Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




СЛЕЗЫ  СТУЛА

Одноактная пьеса


Пьеса инспирирована стенограммой дискуссионного круглого стола, прошедшего в Центре открытых гендерно-возрастных исследований проблематики Государственного Всероссийского Общественно-Социологического Института Политики (далее - ЦОГВИП ГВОСИП). В рамках стола эксперты, исследователи, активисты пытались проанализировать феномен LaChaisePartout ("Повсюду Стул") и обсудить дискуссию, которую вызвала в обществе акция "Слезы стула".

В дискуссии приняли участие действующие лица:

Лука Муторенко - социолог, профессор, директор ЦОГВИП ГВОСИП и научного центра "Продвижение округи";

Оксана Лубдыба - руководитель половой программы Американского независимого университета социологии (АНУС);

Никодим Руковский - уринатор;

Дмитрий Пилипиликин - инсталлятор-куратор;

Тодор Иванов - независимый болгарский экспертный резонер;

Эльвира Олифа - научный сотрудник ЦОГВИП ГВОСИП, ведущий сотрудник центра "Продвижение округи";

Анастасия Минька-Куни - сотрудник ЦОГВИП ГВОСИП, лидер экспертной панели проекта AsIs ("Азиз");

Татьяна Иванова - активистка-феминистка;

Кузьма Еремеев - активист общественной организации "Наднациональные либералы Северной Пальмиры", синиор-панелист экспертной панели проекта "Азиз";

Роза Кувшинникова - арт-сайенс-куратор;

Надя Кукараджи - научный сотрудник ЦОГВИП ГВОСИП, старший сотрудник Центра депендьентно-либеральных общественно-личностных исследований, доцент кафедры Свободных наук и искусств ГВОСИП


Анастасия Минька-Куни:

Приветствуем всех, кто пришел сегодня на нашу дискуссию. Она будет посвящена художественному руслу "Повсюду стул" - Ляшез Парту, как они себя на французский манер называют. И я маленько презентую в начале гостей, расскажу про регламент, и мы начнем разговор, то есть саму дискуссию. Ну, нас из ЦОГВИП ГВОСИП представлять, я думаю, не нужно, так как на нашей панели, то есть, простите, платформе, и проходит дискуссия. Кроме ЦОГВИП ГВОСИП я представляю также экспертную панель Азиза - нашего такого проекта, который мы так на российский манер называем. Член Азиза, точнее даже синиор-панелист экспертной панели Кузьма вместе со мной представляет Азиз. Из Болгарии - Тодор Иванов - он ведет рисерч в ЦОГВИП ГВОСИП по резонерским стратегиям и тактикам, арт-сайенс-куратора Розу также многие знают, также не относится к ЦОГВИП ГВОСИП, к сожалению, Татьяна Иванова - активистка феминистского крыла уринаторского художественного движения и ее коллега - уринатор Никодим Руковский и мы ждем Диму Пилипиликина - видного инсталлятора-куратора.

От имени ЦОГВИП ГВОСИП я подготовила небольшую презентацию, которая содержит, ну, основные корнерстоуны, скажем так, вот этой всей ситуации, которая сложилась вокруг "Повсюду стула". Группа, или, как они называют себя, художественное русло "Повсюду стул" - Ляшез Парту, по-французски, появилась впервые на стрит-арт сцене год назад, когда совершила акцию под названием Дюфек в Центральном парке культуры и отдыха в Перми. Там эта акция вызвала большой резонанс и получила большое освещение и была встречена очень позитивно как свидетельство возрождения провинциального левого художественного дискурса.

Далее последовали несколько схожих акций, но они всего лишь позиционировали и популяризировали, на мой взгляд, первую. Ньюсмейкерами в области искусства Ляшез Парту стали после акции "Распространение стула", когда в белых одеждах и белых масках, подобно как бы ку-клус-клановцам нашего времени, члены художественного русла забросали кусочками стула участников парада геев-националистов, с определенным саундтреком это происходило. Акция оказалась настолько художественно доходчивой, и социально эффективной, что ее настройки, отстройки и достройки в разных видах проявляли юзабилити в течение, наверное, года.

Мы помним разбрасывание стула на Доме Сахарова, разбрасывание стула у общественной приемной МВД, разбрасывание стула на головы проходящих в главный вход ВВЦ, особенный резонанс вызвала акция разбрасывание стула в травматологических отделениях НИИ имени Склифосовского под лозунгом "Не хуя гонять". Но вот последняя акция Ляшез Парту, которая сделала их изгоями в проправительственном социуме и даже, можно сказать, особо остракизировала их, из-за которой мы и собрались, была "Слезы стула" в Парке Победы в День Победы, когда члены художественного русла задействовали в своей акции ветеранов, возлагавших цветы к Вечному Огню. И теперь в этой реляции я как раз и передаю слово Эльвире Олифе.


Эльвира Олифа: Я попробую начать, хотя нахожусь в некотором смятении, поскольку несколько раз за эту неделю, с того момента, когда мы решили, что имеет смысл провести такую дискуссию, у меня менялись представления, впечатления, а также приблизительная схема возможного спича. Очевидно, что к формату, так сказать, репорта, я пока не готова.

Буквально сегодня пришло порядка двадцати пяти всяких ссылок со всяких источников. То есть, появляются все новые и новые тексты, новые отстройки, достройки, комментарии, пост-комментарии, сюжеты, субсюжеты, и их разнообразие настолько велико, что в какой-то момент наступает ощущение легкого утопления. Начинает казаться, что сказано больше, чем было сказано, с одной стороны. С другой стороны, наталкиваешься на то, что сюжеты, аргументы повторяются, и более очевидной становится какая-то недосказанность, не хватает глубины подхода, реально новых идей. Но я тоже не добавлю, возможно, реально новых идей, но я заострю главные вопросы, которые мне кажутся недостаточно заостренными.

