ВОРОБЕЙ
Алекс относился к тому типу людей, которых было бы трудно отнести к какому-нибудь типу. Он даже на себя не был похож, - а, скорее, на собеседника, соседа, сослуживца - короче, на того, кому бы он хотел облегчить жизнь, становясь более понятным, привычным как зеркало. Когда-то он даже женился на той, которой, как ему казалось, было это необходимо и для которой естественно. Это он ошибся, хотя тогда ошибка выглядела в худшем случае доброжелательным недоразумением.
В театр его взяли на роль Бабы Яги, там он и прижился, хотя работал инженером металлических конструкций и железобетонных блоков. На работу он ходил радостно, а домой - из-за денег, которые приносил жене, сбитой с толку не столько им, сколько всеобщей жизнью, хотя его она, к сожалению, знала лучше любого другого симптома ее жизни, а в театре Алекс отдыхал душой и, стыдясь, ждал аплодисментов. Но никто ему не хлопал. Два трезвых мужика, допившись, как им показалось, до чертиков, прошлой зимой, правда, похлопали его по плечу, подбодрили. Он их тоже похлопал, стараясь молчать, не говорить умные слова - чтобы не расстраивать. Но они не расстроились, опять похлопали, спросили, который час. Часы исчезли.
А ведь они должны были быть на месте. Алекс все пытался расставить по местам, разобрать по полочкам, а акценты не смещать. Получалось, что он недооценивал себя специально, чтобы потом от собеседника, сослуживца, соседа получить непредсказуемое, приятное. В услужливом приспосабливании к окружающим была скрытая гордыня.
Жена его теперь хотела совсем иного чем когда-то, чуть ли не прямо противоположного, Вместе с группой энтузиастов она пыталась изобрести машину времени и вернуться в тот момент, когда еще была холостой.
В костюме Бабы Яги Алекс начал было убирать раскиданные изобретателями пустые бутылки, но потом понял, что это им не нужно. Был у него и парадный костюм с галстуком.
Однажды в театр приехала певица. У нее был аккомпаниатор-пианист, пальцы которого бегали по клавишам, взлетали, застывали, но и в эти мгновения музыка не исчезала. Голос певицы был сильный, ее подвижное лицо двигалось в соответствии с программой концерта, а вот предугадать движения и желания пианиста Алексу показалось невозможным. Даже если бы Алекс захотел помочь, раскрыть в себе что-то, что не огорчило бы пианиста, подтвердило бы взгляды того на жизнь, гармонировало бы с музыкой - даже если так, то Алекс все равно бы не знал, что делать. Каждый человек такой и таков, подумал Алекс. Был таков. Пианиста не было больше, певица осталась на сцене одна и, видно от волнения, грызла ногти. У нее это получалось мило. То есть, некрасиво, неуместно, Алекс так и сказал ей, и певица улыбнулась, успокоилась - действительно, мило.
Алекс вернулся домой в приподнятом настроении и снял галстук. Машина времени была уже изобретена, осталось только прибить дверцу. Жена надела скафандр и заметно волновалась перед стартом, - как певица, только сильнее. Энтузиасты, помогавшие ей, притихли, смотрели на Алекса. Он похлопал их по плечам. Часы нашлись под столом, они оказались важной частью машины времени. Зря Алекс плохо подумал о тех мужиках.
- У тебя прическа помялась, там, под скафандром, - сказал Алекс.
- Что? Что? - включая тумблер, переспрашивала жена.
Моторы гудели, часы тикали, руки пианиста мелькали, взлетали, на улице пять-шесть водопроводчиков несли металлическую трубу, на которой сидел воробей, и объяснить это невозможно.
© Михаил Рабинович, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2012-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
