе.
Поэтому они скоро поженились.
Ему была нужна женщина для работы, чтобы он мог работать, писать свои сочинения о любви, которой у него нет, чтобы не тратить много времени и сил каждый день на ухаживания, чтобы не тратить денег, которых также у него не было и не предвиделось. Просто женщина, да, взамен унитаза, чтобы было постоянно куда спускать свои страсти вечером.
До этого он любил городскую канализационную сеть. В неё уходило столько его семени, что, он считал, она могла бы уже быть беременна от него.
Жена -- это вообще для занятого человека, для работы. Он жил со своей работой и женой, как таёжник среди медведей на зимовке. Ему нужна была женщина, чтобы не завыть при этом самому, как медведь.
Он взял её, и он никогда потом не пожалел об этом.
Она оказалась красивой! Да, она была гораздо красивее, чем это ему сначала показалось! Он поймал себе на том, что поначалу, наверное, просто не разобрал.
Кроме того, она обладала большим достоинством для женщины -- была непривередлива и легко кончала, поэтому с ней всегда было просто, можно было расслабиться, чувствовать себя спокойно и без усилий. С нею он отдыхал. Он ей посвятил уже два десятка стихотворений и считал теперь, что этого достаточно.
Ему было 25, а она на 15 лет старше и, конечно, опытная миньетчица, чем и поразила воображение незадачливого юноши.
(Как опытная миньетчица, она, придя в ресторан, конечно же, первым делом заказывала себе колбасу со сливками.)
Пугало исчезновение возможностей. Ограниченность собственной индивидуальности угнетала ужасно, с нею нельзя было ничего поделать.
Раньше были разные девушки. Хотя их общая благосклонность была под вопросом, благосклонность первого зверя, они все серьёзно хотели замуж, при этом они не больно-то охотно шли на контакты в плане просто немного потрахаться, чтобы скрасить время жизни, но с точки зрения совместной жизни всё это сейчас повернулось под другим углом и выглядело иначе.
Не хотелось жить только один раз. И, хотя в этом плане важнее и лучше всего самоуравновешение и самоуспокоенность, но это понимание пришло не сразу.

Эротическое кино -- способ почувствовать себя бесконечно несчастным.

Эротическое кино -- любимая населением разновидность фантастики. Эротическое кино, как зеркало, создаёт забавные мнимые эффекты изобилия. Как будто бы та единственная красивая девочка на экране может принадлежать сразу всем и без ограничений, помногу раз. Становится похоже, что любви вокруг навалом, что ею можно кидаться, распоряжаться довольно свободно, что все вокруг только и делают, что занимаются этим, и ничто другое людей никогда не интересует. Это правильно, так оно и есть.

Они ненавидели друг друга, как ненавидели ограниченность собственного существования.

Он пришёл домой с работы. Они разделись и быстро прыгнули в кровать. Она давно не виделась с ним. Она успела забыть, что, будучи неплохим парнем, в постели он удивительно лишён фантазии, однообразен, скучен и утомителен (и мягок).

Он продолжал думать некоторое время, что молодые девушки -- все для него.