Случившееся в ходе акции "Слезы стула", на мой взгляд, выходит за рамки художественного протеста и арт-перформанса, или просто противостояния в жанре экстремально-протестного выступления. Означает ли эта широко развернувшаяся дискуссия, если таковая реально существует, начало определенного, серьезного раскола в обществе? Можно заострить вопрос: будет ли это началом раскола общества с точки зрения оценки последовательных действий власти, как и демонстрирует этот сюжет? Станет ли это дополнительным стимулом к развитию гражданского сопротивления в отношении ужесточения властных позиций в отношении других идентичностей, других политик субъективностей и неправильных жизненных выборов?

Другая мысль, которая меня очень волнует в отношении этого сабжекта: не останутся ли эти горячие дискуссии исключительно на уровне интернет-разборок. Все чаще создается ощущение, что интернет - некая такая черная дыра, которая активно поглощает дискуссии, поглощает выступления, мнения, возражения, резоны, соображения, которые вот в этом хаосе, миксе, полифоническом многоголосье постепенно теряют и актуальность, и направленность, и революционность, и протестность, и так далее, и постепенно, что называется, силы уходят в гудок, и все растворяется... Спасибо.


Анастасия Минька-Куни: Слово Оксане Лубдыбе из половой программы АНУСа.


Оксана Лубдыба: Меня когда попросили выступить экспертом, у меня были ощущения, сходные с теми, о которых говорила Лена. Хотя у нас в АНУСе мы выкладывали первичные результаты исследований. Это оказалось довольно трудной задачей, я даже не совсем уверена, что справлюсь с генерализацией. Я написала некоторый текст, который сейчас озвучу, моя задача в числе прочего была отрефлексировать уринаторский аспект. Действие обрело историю, точнее истории... В этой истории постоянно расширяется число участников дискуссии, хотя репертуар их средств и дискурсивных стратегий уже достигает насыщения. Как правило, в такой стратегии дискутанты изымают из действий некоторый набор смыслов, пытаясь собрать их в непротиворечивую конструкцию.

Для общественной дискуссии, если ее можно так назвать по атрибутам, характерно отсутствие консенсуса, кроме одного: акция "Слезы стула" не признается легитимной, хотя степени нелегитимности в оценках существенно различаются. Стилистика дискуссий перегружена аффективными оценками и морально нагруженными категориями. Уринаторский дискурс занимает в ней маргинальную позицию. Замечу, что я не претендую на серьезный критический анализ, пока он остается достаточно приблизительным.

Почему "Слезы стула" Ляшез Парту оказались столь значимы для общественной дискуссии и самих дискутантов? Во многом, потому что они соединили в единое целое разнообразие дискурсов, связали многообразные социальные противоречия и разнородные пласты социальной реальности и рентабельности. Они дали возможность обсуждать себя в рамках и традиционного, и постмодернистского языков, языка искусствоведения и искусствознания, языка политологии и самой политики. Действия Ляшез Парту сопротивляются консенсусу в интерпретации, показывают ограничение рациональных аргументов и культуртрегерского капитала, который зачастую в дискуссии компенсируется агрессивностью дискурса. Они обнаружили и столкнули множественные противоречия между социальными пространствами и внутри них, породили десятки метафорических пост-конструкций, проявили экзистенцию высокой степени символического насилия медиа и интернет-пространства.

В какие контексты помещается интерпретация проблемы? Это политический контекст, социальный контекст и традиционалистски-ригористский контекст. Для современного общества характерна детрадиционализация, которую характеризует индивидуализм, биографическая неопределенность, коммерциализация и так далее. Этот период воспринимается как неопределенный, сопровождаемый рисками и угрозами.


Тодор Иванов выходит в центр стола и начинает молча, под аккомпанемент размеренной, как у робота, речи Оксаны Лубдыбы, танцевать болгарский народный танецхоро.


Оксана Лубдыба: Еще один контекст - эйджинговый. Традиционализм ролей дифферентныхэйджей персоналии находится в социуме позднего модернизма под большим вопросом. Консервативная политика, в числе прочего, является реакцией на поздний модернизм и нехватку государственного протокола. О продвижении консервативной эйджинговой повестки свидетельствует отложенная легализационная практика.

Следующий контекст - это контекст отсутствия сколько-нибудь ясного понимания границ влияния институтов на государство и его социальную политику, здоровье населения, репродукцию, сексуальность. И еще один контекст, который только обозначу аутлайном - это реконфигурация медиа-пространства и коммуникации в нем.

Оскорбление и эмоциональный контекст заменяют логические рациональные аргументы, нет даже аллюзии на стремление к консенсусу, зато повсеместно присутствует акцепт того, что социум в целом, нерелевантно от "Слез стула", находится в состоянии шока, который является реакцией на рутинное насилие, постоянные убийства подследственных, агрессию государства по отношению к гражданам, поддержание границ между социальными и культурными группами, отсутствие сколько-нибудь ясной стратегии развития общества и места ветеранизма в нем, незащищенность и уязвимость пожилых и больных, в том числе и ветеранов, и ветеранистов. Традиционализация выглядит апеллябельной для многих, особенно для уязвимых групп. Задавая гомогенизацию, во многом иллюзорную, она при этом лишает возможности гибкой адаптации к изменяющимся рутинам поздней современности, вступать в рациональные дебаты и влиять на легитимность, исходя из разных позиций. Спасибо.


Тодор прекращает танцевать и садится на место.


Анастасия Минька-Куни: Пока к нам не присоединился Дмитрий Пилипиликин, передаю словофеменистке-активистке Татьяне Ивановой.


Тодор Иванов (в шутку): Казываете феминистки вы, що равенство, а жены - те первыти.


Татьяна Иванова: Да, да, да. Я бы начала с того, что многократная остракизация выступленияПовсюду стула часто апеллировала к тому, что, в качестве сноски, это такой субститут Дворца съездов. Нападки на Повсюду стул, которых я между тем не маркировала бы жестко как несущих месседж и некий жест в области отношений западников и славянофилов, потому что колесо истории повернулось в ту сторону. И потому что есть дискуссия о ролиакторов. И очень важно установить дискретно вопрос о маркировании Повсюду стула. Нам, феминисткам, нужно использовать маркирование, чтобы использовать резонансность их активности, в которой они меняют контекст, и он сейчас стал развиваться и накручиваться, заменяя собой нудные ламентации этого...


Анастасия Минька-Куни: Вот Никодим Руковский хочет добавить, пока Дмитрий Пилипиликин не прибыл, тем более что гендерное равноправие, хоть Тодор и пошутил, необходимо соблюдать...


Тодор Иванов (в шутку): Национально маленьковство лишено на слова-то!


Никодим Руковский: Я пройдусь по фактуре! Во-первых, в результате исследований выяснилось, что "Слезы стула" интенционально были проведены у Вечного огня, рядом с которым все время катаются на скейтбордах и роликах и проводят другие мероприятия. А недавняя история, когда в Ульяновске на вечном огне зажарили бомжа почему-то не вызвала такого резонанса.

Я как уринатор хотел бы пояснить, что все протестные арт-инициативы, даже не декларирующие себя как уринаторские, должны быть восприняты как функционирующие во благо демократии. Этот вывод хорошо иллюстрируется украинским примером - провальным и как художественное высказывание, и как апелляция к уринаторству на фоне бесконечного манипулирования первичными половыми признаками...


Тодор Иванов (в шутку): Груда-то показыват, ха-ха-ха, добре пизда-то показыват...


Анастасия Минька-Куни: Тодор, не беспокойтесь, мы обязательно дадим вам слово в порядке запланированного порядка спичей. Сейчас Роза Кувшинникова как арт-сайенс-куратор коснется художественной части.


Роза Кувшинникова: ИсторияЛяшез Парту начинается в октябре 2011 года с серии нелегальных партизанских выступлений на крышах пластмассовых уборных. Итогом таких партизанских выступлений стал клип "Асфальтированный либерал" с дебютного альбома, который был зарелизен в День революции. Тогда произошла акция "Скажи "да" пизде абортной" - против антиабортного закона. Потом через ряд небольших акционистских решений в аптеках и магазинах для деклассированных элементов русло Ляшез Парту пришло к яркому по уровню выбранного места и по качеству медиа-ролика выступлению в вольере бородавочников в Московском зоопарке под названием "Бородавки души". Тогда на бородавочников были надеты маски с изображениями лиц первых лиц государства. И вот акция 9 мая "Слезы стула", после которой двое участников русла были задержаны, появились заявления ветеранистов о кощунстве и оскорблении светской святыни. Хотя участники Ляшез Парту, напротив, декларировали художественными средствами реальное положение дел в стране по отношению к ветеранизму как продвигаемому властями институту.

Мы имеем дело с активистским проектом, а активизмапроприирует все художественные дискурсы. Достаточно вспомнить историю пальпирования художниками границ. Выложенное на Красной площади слово "Хуй" в 1991 году в знак протеста против повышения цен, кусачий человек-собака, прибитый к доске болгарин...


Тодор Иванов: Не есть болгарско имя-то! Болгары не са ангажироваться в баклуха!


Роза Кувшинникова: Мужчина, простите! Продолжу: рубящий иконы армянин, целующиеся милиционеры, вылитый белилами фаллос на мосту, путешествия Микки-Мауса по истории искусства. И вот "Слезы стула" - венец этой цепи творений. Спасибо.


Анастасия Минька-Куни: Может быть, мы тогда перейдем к дискуссии? А к ней уже и подключится Дмитрий Пилипиликин. Я еще раз напомню, что коротко, и представляйтесь, пожалуйста.


Тодор Иванов: Защо я не делать докладва? Аз дойдохс Болгария, подготовендокладва! Моятдокладваинтелигентен!


Анастасия Минька-Куни: Дискуссия не исключает возможности доклада, Тодор, не беспокойтесь!


Тодор Иванов: Жена казала - не слушайте. Делай обратно-то. Не напразно есть така поговорка.


Никодим Руковский: Я как уринатор протестую против таких дискурсов!


Лука Моторенко: Разрешите, я начну.


Тодор Иванов: Где-то украинский е, там евреину править нищообщо. Не напразно есть така поговорка.


Лука Моторенко: Я бы хотел поднять проблематику украинской национальной армии.


Кузьма Еремеев: В такие дебри не стоит, мне кажется протуберировать. У нас в Азизе так говорят в шутку. А если серьезно, то нельзя огульно оглашать Ляшез Парту как уринаторов, потому что их самоидентификация, способ действия, способ говорения скорее дефекативные. Я не могу, не имею права отказывать им в уринаторстве, но они таковыми себя не самоидентифицируют.


Тодор Иванов: Полнийбоклук!


Кузьма Еремеев: Уринаторство полностью структурируется в западную модель демократии, и мне жалко, что я по причине возраста не могу участвовать в уринаторских акциях, но в Азизе мы также пришли к заключению о том, что дефекаторство в этом смысле является тем же уринаторством, но необходима мобилизация, консолидация, так как из-за одного лейбла не причислять себя к дефекаторам, простите, уринаторам, не самоидентифицироваться как уринаторство, и даже доходит до прямой конфронтации, но как раз в этом мы видим демократический эффект, потому что каждое художественное русло имеет право на критику другого художественного русла. Такова позиция Азиза.


Тодор Иванов: Боклукшибаный!