Ей очень не нравилось, он принадлежал к такому типу мужчин, который называется вечный подросток . Есть такие мужчины, они носят всю такую же одежду, как пятнадцатилетние мальчишки в их же дворе, с джинсами, оборванными на коленке, и никогда не хотят становиться взрослее. Когда они едут вместе с вами в лифте, они стараются исподволь прикоснуться к вашим чувствительным местам. И если вы на это их прикосновение не ответите, они ещё, чего доброго, когда-нибудь в другой раз могут заявить при всех, что вы фригидны. Эти мужчины не помнят свой возраст. Нет, они не притворяются, они правда не помнят. Им очень хочется всегда быть моложе, и они не понимают, что давно должны были бы вести себя в соответствии со своим возрастом, чтобы не выглядеть смешными.
"Увядшие грёзы" ("Упавшие трусы"). В чём, собственно, всё и дело-то. Подробная повесть о том, как в молодом человеке постепенно по ходу жизни одно за другим угасали все удовольствия: удовольствие поесть (слабая печень), удовольствие потрахаться (слабые мышцы в определённом указанном месте), а остаётся только одно удовольствие поспать (выпить), которое приобретает значение особого презрения ко всему окружающему.
До обеда борьба со сном, после обеда тоже борьба со сном.
Всё остальное он делал для выживания, как заключённый. Только тогда он жил для себя, когда ложился спать. Это отражалось на его лице в виде выражения спокойной удовлетворённости хорошо прожитым днём, раз он вовремя сумел добраться до нормальной тёплой сухой постели.
Для того, чтобы он понимал хорошо, что молодые девушки не для него, она не забывала всегда добавлять довольно-таки сильное снотворное в его утренний чай. Поэтому на работе он всегда спал на собраниях. Он вообще всё время спал, поэтому дела на работе у него пошли значительно хуже, несмотря на все его значительные волевые усилия. Но это ничего, это имело для неё только второе значение. Все девушки института вздыхали без него, что вот он, такой, самый красивый парень отдела, но неуловимый, никому не удавалось его поймать. А он, укрывшись от них в туалет, сидел на горшке со снятыми штанами и безобразно спал, и не мог удержаться, тогда-то он понял,наконец, что когда хочется спать -- это очень сильное чувство, оно может быть гораздо сильнее любой любви, потому что любовь всегда можно перебороть, с любовью всегда можно справиться, даже с самой сильной, ну а вот со сном...-- он плакал по этому поводу и чувствовал себя безнадёжным стариком, и это было хорошо, как раз то, что ему было нужно, как это потом выяснилось, самое правильное, что она только могла сделать тогда для него.
Потом, когда он узнал, что она ему наливала, он понял, насколько она была тогда права, чтобы он понял, что он в действительности такое, и у него было к ней чувство глубокой благодарности, что она лучше его знала, что на самом деле ему нужно.
Самый большой соблазн в жизни всегда -- это перебить ноги самого любимого своего существа. Чтобы никаких ног или крыльев у него не было. Пусть он будет калекой, чем угодно, только чтобы хорошо знать, что он уйти никогда не сможет, потому что ног у него нет, это уж точно.

Девушки всего отдела спорили о том, что одна из них, может быть (станет для начала его любовницей, а там уже как Бог даст, а там увидим) выйдет за него замуж, а он, тем временем, запершись в кабинке уборной, спал на горшке. (Во сне он плакал за ушедшие годы.) Он понимал теперь то, самое главное, ту настоящую истину, которую она хотела, чтобы он понимал: что счастье -- в спанье!
Это его жена, зная, что у него на работе есть молодые девушки, которым, кроме любви, в рабочее время и заняться-то, в сущности, нечем, регулярно добавляла ему в чай снотворное. Он спал на всех собраниях, он, конечно, никуда не будет уже продвигаться по службе, но это не важное, не главное. При этом с работы его, конечно же, не уволят. Главное -- это чтобы он понимал, что он уже человек в возрасте, и что с молодыми девушками у него уже покончено навсегда, ему от них больше ничего не нужно. Она делала это каждый раз по утрам с огромным удовольствием. Нету сильнее искушения, чем перебить руки и ноги у любимого тобой существа, чтобы он никуда и никогда не мог от неё деться.
Позже, когда он узнал про это всё, она ему рассказала, он плакал у неё на груди, говорил, что хорошо, хорошо, молодец, всё она правильно сделала, точно так же он сам внутренне и хотел, но не имел достаточно решимости, потом они вместе плакали, это слёзы очищения, от мерзости, от желаний.

Вот так оно получилось, что он долгое время ничего не видел, кроме работы и своей жены, так что теперь его жена могла быть за него совешенно спокойна, так она его воспитала, что у него теперь ни на какую другую женщину, по-мужски говоря, ничего не вставало.
-- А!-- махнули на него рукой.-- Ему всю жизнь никогда ничего другого не хотелось, кроме математики. Он и при онанизме ничего другого никогда себе не воображал, кроме онанизма -- никаких женщин.

А ему было нужно выходить на другой уровень, он это просто чувствовал, он не мог иначе.
Он пытался объяснить это ей, как мог, только у него это плохо получалось, неумело: -- Если я буду до того слаб, что не буду даже уметь понравиться другой посторонней женщине, уложить её в постель и провести всё с ней, как положено -- я потеряю свою ценность, тебе же будет от этого хуже, не вполне уверен, что это может быть в твоих интересах!
А любовь со своей женой даже вообще в счёт не идёт. Она не считается. Ею никогда нельзя похвастаться, например, в мужской или какой-нибудь другой компании. Она не представляет ни для кого интереса!
Это нечто скучное и пустое, как трёхнедельный борщ, об этом все знают, никого не убедишь, что это не так.
Кто же вообще и когда занимается любовью со своей женой! Если вы знаете её (узнали её) хотя бы три года, хотя бы пять лет (назад), то что за удовольствие, спрашивается, любить её опять, тереться об это знакомое, как своя ладонь, тело. Это всё равно уже, что любить самого себя, заниматься любовью с собой. Зная заранее, что все твои желания будут удовлетворены, что ты не встретишь никакого непонимания или сопротивления.
Нет, это, вы извините, чистый онанизм -- любиться с женщиной, которую ты знаешь целых три года или же хотя бы пять лет!