Кузьма Еремеев: Простите, коллега, одну минуту, и вы сможете высказаться. Таким молодежным арт-активистским проектом, политическим, который бы остался бы в рамках молодежного культурно-протестного пространства и все, был бы Ляшез Парту, если бы их протест не проблематизировалформирование псевдо-ветеранического дискурса. Вот этот псевдо-ветеранический дискурс легитимирует ветеранизм как единственный моральный авторитет. Ведь с дискуссией по антиабортному закону видно оспаривание репродуктивного, сексуального, гражданского, правового, политического выбора. И я бы очень хотел, чтобы это привело наконец к расколу общества, не в рефлексии гражданского милитаризма, а в рефлексии осмысленной рефлексивной и действенной оппозиции. Массовой притом.


Тодор Иванов: Ви глупак упакованный. Муцуну вам победити.


Оксана Лубдыба: Я абсолютно солидаризируюся: основная идея этого дискурса в том, что мы живем, если глобализировать проблему, которую мы сейчас обсуждаем, мы живем в эпоху обострившегося провизионизма, истоками которого является радикализация институтов перед лицом угрозы или либерализации, радикализации мотиваций, радикализации идеологий. Именно секуляризация, секуляризация и еще раз секуляризация - в этом спасение. Тогда как сюжетные эффекты идут противоположно, оппонентно, государство напротив продвигает ветеранизм как неоконфессиональный идеологический набор.


Тодор Иванов: Тупа кучка! Воняща кучка!


Никодим Руковский: Здесь скорее борьба институций!


Роза Кувшинникова: Солидаризируюся к этому мнению: такого рода вещи решаются именно на уровне институции!


Татьяна Иванова: Я как раз участвую в современном феминистском активизме и участвовала в акциях, когда пошла новая волна феминизма в стране. И сейчас участвовала в акциях инициативной группы "Пизда абортная" против антиабортного закона. Но все традиционные методы феминистской гражданской активности резонанса не вызвали можно сказать абсолютно, и теперь мы возьмем на вооружение активистские методы Ляшез Парту. Потому что теперь риторика появилась в масс-медиа, хотя позиция там не развита. Как для активистки для меня очень отрадно, что появились Ляшез Парту, потому что я срефлекировала, что должны появиться не только вот такие мужские группыветеранизм-критицизма, но и женские.


Тодор Иванов: Нищообщо с феминизм, феминистки глупавые кучки.


Надя Кукараджи: Я хотела бы вернуться к вопросе о либеральном дебате еще раз. Закон, законодательство и дебаты должны быть лишены алиенации в сторону ветеранфанатизма. Значит, ветеранические говорящие субъекты имеют право говорить о моих ценностях? Они не говорят об институциях, в которых я нахожусь, они говорят о моих правах - репродуктивных, сексуальных, поэтому по отношению к ветераническому дискурсу я отказываюсь от морального пиетета, и требую права легитимного говорения. Тогда как в публичных дискуссиях по гомофобному, антиабортному законам права легитимного говорения не получил никто, кроме ветеранического русла. Остальные просто оказались игнорируемы не в силу недостаточности научного или правового аргумента, а в силу отсутствия легитимности говорения на общественных слушаниях. Публичные письма с подписями множества людей, экспертизы экспертов - все это оказалось выключенным. Я просто не понимаю, почему даже вот здесь в дискуссии, которая вроде бы началась как либерально-демократическая, опять возник этот пиетет перед авторитетом.


Оксана Лубдыба: Драма либерального сознания в том, что либерал обязан быть толерантным, а ветеранист - нет.


Надя Кукараджи: Да! Ветеранист - нет. Ветеранисты постоянно выключают, и это вопрос государственного расизма - выключают целые группы населения из гражданских прав - гомосексуалов, женщин и т.д. и т.д. и т.д.


Оксана Лубдыба: Надя, я с вами согласна, да, в основном, но это ведь делают не ветеранисты, это делает государство. Вот в чем беда-то.


Надя Кукараджи: Это они оба!


Оксана Лубдыба: Ветеранист - промоутер, но делает - государство.


Надя Кукараджи: Вы знаете, я считаю, что это именно государственно-ветеранический дискурс, ветеранисты и государство синергитируют друг друга.


Оксана Лубдыба: Сам ветеранист этого не мог бы делать, да, если бы это все не легитимировалось на уровне государственного закона.


Надя Кукараджи: Да, конечно. Государство... да.


Эльвира Олифа: Да, я хотела бы сказать в продолжение феминистской активистки Татьяны. Действительно заметная акция несет за собой серьезные последствия. Активизм в этом случае прогнозируется стилем жизни детерминированных персоналий - многих уринаторов, и вот, дефекаторов из Ляшез Парту. Необходимость поддержки широкого круга персоналий очевидна. Потому что государство функционирует очень жестко, если не сказать жестоко. Неадекватное применение силы производит жертв. А производство жертвы в публичном дискурсе лишает ее действия, идеи серьезности и значительности. Создается в публичном пространстве эффект, который далекого от активизма обывателя приводит к мысли о том, что активисты просто озоровали. Поэтому совершенно не случайно, что их действия так интерпретируются. И если одним из последствий "Слез стула" может стать новая волна активизма, то надо думать о его влиянии на не включенных в гражданскую и политическую активность людей. Тут должны быть отрефлексированы вопросы об аудитории, смысловом посыле и роли, позиции, ответственности активистов.


Тодор Иванов: Ракова позиция и некакваотговорност!


Анастасия Минька-Куни: Пилипиликин пишет, что еще минут 10 его не будет. Давайте продолжим без него.


Лука Моторенко: Хотелось бы констатировать, что в отношении проблемы ветеранскости, или я бы сказал, государственноговетеранизма, на данном этапе это подвижно, причем не только у нас в стране, но и в мире в целом. Нормы, они, конечно, существуют и давным-давно выработаны, но они везде подвергаются экспериментации. Это такой глобальный процесс, который хорошо описывают те, кто занимается "пост-секулярностью". Россия - часть этого процесса, и поэтому голая апелляция к конституционной норме мало что добавляет в наш общественный диалог. Мне кажется, такого рода моменты не нужно выталкивать на периферию общественной дискуссии. Ветеранизм - плод пост-секулярности.


Никодим Руковский: Может быть без связки, которая произошла сейчас, когда одна часть социума старательно ищет компромат на другую.


Лука Моторенко: Мне кажется, тут неизбежен эффект диалога: как только мы начинаем говорить, включаются разные пассионарности, и такого рода аргументы неизбежно привлекаются...


Татьяна Иванова: Я, наверное, уведу сейчас всех совсем в другую сторону. Я хотела перейти в область эстетического, форм и выражения этих моментов. Вот, клип, "Да пизде абортной" посмотрело не более тридцати тысяч пользователей, а "Слезы стула" - семьсот тысяч, да? И вот мне интересно, насколько контекст влияет на популярность, и как это можно использовать, во-первых, будучи активистом, с одной стороны, а с другой стороны, во-вторых, как это карается именно органами? Я тоже проявляла активизм и участвовала в активистских движениях города, и мне кажется, это, наверное, следующий, вот второй виток. Новый второй виток пальпации норм. То есть мне видится импортанция того, о чем они говорят и делают. Но если бы они у вечного огня устроили не "Слезы стула", а, например, "Кровь изнасилованной молочницы", стали бы люди искать в этом другие смыслы какие-то? Это вот как ты сядешь в музее, и тебя будут принимать за экспонат. То же самое. Контекст стула, вечного огня сразу высоко это ранжирует.


Надя Кукараджи: В этом-то как раз особенность и специфика активистскогоакционизма. Инициаторы только нащупывают болевые точки и бьют по ним. Поскольку в ветеранизме мы возвращаемся к социальным ритуалам, экстраполированности милитаристских ценностей, которые уже не являются ценностями. Слезы стула - они были реакцией на милитаристско-ветераническую риторику, поддержанную государством.


Тодор Иванов: Членка знает!


Лука Моторенко: Тодор, ну не хамите же!


Тодор Иванов: Които хамит? Като те говорят! Держава-то подпомагаветераните! Е правилно!


Оксана Лубдыба: Вот, что касается озабоченности в отношении хамства. У меня есть одна тема, которую я отчасти структурировала, но хочу еще раз поставить на ней акцент, потому что она меня очень фрустрирует. Когда я сейчас читала много разных постов и материалов, готовясь к данной дискуссии, меня поражал уровень символического насилия в текстах, нехватка рациональной аргументированности, культурной и лингвистической капитализации, неспособность и нежелание консенсуса. Это касается и блоггеров, и деятелей ветеранизма, и других инстанций. Лексика, риторика, синтаксис, метафоры, тропы, нецензурные выражения - в какой-то момент становится невозможным читать.

Не могу дать себе отчет в том, что сдерживает пока вербальное насилие от трансформации в физическое насилие, в настоящуювиоленцию. Но сейчас еще работает пока некая система сдержек и противовесов, массовые акции к серьезному насилию, виоленции, не приводят. Вполне возможно, это будет накапливаться в интернете и в какой-то момент может выплеснуться в физическое насилие за пределами виртуального пространства. Как отвечать на насилие? Такой же риторикой? В известном смысле я чувствую персональную ответственность, я не пойду на крыши троллейбусов - возраст уже не тот, но я преподаватель, я социолог. Но у нас очень мало знаний и современной ситуации, социальных отношениях, акторах, практиках. Мало развито направление исследования ветеранизма и уринаторства, ветеранизма и дефекаторства. Нужно это исследовать и опираться в дебатах на теоретически фундированные эмпирические исследования. Нужно вооружаться знаниями и противопоставлять их агрессии и оскорблениям.


Тодор Иванов: Ха-ха-ха. С голий задник на пистолета! Ха-ха-ха.


Никодим Руковский: Я по поводу насилия символического. Мне кажется, вы немного упрощаете историю этого символического насилия, потому что, например, аргументация, так сказать, противоположной позиции в том, что сам акционистский момент у Вечного Огня был символическим насилием со стороны Ляшез Парту, а ветеранизм скажет, что его насиловали все последние декады. Кстати, если уж на это смотреть антропологически, как на карнавал, то карнавал связан именно с насилием - и с символическим, и с реальным. Так что в качестве политической позиции в рамках феминистского дискурса без уринаторства это не функционирует.


Татьяна Иванова: Вообще-то я исходила из того, что все здесь присутствующие знакомы с категорией "символического насилия" Пердье. И с тем, что самым сильным агентом символического насилия является государство, во Франции, про которую писал Пердье. Я не так примитивно его трактую. Для Пердье государственная классификация, научная типология и оскорбление - это явления символического насилия, но разного порядка.


Роза Кувшинникова: У меня начинается взрыв мозга, наверное, эта полифоничность, которая сейчас в дискуссии проявилась и политематичность отражает особенность данной феноменологии. Я хотела говорить вот о чем: с одной стороны я разделяю позицию госпожи Кукараджи, с другой стороны, принимаю позицию Никодима Руковского. Действительно, сделать вид, что два каких-то разных мира существуют по отношению к обществу - это идеализм. Все очень сильно связано, и в частности, не просто связано, и пересекается, дополняет, перетекает друг в друга на уровне просто повседневности. И у Ляшез Парту в каком-то виде и риторика, и практики, и сюжет, собственно, ветеранический. Поэтому здесь, конечно, говорить о том, что мы должны полностью работать только на своем столе - сложно и, наверное, практически невозможно. Они пересекаются. Внутри ветеранистов, и сведущие люди это знают, очень много разных пространств, течений, и мы знаем, в том числе и по интернету - и в ветеранической среде достаточно много протестов. Это первый момент, который бы я хотела оутлайнировать - сигнификация того, что они действовали внутри ветеранизма и его пространства. И тем не менее, что мы в дискуссии переходим от обсуждения самих слез стула к обсуждению таких сложных вещей, как гендер-режим, фашизм уринаторство, новое дефекаторство, политика протеста, противостояние, реформация, неолиберализм говорит о невероятном эффекте этого сюжета.