Каждый день, каждый вечер возвращаться к одной и той же женщине, выполнять то же самую оздоровительную процедуру, подчинённую строгим правилам.
И возникает тоска. Тоска по миньету. По нему тоскуешь так же, как покуда был девственником, очень хотелось, чтобы это скорее прошло. До слёз хотелось, так пугала перспектива, что ещё сколько то времени пройдёт, будет уже неловко быть девственником, будешь бояться попасть в неловкое положение. Так что есть шанс, что можешь остаться с этой проблемой на всю жизнь.

Вы можете это проверить экспериментально: поставьте рядом с постелью большой кувшин. Каждый раз, когда вы занимаетесь любовью в течение первого года совместной жизни, опускайте туда центовую монетку. Каждый раз, когда вы занимаетесь любовью в течение всего последующего времени, доставайте монетку оттуда.
Идея проста и продиктована большим научным опытом: ваш кувшин никогда не будет полностью пуст!

Она стояла на середине комнаты в лифчике и трусах, как в пулемётной перевязи на голое тело.

В мгновения близости он наблюдал, что она бесконечно далека от него, дальше, чем когда бы то ни было. Они кончали вместе, но всё же каждый сам по себе не обращая никакого внимания на другого, по крайней мере в этот самый момент потребления и высших чувств точно было не до того. Однажды он даже наорал на неё за это.

Он спустил в неё, как в горшок.

-- Ну вот,-- разочарованно сказала она.-- Когда я была маленькая, мне всегда вечером говорили, всё, теперь на горшок и спать. Ну а теперь что? Почти такая же обязательная ежевечерняя гигиеническая поцедура: быстро кончим по разу, чтобы можно было чувствовать себе спокойнее -- и спать.
С другой стороны, по-своему тоже неплохо: если не спится, то любовь -- самое хорошее натуральное снотворное.
И заснула.
Неоценимое преимущество сна это то, что не надо ни о чём думать.

(Куда ушли годы?)
Она сказала:
-- Годы уходят на то, чтобы привыкнуть к тому, что тебя другой человек использует как отхожее место вроде туалета. А потом ничего, привыкаешь.

В их окружении в это время особенно остро стояли проблемы старения. Никого не хватало, чтобы принять как данное необходимость катиться под уклон.
Его друг был художник. Ближе к 50-ти (зрелым) годам в его картинах остался только один сюжет, который отчётливо выдистиллировался, кристаллизовался как наиболее определяющий в его творчестве. Например, летнее пустынное кафе на открытом воздухе, сверху невдалеке по мосту проходит поезд, никого больше нет, уже вечер, только за одним из задних столиков художник с немного морщинистым лицом сидит и целуется с молодой девушкой, для крепости поцелуев одна его рука у неё на колене. Или так: поле, колхозники косят гумно. Сбоку возле холма на траве художник целуется с малознакомой ему молодой девушкой. Или вот так ещё: индустриальный пейзаж, скверик, голые городские асфальтовые дворики, чёрные глыбы-ящики домов. Сбоку за кустиками художник, никем не замеченный, лежит и целуется с молодой девушкой.
Вот только такие проблемы занимали его в этот период, и, сколько ни укоряли его критики, он не хотел никогда рисовать ничего другого.
Позже он пришёл к выводу, что поцелуйчики в живописи следует запретить. Это слишком сильное средство воздействия на зрителя, возбуждающее все те же рефлексы и эмоции, что и открытая порнография.

Вот такие проблемы их стали вдруг неожиданно волновать.

(Он однажды прочитал в учебнике такое стихотворение:)

    У каждого человека есть своя чёрная птица.
    Она следит за ним от начала его рождения.
    Эта птица тихо поёт в середине ночи.
    Когда человек умирает, птица в первый раз взлетает со своего места
            и
              съедает его.
    Люди желают друг другу:
    - Хоть бы твоя птица от долгого стояния
    разучилась летать совсем.
    Но они даже и желают-то это неискренне.

Потому что такого никогда ещё ни с кем не случалось.

Их семейная ячейка начинала явно крениться и при этом катиться под уклон.
Для того, чтобы семью спасать, нужно было срочно переменить хотя бы манеру и отойти от традиционных способов любви.
Для спасения людей назревает вторая сексуальная революция. Лозунг "Свободная любовь!" сменился лозунгом "Секс без правил!"

Влияние родителей. Это ещё одна важная деталь, которую нужно уметь преодолеть -- влияние родителей. Но это всегда возможно.
Влияние мужа на жену, так устроено природой, всегда сильнее влияния её родителей, потому что это влияние органическое.