Лука Моторенко: Данная акция представляется мне ясным политическим активизмом, искать за которым какие-то ветеранические интенции я бы не стал. Но мы здесь опять же продолжаем оставаться на площадке символического. Акция в Парке Победы вызывает протест со стороныветеранфанатиков, потому что да - оскорблена некая символическая площадка, но с другой стороны, идентификация участников тоже ведь символическая. Тут интерферируют идеи кибер-активизма, когда опосредованное медийное общение отчасти снимает противоречия, поскольку ты точно не знаешь, кто твой оппонент, и общаешься со смыслом и мыслью.


Татьяна Иванова: Хочу все-таки поднять сюжет активизма. Сейчас вактивисткой среде это очень большая дискуссия о том, что об акциях Ляшез Парту говорят очень много, а о политическом активизме, допустим, в Нижнем Новгороде по определенному кейсу проходят антиветеранисты, там идет очень слабое дискутирование. Мне хотелось бы поговорить именно о политическом активизме, как говорится, аз из.


Кузьма Еремеев: Что касается панели проекта "Азиз" и вообще позиции Азиза, сегодня мы наблюдаем на проекте очень интересный сюжет, связанный с развитием активистских акт-тактик в руслах. Общество перенасыщено информацией, и любой медийный продукт должен быть максимально эффектен и сжат в ясную и понятную форму. Мы видим, что сила художественных тактик прекрасно осознана и используется уже и оппонентами обычно довольно бездарно.


Татьяна Иванова: А я бы хотела поднять сюжет абортов. Есть один важный момент, что к обсуждению федерального закона о том, что будет ограничен доступ к абортам, подключается очень мало женщин, хотя волнует это очень многих женщин. Меня интересует этот момент: подключение общественности к вопросам, которые ее касаются, почему это подключение возможно только через экстремальные точки сейчас?


Тодор Иванов: Кучка абортен по новой начало си боклук...


Оксана Лубдыба: А я Татьяне хотела бы ответить, что, скажем, пример огромной и сильной реакции на выступление Ляшез Парту как раз и показывает, что современные наши политические акции должны быть инженьёзны, артистичны, интересны, только так, потому что, действительно, и пресса пресыщена, которой надо давать информационный повод, и общество, это должно быть уверенно: яркие спектакли. Это требует средств и мыслительных, и творческих, и сугубо материальных, но, тем не менее, надо организовывать внимательно, аккуратно, долго. Вот и все!


Надя Кукараджи: А мне, например, показалось, что то, какую реакцию вызвал в интернете этот антиабортный закон, это все равно было больше, чем пять лет назад. Антиабортники уже активизировались прежде, но вызывали меньше реакции. А движение "За пизду абортную" тогда было малозаметным. И, возможно, люди научаются рефлексировать по этому поводу, научаются рефлексировать, что это все может касаться их очень сильно напрямую. В Англии и Франции уже целые поколения выросли с политической рефлексией и протестной культурой, как и поколение третьей волны активизма, которые росли уже в рамках другого дискурсивного, активистского и правового поля.


Оксана Лубдыба: Вначале зреет гражданское сознание просто.


Надя Кукараджи: Просто повышается навык, больше включаются, в разное включаются, и повестка дня расширяется, рефлексия. Мне просто кажется, что если это не уйдет в конкретные политические акции, а только в дискутирование, то потом это будет политический эскапизм.


Лука Моторенко: Вот Конституция, а вот закон против гомосеков.


Оксана Лубдыба: У нас она легко меняется очень, Конституция.


Надя Кукараджи: Она меняется, вернее не она, а она переопределяется посредством легислативной деятельности. Но пока она находится в рамках поддерживающей структур международных ратифицированных документов и обязательств, то есть надежда, что все-таки не обезъяичитсяфинально, хотя, конечно, обезъяичивается.


Кузьма Еремеев: Я абсолютно согласен, что дело не только в медийной и хорошей репрезентации, а театрализации, использовании субкультурных кодов и смыслов. Мне кажется, что такая реакция обусловлена в первую очередь невероятным скоплением сигнификаций. Это и гендерные такие моменты, это и просто протестные, это, наконец, и, собственно, сам протест с его лексикой, стилем перформанса. Этот сплав социальных противоречий и болезней здесь сработал как почти театральное триединство.


Лука Моторенко: Для того, чтобы попасть в болевую точку надо работать, совершать вполне определенные движения, да и опыт тоже подверстывался. В данном случае найденная тактика учитывала специфику ветеранического ригоризма. В чем-то она возвращает к тактике боевых групп времен Савенкова: разведка, выявление слабых мест в охране, пути отступления.


Тодор Иванов: Какво пути на поклонотвапланина? Планина, вечен пламя, какво пути, каквоофанзива, какво отступление? Глупости.


Лука Моторенко: Как же, Тодор. Было детерминировано, что сама акция может функционировать одну-две минуты, но дальше сделаны усилия, чтобы сделать материал, который и является продуктом, который работает. Проекты, которые имеют успех, сейчас прямо связаны с конкретными социальными проектами, работающими с людьми. Креативные идеи социального активиста смыкаются с художественными проектами, но не верно, что называются художественным руслом активистская группа. Потому что стрит-арт, паблик-арт апеллирует к важным проблемам, но в художественном смысле, в отличие от Слез стула, делают довольно малоинтересный продукт.


Роза Кувшинникова: Мне кажется, они очень талантливые как художники, потому что талант - попасть в самые острые социальные противоречия и взорвать общество. Может, они не так талантливы вообще, но они были талантливы в тот конкретный момент, попали в самый острый узел противоречий, мы-то с вами сидим, доценты с кандидатами, и не придумаем, как это сделать. Они просто попали в больную точку, и осколки полетели во все стороны, точнее слезы стула полетели.


Никодим Руковский: Я хотел просто добавить, что нужно, конечно, отдать должное арт-коммьюнити, но с другой стороны, можно также отдать должное самим ветеранистам, что они ветеранизм сделали повседневной темой для большого количества россиян. С другой стороны, время теперь работает, как мне кажется, и на уринаторский дискурс. Чем больше будет таких законов, антиабортных, антигомосековских и прочих, тем больше будет фактов, связанных с их применением. И социальных фрустраций от этих фактов будет все больше и больше. Надо сделать так, чтобы идеи уринаторства, феминизма, например, перестали восприниматься как эксклюзивный интерес самих групп. А для этого нужно знать историю ветеранизма,


Роза Кувшинникова: Нет, а на кой просто человеку не ветеранфанатику знать историю, контекст и все прочее?


Никодим Руковский: Если вы ветеранфанатику скажете, что это одна из форм ветеранического камлания, он просто не поймет, о чем речь.


Роза Кувшинникова: Я не ветеранизированный человек, но я знаю, что камлать можно и своими действиями.


Никодим Руковский: Я не знаю камланий с такими действиями. Для нас это скорее какие-то инородные сюжеты и действия, поэтому автоматически записывать в современную ветераническую норму не правильно.


Роза Кувшинникова: Понятие нормы вряд ли подходит, когда мы говорим о праве человека выражать свойветеранфанатизм так, как онона это понимает и теми словами, как онона чувствует.


Никодим Руковский: Не надо делать утверждения однозначного, что это благокамлание.


Роза Кувшинникова: Я сказала только то, что они пытались работать в этом контексте и на этом поле своими способами, попытка такая была или, по крайней мере, имитация такой попытки, но это уже вопрос искусства.


Никодим Руковский: Я, конечно, иронизировал.


Надя Кукараджи: Я, к сожалению, не поняла иронии в этой фразе, она не звучала иронично, я не прочитала это как юмор, поэтому тоже хочу сказать, что это не заслуга ветеранистов, это работа государства. В советское время да, институционально ветеранизм был на высоте, и бывать на митингах было весьма конвенционально. Но когда к Вечному Огню стоят многочасовые, суточные очереди из людей с больными детьми, из людей, которые не могут получить квоту на лечение, не могут получить курсы реабилитации, лекарства, крышу над головой, то это говорит о том, что институциональная поддержка, институциональная структура настолько слаба, что получить надежду какую-то в этой жизни просто выжить ребенку с какой-нибудь гастростомой, который ест через зонд, в надежде, что хоть что-то будет лучше. Я вам декларируюся, коллеги, что когда-то, выбирая академическое профессиональное поле, мне казалось, что в нем мы будем критично и спокойно в рамках академической дискуссии за всем наблюдать и анализировать, и писать. И это будет такой мой путь развития, мое гражданское участие. Но пока я писала и наблюдала, академически анализировала, лично мою жизнь так прижало со всех сторон, что я вот уже поняла, что времени на дистанцированно анализировать уже не остается.


Оксана Лубдыба: По поводу конкретных акций, мне кажется, что наши возможности лимитированы, однако, можно письма писать в большом количестве. По поводу предыдущего тезиса Нади, мне кажется, что акценты стоит немного поменять. Дело не в ветеранфанатизме, а в том что делает государство. А государство не делает ничего. Мы проводим исследования социальной политики и видим, какие незначительные эффекты от этой социальной политики. Как у нас государство ситуацию улучшает? На уровне риторики. Во все, что оно делает - риторику. И остальные меры видны, в каких-то фрагментах, в каких-то сегментах, ну кому-то там что-то может помогать. В целом, это только риторические воззвания. Ну, кто же на такую риторику поведется. И вот здесь уже находится очень большое место для того, чтобы ветеранизм как институт влиял на социальную политику, добавляя туда еще свою риторику, потому что никаких эффектов в социальной политике нет! Но зато есть ниши, которые очереди к вечному огню и заполняют.


Надя Кукараджи: Так это риторика государства, все пояснительные записки к законопроектам этим - антиабортным, антигомосековским, - наполнены квазиветеранической риторикой. Это государственно-ветеранический дискурс, националистический, традиционалистский, который характерен для нынешней власти и производится ею.


Лука Моторенко: Я бы здесь выступил как раз-таки оппонентом. Почему? Потому что, мне кажется, что все-таки можно долго говорить о том, как и что должно измениться, и когда-нибудь эти изменения произойдут, если мы будем прилагать к этому усилия, но люди живут здесь и сейчас. И в этом смысле надо очень аккуратно относиться к оценкам и праву тех людей, которые хотели бы постоять за Вечным Огнем и приложиться к герою, это их личное дело и их выбор.


Надя Кукараджи: Я хотела бы быть правильно понятой: я ни в коей мере не говорю об эмоционально-сакральной составляющей этих людей, никоим образом их не занижаю. Я их очень рефлексирую. Я говорю о том, что в существующих структурных условиях миракулозные дискурсы в рамках таких действий есть сатисфакция не возрастающего ветеранфанатизма в контексте увеличения его авторитета.


Тодор Иванов встает со стула и начинает ходить вокруг стоящих многоугольником столов, делая знаки, чтобы на него не обращали внимания.