До какой степени они ссорились? Ах, Боже мой, до какой только степени они не ссорились, какие только не вспыхивали непримиримые противоречия и конфликты.
В последнее время газеты, конечно, пытаются изобразить, что они были какие-- то там особенные, герои. Нет, у них была самая обычная любовная история.
Для тех, кто только что встал на этот путь: бойтесь первой ссоры. Она самая сильная, покуда только стороны не привыкают и не узнают, что в этом нет ровно ничего особенного, что после ссоры не разводятся, а, напротив, очень интересно мирятся.

Они заботились довольно много о том, как бы им получше узнать друг друга. Но в скором времени эти проблемы разрешились сами собой, чему они были ужасно рады.
Однажды у него на работе было позднее собрание, он вернулся поздно, они там что-то отмечали, он задержался, он пришёл пьяный, и от него пахло водкой и какими-то женскими духами. Он вернулся, морда была перемазана помадой, он не видел, только косился на свет подслеповатыми глазами. Её в спальне не было, горел свет на кухне. Он немного подождал, потом пошёл на кухню, едва держась на ногах, качаясь. Только открыл дверь, оттуда на него сразу -- б-бах -- по физиономии со страшной силой зверски. И дверь сразу снова закрылась, больно хлопнув его по носу. Он никогда бы не подумал раньше, что она так может. Что она может ударить, например, с такой большой силой. Что она сильная. Но надо при этом сказать, что она и сама раньше не могла этого про себя подумать.
Вот так они лучше узнавали друг друга, при этом также каждый получше узнавал сам себя.
Со временем они уже знали друг о друге всё. Он знал, что у неё любимое ругательство "... твою мать", а она знала, что у него есть любимое ругательство "... в рот". При этом, хотя в другое время они по прежнему прикидывались, что они оба культурные интеллигентные люди, но они уже оба знали это друг о друге, и ничего с этим поделать было нельзя, и оба этому были ужасно рады, между ними был уже пройден этот важный период, это их очень сближало, так сближало, как ничто другое.
Это особая вещь, взаимная близость, и никогда не знаешь на самом деле, что больше сближает. Первая стадия знакомства, когда любовник допускается в постели, это, можно сказать, и не знакомство ещё совсем, это просто ничего не стоит. Проходит ещё довольно много времени, покуда ему бывает разрешено присутствовать при ритуале умывания в ванной, и это уже другая более высокая стадия.

-- Да мне на тебя... Мне на тебя...-- кричал он, разводя в отчаянном жесте, как орёл, в стороны руками.-- Даже не наплевать, а гораздо хуже. Я покажу... Я сейчас прямо тебе и покажу... Ты у меня увидишь. Я нанесу тебе самое большое оскорбление, которое только когда-либо наносил мужчина женщине.
Нагло глядя прямо в лицо жене, которая была ему больше не нужна, не взирая на то, что она как раз сейчас раздевалась, он вытащил то, что у него было, из широких штанин, и принялся усиленно это у себя дрочить. Меньше чем через минуту, настолько велико было его презрение к ней, и настолько он был уже взвинчен и возбуждён, в воздух взлетели и на пол упали крупные белые капли-брызги -- хуже, чем плевок в рожу, признак полного презрения к её телу, к её наготе, что она его больше не привлекала.

Это было, несомненно, показателем очень большого кризиса и разлома в их маленьком коллективе.
Вообще известно, что написать на лицо противоположного пола -- знак очень большого неуважения.
Смастурбировать женщине (прямо в физиономию) -- знак очень большого презрения к ней.
(С другой стороны, если любимая девушка написает тебе на больную ногу, нога проходит.)

"Кого она описала в своём романе." В своём замечательном романе она сама, а вернее -- её героиня, сама тоже неплохая чешская писательница, описала сначала одного своего любимого мужчину, чешского писателя, потом другого (их у неё и было-то всего два), потом сама описалась.

Он ворвался к ней прямо в комнату, но остановился в молчании, потому что не мог найти подходящих слов.
-- Я тебя презираю!-- наконец, трясяся от ярости, высказал он.-- Ах, как я тебя презираю! Я не могу даже сказать, как я тебя презираю. Могу только показать,-- с этими словами он чего-то завозился у себя за пазухой.-- Вот!-- наконец нашёлся он и, нервно потыкавшись с застенчивой усмешкой с застёжкой штанов, вытащив оттуда свой недлинный детородный шланг, потряс им в воздухе, как доказательством.-- Вот!-- продолжал он, с трудом сдерживая дыхание. В несколько движений он взвёл свою тыкалку, до того он был возбуждён, и выстрелил в её сторону мутновато-белое содержимое, как плюнул.-- Вот!!-- закричал он.-- Вот так я тебя презираю! Поняла ты теперь, такая!!
Её родители, стоявшие рядом, покачали головой и молча ушли в другую комнату.