Эльвира Олифа: В актуальности, действительно очень сложно, если даже не протуберироваться в сюжет, того, кто это инициировал, что они хотели отрефлексировать, что за этим вообще позиционировалось. А вот тот эффект, который они продуцировали, конечно же, очень, наверное, колоссальный прецедент, который неизвестно еще во что реструктурируется. И я очень хорошо понимаю, о чем хочет сказать Надя. Это почти сенсорная пальпация какого-то болота и протуберирующей какой-то волны, которая вот-вот коврирует всю страну, и сенсорно ощущается, что ее никто не обсервирует или не хочет обсервировать академически, которая касается и государства, и той самой социальной политикой.

Конечно же, хочется, чтобы, наконец-то, десковрировались позиции, которые Надя называет сплитом. Очень хочется понять, есть ли эти позиции. И это событие, во-первых, немного эти позиции выявило, а с другой стороны, может быть, у кого-то не было этой позиции, форсировало кого-то рефлексировать об этой позиции, есть ли она и в чем она консистирует? Но с другой руки, возвращаясь к реплике по поводу находить консенсуса, а какой должен быть следующий функционал? Вот у нас есть некие позиции. Во-первых, как мы их формулируем и о чем эти позиции. Для меня весь этот эффект, он более даже не ветераническтй, хотя во многом о ветеранизме, а о том, как это общество диверсифицировать сегодня после ухода советского, оно перцепцируется и коэксистирует.

Диферсификацияразная: гендерное, этническое, эйджинговое - это глобальные диверсификации. Есть еще много диверсификаций других, о которых мы не дискутирем - это и болезни, и заболевания. Даже диверсификации внутри этих больших групп. Мы дискутируем о диверсификациях гендерных, точно также внутри ветеранической группы это колоссальное число самых разных дирекций, дискреций и визионеров. И ситуация этих дискуссий и выявления позиций, как оппоненты, так и мы склонны декларировать тоталитаризм. Для нас другой демонстрируется как некий монолит. Естественно, ситуации, когда нет спикеров, от этого множества групп, и мы их трудно пальпируем в силу отсутствия эмпиризма, рисерча в том числе, мы апеллируем государству, но за этим государством стоит, это власть! Но сегодня, очевидно, это и пипол, который в силу детерминированных ситуаций как-то начинает базировать или нет позицию. Тогда стоит вопрос, можно ли искать консенсуса? И какие могут быть в этой ситуации основания этих договоров или солидаризации, и как можно выявить эти позиции, с которыми нужно консенсуировать? И как выявить эти позиции, потому что позиции формулировать очень трудозатратно.


Тодор Иванов подходит и начинает бить Олифу лицом об стол, приговаривая ритмично, как сумасшедший.


Тодор Иванов: Тук са база! Тук са позиция! Тук консенсус! Като тозиформулирам! Тук са база! Тук са позиция! Тук консенсус! Като тозиформулирам!


Никодим Руковский: Тодор, давайте не будем прибегать к нетолерантности!


Тодор Иванов (садясь на место): Кучка толерантен курва.


Оксана Лубдыба: Мне кажется, что договариваться надо. Стратегически договариваться трудно. Но есть, например, возможность, которую обсуждает уринаторская теория, - договариваться позиционно. Можно признать, что существует проблема, и неважно, какие позиции у тех, с кем необходимо консенсусировать. Сейчас самое время договориться с теми ветеранистами, которые занимают мягкую позицию в дискуссии. Если выступят разные группы, сгруппируются в отношении одной проблемы, то можно такую попытку сделать, неважно с каких позиций.


Тодор Иванов подходит к Лубдыбе, хватает ее за волосы и сильно дергает в разные стороны, монотонно повторяя: Кучка, глупаккурва! Лубдыба кричит.


Татьяна Иванова: Тодор, мы же образованные люди!


Надя Кукараджи: Как бы я ни была образована, если начнут бить и в чадру одевать, я надену ее, потому что у меня дети есть.


Тодор Иванов подходит к Кукараджи и отвешивает ей оплеуху: Кидевашиятфеменизмсега, курва? Кучка!Глупак! Курва! Кукараджи орет.


Оксана Лубдыба: А я не надену!

Тодор Иванов идет к Лубдыбе, Лубдыба убегает, они бегают вокруг круглого стола. Лубдыба с криками, а Тодор Иванов приговаривая: Смрадна вульва! Смрадна Вульва!


Анастасия Минька-Куни: Прибыл Дмитрий Пилипиликин!


Дмитрий Пилипиликин стремительно входит в центр: Рефлексирую я, по нраву вам Слезы Стула! Есть взятость за мудя инсталлировать.


Пилипиликин берет металлический шар с мелкими дырками в верхней части похожий на два соединенных дуршлага, бидон, ставит на стул что-то похожее на гончарный круг.


Дмитрий Пилипиликин: Судьбоносность консистируетцвайн цедило и спиннер.


Пилипиликин наваливает из бидона в шар, укрепляет на круге, в котором есть особое крепление, садится под стул и раскручивает круг специальной ручкой. Играет песня "Смуглянка". Все вокруг покрывается темными брызгами. Участники круглого стола прячутся под столами. И лишь Тодор Иванов залихватски пляшет.


Лука Моторенко, высунув голову из-под стола: Несмотря на все наши опасения и сомнения, мне кажется, что мы живем в интересное время, что ситуация может разрешиться на наших глазах. Многие вещи очень драматичны. Надо не стоит губить свою жизнь в драме, потому что иначе просто жизни не останется. Надо совершать действия и стараться двигаться вперед, пусть это и не так просто. Спасибо!


Занавес.




© Андрей Прокофьев, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2012-2024.




Отличная коллекция мужской и женской одежды представлена на новом сайте www.vibrands.ru!
ОБЪЯВЛЕНИЯ
Словесность