По первоначалу он думал, что у него с тёщей будут общие интересы: оба они хотят принести счастье её дочери. Но потом он понял, что ошибся: каждому нравится только счастье, принесённое им самим, чаще вообще приходится занимать очередь не за счастьем, а за возможностью кому-то его принести, это и есть вокруг самое большое и ценное. Принцев вокруг навалом, это золушки всегда в дефиците. По этому поводу каждый ревниво отстаивает право только самому приносить счастье. Потому что счастье одному и тому же человеку со всех сторон бесконечно приносить нельзя, в него много не влезет.
Количество ежедневно выделяемого и потребляемого человеком счастья ограниченно.

К тёще приходилось относиться осторожно, серьёзно-настороженно. Он хорошо помнил по этому поводу опыт одного своего друга.
Далее следует киносюжет под названием

Маленькая кухонная война

Тёще не нравится зять, она считает, что он приносит только очень большой вред её дочке и внукам. Они сами это не понимают, это значит, что в её обязанности входит избавить их от него, лучше всего незаметно, чтобы их не травмировать. Она готовит еду на всю семью, поэтому она решает, что лучший способ с ним справиться -- это его отравить. Это неважно, что её после этого посадят, ей всё равно уже не очень много остаётся жить, зато дочка и внуки, у них потом всё уляжется без него, и они будут счастливы.
Она хочет его отравить, но только она не знает, на чём бы его поймать. Что он ест такого, что кроме него не ест никто. Она пробовала смазывать чем-то сильнодействующим изнутри его чашку.
Зять в то же самое время со своей стороны догадывается, что его хотят отравить. Он боится этого и никогда не ест ничего, что кроме него не ест никто другой, а чашку перед употреблением полощет изнутри кипятком.
Так в такой рукопашной домашней борьбе проходит довольно много времени. Но потом как-то зять первый устаёт от этой борьбы, оказывается слабее, скисает. Теперь он, напротив, был бы уже и рад покончить с собой, и только ждёт подходящего случая, чтобы сделать это тихо, без усилий и незаметно для окружающих. С этой целью он заводит себе отдельное блюдо, которое кроме него больше не любит никто, ну и, конечно же, очень скоро погибает.

"Приманка". Когда он приходил домой, или подолгу работал за компьютером у себя дома и начинал чувствовать дикий голод, он выходил в большую комнату, там часто лежала приманка. Сработанная специально на него, он сразу же замечал её. Это обязательно был кусок чего-нибудь вкусненького, положенный на самое видное место. Например, кусочек булочки, аккуратно и очень душевно намазанный маслицем и вареньем. Очень хотелось схватить его с жадностью и проглотить, как рыба хватает наживку с крючком.
Но он никогда не хватал, уж очень всё было прозрачно и откровенно. Только смеялся.
Или чистый свежепомытый стакан выставленный на столе для того, чтобы очень соблазнительно, удобно было взять себе из холодильника чего-то попить, с мутноватой прозрачной крошечной капелькой на дне, но он знал, что в этой капельке не неотмытые остатки молока, а что-то другое, от чего любой напиток встаёт поперек горла и перегораживает дыхание.
Он брал себе попить из чего-нибудь другого, и стакан сразу же исчезал, видно что за ним внимательно следили, чтобы им не мог воспользоваться никто другой кроме него.
В связи с этой историей он стал как бы более сочувственно относиться к рыбе, он представлял себе, насколько она должна быть голодна, чтобы ей уже было всё равно и она глотала наживку вместе с крючком.

Маленькая кухонная война.

Когда он вошёл в кухню, он увидел, что он весь посинел, и у него отвалился крантик.


Она придавала этой борьбе довольно большое значение. Она шла в этой борьбе на довольно большие жертвы. Она однажды даже не пожалела кастрюлю новых свеженаваренных щей, чтобы убрать его. Он увидел кастрюлю свеженаваренных щей. Он знал, раз это на всех, значит безопасно. Никого дома кроме него не было, все ещё только скоро должны были прийти. Он сидел дома работал. Он спросил, можно ли эти щи кушать. Она сказала, нет, нельзя, они стоят ещё на плите, они не готовы покамест. Она сказала, нет, ни в коем случае нельзя, я не добавила соли. Потом она зашла на кухню на какое-то время, и через минут вышла оттуда, счастливо сообщив, что щи уже готовы, можно есть. Он сказал, что нет, он не будет кушать. В скорости, когда все должны были уже прийти, она вылила полную кастрюлю свеженаваренный щей и сказала с горечью в голосе: нет, щи сегодня не удались, ну что же, будем кушать бутерброды.
Он сказал тогда фразу, ставшую впоследствие в их доме крылатой: горечь в вашем голосе, мама, все же лучше, однако, горечи ваших щей.


"Маленькая кухонная война".

"Уж он дождётся -- давно хранится
В кладовке ему питьё."

В.Долина 



Когда он только первый раз увидел свою тёщу, когда они только первый раз взглянули друг другу в глаза, то он сразу все понял. Нет, они, несомненно, оба поняли друг друга мгновенно и с первого взгляда. Все дальнейшие объяснения были бесполезны и не нужны. Тёща считала, что такой муж -- несчастье для её дочери, никак ей не подходит (возможно, что то же самое она бы считала и про всякого другого, но это непрактический, а поэтому совсем неинтересный вопрос), и что её долг сделать всё от неё зависящее, чтобы дочь от такого муженька избавить (конечно, сама она, дочь, не понимает, в чём состоит, а в чем не состоит её счастье, но это дела нисколько не меняет), и что для этого все средства хороши. Сразу же по первому взгляду было понятно, что тёща была человеком решительным, полумеры её не устраивали. Кроме того, она была человеком уже довольно пожилым, продолжение её жизни не имело для неё очень большого значения. Она могла позволить себе пойти на любое для счастья её дочери, что из этого выйдет для неё -- это её не интересовало, в её возрасте для неё это было просто все равно. Он понял, что тёща собирается его убить, и будет искать для этого первой возможности. Он понял, что это вопрос практический, и приготовился к тому, что ему придется серьёзно бороться за свою жизнь.
Тёща жила вместе с ними и готовила в доме всю еду. Он не хотел говорить ничего жене, тем более, что жена не понимала его и не хотела ничего слушать, она была очень привязана к своей маме. Он чувствовал себя более или менее спокойно только тогда, когда готовил еду сам. Он приучил себя обходиться яичницей в большинстве случаев. Готовить всё остальное время он не мог, потому что был очень занят и уставал на работе. Это давало главное оружие в руки его тёще.
С самого первого дня между ними происходила такая игра. Когда все сидели за столом, он ел только из общего блюда, игнорируя что бы то ни было, что было приготвлено специально для него. Тёща пододвинула к нему блюдо особым краем, на котором совсем не было морковки, и хотела, чтобы он взял оттуда, но он сказал, что пускай Юля возьмёт первой (жена), он очень любит жену и всегда сначала накладывает ей еду первой, и стал настаивать, чтобы она взяла себе именно с того края. Ничего не подозревающая жена уже было собралась так и сделать, когда тёща вдруг переменилась в лице и сказала, что блюдо неготово, чем подтвердила его самые худшие опасения.
После этого она всё время пыталась его подловить. Её расчет основывался на том, что он очень часто приходил совсем поздно вечером, усталый и очень голодный, и она считала, что он, может быть, будет хватать из холодильника всё что есть готовое, не очень сильно разбирая.
(Дальше два варианта окончания. Сначала первый -- пессимистический.)
Наконец-таки это ей удалось, и она подловила его. Она поймала его на маленьком кусочке шоколадки. Шоколадка -- это было нечто такое, что приготовлено не дома, что куплено из магазина готовое, и поэтому внушало гораздо меньшие опасения. Выглядело это одинокое окошечко шоколада совершенно безопасно. Трудно было предположить, что она намазала его сплошь по поверхности мазью своего собственного изготовления. Окошечко лежало отдельно, завернутое в фольгу, оно лежало давно. Он много раз проходил мимо него и всё никак не решался. Но она набиралась терпения, она знала, что, конечно, никто в доме не будет больше есть это окошечко кроме него. Ни у кого больше в доме не было привычки доедать. Никто больше не приходил усталый и голодный в таком позднем часу ночи. А он тоже знал. Он много раз проходил мимо этого окочешка. Слюнки у него текли. Ему очень хотелось его хватануть. Он только думал, отравленное оно или не отравленное. У него только всегда было желание, чтобы перестать об этом думать, выбросить это окошечко в мусорное ведро и перестать думать об этом. Но он почему-то никак всё не мог на это решиться.
Наконец он решился и, вернувшись с работы, ухватил это окошечко. Он подумал, что, наверное, ничего плохого не будет. В нем играло, что, собственно, и лежало в основе расчета его умудрённой опытом тёщи (что делать, жизненный опыт очень часто берет верх перед прирождённой силой и напором молодости), то свойство молодости твёрдо верить, что что бы там ни было, а ничего плохого с тобой-то лично никогда не может случиться. С другими -- конечно, в любое время, много раз слышал, как это бывает, но с тобою -- уж точно никогда. И, в конце концов, он решил, как приучены с молодости профессиональные военные, что такая мелочь как его жизнь не стоит стольких волнений и таких долгих размышлений.
И сейчас же его схватило, скрутило. Огромная сила свалила его, с которой он никак не мог справиться. Все равно уже, что это было, стратегия или тактика борьбы. Он пытался удержать дыхание на должном уровне, но никак не мог это сделать. Это было тяжелее, чем поднимать штангу огромного веса. Он просто не мог справиться с этой задачей, вот и всё. Пол закрутился под ним и хряпнул с большой силой по физиономии, но было уже небольно, потому что физиономия потеряла чувствительность. Его даже уже не вырвало, потому что он сразу задохнулся. Перестал дышать, не смог, покрылся фиолетовыми синими трупными пятнами и умер.
(Другой вариант -- оптимистический, как в жизни вообще чаще всего и бывает, я вообще-то оптимист.)
Она думала, он постесняется кому-то сказать, чем-то обнаружить свои подозрения, и вообще пойти на какие-либо ответные действия. Она думала, он интеллигент, образованный человек, плохими словами не выражается, и по этой причине вообще ничего не может.
Но она ошиблась. Когда в следующий раз она снова принесла блюдо, не котором с одного конца не было морковки, и повернула блюдо этим концом к нему, он сказал, чтобы сначала Юля поела с этого конца. Тогда тёща опять переменилась в лице, сказала, что блюдо неготово и его нужно отнести обратно на кухню. Она не постеснялась все это произнести при гостях, которых в этот день было приглашено огромное множество.
Ах так! -- решил он.-- Ты не стесняешься вести себя так при моих гостях! При всех тех, кто приглашен с моей работы! Ну так чего же тогда я, интересно, должен стесняться
Он вскочил со своего стула и ухватил за воротник тёщу, которая с блюдом уже почти скрывалась за дверью кухни. Он выволок её оттуда в самый последний момент. У него был выбор, и он бы мог, наоборот, запихать её в кухню и все проделать тихо без свидетелей. Но он не стал этого делать, он наоборот хотел, чтобы все видели, что он кормит её только тем, что она сама же для него и проготовила. Ударом по макушке он свалил её на пол, набрал с блюда в полную жменю с того края, на котором не было морковки, и прямо ей с силой в рот и затолкал. Гости все повскакивали с мест, многие бросились к выходу, потому что никак не ожидали такого оборота дел и такого недостойного поведения с его стороны, но многие, наоборот, остались смотреть, потому что не каждый же день удается так прямо воочию наблюдать настолько интересную сцену. Тёща сначала пыталась сопротивляться и зажимать зубы, но потом не смогла больше выдержать, растворила рот и рефлекторно проглотила несколько кусков, чуть не задохнувшись при этом.
-- Вот уж,-- сказала тёща громко, вставая с пола и оправляясь -- на ожидала такого поведения от такого интеллигентного. А ещё называешься образованный человек!
И пошла сразу в туалет, где постаралась выпить из-под крана много воды, она хотела себе сделать таким образом промывание желудка.
Но ей не помогло, яд, который она использовала (это технический нитроэтиленгликоль, часто применяемый для склейки оргстекла) -- очень сильный при приеме внутрь. Часто бывает, что умирает целая группа людей, и ничего нельзя сделать, никакая медицина не может помочь, если они пили спирт из посудины, на которой впоследствие внутри были обнаружены -- нет, даже не нитроэтиленгликоль, а только следы нитроэтиленгликоля.
Тёща умерла несколько позже к вечеру. Она уже знала, что ничего она больше не сможет сделать. Она только постаралась сделать так, чтобы это выглядело, как самоубийство в ответ на его грубое поведение. По этой причине она, когда поняла, что больше все равно невозможно ничего изменить, она приняла внутрь ещё больше нитроэтиленгликоля. И оставила записку своей дочери с просьбой винить его во всех грехах.

"Маленькая кухонная химическая война" (продолжение).

Сначала она пыталась травить его медленным ядом. Это как раз и послужило хорошим сигналом для него, что двойная война началась, война уже объявлена, и нужно беречь свою жизнь. Она пыталась добавлять что-то бытовое, вроде крысиной отравы или дихлофоса от клопов, во всякую еду. Она бросала немного на дно свежевымытых чашек, на дно чайника, после того как все уже попили чай кроме него, и так далее. Она рассчитывала вводить это вещество в его организм медленно и постепенно, так чтобы ей удалось его победить в течение одного-двух месяцев, и чтобы все выглядело незаметно, будтно он просто заболел, и чтобы не осталось никаких следов. В его положении был крупный недостаток, это недостаток обороняющейся стороны. Но тут он, кстати, заодно понял, что в этой войне на его стороне есть ряд преимуществ, это преимущества более молодого человека. Из-за возраста, к примеру, она сама уже не чувствовала вкуса и поэтому добавляла вещества слишком много. Она думала, это незаметно, но он сразу почувствовал новый острый привкус во всем, что он ел и пил, вовремя спохватился и понял, что война объявлена.
Она не могла, к примеру, ударить его чем-нибудь из-за угла, потому что при любой внезапности она была все-таки старая, а он молодой, он был сильнее и двигался быстрее.
Потом, когда она поняла, что медленным ядом его не взять, а можно только быстрым, ей стало к тому времени уже наплевать, что, может быть, потом милиция её поймает, пускай хотя бы дочке будет хорошо. Она стала травить его быстрым ядом, что-то вроде цианистого калия, такого, что только дотронешься языком -- сразу конец, не успеешь даже допить или доесть. Смерть настигнет тебя, пока ты пьешь, даже если пьёшь залпом. Но было уже поздновато, он принимал все меры предосторожности, и ничего, что было для него отдельно, хотя она и обижалась, никогда не пил и не ел. Такого рода война продолжалась довольно долго, и он думал, что в таком разрезе можно уже просто жить. Это уже стала у них жизнь как жизнь, они оба не выдели в этом состоянии войны более ничего уже особенного.
А попался он потом нелепо. Глупо так. Очень давно лежала в холодильнике эта шоколадка. Одно только окошечко с изюмом, сразу было понятно, что для него, потому что кроме него, естественно, никогда никто не стал бы это окошечко доедать, ни у кого больше такой привычки не было. Поэтому она и держала это окошечко там совершенно безбоязненно. Но и ему, конечно, было очевидно, что это "приманка".
Но однажды, вернувшись домой с работы голодным, он, не найдя дома больше ничего другого поесть, взял и проглотил эту приманку. Видимо, скорее всего, что он просто уже устал от долгой борьбы. Или он, как профессиональный военный, решил, наконец, что есть-то ему хочется, а вот "приманка" это или нет -- его жизнь, в конце-- то концов, не стоит того, чтобы о ней так долго думать.
Он просто проглотил окошечко. И все. Сразу перестал дышать, лицо покрылось синими фиолетовыми трупными пятнами, по телу прошли конвульсии, у него была вера, достаточно естественная для молодого человека, что это окошечко такое маленькое, а он такой большой, он должен быть гораздо сильнее этого окошечка, с ним от такой малости не может случиться ничего плохого. Однако, это окошечко оказалось сильнее его, он быстро понял, что никак не сможет противиться его силе, а потому и перестал сопротивляться, и просто скромно сдался и на землю упал. Его нашли позже, когда все пришли домой с покупками из магазина, лежащим тихо и мирно на полу, безопасным, в луже зелёной слюны.

Почему в России меньше всего процент разводов? Довольно большой всё равно, но меньше, чем в других странах?
Одно дело, когда ты можешь каждую минуту выбирать, где тебе лучше жить и с кем, у тебя есть свобода выбора. Ты теряешь тогда преимущество жизни в стеснённых условиях, особенности любви по-русски.
Сколько невыразимой поэзии в простом быте людей, помещённых в одну яму. Жить вместе оттого, что негде больше жить. И спать вместе оттого, что негде больше спать.

Киносюжет для одного эротического фильма назывался "Секс по-русски". Супружеская пара, он и она, живут в одной комнате в коммунальной квартире со своими довольно большими уже детьми, 8 лет и 2 года, дети всё время дома, дети очень уже интересуются, хотят знать, поэтому ни о каком сексе между ними не может быть и речи. Но физиология всё же берет своё, а выйти куда бы то ни было вдвоём они не могут, поэтому поочередно сначала он выпускает её к любовнику (естественно, в порядке вежливости женщине должна быть предоставлена первая очередь сделать то, что ей нужно, что ей хочется себе позволить), потом она выпускает его к любовнице. Вечером за чаем шёпотом они обмениваются впечатлениями, вместе смакуют интересующие их подробности.

Продолжение
Оглавление



© Игорь Шарапов, 1999-2024.
© Сетевая Словесность, 2000-2024.







НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность