Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность


Словесность: Олег Постнов: Песочное время

ЭРНСТ, ТЕОДОР, АМАДЕЙ

Пьеса в трех действиях с эпилогом

Действия: 1 2 3 Эпилог

 

Посвящается Дмитрию Филатову

 

    ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

    Принц Баварско-Биркенфельский Вильгельм Пий.
    Принцесса Шарлотта,
    его супруга.
    Эрнст Теодор Амадей Гофман, его друг.
    Шульц, статс-секретарь.
    Фрау Шульц, его супруга, советница при дворе принца.
    Лемке, первый министр.
    Вальдемар Форш, духовник принцессы.
    Слуги.
    Фрейлины.
    Гости.

Действие происходит в резиденции принца.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сцена первая

Кабинет принца. Три стола: главный в центре, над ним на стене шпага. Два маленьких, слева и справа. Министр сидит за левым, с пером в руке. Входит Шульц.

Шульц. Господин министр! Какая радость!

Министр. Какая радость?

Шульц. К нам едет господин Гофман. Сегодня вечером он будет во дворце.

Министр (отложив перо). Какой это Гофман? Юрист?

Шульц. Юрист, музыкант, поэт. Он - всё. Вы не можете его не знать.

Министр. Я знаю. Но я не пойму, мой милейший господин Шульц, чему вы радуетесь. Вы мне сообщили это известие официально? Как секретарь его высочества? Или же просто, так сказать, из лучших чувств?

Шульц (слегка растерявшись). Я полагал, что вы должны быть осведомлены об этом. Господин Теодор - друг юности его высочества. Они не виделись десять лет. И вот принц - великий государь, а Гофман - прославленный сочинитель.

Министр. Это трогательно. Каковы распоряжения его высочества?

Шульц. Но... ведь вы знаете принца. Он, вероятно, хочет, чтобы мы позаботились обо всем сами.

Министр. Другими словами, распоряжений нет?

Шульц. Это не совсем так. Вчера, завершив дела, он просил, чтобы мы были наготове. Я думаю, это касается и вас тоже.

Министр. Может быть, может быть. (Принимается опять за бумаги.) Что ж, я не отказываюсь. Я готов. Встречи, приемы, приветствия - это так весело. Молодежь должна веселиться. Если есть деньги. Деньги - эликсир молодости, когда они есть. А когда нет - философский камень. Сейчас посмотрим. (Листает гроссбух.) Итак, для приема нужны: свечи, факелы, почетный караул. Из пушек, я думаю, можно не палить. Колоколов тоже не надо.

Шульц. Пушки, колокола... Бог мой, мы его не хороним!

Министр. Да, вы правы. Стол - ну, стол не моя забота.

Шульц. И потом - какой караул? Вы считаете, в этом есть необходимость?

Министр. Я так заключил из ваших слов, что этот Гофман - важная персона.

Шульц. Вы разве не читали его? Я плакал над его "Щелкунчиком".

Министр. Да, вещица занятная. Для детей. Это, конечно, не "Фауст", но...

Шульц. Гофман очень знаменит.

Министр. Главное, принц его любит. Ведь он его любит?

Шульц (горячо). Конечно.

Министр. Ну так вот. Значит, у нас все должно быть по правилам. Конечно, было бы лучше, если б его высочество распорядился сам. Но он так рассеян, наш принц. Что поделать: юность, юность!.. А бюджет, между тем, требует забот. В главной зале при полном свете нужно полтораста свечей. Так. Хватит и сотни. Двадцать факелов. Можно и без них, но это традиция. (Считает.) Караул, вы говорите, не требуется?

Шульц пожимает плечами. Идет к своему столу. Входит принцесса. Шульц кланяется, еще не успев сесть. Министр с видимым трудом встает, чтобы отвесить в свой черед поклон.

Принцесса. Доброе утро, господа. Вильгельм еще не появлялся?

Министр (вновь садясь). Принц, верно, завтракает, ваше высочество.

Принцесса. Нет. Мы завтракали вместе... (Шульцу, ласково.) Садитесь же, Шульц! Ведь это рабочий кабинет, к чему здесь церемонии.

Шульц поспешно садится.

Вы слыхали, что сегодня у нас гости?

Министр. Господин секретарь только что сообщил мне об этом, ваше высочество.

Принцесса. Фрау Гофман, говорят, очаровательная женщина.

Шульц (в замешательстве). Фрау Гофман?..

Принцесса. Ну да - супруга господина Амадея*. Впрочем, это иначе и не могло быть. Ведь Гофман и сам, по слухам, большой умница.

Шульц. Я почему-то думал, что он холост.

Принцесса (улыбаясь). Ну что вы, Шульц. Разве настоящий мужчина может быть холост? И ведь он не так юн. А брак придает жизни устойчивость, прочность. Вы можете судить по себе.

Шульц. Да, конечно, ваше высочество. Хотя я не поэт...

Принцесса. Но вы же были артистом.

Шульц. О, это было так давно. И тогда я не был женат. Я играл героев-любовников - в комических пьесах. Я лазал в окно.

Принцесса. Вот видите: значит, я права. Семья остепеняет человека.

Министр. Вне всяких сомнений, принцесса. Господину Шульцу это пошло на пользу - как и государственная служба.

Принцесса. Ну что ж, господа, не буду вам мешать. Когда прийдет Вильгельм, скажите ему, что я его искала.

Уходит.

Министр (ворчит). И вот они всегда так ищут друг друга. Юность, юность - да...

Шульц. Удивительно: Гофман - и вдруг женат...

Министр. Да вы, господин Шульц, романтик. А между тем природа не любит исключений, будь ты хоть поэт, хоть сам Бог. Кстати, хотел вас спросить: где намерены поселиться на время визита наши господин Гофман с супругой?

Шульц. Где? Я полагаю - во дворце. Где же еще?

Министр. Мне не кажется это столь очевидным. Комнаты для гостей сейчас пустуют, но... Впереди праздник. Ко двору прибудет много титулованных лиц: герцог Микаэль, Христиан фон Альтман - вы знаете сами. Принц всегда в таких случаях загодя давал распоряжения. Почему же в этот раз он смолчал? И принцесса тоже?

Шульц. Что вы имеете в виду?

Министр (захлопнув книгу). А то, милейший господин Шульц, что Гофмана, вероятно, придется определить к вам.

Шульц (почти испуганно). Ко мне?!

Министр. Именно. Фрау Шульц прекрасная хозяйка, и принцесса, мне думается, не зря помянула сейчас об этом.

Шульц. Вы... вы как-то странно толкуете ее слова. И всю ситуацию.

Министр. Странно? Ничуть. Вы просто не умеете делать выводы.

Шульц. Но - это же смешно! Ведь он друг принца.

Министр. Разумеется. И в этом-то все дело. Судите сами: к принцу приезжает его старинный друг. Принц не может поэтому прямо, так сказать, не обинуясь, дать некоторые, очевидные при таких обстоятельствах, распоряжения. Он только просит вас быть начеку. Что надлежит сделать вам? Очевидно, позаботиться о его друге. Не на постоялый же двор его теперь отправлять! И потом - ведь это большая честь приютить под своей крышей самого Гофмана. Разве не так?

Шульц. Позвольте. Но куда же? У меня дети... А мой дом - совсем не дворец.

Министр. Уж наверное в нем сыщется лишняя комната-другая. А на бюджете это отразится самым наилучшим образом... Впрочем, вы можете уладить это с самим принцем, я думаю. Хотя я бы советовал вам проявить предупредительность в этом вопросе. Принца нужно избавлять от лишних хлопот. Вы знаете сами, как он это ценит.

Шульц (растерянно). Да... я знаю... однако...

Министр. К сожалению, я не могу тут заменить вас. Но, смею вас уверить, в былые времена, до моего вдовства, мы с покойницей не раз оказывали подобные услуги двору. Вы же понимаете - наше государство маленькое, тут все должно быть просто, по-домашнему...

Шульц. Конечно, конечно. Но эти расходы - я не знаю, могу ли я позволить себе их.

Министр. Какие же расходы? Господин Гофман, по всему судя, человек состоятельный, да и принц, конечно, не оставит вас своей заботой.

Шульц (без большой надежды). Пожалуй... Хотя...

Министр. А мне, вы знаете, господин Шульц, такой странный сон нынче ночью привиделся. Как будто я беседую в Веймаре с советником Гете - я действительно видел его там как-то раз. И вот как будто берет он меня под локоть и так дружески говорит: "А помните, старина Лемке, как мы с вами в девяносто третьем ловили бабочек под Майнцем?" Проснулся я и думаю про себя: что за чепуха! Бабочки, Майнц... Ан вот, оказывается, и не совсем чепуха: сон-то в руку... Да что это с вами, в самом деле, дражайший герр Шульц? Совсем вы погрустнели. Вздор, вздор. Все будет хорошо, поверьте старику. Сейчас пойду, распоряжусь. (Встает кряхтя.) Всё уладим: свечи, факелы, караул. (Выходит).

Шульц (упавшим голосом). Да... караул...


Сцена вторая

Входят, говоря на ходу, принц и принцесса. Шульц тотчас вскакивает, кланяется, следит за ними взглядом. Они на первых порах как будто не замечают его.

Принцесса (продолжая разговор). ...Я только хотела тебя предостеречь.

Принц (продолжая разговор). Спасибо. Но это совсем другое дело.

Принцесса. Ну почему же другое? Когда к нам ехал мой дядя, ты ведь сказал мне: "Лотхен, не жди слишком многого"?

Принц. Я имел в виду, что люди меняются.

Принцесса. И ты был прав. В детстве мне нравилась его сказка о рогатом зайце*. А теперь это выглядело просто глупо.

Принц. Вот именно.

Принцесса. Ну?

Принц. Что - "ну"?

Принцесса. А Гофман, стало быть, не меняется?

Принц (морщась). Лотхен, мы уже это обсудили. (С досадой ворошит на столе бумаги, покамест, однако, не садясь за стол.) Вот ты увидишь, какой у него порядок во всем.

Принцесса (улыбаясь). Зато у тебя - как всегда всё кучей.

Пауза. Принцесса отходит к пустующему сейчас столу министра и присаживается на табурет в профиль к зрителям. Принц рассеянно смотрит перед собой, перебирая бумаги.

Принц (вдруг, требовательно). Шульц?

Шульц (подражая ему, как бы в шутку) Принц?

Принц (тем временем забыв, что хотел сказать). Шульц. Я... Э-э... Я тут думал... э... э... (смотрит вверх, потом в сторону.)

Шульц. О приезде господина Теодора, ваше высочество?

Принц (удивленно, сразу очнувшись). Что? Нет. (Садится.) Покажи мне отчет о сиротском доме.

Шульц. Он у вас на столе, ваше высочество.

Принц. Почему у меня? Им занимался ты.

Шульц. Я окончил и положил его вам на подпись. Вон там, с краю. (Склоняется и показывает.) Вот он, ваше высочество.

Принц (увидел отчет. Очень мягко). Спасибо, Шульц.

Шульц (как бы шутя). Не за что, принц.

Пауза. Принц читает отчет. Шульц стоит в ожидании. Принцесса, улыбаясь, следит за ними.

Принц. Так. Длина одеял шесть футов девять дюймов. Зачем?

Шульц. Чтобы прикрыть ноги.

Принц (ледяным тоном, от которого Шульц съеживается). Давай посчитаем. (Придвигает к себе чистый лист бумаги, берет перо.) Сто сорок семь одеял. Умножить на девять. Равно... (Пишет, считает. Подняв взгляд.) Итак, лишних сто десять футов. При средней цене в тридцать пфеннингов за фут... (Морщится, бросает перо.) Ладно, вздор. Это не деньги. (Вздыхает.) Что еще?

Шульц. Еще... Еще? О чем? О сиротах?

Принц. С сиротами все ясно. Или ты думаешь, что у них все же следовало забрать эти девять дюймов? Ты это хотел сказать?

Шульц. Я? Нет. Я не... То есть, напротив, я...

Принц (следит за его смущением). Ну хорошо. Будем щедры. Текст указа готов?

Шульц поспешно подает ему другой лист. Принц подписывает.

Ну вот, сироты облагодетельствованы. (Вздыхает.) В ближайшее время все же придется соединить сиротский дом с моей прядильной мануфактурой. И они отработают свои дюймы. А то так и разориться недолго. Кстати, герцог подтвердил установленный мною налог на речные мосты и даже удовлетворился третьей частью дохода. Фон Альтман взбесится, когда узнает. У него половина купцов ездит по моей земле. Да, нужно не забыть сообщить это Лемке: это была его идея. Старик будет рад, как ты считаешь?

Шульц (уклончиво). Возможно.

Принц (сощурившись). Ты думаешь, что нет? По-твоему, он со мной хитрит?

Шульц. Господин министр не может забыть славы вашего покойного родителя.

Принц (философически). Что ж. Может быть. Князь и впрямь неплохо справлялся со своими делами. И никогда не бегал от забот. Слал рекрут в Англию и Польшу, учредил таможенный контроль на каждой тропке в лесу... Теперь это история. Однако ж без него - собственно, без его денег - я сейчас был бы тем, кого Маккьявели в своем трактате вежливо именует "частные лица"... Ну, мы отвлеклись. Что там дальше?

Шульц. Грамота монастыря Святых Угодников. Мне кажется...

Принц (перебивает). Дай им все, что просят.

Шульц кланяется.

И запомни: сей род не возьмешь ни постом, ни молитвой. А при случае от них может быть толк. Кстати, Шульц: ты веришь в Бога?

Шульц (осторожно). Я полагаю, ваше высочество, что это мое частное дело.

Принц (тем временем увлекся какой-то бумагой. Машинально). Да, конечно. Прости. Это я так, из любопытства... (Читает.) Ага. Донос. На тебя. Ты видел?

Шульц (с достоинством). Видел, ваше высочество.

Принц. И прочел?

Шульц (так же). Нет, ваше высочество. Внес в канцелярскую книгу и оставил до вашего рассмотрения.

Принц. Подпись: "Благонамеренный". Это кто, по-твоему?

Шульц. Не имею понятия, ваше высочество.

Принц. Тут, между прочим, сказано, что ты вольнодумец. Это хорошо. Жаль только, что в жизни это как-то мало заметно... (Откладывает лист.) Ну вот что: мне кажется, тебе все же не повредит беседа с отцом Вальдемаром. Исповедуйся ему... если, конечно, хочешь. А то он давно слоняется без дела. Что же касается доносов, то... гм, нужно в них навести порядок. Люди стараются - и всё зря. Следует учредить денежную премию за их работу.

Принцесса (возмущенно). Вильгельм!

Принц (улыбаясь). Что?

Принцесса. Что ты такое говоришь?

Принц. Что нужно вовремя платить гонорары.

Принцесса. Твой Гофман это бы одобрил?

Принц. Гофман? (Вдруг вскакивает с кресла и обходит стол.) Лотхен! Милая! Мы совсем забыли о тебе за делами. Иди ко мне, мое сердце! (Открывает объятья.)

Принцесса подходит к нему. Обнимаются.

Шульц, ты свободен.

Продолжают обниматься. Шульц, поклонившись, идет к двери. В дверях сталкивается с Вальдемаром Форшем.


Сцена третья

Форш высок и худ. Сутана висит на нем, как на швабре. Широко улыбается, широко машет костлявыми руками; говорит быстро, взахлеб.

Форш. Сколь редко доводится видеть рядом цветок и светило! И как радостно созерцать нежную лилию*, овеянную ветром олимпийских высот, греющуюся в лучах солнца, коему следует уподобить нашего государя!

Принц (приподняв голову). А, святой отец! Вас только что искал Шульц. (Продолжает обнимать принцессу.)

Принцесса (пытаясь освободиться, тихо). Вильгельм! Неловко. При людях...

Принц. Ничего, им это нравится.

Форш (с энтузиазмом). Не смущайтесь, ваше высочество! Ваш венценосный супруг глубоко прав. Любовь августейшей четы - залог прочности государства и благоденствия его граждан. С каким же чувством, кроме восхищения, может созерцать верный сын отечества даже самые пылкие свидетельства этой возвышенной взаимной страсти!

Принц, морщась, отпускает принцессу, идет к столу. Шульц, принужденно улыбаясь, смотрит в пол.

Принцесса (оправляя платье). Разве любовь может быть залогом чего-либо, кроме любви, отец Вальдемар? Где же тут польза граждан, и к чему их восхищение?

Форш. Что вы, ваше высочество! Ведь я разумел августейшую чету.

Принцесса. Я поняла, что вы говорите о нас с Вильгельмом. Конечно, если монарх семьянин...

Форш (энергически трясет головой). Не в этом дело, принцесса! (С воодушевлением.) Государь не должен быть домовит, как поселянин или богатый житель города. Это излишне. Но есть особая домовитость, присущая только ему. Ведь двор - это, собственно, великий образец дома, каждого дома в государстве. Хозяйка дома - главная пружина домоводства, как государыня - главная пружина двора. Муж приобретает, жена все упорядочивает и устрояет. Вот где смысл семьи. Но семья лишь условие, тогда как любовь - электрический движитель, та сила, которая одушевляет властителя...

Принц (из-за стола). И под действием этой силы муж стремится как можно больше приобрести? Вы это имели в виду, святой отец?

Форш (пылко). Золото и серебро - кровь государства, ваше высочество. (Достает из рукава сутаны сложенный вчетверо лист, расправляет его.) Вот я пишу здесь... (Читает.) "Медики знают, что если кровь застаивается в сердце или в голове, это приводит к слабости названных органов. Чем сильнее сердце, тем более щедро гонит оно кровь к внешним частям тела. Каждый член тела полнится тогда живым теплом и быстро и мощно стремит кровь назад к сердцу..."

Шульц (почтительно). Вы занялись анатомией, ваше преподобие?

Форш (сбившись с мысли). Э... Нет... Я имел в виду нечто иное... (Ищет нужный абзац.) Ага, вот. (Читает.) "Сердце есть седалище духа, и ничто не придает ему столько сил, как любовь. Она воспламеняет его и делает вместе чувствительным и бесстрашным. Именно любовь должна охватить сердце властвующей персоны, дабы тем полней излились ее благодеяния на всех, подвластных ей. Любовь для владыки то же, что муза для поэта, что святой дух для пророка. Вспомним слова апостола: "Бог есть любовь".

Принц. Amen.

Шульц (набожно). Amen. (Быстро крестится.)

Принцесса (иронически). И вы пришли сообщить нам это, отец Вальдемар?

Форш. Собственно, это лишь введение.

Принц (не без скуки). Есть и основная часть?

Форш (с подъемом). Да.

Принцесса. Что это за листок вы читаете?

Форш. Это мое сочинение.

Принцесса (в сторону). Еще один сочинитель. (Форшу.) Как оно называется?

Форш (показывает лист, гордо). Вальдемар Форш, "Ключи от Рая".

Шульц (почтительно). Возвышенно звучит.

Форш. Уже готова первая часть. Она толкует о государственном устройстве.

Принц. Причем здесь государственное устройство?

Форш. Ваше высочество сейчас поймет. (Указывает на лист.) Я исхожу из того, что государь - художник, а страна - его творение.

Шульц (искренне). Это очень интересно.

Форш. Некий версальский мечтатель - не будем называть имен - хотел сделать так, чтоб на столах его подданных каждый воскресный день стояла курица с рисом. Но не лучше ли править иначе, так, чтобы крестьянину кусок заплесневелого хлеба приходился по вкусу больше, чем жаркое в иных землях, и он благодарил господа за то, что родился в этой стране?

Принцесса (иронически). Браво.

Шульц (грустно). Но ведь жаркое вкусней заплесневелого хлеба...

Принц. Шульц прав. Как вы внушите свою мысль пейзанам, святой отец?

Форш (сбившись). Э... Пейзанам?.. э...

Принц. Ну да - тем самым беднякам, которые будут жевать вместо курицы черствую корку.

Форш. Но им ничего не нужно внушать. Они должны видеть свет истины, исходящий от трона. А так как всякий человек в свою очередь есть истина - но только в потенции, как бы в спящем или спрятанном виде, - то это зрелище разбудит всех. Уподобим государя часам на башне...

Принц. Гм. Не самое завидное положение.

Форш. ...или петуху, возвещающему восход. Или, наконец, самому солнцу в планетной системе, о чем я уже говорил. Но продолжаю. (Оживившись.) Мне кажется, беда наших государств в том, что они мало заметны.

Принц (про себя). Спасибо, что они вообще есть.

Форш. Скромность порой вредна. Нужно, чтобы государство было зримо во всем, чтобы каждый был отмечен как его гражданин. Не ввести ли мундиры и знаки отличия для всех? (Взмахивает рукой.) Ведь что есть орден? Блуждающий огнь, падающая звезда! Кто отрицает подобные вещи, не знает важной черты человеческой души. (Покосившись на Шульца.) Заслуженные хозяйки дома могли бы тоже получить почетный знак на фартук.

Принцесса (со смехом.). Прелестно.

Шульц. Вы намекаете на мою жену?

Принц. Вздор!

Принцесса (тихо). А гонорар за донос лучше?

Принц (тихо). Прекрати.

Форш (слегка обидевшись). Конечно, тот, кто, вооружась историческими знаниями, поспешит возразить мне, вовсе не понял, о чем я говорю и на чем стою; для него мои слова - тарабарщина.

Принц (зевнув). Дорогой Форш... то есть я хотел сказать - ваше преподобие. Сейчас у меня нет возможности ознакомиться с вашим проектом... Ведь это проект, я правильно понял?

Форш. Собственно, это трактат. И я...

Принц. Продолжайте его писать. Возможно, что он пригодится - позже. А сейчас - простите, напомню вам, что господин секретарь нуждается в вашем внимании.

Шульц кланяется.

Форш. Да, конечно.

Прячет листок в рукав и удаляется вместе с Шульцем.


Сцена четвертая

Принцесса (смотрит им вслед). Мне кажется, он не совсем здоров.

Принц. Кто, Форш? У него чахотка.

Принцесса. Боже мой! Какой ужас! Я, правда, не это имела в виду. Но я ничего не знала.

Принц (рассеянно). А ведь он твой духовник.

Принцесса. Да. Но мне как-то не приходило в голову говорить с ним - о нем.

Принц (так же). Естественно.

Принцесса. И вообще он какой-то жалкенький. И несчастный, хотя улыбается... Скажи, твой Гофман тоже такой?

Принц (очнувшись). Гофман? (Вдруг, резко.) Дура! Подожди, Гофман еще из тебя сделает человека!

Принцесса. Вильгельм! Я не люблю, когда ты кричишь.

Принц (тотчас угас). Прости. (Встает, расхаживает по кабинету.) Я погорячился... (Забывшись.) Шульц! Ах да, он исповедуется Форшу... Не будем мешать. Ладно. (Принцессе, властно.) Сядь. Пиши.

Она, улыбаясь, садится за стол министра, берет в руки его перо. Принц ходит по кабинету.

Найди гербовый лист. Нашла? (Диктует.) "Указ. Гофман - великий немецкий писатель. Своим приездом он оказывает честь двору, государству и государю. Его творчество есть источник бессмертия для него, а также для многих из тех, кто входит, войдет или может войти с ним в соприкосновение. Посему властью, данной нам, повелеваем: Первое. Выказывать Гофману на словах и на деле знаки искреннего расположения. Второе. Немедленно исполнять его желания, кроме прихотей, о которых докладывать лично нам. Третье. Запоминать его слова, мнения и вопросы, стараясь вникнуть в их смысл возможно полней. Четвертое. Не докучать ему".

Принцесса (окончив писать). Все?

Принц (не отвечая). Гофман - иронический сновидец, гротескный реалист. В исполненных фантазии образах своих пиес он показал трагедию нашего века. Он представил распад личности, не способной управлять своими частями, разорванность немецкой души, ее стремление к высшему, в том числе национальному, единству. Он живо изобразил ее страдание под спудом темных сил, ее гнетущих; ее порыв к воле из тесных оков духовного и политического многовластия. Гофман - враг произвола и друг Молодой Германии... (Опомнившись.) Впрочем, э т о не надо писать.

Вдали звук фанфар. Входит Шульц.

Шульц (торжественно). Господин Эрнст Теодор Амадей Гофман прибыл ко двору вашего высочества!

Немая сцена. Гаснет свет.


Сцена пятая

В темноте - совсем близко и кратко - трубят фанфары. Потом барабан: дробь, очень нестройно, кое-как. На миг возникает марш и тотчас гаснет. Тишина. Гуськом друг за другом на сцену выходят слуги, одетые в мундиры, с зажженными факелами в руках.С ними, опережая их,появляется фрау Шульц.

Фрау Шульц (командует). Живей, живей. Становитесь.

Слуги выстраиваются в редкую цепочку, лицом к залу.

(1-му слуге.) Как ты стоишь?

1-й слуга. Кáк я стою, фрау Шульц?

Фрау Шульц. Не переминайся с ноги на ногу.

1-й слуга. Я не переминаюсь.

Фрау Шульц. Переминаешься. И держи факел прямо. (2-му слуге.) А ты стань левей.

2-й слуга. Тут слева под ногой выступ, госпожа советница.

Фрау Шульц. Эка невидаль! Выступ! Подогни ногу и стой. (Оглядывает их. 3-му слуге.) Почему факел чадит?

3-й слуга. Я не знаю, госпожа советница. Мне такой дали на кухне.

Фрау Шульц. Опять потолок будет копченый. А ведь только летом красили... (4-му слуге.) И мундиры-то на вас висят как-то мешком.

4-й слуга. Ведь мы же не военные люди.

Фрау Шульц. Ливреи и впрямь вам больше к лицу. Да! А где девочки? (Возвысив голос.) Девочки! Девочки!

Уходит за кулису.

1-й слуга (вздохнув). Вот это женщина. Бедный господин Шульц.

2-й слуга. Почему бедный? Ему такая и нужна, раз сам - рохля.

3-й слуга. Недаром же она - советница, а он только статс-секретарь.

2-й слуга. И советником никогда не будет.

1-й слуга. Как хотите, а я бы с такой выдрой жить не стал. Будь она хоть королева.

2-й слуга. А кто бы тебя спросил? Она его на себе женила, а раньше он пел песенки в театре.

1-й слуга. Лучше петь песенки, чем подпирать каблук.

4-й слуга. Много ты понимаешь! Женщина - огонь.

5-й слуга. А также вода и медные трубы.

3-й слуга. Тише вы!

Голос Фрау Шульц (за сценой). Девочки! Живее!

Вновь звуки настраиваемого оркестра. На сей раз промелькивает вальс. На сцену выпархивает стайка фрейлин в белом, с букетами роз. Они становятся между слугами. Фрау Шульц с дирижерской палочкой в руке выходит к рампе. Взмахивает руками - оркестр играет туш. Странная аранжировка, набор редких инструментов. Появляется Гофман.

Гофман (в ужасе). Боже мой! Что за звуки!

Бросается к Фрау Шульц и выхватывает у ней палочку. Однако тотчас галантно склоняется к ее руке, встав на одно колено и держа палочку на боку, словно шпагу.

(не подымаясь с колен, проникновенно.) Милостивая госпожа! Неужто это вам я обязан столь пышным приемом? И этот музыкальный кавардак устроен в мою честь?

Фрау Шульц. Простите меня, господин Гофман, если я оскорбила ваш слух. Я знаю, вы строгий судья и в бытность вашу капельмейстером при покойном князе* не прощали оркестрантам ни единой фальшивой нотки. Но что делать! Всё на мне! Министр двора стар и может лишь распорядиться, а исполняю и слежу за всем я, я одна...

Гофман. Ни слова больше, дорогая госпожа...

Фрау Шульц. ...Шульц.

Гофман. ...госпожа Шульц! Я польщен, я растроган. Эти факелы, эти цветы... Конечно, оркестр немного не в форме. (Встает на ноги, вглядывается в зал.) Но, клянусь Эвфоном*, его еще можно слушать без обморока. А подбор инструментов выше всяких похвал*. Тут и viola da gamba, и благородная viola d'amore, и... О! верить ли глазам? Любимая tuba Mariae, которую я не могу не узнать без слез! Ну-ка, ну-ка. Посмотрим. (Оркестру.) Господа! "Ундину" Гофмана*!

Взмахивает палочкой. Звучит увертюра "Ундины". Гофман дирижирует, забывшись. Под музыку с разных сторон неслышно входят министр, Шульц, Форш, потом принц и принцесса. Музыка обрывается, все аплодируют, фрейлины бросают цветы. Гофман оборачивается в поклоне и замирает.

Принц. Гофман?

Гофман (выпрямившись). Принц?

Бросаются друг к другу в объятья. Вспыхивает свет.


Сцена шестая

В начале сцены слуги с факелами стоят ровной цепью вдоль задника, фрейлины выступают вперед, образуя полукруг, принцесса, министр, фрау Шульц, Шульц и Форш сошлись тесной группой близ принца и Гофмана, которые обнимаются у рампы. Затем, по мере действия, порядок фигур нарушается.

Принц (отступив на шаг). Как ты доехал? Ты устал?

Гофман (шутливо кланяясь). Нет, ваше высочество.

Принц. Карета была удобной?

Гофман. Да, ваше высочество.

Принц. Тебе было тепло?

Гофман. Да, ваше высочество.

Принц. Кормили сносно? Ты голоден?

Гофман. Нет, ваше высочество.

Принц (вздохнув). Ну хорошо. Пойдем, я представлю тебя жене.

Подводит его к принцессе; та делает шаг навстречу.

(как бы со скукой.) Лотхен! Это Гофман. Гофман, это Шарлотта.

Гофман склоняется к ее руке.

Принцесса. Боже мой, наконец-то. Гофман? Можно я буду вас звать так?

Гофман. Конечно, принцесса. Ведь меня так и зовут.

Принцесса. Муж мне все уши прожужжал. Я только и слышу от него третий день: "Гофман, Гофман!"

Принц (морщась, с досадой). Прекрати.

Принцесса. Разве это не правда?

Принц. Нет.

Принцесса (покладисто). Хорошо. (Гофману.) Но мы в самом деле вам рады.

Гофман. Я польщен.

Принц (вдруг заинтересовавшись). Тебе это действительно приятно?

Гофман (удивленно). Конечно. Почему же нет?

Принц не отвечает; смотрит кругом рассеянно, словно что-то ища.

Принцесса. Не обращайте внимания, Гофман. Это он так шутит.

Гофман. Я знаю, Лотта. Я с ним давно знаком.

Принцесса. А, вот это мне нравится: никаких титулов. Вильгельм сказал вам, что я их не люблю?

Принц. Нет, я не говорил.

Принцесса (удивленно). Как же вы узнали?

Принц. Он ведь психолог. Ты психолог, Эрнст?

Гофман (смеясь). Вряд ли.

Принц. Жаль. Сочинителю психология необходима. Разве не так?

Гофман. Возможно. Но к чему разбираться в людях? Это скучно и нечистоплотно. Веселее их сочинять. Вот возьмите меня. Я, например, не знаю, что думает мой парикмахер, когда взбивает мне кок. Но я знаю точно, что всякий мнит себя центром мира. А потому не удивлюсь, услыхав за стрижкой о метафизике ножниц* или магии щипцов.

Принцесса (изумленно). Это вы сами сочинили?

Гофман. Что?

Принцесса. Про стрижку.

Принц. Полный вздор.

Принцесса. Вильгельм! Почему вздор? Тебе всегда все не нравится. Гофман, не обижайтесь на него. Он тут совсем одичал со своими министрами.

Гофман. Я не обижаюсь.

Принц (с любопытством глядя на него). Это хорошо. Ты не должен на нас обижаться.

Министр (подходя к ним). Позвольте мне также вступиться за честь министров.

Принцесса (покраснев). Дорогой Лемке! Я, конечно, не имела в виду вас.

Министр. Конечно, конечно. Впрочем, при дворе министров не так уж много. Но мы старики, у нас свои причуды, у вас свои, тут обижаться незачем. (Гофману.) Лучше скажите нам, герр Гофман, почему мы видим вас, так сказать, в единственном числе?

Принцесса (спеша сменить тему). В самом деле! Куда вы дели вашу супругу?

Гофман. Фрау Миш заболела и предпочла остаться из осторожности в Бамберге.

Принцесса. Надеюсь, ничего серьезного?

Гофман. Я тоже надеюсь. Возможно, она приедет позже.

Министр. Ну что ж. Хотя это, разумеется, грустно. Я же, герр Гофман, к вам с поручением. (Кланяется принцу и принцессе.) Прошу простить мою прямоту, ваши высочества. (Гофману.) Фрау Шульц, которая передала мне ваши восторги по случаю факелов и всего этого (обводит кругом рукой), теперь в затруднении и не смеет спросить, угодно ли вам с дороги взять горячую ванну?

Принцесса (иронически). И она послала вас выяснить это?

Министр (с достоинством). Именно так. Ибо если ванна желательна, то слуг надлежит отрядить немедленно носить и греть воду, факелы же нужно тотчас задуть, тем более что при ста свечах (многозначительно смотрит вверх) они, собственно, излишни.

Гофман (разведя руками). Что ж, ванна...

Принц (явно соскучившись). Прошу меня простить, господа. (Гофману.) Эрнст, располагайся, мойся, отдыхай, а позже вечером мы встретимся и поговорим. Я буду у себя в кабинете. (Идет к выходу. В дверях, громко.) Все могут быть свободны.

Исчезает. Тотчас на сцене начинается общее движение. Фрейлины упархивают за кулису, слуги, склонив факелы и гася их на ходу, идут за другую, министр делает знак фрау Шульц, и та устремляется следом, после чего из-за сцены слышатся плеск воды и бряцание ведер. Шульц и Форш отходят средь суеты в сторону, но остаются на сцене, тихо переговариваясь.

Министр. Ну вот, все и устроилось. Жаль все-таки, герр Гофман, что вы приехали один. Впереди рождество, и ваша супруга была бы украшением наших зал, хотя, конечно (поклон принцессе), нам и самим есть чем похвалиться.

Гофман. Вы разве знакомы с моей супругой, господин Лемке?

Министр. Мне кажется, я имел честь - еще с тех пор, как вы были капельмейстером при покойном князе. Виноват: в каком году это было?

Гофман (улыбаясь). Давно. И совсем недолго.

Министр. А впрочем, может быть, я путаю. Возможно, это были не вы. Старый князь любил музыку.

Гофман. Гм.

Принцесса. Вы тогда и познакомились с Вильгельмом?

Гофман. Я знал принца в бытность его студенчества в Бамберге.

Принцесса. О, да? Он очень изменился?

Гофман (смеясь). Разве что потолстел. Но это свойственно всем наследным принцам - включая Гамлета, а ведь он был славный малый и очень сдержан в еде.

Голос фрау Шульц (за сценой). Господин Лемке! Господин Лемке! Мы снова не можем найти дров!

Министр (ворчит). И вот так всегда. Без меня не могут, ничего не могут. А ведь я уж стар... Простите, ваше высочество, извините, герр Гофман... (Кланяется, прихрамывая идет прочь).

Гофман. Забавный старикан.

Принцесса (без большой приязни). Он любит развести суету. Скажите, Гофман, неужто вы и впрямь не разбираетесь в людях, как это только что заявили?

Гофман. Все зависит от того, что значит "разбираться". Тут обычно толкуют о душе. И вот ведь забавно: души никто никогда не видел, зато зримая часть - тело - всегда на виду. Но о нем-то как раз все забывают.

Принцесса. Тело? Причем тут оно?

Гофман. Видите ли, принцесса, в наш прагматический век мыслитель отдает бльшую дань доверия тому, чего можно так или иначе коснуться. И вот если бы вы спросили меня, что я думаю о френологии, о строении рук, о чертах лица, а также, между прочим, о значении причесок и платья...

Принцесса. О! Так вы хиромант!

Гофман. И отчасти физиогномист.

Принцесса. Прекрасно! Что же вы видите на моей физиономии?

Гофман. Любопытство, живость и желание сделать выгодное впечатление, что, впрочем, совсем нетрудно для такой очаровательной женщины, как вы.

Принцесса (улыбаясь). Вы говорите комплименты, Гофман. Но сейчас я вас поймаю. Что вы скажете об этих господах? (Указывает на Форша и Шульца.)

Гофман (быстро, сквозь зубы). Одного из них точит тайный недуг, а другого - тайная скорбь.

Форш и Шульц, заметив, что на них смотрят, обрывают беседу, которую вели вполголоса до сих пор, и приближаются к Гофману и принцессе. Форш широко улыбается.

Принцесса (Шульцу). Господин Гофман только что сказал мне, что вы несчастны.

Шульц (с грустной улыбкой). Возможно, это не так, но я бы с удовольствием услышал, на чем строит свои заключения господин Теодор. (Низко ему кланяется).

Гофман. Я лучше скажу о себе*. (Указывает на свое лицо.) Взгляните. (Начинает говорить, водя пальцами по щекам и подбородку, потом, увлекшись, размахивает руками, представляя жестами гротескные черты лица.) Начнем с невинного. Бакенбарды - нечто туманное, неясное, нечто вроде мыслей лунатика, ищущего опоры под ногой. Вот выступ подбородка - отклоненные пьесы, ненапечатанные повести, несыгранные сонаты. И в тесной связи с ним - рот: ироническая складка или сказочная мышца. Щелкунчик, собака Берганца, кот Мурр - всё здесь. Подбородок поддерживает его как может, но края все же клонятся вниз. Почему? А вот почему: на них наседают щеки. Вот эти мешочки, тяжкие, дряблые мешки, в которых повинен портвейн, а также любимый бифштекс по-даллахски, благослови, господь, тот трактир, в котором... Впрочем, это неважно. Итак, кровавый бифштекс. Его следы под глазами, а выше, между бровей - мефистофельский мускул. Это - моя страсть, моя мстительность и кровожадность, ушедшая, впрочем, как сок, в "Ночные рассказы" и в "Эликсиры сатаны". Изволили читать?

Шульц (потрясенный). Да... читали...

Форш (перестав улыбаться). То, что вы говорите, господин Амадей, поражает...

Гофман. Нет-нет. Я никого не хотел поразить. Просто принцесса Лотта спросила меня о физиогномике, и я почел нужным ответить подробно.

Принцесса (словно очнувшись, дрогнувшим голосом). Гофман... вам... Вам будет трудно здесь с такими мыслями...

Гофман (беспечно). Что ж, я уеду.

Принцесса. Нет, боже мой, нет! Я не о том. Просто... Одним словом, я... я помогу вам.

Поворачивается и быстро идет прочь.

Голос Фрау Шульц (за сценой). Господин Гофман! Мыться!

Гофман. Ну вот. Очень кстати.

Уходит.

Шульц (ему вслед, с восхищением). Да, это великий артист!

Форш. И достойный человек.

Шульц (вдруг спохватившись). Святой отец, я тут за разговорами совсем забыл спросить вас... Я уже говорил вам о моей проблеме... А принц между тем опять...

Форш (понизив голос). Денег? Конечно, я дам вам денег. Десять талеров вам хватит пока?

Шульц. Бог мой! Более чем!

Форш достает деньги.

(радостно.) И с ними я остаюсь вам должен всего... (Считает в уме.) Шестнадцать талеров, шестьдесят - нет, шестьдесят пять пфеннингов.

Голос фрау Шульц (за сценой). Так не горячо, господин Гофман?

Форш. Да, шестьдесят пять.

Скрываются за кулисами. Меркнет свет.


Сцена седьмая

Кабинет принца. Шульц и принц - за своими столами. В подсвечниках на столах горят свечи. Принц как бы не замечает Шульца. Он в спальном халате. То склоняется над бумагами, вороша их, то вскакивает, ходит кругами,снова садится. Берет перо,откладывает.Задумывается. Входит Гофман. Он тоже в халате, в чалме из полотенец, с одеялом в руке.

Гофман. Принц?

Принц. Эрнст? Проходи, садись. Хочешь курить?

Гофман. С утра першит в горле. Обойдемся без табаку.

Садится в кресло, кладет одеяло на колени.

Принц. Пожалуй. (Шульцу.) Шульц! распорядись, чтоб подали пунш.

Шульц выходит.

Что ж, рассказывай.

Гофман. Что бы ты хотел знать?

Принц (со скукой). Ну, как ты живешь...

Гофман. Меня часто спрашивают, правда ли, что ты мой друг.

Принц (усмехнувшись). Ты, конечно, говоришь "нет"?

Гофман. Конечно.

Принц кивает. Пауза.

Принц (внезапно). Скажи, Вильгельм: зачем ты стал Амадеем*?

Гофман. Но ведь ты сам был раньше Пий.

Принц. Да, но Вильгельм - имя моего отца. Ты не хотел быть его тезкой?

Гофман. Признаться, я не думал тогда о нем. У меня это крестное имя.

Принц (с легкой иронией). Теперь твой тезка Моцарт. Ну да. Ведь для тебя музыка - святыня, не так ли?

Гофман (пожав плечом). Может быть. Я себя не считаю любителем искусств.

Принц (решительно). Хорошо. Я буду звать тебя Эрнст.

Гофман. Собственно, ты всегда меня так звал.

Входит Шульц с подносом. Принц ставит свой стакан рядом с подсвечником и придвигает к себе какое-то дело. Листает его. Гофман пьет пунш. Шульц стоит у двери.

Принц (держа перед глазами бумагу). Я просил Шульца навести о тебе справки. Посмотрим, все ли тут верно.

Гофман. К чему это?

Принц (не отвечая). Ты получил чин асессора и сдал экзамен на звание референдария еще... ого! В девяносто восьмом году.

Гофман. Это был трудный экзамен.

Принц. Что ж, значит, ты хороший юрист.

Гофман. В прошлом.

Принц (соглашаясь). В прошлом. В прошлом ты также был следователем судебной палаты и этим же занимался в Берлине, где служил в государственном суде.

Гофман. Не пойму, к чему ты клонишь. Эти новости двадцатилетней давности интересны только специалисту.

Принц (невинно). Что ж, пожалуй, я твой первый биограф. Или ты против?

Гофман. Нет, отчего же.

Принц. Тогда продолжим. (Читает глазами.) Однако... однако в Варшаве ты не ужился с начальством.

Гофман. Это оно не ужилось со мной.

Принц (морщась). Ты всерьез так думаешь?.. (Не дожидаясь ответа.) Впрочем, карикатура, даже обидная, это пустяк, если рисует мастер, а его жертва - прусский чиновник. Тебя выслали в Плоцк. Там ты занимался музыкой.

Гофман. Ею я занимался везде.

Принц (бормочет про себя). Ну, дальше Бамберг, так, это ясно, так, снова Берлин, "Кавалер Глюк"... А вот мы уже и знаменитость. (Откладывает дело, смотрит на Гофмана.) Ну? Что же дальше?

Гофман. Что ты имеешь в виду?

Принц. Шульц! выйди.

Шульц выходит.

(с расстановкой.) То, что ты нищ, велик, признан и неприкаян. Я думаю, что с тобой делать.

Гофман (просто). Дай мне денег.

Принц. Сколько?

Гофман (смеясь). Не знаю! Назначь пенсию, или...

Принц. Или что?

Гофман. Или оклад.

Принц. За что? Что ты будешь делать?

Гофман. Разумеется, то, что хочу.

Принц. С какой стати?

Гофман. Очень просто. Музыка не приносит пользу; ты можешь мне поверить как старому капельмейстеру. Литература тоже не приносит пользу. Карикатура приносит вред. Искусство в целом приносит вред - конечно, не лицам, а государству. Потому государство его боится и правильно делает. Оно должно платить за свой страх. Ведь вот ты даже не спросил меня, что именно я хочу предпринять на твои деньги. Ты это знаешь и так. Ибо искусство всегда - тайно или явно - есть подрыв основ.

Принц (улыбаясь). За что же тут платить?

Гофман. За то, чтобы они подрывались любя. Иначе это делается с грязью и кровью.

Принц. Весомый довод.

Гофман. У тебя есть возражения?

Принц. Только одно: у меня очень мало денег.

Гофман разводит руками с шутливым отчаянием.

Я не шучу. Раз уж речь зашла о государстве, заметь себе: государство - это мой кошелек. Его слишком просто выронить из кармана*. Весь двор держится им. (Вскакивает, в волнении ходит по кабинету.) Суди сам, Эрнст. Никаких прав на землю у меня нет. Я такой же подданный герцога Микаэля, как и любой придворный. Они служат мне в силу привычки, из спеси и потому, что я плачý им. Разорись я завтра - Шульц, Форш, все - сбегут и даже кланяться не станут при встрече. Шарлотта...

Гофман (быстро). Жена Цезаря вне подозрений.

Принц. Я это и хотел сказать. Она одна, на кого я могу положиться. (Успокоившись.) Одним словом, средств на подкуп злых сил у меня нет. Едва хватает на поддержку добрых.

Гофман. Что ты называешь добром?

Принц. То же, что ты, но в другом смысле.

Гофман. А все же.

Принц. Тебе ведь хватило ума понять, что ты хочешь есть чужой хлеб.

Гофман. Пожалуй.

Принц. Я тоже не лгу себе и знаю, что хочу подчинить себе чужие воли.

Гофман. Другими словами, ты тиран.

Принц. Да, как ты - паразит.

Гофман. Впрочем, с чужим хлебом у меня что-то не ладится.

Принц. У меня тоже есть сложности. Как раз их я хотел с тобой обсудить.

Гофман. Ты думаешь, я могу быть тебе полезен?

Принц. Увидим. (В раздумье глядит на него.) Вообще-то меня беспокоит Шульц.

Гофман (подняв брови). Шульц?

Принц. Да. Ты заметил, с какой неохотой он выполняет приказы? (Повысив голос.) Шульц, войди!

Входит Шульц.

Сними нагар с свечей.

Шульц снимает.

(Гофману.) А ведь я столько сил и денег истратил... Шульц, выйди!

Шульц выходит.

...истратил на то, чтобы сделать его покорным. Он мягкотел, безволен, он в сущности глуп, и, однако, мне не удается сломить его - вернее, его косность. Он, видите ли, привык к свободе - в том разъезжем балагане, где раньше играл.

Гофман. Позволь. А ты уверен, что он не подслушивает?

Принц. Уверен. Я ему запретил... Так вот, Шульц - это мелочь, общий случай. Куда хуже первый министр.

Гофман (с любопытством). Герр Лемке? Чем тебе не угодил он?

Принц. Ты обратил на него внимание?

Гофман (пожимает плечами). Похож на нитку, выпавшую из иглы. Серый господин.

Принц (сквозь зубы). Он забрал себе в голову, что может распоряжаться мной.

Гофман. Как это - тобой?

Принц. Ну, моими деньгами.

Гофман. Зачем же ты ему позволяешь это?

Принц. Он знает больше, чем я бы хотел. Я даже не могу его прогнать. Он побежит к фон Альтману или к герцогу, и это будет еще хуже.

Гофман (с участием). Что же ты намерен делать?

Принц (глухо). Я намерен его убить.

Гофман. Убить?!

Принц. Тише, пожалуйста. А что еще мне остается? В былые времена я бы отправил его в крепость. Но теперь полиция подчинена герцогу, да и то лишь отчасти... (В раздумье.) Вот если бы состряпать против него солидное дело... Я потерял на нем столько денег... Да, Эрнст, ведь ты же юрист. Что бы ты посоветовал?

Гофман (растерянно). Я, право, не знаю. Я столько времени не практиковал...

Принц. Ну вот, ты искал полезной работы. Спаси министра от смерти - ибо, видит бог, мне не нужна его кровь, - и это будет прямая польза и выигрыш в человечности. Ведь ты гуманист?

Гофман (ошеломленно). Ты хочешь, чтобы я его посадил?

Принц. Да, нечто вроде.

Гофман. Я вряд ли гожусь на такую роль.

Принц. Ну, ты еще подумай. И кстати: ты знаешь, что будешь жить у Шульцев?

Гофман. Фрау Шульц мне сказала.

Принц. Так присмотри за ее мужем. Ему это не повредит. (Зевает, потом быстро встает.) Ну все. Я иду спать. Шульц отвезет тебя к себе домой... Шульц, войди!

Шульц входит.

Карета готова?

Шульц. Сейчас будет готова, ваше высочество. Я распорядился.

Принц. И отлично. Спокойной ночи, Эрнст.

Гофман. Спокойной ночи, Вильгельм.

Принц уходит.


Сцена восьмая

Шульц (глядя в окно). Вот и снег. Какие большие пушинки.

Фрау Шульц, неслышно войдя, начинает гасить медным колпачком свечи на столах. Сцена постепенно темнеет.

Гофман (после паузы). Как в замке празднуют Рождество?

Фрау Шульц. О, господин Гофман! Пышно. В этом году будет костюмированный бал.

Гофман. Это очень хорошо. (Как бы про себя.) Это мне на руку...

Фрау Шульц. Вы примете в нем участие?

Гофман. Вероятно. Мне сейчас в голову пришел один розыгрыш.

Фрау Шульц. Кого вы хотите разыграть?

Гофман. Принца.

Шульц (обернувшись). Неужто, господин Теодор?

Гофман. Да. И я надеюсь, что вы как старый артист и комик поможете мне в этом.

Шульц (смущен). А это... это безопасный розыгрыш?

Гофман. О, совершенно безопасный.

Шульц (грустно). Потому что я очень люблю принца. И любой вред, даже самый невинный...

Гофман. Нет, ему это пойдет на пользу.

Фрау Шульц (мужу). Чего ты боишься? Ведь господин Гофман с принцем старые друзья.

Шульц. Да... Да, конечно...

Гофман (Фрау Шульц). Ваша помощь, возможно, будет тоже нужна.

Фрау Шульц. Можете смело на меня рассчитывать. А в чем суть придуманной вами шутки?

Гофман. Так - нечто вроде заговора. Но я еще не все рассчитал. К тому же нужно уговорить герра Лемке... а вот и он!

Входит министр.

Министр (торжественно, с порога). Перед сном его высочество сделал устное распоряжение, которое я уполномочен передать статс-секретарю, господину Шульцу. Однако содержание этой реляции таково, что, я полагаю, герр Гофман тоже может ее услышать. Речь идет о назначении суммы на содержание друга его высочества Эрнста Теодора Амадея Гофмана при дворе на время его пребывания в резиденции принца. Завтра утром господин Шульц составит указ.

Гофман (дрогнувшим голосом). И какова... какова же эта сумма?

Министр (с полупоклоном). Пятьсот лаубталеров в месяц.

Гофман. Пятьсот?! (Вскакивает, роняет одеяло с колен, полотенце на голове разматывается.) Вы говорите - пятьсот?!

Фрау Шульц радостно хлопает в ладоши, Шульц подходит с поздравлениями.

И когда же я смогу получить эти деньги?

Министр (повторив поклон). Никогда. Деньги будут истрачены в вашу пользу. Однако согласно воле его высочества, он сам решит, как и на что употребить их. (Улыбнувшись.) Всего доброго, герр Гофман! Карета уже внизу!

Занавес



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена первая

Гостиная Шульцев. Готическое зеркало аркой. Слева от него висит на стене карнавальный костюм: черное мужское одеяние, перехваченное поясом с небольшой шпагой. Выше воротника - маска, изображающая Щелкунчика. К ней приделан рычаг, приводящий в движение челюсть. Левее, ближе к зрителю, обеденный стол с набором столовых принадлежностей. Среди них - чернильница с воткнутым пером. За столом, в ночном колпаке, с шарфом на шее, сидит Гофман. Справа, возле кулис - резное кресло с высокой спинкой. На нем ворохом брошено ярко-красное бархатное платье. Гофман один.

Гофман. Я люблю зиму в Германии. В Париже сейчас дождь - скука... А у нас мороз.

Голос Фрау Шульц (за сценой). Вот от него-то вы и простыли в дороге.

Гофман. Может быть. Но все-таки это веселей, чем плескаться в лужах. А что за вид днем, фрау Шульц, из ваших окон! Особенно, если пойдет снег. Лес в инее, все в сугробах, зеленый лед на реке блестит, как бутылочное стекло. Солнце прячется в тусклой мгле, как в перине. И островерхие кровли монастыря Святых Угодников поднимают свои шпили у самого леса... Бархатный Брейгель* любил писать такой пейзаж. А Людвиг Тик говорил, что в готических башнях истинный дух гнездится не реже, чем под гордыми куполами старого Рима.

При последних словах Фрау Шульц в домашнем платье, в чепчике и в кухонном фартуке входит, неся на вытянутых руках дымящуюся кастрюльку с бульоном. Ставит ее на стол перед Гофманом, берет поварешку и наливает бульон в стоящую рядом тарелку.

Благодарю вас, дражайшая госпожа советница!

Фрау Шульц. Кушайте на здоровье. Бульон целебный. Горлу это крайне полезно. А что до Рима, то ваш Тик прав, если только, конечно, он имел в виду Святой Дух, который веет где хочет.

Гофман. Возможно, он говорил о Нем.

Фрау Шульц. И очень жаль, господин Гофман, что вы по болезни не были вчера на службе в монастыре. Служил сам епископ - как всегда в Рождество.

Гофман. А что делал Форш?

Фрау Шульц. Держал хоругвь.

Гофман. Воображаю.

Фрау Шульц. Все было очень торжественно. Их высочества горячо молились.

Гофман (кивнув). Да, жаль. Но ничего: я отыграюсь сегодня на бале. (Ест.)

Фрау Шульц (отойдя от стола, после небольшой паузы). Скажу вам правду, господин Гофман, - ведь вы же знаете, как мы вас все любим. Мне даже грустно подумать, что вы уедете и дети будут обходиться без ваших сказок. Но эта затея с балом мне не по душе.

Гофман (отложив ложку). Вот так новость! Вы же сами мне помогли с костюмами, фрау Шульц!

Фрау Шульц. Да, а теперь жалею. (Подходит к маске Щелкунчика). Этот наряд просто ужасен. (Дергает раз-другой за рычаг, маска клацает зубами.) Разве это Щелкунчик? Мне чудится в нем что-то жуткое. Все это не кончится добром. Да вы, мне кажется, добра и не хотите... Вы, верно, обижены на принца, господин Гофман?

Гофман. Что вы, фрау Шульц! Ведь он мой меценат! Взгляните на мой гардероб: такому бы позавидовал любой князь или граф. А коллекция трубок? Жаль, что я не могу сейчас курить! Мне тепло, сытно, покойно. Если бы не принц, не знаю, как бы я тут жил со своим тощим карманом.

Фрау Шульц. Нет, я вижу, что вы расстроены, господин Гофман! Я понимаю, вам вряд ли нужна вся та роскошь, которой вас окружили во дворце и которая все же не спасет вас от нужды. Но ведь принц ваш друг, а значит, рано или поздно все обернется к вашему благу.

Гофман (задумчиво). Едва ли. Едва ли, милейшая фрау Шульц. (Продолжает есть.) И вы напрасно говорите, что я расстроен. Или, тем паче, зол. Я никогда не желал никому зла*. Но однажды мой родственник - дядя, которого я любил, - умер, я даже видел его привидение. Меж тем другой, его брат, остался жить. Я был молод и, помню, тогда рассуждал так: почему же тот, в расцвете сил, всем нужный и почитаемый всеми человек, должен был умереть. А этот, одинокий, покинутый миром холостяк, до чьей жизни нет никому дела, который не трудится ни на каком поприще и так скучает с утра до той минуты, когда снова может лечь спать,- почему он жив? А ведь если бы он вдруг умер - что было бы только гуманно по отношению к его скуке, - я бы получил наследство и уже тогда, тогда, понимаете ли? мог осуществить мою мечту о деятельной, свободной жизни человека искусства! Так я думал тогда, но я был молод. Что же теперь? Я нуждаюсь, как и всегда нуждался, когда закладывал свой сюртук, чтобы поесть... Я и теперь ем редко так хорошо, как у вас в доме. Этот бульон отменный, фрау Шульц!.. Словом, если бы даже принц был решительней в своих благодеяниях, то теперь это уже все равно: поздно. Конечно, мне кажется, я бы больше достиг, дай он мне денег - о, я достиг бы рая, чего-то несбыточного, небывалого! Но - я либо достигну это и так, с пустым желудком, либо... (Замолкает, нахмурившись.)

Фрау Шульц (смягчась). Ну, может быть, мне и зря кое-что показалось. (Обернувшись к Щелкунчику.) Все-таки он очень страшный. И мой младшенький его боится... Однако как же вы поедете на бал, господин Гофман? Ведь вы больны.

Гофман. Что делать! Я назначен распорядителем увеселений. Принц сам просил меня. Стало быть, будем веселиться.

Фрау Шульц (подойдя к креслу). Кстати, платье готово. (Берет его за плечики и вешает справа от зеркала. Любуясь им.) Боюсь только, принцесса Лотта найдет его слишком пестрым.

Гофман. Ну, принцессу-то я уговорю. (Как бы про себя.) Лишь бы Лемке согласился: у него наряд и роль не такие выгодные.

Фрау Шульц. Смотрите, какие пряжки, какие кружева, перевитые галуном, какая чудная живая материя! Она как огонь под рукой.

Гофман. Принцесса в нем будет и правда принцессой, а не скромной крестницей сумасшедшего Дроссельмейера. Которого, к слову, играть буду я.

Фрау Шульц. А, вы решились?

Гофман. Ну да. Форш для этого слишком умен. Пусть лучше держит свои хоругви. Мне же главное - не раскашляться. А дирижерская палочка всегда сойдет за волшебный жезл, разве не так?

Входит, шатаясь, Шульц.

Фрау Шульц (испуганно). Господи! что случилось?

Шульц (упав в кресло и закрыв ладонью лицо). Жена, мы погибли! Принц лишил меня места!


Сцена вторая

Фрау Шульц. Что ты натворил, Карл?

Шульц. Я перепутал печати.

Гофман. Какие еще печати?

Шульц. На двух указах. Один был праздничным воззванием к народу.

Гофман. И что же? Этого нельзя исправить?

Шульц. Да нет, можно. Но принц накричал на меня. Он сказал, что я не ценю свою службу и делаю все кое-как.

Гофман. Гм. Мне он тоже говорил это.

Шульц (подняв голову). Обо мне?

Гофман. Да.

Шульц. Впрочем, раньше он уже меня предупреждал. Ему никогда не нравилось, как я работаю. А я сказал, что не потерплю, чтобы на меня кричали.

Фрау Шульц. Нашел, с кем задираться!

Гофман (с любопытством). А он?

Шульц. Он сказал, что с Нового года я могу искать себе новое место.

Фрау Шульц. Хороший подарок к Рождеству.

Шульц. Да.

Гофман. С Нового года! А до тех пор все остается в силе?

Шульц. Вероятно. Я не знаю. Ведь у него нет другого секретаря... (В отчаянии.) Что же делать? Нам не на что будет жить!

Фрау Шульц. Я тоже получаю оклад.

Шульц. Разве мы впятером можем на это прокормиться? Я и так все время занимаю. Если бы не отец Вальдемар и господин Теодор... (Вдруг, с отчаянной решимостью.) Что ж, вернусь в театр. В конце концов я еще на что-то годен. (Вскакивает, достает из-за пазухи короткий нож.) Вот, господин Гофман, то, что вы просили.

Гофман (оживившись). А! Театральный кинжал!

Шульц. Он самый. Лезвие уходит в ручку. Вот, глядите. (Показывает. Потом с горькой улыбкой приставляет нож себе к горлу.)

Гофман. Полно, Шульц. Я уверен, что вас никто не уволит.

Шульц. Но принц сказал...

Гофман. Мало ли что сказал принц!

Фрау Шульц. Как вы смело рассуждаете!

Гофман. Я рассуждаю здраво. Другого секретаря у принца действительно нет. Нет и кандидата на эту должность. Кроме, пожалуй, меня, но я откажусь, он это знает.

Шульц (с надеждой). А вы откажетесь?

Фрау Шульц. Не задавай глупых вопросов. Господину Теодору больше делать нечего, как только писать под диктовку его высочества.

Гофман. Именно. Во-вторых, так не увольняют. Прогони он вас сразу, с шумом, я бы в это поверил. А сейчас впереди бал. Потом именины принца. Потом Новый год. Настроение его высочества переменится еще много раз. И, наконец, в-третьих: не забывайте, сегодня у вас особая роль. Ведь вы же не откажетесь участвовать в моем...

Шульц. ...в вашем заговоре?

Гофман (раздельно). В моем розыгрыше.

Шульц. Разумеется, нет.

Гофман. Ну вот. А это тоже, вероятно, многое изменит. Так что нынешний случай, дорогой мой Шульц, следует расценивать лишь как воспитательный трюк со стороны его высочества.

Шульц (воспрянув духом). Да, на него это похоже.

Гофман. А раз так, вы сами понимаете, вам просто не из чего волноваться.

Шульц. Теперь, когда вы это говорите, я вижу, что я и впрямь излишне близко принял это к сердцу.

Гофман. Беда в том, что вы вообще очень мрачно глядите на мир. И принимаете всерьез и торжественно то, что часто есть не более как усмешка судьбы. А ведь вы актер.

Шульц. Да, господин Теодор, вы правы. Моя трагедия в моей бездарности. Но я бездарен не на сцене, нет, я бездарен в жизни. А принц, напротив, возможно смутился бы, выйдя на подмостки. Но в жизни, в повседневной игре он непревзойденный мастер.

Гофман. Это глубокая мысль, господин Шульц.

Шульц. Главное, так оно и есть в самом деле. Я иногда мечтаю о том, чтобы переиграть его. Но всякий раз ловлю себя после на простом подыгрывании ему: это роль статиста. Я жалкий безвольный человек. И порой мне кажется - странно сказать, господин Теодор, - кажется, что принц мстит мне за это. За мое ничтожество. Мстит, а в то же время меня любит. Ведь вы знаете, господин Гофман? он меня искренно любит. И любит за это же самое: за мое ничтожество. Не знаю, как это все может ужиться в одной душе. Но я чувствую, что вырвись я из-под его гнета - он будет доволен мной, хотя, конечно, тотчас растопчет, расколет, как орех. (Подбегает к Щелкунчику и дергает ручку. Кукла клацает зубами.) Вот так.

Гофман. Другими словами, дорогой Шульц, вы были бы непротив сразиться с принцем?

Шульц. Сразиться? Но как? Он неуязвим.

Гофман. Что ж, об этом можно было бы помечтать на досуге.

Шульц. Что вы, господин Теодор? Вы всерьез? Ведь он ваш друг.

Гофман. Он и вам не враг.

Фрау Шульц. Карл, господин Гофман просто шутит. (В сторону.) Правда, опасно шутит.

Шульц (возбужден). Сказать ли? (Склонившись к Гофману.) Эта месть принца и эта любовь... Иногда мне кажется, господин Теодор, что Господь Бог любит и казнит нас так же!

Гофман (изумленно). Эге-ге, милейший господин Шульц! Далеко же вы хватили! Да ведь это ересь; отец Вальдемар вас живо отправил бы на костер.

Шульц. Отец Вальдемар! Он сам болтун, каких мало, уж он-то настоящий еретик.

Входит Форш. В руках у него собачий хвост.

Форш. Мир дому сему!

Гофман. А, святой отец! Вы как раз вовремя.


Сцена третья

Фрау Шульц. Хотите бульону, ваше преподобие? Он еще горячий. (Шульцу, тихо.) Тебе тоже не повредит поесть, Карл.

Форш. Э... бульон?... э... нет. Я сыт. (Широко улыбаясь.) Благодарю вас, любезнейшая госпожа советница.

Шульц (садится к столу, наливает себе, ест). Вы слыхали, святой отец? Его высочество отказал мне от места.

Форш. Кто же у него будет секретарем?

Гофман. Я вот тоже полюбопытствовал.

Форш (рассеянно). Не думаю, чтобы это было возможно. Я только что видел принца...

Подходит к Щелкунчику, потом к платью, рассматривает их, вертя при этом в руках собачий хвост.

Гофман. Это часть вашего карнавального костюма?

Форш (обернувшись). Да, господин Амадей.

Гофман. Кого же вы намерены изображать?

Форш. Пса Дон Кихота.

Шульц (удивлен). Разве у Дон Кихота был пес?

Гофман. Я всегда считал, что эту роль исполнял Санчо.

Форш. А как же собака Берганца? Вы, господин Амадей, похитили ее у Испании*. И я бы хотел этим нарядом им ее вернуть... А так как действительным автором Берганцы был не кто иной, как божественный Сервантес, то слишком ли смело предположить, что говорящий пес некогда сопровождал хитроумного идальго? Кроме того, хвост подходит к рясе. (Демонстрирует.)

Гофман (смеясь). Кот Мурр и Мышиный Король у нас уже есть, а теперь будет и Берганца.

Форш. А кто играет кота и короля?

Гофман. Шульц и Лемке.

Форш. Господин первый министр согласен участвовать в маскараде?

Гофман. Предстоит его уговорить.

Форш. Ведь он стар.

Фрау Шульц (ворчит). Он достаточно бодр, когда дело касается количества факелов или блюд на столе...

Гофман. Может быть, ему будет приятно побыть в короне, хоть и с мышиным хвостом.

Форш. Большинство людей неравнодушно к костюмам.

Гофман. Я слыхал, святой отец, что вы предлагали принцу нарядить всех его подданных поголовно в мундиры. Это правда?

Форш. Смотря по тому, что считать правдой, господин Амадей. Большинство и так ходит в мундирах всю жизнь, хотя этого не подозревает. Я только мечтал навести порядок в их платье.

Гофман. Занятные мечты.

Форш. Но только мечты, герр капельмейстер, никак не больше. Я даже не стремлюсь придать им видимость реальных фигур, как это, опять-таки, делают многие. (Обводит кругом рукой.)

Гофман. А кстати, святой отец, я все хотел спросить вас: почему? Ведь вы тоже писатель, сочинитель. Так о вас мне, по крайней мере, говорили. Откуда же такое смирение?

Форш. Этого требует мой сан. Вы знаете, господин Амадей, я верю, искренне верю, что у Господа есть такой большой молоток (разводит руками, показывая.) Им Он усмиряет упорное, упрямое животное - заносчивость. Он делает это, чтобы разбитый на куски человек отчаялся в своих силах, своей справедливости и своих делах. Тогда у него еще есть шанс. Этот покров (указывает на рясу) - знак полученного удара. Он пришелся впору и вовремя.

Гофман. Вот как! А что же делать человеку со своими кусками? Он может прийти в отчаяние.

Форш. Он не должен приходить в отчаяние. Он должен не давать им воли. Мудро править ими - как сюзерен своими вассалами. А для удобства - что ж, хорошо бы обрядить их в мундиры, чтобы знать, где кто. Я это уже говорил.

Гофман. Так-так. Но принц, мне кажется, отнесся к этим мечтам иначе.

Форш. Принц - другое дело. Он прежде всего августейшее лицо.

Гофман. Надо думать, святой отец, вы не включаете коронованных особ в круг человечества, не так ли?

Форш (мягко). Нет. Я лишь отрицаю их принадлежность как граждан к тому государству, во главе которого они стоят.

Гофман. Боюсь, этот разговор может нас далеко завести, и все же: может быть, вы не откажетесь, ваше преподобие, изложить мне основные пункты ваших воззрений?

Фрау Шульц. Вы полагаете, господин Гофман, что это сейчас будет кстати? Уже половина седьмого.

Гофман. Мы все равно должны дождаться Лемке.

Форш. Что ж, если кратко, то... э... э... мою теорию можно назвать философией трона.

Гофман. Вот как?

Форш. Ибо трон есть вершина возможностей смертного* и одновременно символ власти иной, высшей. (Одушевившись.) Монархия оттого и истинная система, что сопряжена с абсолютным центром - человеком, который хотя и принадлежит человечеству, но стоит по праву крови над ним. Каждый хочет управлять судьбой, такова суть человека. Он никогда не согласится на меньшее. Это - поэма его души, самых темных и тайных ее глубин. Потому всем суждено стать достойными трона. Такова цель, и король - средство воспитания людей для нее.

Гофман. Иными словами, наша жизнь - только лишь подготовка? Так сказать, репетиция перед главной ролью?

Форш. Если вам угодно выражаться так.

Гофман. Но из чего вы заключили, святой отец, что трон - это удел всех?

Форш. Человек - отпрыск изначального рода королей. Но мало еще носящих на себе печать своего происхождения, равно как и след образа Божьего, который тоже ведь запечатлен в каждой душе.

Гофман. Я, напротив, полагал всегда, что природа, мать всего живого, не селит своих избранников во дворцах.

Шульц согласно кивает.

Форш. Мы не так уж расходимся в мыслях, господин Амадей. Трон - шанс достичь высшей ступени, но многие упускают этот шанс, не видят истинного его назначения.

Гофман. Ах вот как! А что же есть высшая ступень?

Форш. Высшая ступень? (Тихо, словно сообщает секрет, и без того, впрочем, очевидный.) Ну как же: создать свой мир. Стать Творцом. Это и есть цель поэмы. В конце будет Бог.

Шульц (в сторону). Я ж говорил, что он еретик!

Гофман (вскочив). Браво! Я этого от вас и ждал, дорогой отец Вальдемар! Что за удивительная страна! Тут даже батюшки говорят, как профессора философии!

Форш. Я даже полагаю, господин Гофман, что это-то и есть рай. Бог - тот Бог, которому мы молимся здесь, - только лишь первый среди равных.

Гофман (хохоча). Изумительно! Но вот я - поэт и склонен думать, что давно уже заслужил преизрядную мызу* в том мире фантазии, которого стану в конце концов творцом. Однако ж я не на троне. Король, вы говорите, не гражданин. А гражданин ли поэт?

Форш. На это я отвечать не стану. Но намекну. Ступень завершает лестницу. Лестница уходит в тьму. Эта тьма - время, тьма веков. И вот вы у верха. Остается одна ступень. Кто-то - возможно ваш друг - опередил вас. На шаг. А возможно отстал. Кто знает? Вокруг темно. Не подать ли ему руку?

Гофман. Вы говорите загадками, святой отец.

Форш. И еще. Кеплер считал не без оснований небесные тела способными к доброй воле - ведь они не бросают своих орбит. Но, писал он, вблизи двойных звезд планеты сходят с ума.

Министр (входя). А мне кажется, я сойду с ума от этого мороза! (Скидывает с плеч плащ и трет уши.) Господа, почему вы все еще здесь? В замке суета, ждут гостей. Через час начнется праздник. Принц в волнении, господа!


Сцена четвертая

Форш (хлопает себя по лбу). Ведь я за этим и шел! Да увлекся беседой.

Министр (неодобрительно). А между тем о вас тоже справлялись.

Форш. Иду! Бегу!

Направляется к двери.

Фрау Шульц (ему вслед). Не забудьте свой хвост!

Форш. Да... Да...

Сует хвост под мышку, скрывается.

Министр (брюзгливо). Хвост!! Это плохо вяжется с его саном.

Гофман. Нет, он ему очень идет.

Министр. Так он что ж: тоже замешан в этой затее?

Гофман. Ни в коем случае, ваша милость. Он неподходящий для этого человек.

Министр (ворчит). Положим, я тоже неподходящий для этого человек. Я старый человек... (Видит костюм Щелкунчика.) А! это и есть ваш автомат, герр Гофман?

Гофман (подхватывает). ...который я решился создать на пользу и радость всем толковым людям, которые будут нынче на балу.

Министр. Ну, пользы особенной я тут покамест не вижу. (Дергает рычаг. Маска клацает.) Уф! Как паралитик. И вы желаете, чтобы я в него влез? Внутрь?

Гофман. Точно так, ваша милость.

Министр. Нет, увольте. Мне даже странно, как вы это могли мне предложить - в мои-то лета! Вы и сами уже не молодой человек, разрешите вам это заметить, герр Гофман. Откуда же такое легкомыслие?

Гофман (невинно). Просто я сказочник, герр Лемке.

Министр. Ну да. Сказочник. Для детишек. (Обернувшись.) Ваши дети в восторге, герр Шульц?

Шульц. Да, господин министр. Жить с господином Гофманом под одной крышей большая радость.

Министр. Вот видите! А вы не хотели. Что я вам говорил! Мы, старики, всё, всё знаем...

Фрау Шульц. Я одного не пойму: зачем герру Лемке лезть в маску Щелкунчика? Ведь это костюм принца?

Гофман и Шульц значительно переглядываются.

Гофман. В этом и состоит заговор, милейшая фрау Шульц.

Фрау Шульц. Заговор?

Гофман. Я хотел сказать - розыгрыш.

Фрау Шульц. А принц будет кто же: Мышиный Король?

Шульц. Нет, Мышиный Король буду я.

Фрау Шульц. Но вы же говорили Форшу...

Гофман. Мы это нарочно ему сказали. Он не должен ничего знать. Принц будет Кот Мурр.

Фрау Шульц (недовольно). Он не похож на кота. И разве он согласится?

Гофман. Положитесь на меня.

Фрау Шульц (так же). В чем смысл всех этих переодеваний?

Гофман и Шульц вновь переглядываются.

Министр. А ни в чем. Я не согласен оживлять это чудище.

Гофман. Я знал, что вы станете торговаться. И вот, чтобы вас смягчить... (Снимает со стены маску Щелкунчика и поворачивает другой стороной.) ... мы всё изнутри выложили нежнейшей ватой. Примерьте: она вам будет как раз впору.

Министр (действительно смягчен). Но почему именно я?

Гофман (вкрадчиво). А кто же? Шульц слишком худ. Форш высок, я дирижирую за пультом. Остаетесь вы.

Министр. Неужели меня не узнáют? Ведь я прихрамываю. И потом голос...

Гофман. Вам почти не придется ходить. И вовсе не нужно говорить. Тем паче, что вата заглушит все звуки.

Фрау Шульц. А принцесса?

Гофман. Ничего не знает. Она будет честно играть крестницу Дроссельмейера, милую Мари, в ожидании, когда Щелкунчик станет ее принцем.

Шульц. А он им никогда не станет, потому что... (Прикусывает язык.)

Фрау Шульц (подозрительно). Почему? Что вы там такое еще напридумывали?

Шульц. Ничего особенного.

Министр (ворчливо). Ладно, ладно. Покажите ваш нож, Шульц. Все равно ведь это я подставлю под него грудь.

Шульц подает ему театральный кинжал. Министр дергает туда-сюда лезвие.

Он все же немного острый...

Гофман (решившись). Милейшая Фрау Шульц! Поверьте мне, ничего страшного не готовится. Мы разыгрываем небольшую пьеску под названием "Ловушка для принца" или "Мышеловка" *. Пьеска старая, безопасная, из классического репертуара. Вся ее сила в неожиданности, во внезапной развязке.

Фрау Шульц. Нет, господин Гофман, не нравится это мне. И откуда внезапность, раз принц во все посвящен?

Гофман (терпеливо). Он посвящен не во все.

Фрау Шульц (качая головой). Бедная принцесса Лотта! Уж ей-то будет совсем страшно.

Гофман. Всего один миг. И это очищающий страх: греки называли его "катарсис".

Министр. Собственно, герр Гофман прав: их высочествам ничего не грозит. (Улыбается, показывает на свою грудь.) Только мне. Это меня ударят.

Гофман (оживившись). А! Так вы тоже считаете принца неуязвимым?

Министр (подозрительно). В каком смысле? Покушаться на него глупо, никто этого делать, конечно, не станет. Наследный принц - не мишень для убийцы. Все, что у него есть, - его титул. Совсем другое дело...

Гофман (быстро). Что?

Министр. Деньги. (Как бы нехотя.) Деньги - его слабое место. Если он богат. А наш принц богат.

Гофман. Но у него нельзя же их похитить... Или отобрать?

Министр. То есть на законных основаниях? Почему же, можно.

Гофман. А как?

Министр. Например, в случае его сумасшествия. Назначается опекунский совет...

Гофман. Разве в этом случае собственность не перейдет к наследникам?

Министр. Разумеется, может перейти. (Задумывается.) Гм-м... Ну, вот, скажем, в случае тяжкой болезни - тут, правда, требуется, наоборот, его здравая память - принц мог бы назначить опекунов своего имущества. И, насколько я знаю закон, ему было бы потом не так-то просто обжаловать это свое решение. Особенно, если составить все правильно... Тут бы вмешались вышестоящие власти. При нынешней политике они бы не упустили шанс. Конечно, кое-что бы он сохранил; но мануфактуры, здания, мосты... Впрочем, вы сами юрист, герр Гофман.

Гофман (задумчиво). Это было бы нечто вроде регентства...

Министр. Ну, не совсем. Однако наша маленькая абсолютная монархия сделалась бы монархией конституционной. Был бы совет... Парламент... Впрочем, о чем это мы? Уже поздно.

Оглядываются на Шульцев. Те слушают, затаив дыхание.

Да и к чему весь этот разговор! Пора во дворец. Держите, герр секретарь. (Отдает Шульцу нож.) А где остальное? Все эти тряпки?

Фрау Шульц, вздыхая, выносит из-за кулис костюмы и маски Кота Мурра, Мышиного Короля, Дроссельмейера, какие-то плащи и черные полумаски. Все разбирают их без всякого порядка. Гофман снимает со стены наряд Щелкунчика, Фрау Шульц - платье для принцессы.

Фрау Шульц. Переоденетесь здесь?

Министр. Нет уж, доедем до дворца. А то, пожалуй, лошади понесут, нас увидев.

Шульц примеряет у зеркала кошачий и мышиный хвосты.

Шульц. Этот лучше. (Показывает кошачий.)

Гофман. Вот и уступим его принцу.

Министр (прислушиваясь). Ого! В монастыре уже звонят к вечерне. Скорей!

Гофман. Ну так во дворец?

Шульц (решительно). Во дворец!

Свет гаснет.


Сцена пятая

Сцена некоторое время темна. Слышны звуки настраиваемого оркестра. Скрипка задает тон, его подхватывает группа струнных, затем оркестр звучит tutti и замирает. Медленно, вереницей, из-за левой кулисы выходят фрейлины со свечами в руках. Сцена озаряется живым огнем. Посреди сцены огромная елка с приставленными к ней со всех сторон лесенками. Фрейлины подымаются по ступеням и оставляют свечи на ветвях. Начинают украшать елку. Выходит Гофман в костюме Дроссельмейера: высокий колпак, разрисованный звездами, и такой же плащ. В руках дирижерская палочка. Останавливается у края сцены, слушает разговор фрейлин. Они не замечают его.

1-я фрейлина. Гости уже съезжаются.

2-я фрейлина. Что это за гости! Ни герцог Микаэль, ни даже фон Альтман не захотели приехать к нам.

3-я фрейлина. Конечно! У них у самих бал.

1-я фрейлина. Наш бал лучше.

2-я фрейлина. Но у них богаче.

1-я фрейлина. Зато у нас распорядитель - капельмейстер Гофман.

4-я фрейлина. Это большая честь! Только сам-то он уже стар и женат.

3-я фрейлина. Много ты понимаешь. Он однажды так на меня посмотрел - не хуже принца.

1-я фрейлина (вздыхает). Ах, принц.

2-я фрейлина. Да, принц...

3-я фрейлина. Интересно, знает ли Лотта?

4-я фрейлина. Что? Что мы...

3-я фрейлина. Эльза, фи!

1-я фрейлина. Я думаю, что не знает.

2-я фрейлина. Я тоже.

4-я фрейлина. А как же могло быть иначе? Конечно, он ей не сообщал.

5-я фрейлина. Девочки, поскорее. А то сейчас начнется.

2-я фрейлина. Да чему ж начинаться? Гостей-то нет.

1-я фрейлина. Какой-то долговязый в маске уже внизу. И еще один, кажется, хромой.

2-я фрейлина. Вот с ним и натанцуешься вдоволь.

3-я фрейлина. Они все будут в масках. И в домино. Как узнать, где кто?

2-я фрейлина. Хромого-то найдешь сразу.

1-я фрейлина. А кто знает, как будет одет принц?

Гофман (выступая из тьмы). Я знаю.

1-я фрейлина. Ай!

2-я фрейлина. Ох, я чуть не упала!

5-я фрейлина. Герр Гофман, мы уже заканчиваем.

Гофман. Я не Гофман, я Дроссельмейер. А мой племянник - заколдованный принц. Королева Мышей обратила его в Щелкунчика, и только та девушка, которая полюбит его безобразным, вернет ему прежний облик и власть. (1-й фрейлине.) Это будете вы, фройляйн?

2-я фрейлина. Конечно, она.

1-я фрейлина (кокетничая). Я еще не выбрала между дядюшкой и племянником!

3-я фрейлина. А когда начнется бал?

Гофман. Он почти начался. Миг - и я объявлю его.

4-я фрейлина. А где же гости?

Гофман. Милые девушки, зачем вам гости? Елка украшена, свечи горят. Спускайтесь - вот вам вальс.

Взмахивает палочкой, обернувшись к залу. Звучит вальс. Фрейлины сбегают с лестниц. Вальсируют в одиночестве. Слуги неслышно уносят лестницы прочь.

(вскинув обе руки, громко.) Бал!!!

Вспыхивает свет. По краям сцены крутятся фейерверки. С разных сторон гурьбой выходят гости. Все в домино и разноцветных масках. Среди них Кот Мурр - маска скрывает все лицо - и Форш в сутане, с собачьим хвостом и собачьей мордой, надетой на лоб; его лицо открыто. Гости подхватывают фрейлин, все танцуют. Гофман дирижирует, взглядывая по временам через плечо на сцену. Наконец вальс смолкает. Фейерверки гаснут. Толпа, разбившись на две половины, обступает ёлку, из-за которой выходят Щелкунчик и принцесса в красном бархатном платье. На глазах у ней полумаска. Гофман покидает рампу и вмешивается в толпу.


Сцена шестая

Принцесса. Здравствуйте, господа! Спасибо вам за то, что вы пришли навестить нас в час наших испытаний. Минул год с тех пор, как злые чары Королевы Мышей поразили этого славного юношу (указывает на Щелкунчика), превратив его в бездушную куклу. Однако как раз сегодня, ровно в полночь, а возможно и раньше, кукла оживет и сразится с наследником Королевы, страшным Мышиным Королем, за право жить и быть разумным созданием. (Притрагивается к его шпаге.) Этот клинок способен рассеять вражескую ворожбу...

Ропот, общие разговоры, отдельные хлопки.

Худой гость в полумаске (в сторону). Ну и ахинея.

Толстый гость в домино. Чего вы хотите? Принц угощает всех своим другом, как тортом. Он для того его и позвал.

Худой гость. Как дирижер друг неплох. Но как сказочник - никуда не годится.

Толстый гость. Зато слава у него громкая. Принц нуждается в громких именах. Ведь его государство величиной с табакерку.

Худой гость. А кстати! Желаете табачку?

Толстый гость. Благодарю вас. (Берет понюшку.)

Принцесса (продолжает). Однако прежде чем чудо совершится, будут танцы, угощения, прохладительные и согревающие напитки...

Форш (внезапно выходит из толпы, подхватывает). ...а также испытание Щелкунчика. Ведь этот автомат специально создан для разумного увеселения собравшихся, прямая же его цель, как понятно всем, колоть орехи.

Показывает блюдо, на котором лежит горка камуфляжных орехов в золотых обертках.

Худой гость. Это что еще за поп с хвостом?

Толстый гость. Это Собака Берганца. Сочинения все того же Гофмана. Говорящий пес.

Худой гость. А! Говорящий поп? Ну, в этом нет еще большого чуда.

Форш (продолжает). Господа и госпожи, дорогие гости! Перед вами - орехи счастья. В каждом из них содержится предвозвещение вашей судьбы либо же указание на ваш характер. Ибо древние мудрецы говорили, что характер человека это и есть его судьба.

Худой гость (подойдя к Форшу). И что же с ними делать?

Форш. Выберете орех, уважаемая Маска, и отдайте фройляйн Мари - я разумею принцессу. А там увидите сами.

Худой гость берет верхний орех, подает принцессе.

Принцесса (Форшу, с опаской). А он расколется, святой отец?

Форш. Всенепременно расколется. Он очень хрупкий.

Принцесса вкладывает орех в зубы маски. Форш дергает рычаг. Маска клацает зубами, орех распадается на две части. В нем записка. Общий восторженный вскрик.

Принцесса (развернув записку, читает).

    Для Вас в теории Платона
    Целебный кроется елей:
    Хотя Вы пентюх неученый,
    Зато в душе мудры, как змей!

Вокруг хохот.

Худой гость (смутившись). Глупые стишки! Хотя я, правда, Платона не читал, но не думаю, что стал от этого дураком.

Толстый гость. Там сказано, что в вас таится мудрость. (Берет орех.) Посмотрим, что выпадет мне из рук нашей прелестной Пифии!

Форш. Посмотрим, любезнейшее Домино!

Передает орех принцессе. Операция повторяется в прежнем виде.

Принцесса (читает).

    От Гиппократа наставленье
    Вы получить могли бы тут.
    Но поздно браться за леченье,
    Когда рога уже растут!

Общий смех.

Толстый гость. А! старые штучки. Я все это видел еще в Риме. Кой чорт позарится на мою жену? Она добродетельна, как вязальная спица!

Отходит к рампе вместе с худым.

Худой гость. Так всегда при наших дворах. Они мнят себя Версалем или, по меньшей мере, Дворцом дожей.

Толстый гость. Не расстраивайтесь, мой друг. Позвольте мне вас теперь угостить понюшкой.

Принцесса (Форшу, негромко). Кто писал стихи?

Форш (гордо). Я.

Принцесса. Не слишком ли это грубо, святой отец? Как бы гости не обиделись.

Форш. Один обидится - все посмеются. Смотрите, вот еще желающий.

К ним подходит Кот Мурр.

Хотите орех, котик? (Приглядывается к нему.)

Кот Мурр кивает.

Тогда бы я предложил вам вот этот.

Кот Мурр кивает опять. Форш подает орех принцессе, все повторяется, как и прежде.

Принцесса (читает).

    По наблюденью Феофраста
    Скупой - что денежный мешок.
    Тебя избавит от балласта
    Тобою вскормленный дружок.

Общее молчание.

(Недоуменно.) Странное пророчество!

Форш. Кого это вы пригрели на своей груди, герр Мурр?

Внезапная дробь барабана. Все оглядываются. Из-за кулисы быстрым шагом идет Мышиный Король. Маска скрывает его лицо. Свет гаснет, он движется в кругу от софита. Толпа расступается перед ним. Щелкунчик пытается выхватить шпагу, но не успевает. Мышиный Король взмахивает рукой и вонзает ему в грудь кинжал. Общий крик. Щелкунчик валится на пол.

Принцесса. Боже мой! Это же кровь! (В ужасе.) Вильгельм! Вильгельм!

Общий переполох. Маска Щелкунчика отлетает в сторону.

(Изумленно и испуганно.) Лемке?!

Принц сдергивает с себя маску Кота Мурра. Принцесса бросается к нему. Полная тишина.

Принц (Гофману, запинаясь, со страхом). Это ты его... ради меня?!

Министр встает. Лицо его в крови.

Министр (хрипит). Лезвие... застряло. Не ушло в рукоять... Я ранен... (Валится к ногам Гофмана.)

Фрау Шульц истерически вскрикивает. Шульц, тоже уже без маски, и Форш подхватывают министра.

Фрау Шульц. Врача! Врача! (Бросается за кулису.)

Гости теснятся вокруг раненого.

Принц (громко). Все прочь! Праздник кончен. Тут уголовное дело.

Слуги уносят на руках Лемке. Форш сопровождает их. Гости и фрейлины скрываются за кулисами.

(Гофману, сухо.) Останься здесь.

Быстро идет вслед за Лемке.


Сцена седьмая

На сцене Шульц в трико с мышиным хвостом, с лицом, залитым слезами; принцесса без полумаски; Гофман в костюме Дроссельмейера. В руках у него вместо палочки нож.

Принцесса (сдавленно). Гофман! Как же вы могли!..

Гофман (кланяясь). Я не пойму, как это случилось, ваше высочество! Этот театральный кинжал...

Шульц. Я сам его принес. И ударил... Боже мой, Боже мой! (Закрывает лицо руками.)

Гофман. Он тупой. Но его заело... (Показывает.)

Принцесса. А если бы не заело? И вы нарочно подменили принца министром, чтобы я подумала... О! Вы негодяй!

Гофман (подавлен). Я во всем виноват, ваше высочество!

Принцесса. Это я вижу сама. (С отвращением.) То, что сказал мой муж, - правда?

Гофман. Что вы имеете в виду?

Принцесса. Вы что-то замышляли против старика?

Гофман. Клянусь вам, нет, принцесса Лотта!

Принцесса. Тогда против принца? Против меня? (Всхлипывая.) Нет, я не хочу ничего знать. Вы низкий, бессовестный обманщик! Да снимите же этот дурацкий колпак! Я вас видеть не могу!

Убегает.

Гофман (полностью уничтожен). Ведь она права!

Снимает колпак. Входит Форш.

Форш. Ему лучше. Он неопасно ранен. Но много крови. Врач уже там.

Шульц (искренне). Слава тебе, Господи! (Складывает молитвенно руки.)

Гофман. Он в сознании?

Форш. Да. Принц говорил с ним и утешал его. Но скажите мне, господин Амадей, как это все случилось? Ведь это вы всё подстроили? Зачем?

Гофман (медленно). Зачем? Так ли уж теперь это важно? Я хотел, чтобы принц увидел мертвого Лемке. Но я не думал причинить вред Лемке.

Входит быстрым шагом принц.

Принц (на ходу). Шульц? Ко мне в кабинет.

Скрывается за другой кулисой. Шульц следует за ним. Появляется Фрау Шульц.

Гофман (ей). Вы тоже считаете меня кровопийцей?

Фрау Шульц (сбившись). Я... я ничего не понимаю... Я ждала чего угодно... Но это...

Гофман. Вы можете не беспокоиться. Вашему мужу ничего не грозит. (Ядовито.) И даже на его карьере это отразится самым положительным образом.

Фрау Шульц. Что это значит? Как вы можете так говорить?

Гофман. Вы увидите.

Фрау Шульц. Где он?

Гофман. Шульц? У принца.

Фрау Шульц (обмякнув, растерянно). Да... Как все странно... (Форшу.) Святой отец, отстегните хвост.

Форш хлопает себя по лбу, начинает отстегивать хвост. Входит Шульц. На лице его крайнее изумление.

Шульц. Господин Теодор... Не знаю, как вам сказать... Принц в восторге. Лемке уволен на покой... по собственной просьбе. Вам предлагается занять его место.

Гофман (раздельно). Его место?!

Шульц. Да. (Быстро.) Я остаюсь секретарем и перехожу под ваше начало. Но - господин Гофман! Неужели... Неужели вы это примете?

Гофман (медленно). А вы?

Шульц. Я? Нет! (С бешеной решимостью.) Я не хочу наживаться на чужих костях!

Гофман. Что же вы предлагаете?

Шульц. То, что говорил Лемке.

Фрау Шульц. Карл!..

Шульц. Жена! Есть вещи, через которые переступать нельзя.

Гофман. Итак - революция?

Шульц. Революция, бунт, заговор - что угодно. Так жить немыслимо. Сегодня Лемке, а завтра...

Гофман (усмехаясь). Так вы боитесь?

Шульц (горько). Я от ужаса потерял страх... Сейчас принц вызовет к себе вас. Он еще беседует с принцессой.

Гофман. Она не допустит моего назначения.

Шульц. Он ей все объяснит.

Гофман. И что мне делать?

Шульц. Что хотите. Но помните то, что я вам сказал. Я не отступлюсь от своих слов.

Уходит вместе с фрау Шульц.

Гофман. Нам понадобится время... (Смотрит перед собой.) Я, кажется, спятил. Я словно сплю... Боже! как быть? Куда бы деться? (Оглядывается.)

Форш (мягко). Вверх.

Гофман (вздрогнув). Что вы сказали, святой отец?

Форш. Вверх. Всего одна ступень. Лишь одна. (Показывает рукой.)

Голос Принца (за сценой). Эрнст?

Гофман (возвысив голос). Сейчас! (Тихо.) Сейчас...

Форш. Но вам нельзя на нее взобраться. Можно только взойти.

Голос Принца (за сценой). Эрнст!

Гофман (тихо). Да. Да. Я иду.

Занавес



ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Сцена первая

Кабинет принца. Принц и Шульц за своими столами. Гофман за столом министра. Все трое погружены в работу. Шульц торопливо строчит пером, принц читает, делая в тексте пометы, Гофман просто читает.

Принц (не подымая головы). Господин министр?

Гофман (не подымая головы). Ваше высочество?

Пауза.

Принц (рассеянно). Что... что пишет ваша супруга?

Гофман. Госпожа Мишá? Ей лучше, но еще хворает.

Принц (так же). Хворает, но уже лучше... Та-ак... (Внезапно.) Шульц!

Шульц. Да, ваше высочество?

Принц. Шульц, это ты составлял последний отчет о доходах с сиротского дома?

Шульц. Я, ваше высочество.

Принц. Господин министр этот отчет видел?

Шульц (покосившись на Гофмана). Видел, ваше высочество.

Принц. Что он сказал?

Шульц. Что... что он не понимает ничего в бухгалтерии.

Принц. Однако за своим окладом следит прилежно...

Гофман продолжает читать, не обращая внимания.

Впрочем, сейчас речь не об этом. Речь о другом: баланс не сходится.

Шульц (испуган). Не сходится, ваше высочество?

Принц. Нет. И дело, как всегда, в нулях. Конечно, сущие копейки - талеров триста, но или ты пересчитаешь, или придется удержать из твоей зарплаты.

Шульц (вскочив). Я пересчитаю... Позвольте, ваше высочество... (Хочет взять со стола лист.)

Гофман (подняв голову). Принц, позволь, я хотел бы взглянуть на твои новогодние тезисы.

Принц. Взгляни, Эрнст. Они у Шульца. Шульц!

Шульц (сбившись). Да, господин министр! Сию минуту! (Бросается к своему столу, забыв про отчет.) Вот они! (Извлекает из пачки бумаг. Смущенно.) Только... только я не успел еще переписать их. А почерк его высочества...

Принц (Гофману). Ты читаешь мой почерк?

Гофман. Случалось.

Принц. Так разберешь.

Шульц отдает лист Гофману, принц передает отчет Шульцу, Шульц садится на свое место, все вновь погружены в работу. Пауза.

Гофман. Гм-м...

Принц. В чем дело, Эрнст?

Гофман. Вот тут одно место...

Принц. Оно тебе не нравится?

Гофман. Вот это. (Читает.) "Упиться и еще раз упиться! Это, конечно, не цель, но тот способ, которым мы приблизим себя хотя бы к пониманию истинной цели".

Шульц. Глубокая мысль.

Принц (Шульцу, с ненавистью). Какая мысль?

Шульц (смешавшись). Ну - ведь это новогодние тезисы...

Принц (Гофману, холодно). Тут написано "учиться". А не "упиться". "Учиться".

Гофман (невозмутимо). Ах вот как! Прости. У тебя действительно плохой почерк.

Принц. Так перепиши сам. Да не малюй моих рож на полях - это не способствует ведению дел.

Гофман (глядя в тезисы). А причем здесь учеба?

Принц. Это сочинил Форш.

Гофман. А ты писал под его диктовку? да?

Принц не отвечает. Пауза.

Принц. Шульц!

Шульц. Да, ваше высочество.

Принц. Сходи, проверь, готов ли кофе.

Шульц выходит.

Последнее время я все как-то хочу спать перед обедом. (Зевает, потягивается.) К чему бы это?

Гофман молчит.

(Сменив тон, внезапно.) Итак, Эрнст, лезвие застряло случайно.

Гофман (устало, подняв взгляд). Я тебе объяснял это уже много раз, Вильгельм.

Принц. Но ведь я же должен быть уверен, что ты получил свой пост зря!

Гофман. Ты можешь быть уверен. Я получил его зря.

Принц (покладисто). Хорошо, Эрнст. Однако тебе нравится самому распоряжаться моими деньгами?

Гофман (осторожно). Пожалуй. Я чувствую себя свободней.

Принц. Вот видишь! На что ты, кстати, их тратишь?

Гофман. Хочешь, я представлю отчет?

Принц (замахав руками). Ни боже мой! Ты меня не так понял. Мне все равно. Не вводи только Шульца в расходы. Это было бы несправедливо.

Гофман. С чего ты взял, что я ввожу его в расход?

Принц. Ну, ты рассеян, а он тактичен, между тем ты у него живешь. Ему не должно быть это обременительно: справедливость прежде всего.

Гофман. Ты бы повысил ему оклад, чем толковать о справедливости.

Принц. Ни в коем случае. Если ты помнишь, мы уже как-то обсуждали с тобой суть добра.

Гофман. Я помню. Лемке это едва не стоило жизни.

Принц. А почему? Все потому, что ты пустился в романтические бредни, хотел меня разжалобить... Кажется, так?

Гофман (вздохнув). Хорошо, если бы это понимала принцесса.

Принц. Да, она тебя теперь не любит... (Задумчиво.) Это опасно - попасть в немилость к моей жене.

Гофман. У тебя замечательная жена. И потому это особенно скверно.

Принц. Наоборот. Ведь справедливость - заметь себе, это уже мои мысли, не Форша,- справедливость есть лучшее качество дураков. Добро, когда оно логично, как раз и приводит к справедливости. Тебе как юристу это хорошо должно быть известно.

Гофман. К чему ты клонишь?

Принц. Вот к чему: я должен быть справедлив со своим народом. Это то, что они от меня требуют в силу присущей им от рождения дураковатости. (Вскакивает, ходит по кабинету.) Все остальное они мне простят: налоги - лишь бы поровну со всех; обманы - лишь бы все обманулись; даже подлость - лишь бы все могли почувствовать себя морально выше меня. Лемке был моим министром; он здорово нажился на мой счет. Справедливость требовала, чтобы я его наказал. Но тут вмешался ты. Разумеется, ты сделал ставку на совесть: лучший Лемке это мертвый Лемке, но ведь Лемке тоже человек, ну и вся эта чушь. И, конечно, выиграл я. Если бы я был мистик, я бы сказал, что мир держится на справедливости. Клинок заело. Я тебе верю. Но суди сам: ведь это был перст судьбы. И мне осталось лишь чуть-чуть ей помочь: ну там чтобы он пролежал в кровати месяц, а не неделю - он столько и пролежит; и чтобы ты сел в его кресло. Последнее - тоже справедливо. Вот так. А несправедливо то, что ты разонравился Лотхен. Ведь ты действовал, как романтик, как рыцарь, - просто не сработал кинжал! Да, это несправедливо - тебя осуждать. И это хорошо. Ни ты, ни Лотта не можете пожаловаться на недостаток мозгов. Между тем логика - наука недоумков, как и мораль - прибежище ничтожеств. А тут пахнет настоящей жизнью - что ж, мои поздравления, Эрнст!

Гофман. Обидная тирада.

Принц. Может быть. Но необходимая. Сейчас придет Шульц, и ты поймешь почему.

Входит Шульц с кофейным подносом. Ставит чашки перед принцем и Гофманом. Потом садится за стол.

(продолжает.) Как раз перед твоим приездом я ввел оплату за доносы. Не помню, говорил ли я тебе это или нет.

Гофман. Нет.

Принц. Как бы там ни было, я платил аккуратно. И не зря. (Подходит к столу, достает пакет, вынимает оттуда вчетверо сложенный лист.) Читайте. (Дает Шульцу.)

Шульц (читает, покрываясь попутно потом). "Сим довожу до Вашего сведения, что Ваш статс-секретарь при поддержке своей супруги, советницы фрау Шульц, замышляет лишить Вас имущественных прав путем учреждения над Вами опеки." Подпись: "Благонамеренный"...

Принц (Шульцу). Ты не знаешь, кто это?

Шульц (дрогнувшим голосом). Н-нет... нет.

Принц (Гофману). Ну вот! Что ты на это скажешь?

Гофман (пожимает плечами). Обычная ябеда. А что?

Принц. Все не так просто. "Благонамеренный", гм. Я, признаться, давно слежу за этим человеком - разумеется, не за ним самим, а за тем, что он пишет. Он очень чуток к ситуации, к перемене политических сил. У него острый ум. Он понимает, когда и чем можно меня тронуть... или задеть. Мы, немцы, очень ранимый народ - по крайней мере, в ряде случаев. Вот и теперь: какой же заговор, когда при дворе Гофман? (Шульцу.) Вообрази: ведь это останется в вечности. Будут судачить: "тот самый Шульц"; или еще того хуже: "И ты, Шульц!.."

Шульц. Я не пойму, о чем вы, ваше высочество!...

Принц. Я о справедливости. Ведь это будет несправедливо - как ты считаешь? - если после всего, чем мы друг другу обязаны, ты замахнешься на меня? Справедливый человек так поступить не может.

Шульц (запинаясь). Но... ваше высочество... У меня и в мыслях нет... чего-либо такого...

Принц (вдруг угас). Хорошо. (Смотрит на чашку.) Что-то и кофе не хочется... Ладно. Время обедать. До вечера, господа!

Встает, быстро выходит


Сцена вторая

Гофман (как бы про себя). Ну да. А я-то, конечно, человек несправедливый.

Шульц (зло). Интересно, какая сволочь написала вот это? (Указывает на донос.)

Гофман (рассеянно). Одно могу сказать, Шульц: не я.

Шульц. Я понимаю, господин Теодор, что не вы. (Рассматривает донос.) Почерк какой-то знакомый...

Гофман (тоже взглянув на лист). Почерк, конечно, изменен. Он подражал прописям.

Шульц. Не приложил ли тут руку наш милый святоша?

Гофман. Нет, на него это не похоже никак. Да он и не вмешивается всерьез в мирские дела: целибат, Шульц, есть целибат.

Шульц. Ну, может быть, и не он. Как бы там ни было, принц теперь настороже. Нам надо действовать быстрее, иначе...

Гофман (со скукой). А какая разница, Шульц? Ведь все равно принц должен сам подписать свое отречение. И учредить опекунский совет. Пускай себе приготовляется к мысли...

Шульц (горько). Разве вы не знаете принца, господин Теодор? Неужели вы думаете, что он будет сидеть сложа руки? Я удивляюсь, как это мы еще на свободе.

Гофман. Вы хотите сказать: как это мы еще не уволены, Шульц?

Шульц. Ну да, я это и имел в виду.

Гофман (вздохнув). А я бы не отказался быть уволенным, говоря откровенно.

Шульц (испуганно). То есть как? Вы отказываетесь?

Гофман (со смехом). Да от чего отказываться-то? Ведь ничего же не происходит.

Шульц. Как это не происходит? (Вдруг становится на цыпочки, неслышно подбегает к кулисе, шепотом.) Жена!

С заговорщическим видом входит фрау Шульц. В руках у нее корзинка с кастрюльками.

Фрау Шульц (быстро оглядываясь). Он ушел?

Шульц. Да. Что это у тебя?

Фрау Шульц. Обед.

Шульц. Зачем?

Фрау Шульц. Не можете же вы сидеть голодными! А в гостиной вам лучше не появляться.

Гофман. Что за вздор! Почему?

Фрау Шульц. Как будто вы не понимаете, господин Гофман! (Начинает расставлять кастрюльки на столе.) У нас же здесь сейчас будет заседание комитета.

Гофман (закатив глаза). Боже правый! Какого еще комитета? Что вы напридумывали?

Шульц. Комитета оппозиции.

Гофман. И кто в него входит?

Шульц. Вы. И мы.

Гофман. Тьфу! Для чего такая конспирация? Мы могли бы все обсудить дома.

Шульц. Сейчас поймете. (Открывает портфель, достает свернутый в трубку лист.) Вот.

Гофман. Что это?

Шульц. "Отречение".

Гофман. Это вы писали?

Шульц. Да. Чистовик. Не хватает только подписи принца и печати. Прочтите, господин Теодор: может быть, нужно что-нибудь изменить. Тогда я перепишу все заново.

Усаживается за стол принца, придвигает к себе кастрюльку. Ест. Гофман читает.

Гофман. И вы собираетесь предъявить это принцу?

Шульц. Да. Сегодня.

Фрау Шульц. Мы с Карлом думали, что предъявите вы.

Шульц (поспешно). Но если вы не хотите...

Гофман. Нет, отчего ж. (Читает.) Да, тут все ясно. Получается, что управлять страной буду я.

Фрау Шульц. Именно так и получается, господин Гофман.

Шульц. Мы, разумеется, вам поможем... А также и Лемке, когда будет в состоянии... Я полагаю, он не откажется. Герцог Микаэль, а с ним и фон Альтман прислушаются к его словам. Он был человек влиятельный.

Гофман. Да, был. А что же Форш?

Шульц. Причем здесь Форш? Я ему многим обязан, но - в таком деле он лишний.

Гофман. В таком деле было бы очень недурно заручиться поддержкой церкви. И Форш...

Входит Форш.

Фрау Шульц (в сторону). Ну вот, накликали. (Громко.) Здравствуйте, святой отец!

Форш. Слава Иисусу Христу!


Сцена третья

Шульц. Вы, отец Вальдемар, как всегда кстати. (Прячет "Отречение".)

Гофман. Не откажетесь ли присесть, ваше преподобие? Я хотел спросить у вас совета.

Шульц и фрау Шульц испуганно переглядываются.

Форш. Возможно... э... я для того и пришел. (Садится в кресло.)

Гофман. Я не буду темнить, святой отец, а также начинать издали. Мы здесь готовим дворцовый переворот.

Форш. Я так и решил - по вашему виду.

Шульц. У нас разве какой-то особенный вид?

Форш. Есть отчасти, господин Шульц. И потом эта походная кухня... (Указывает на кастрюльки.)

Фрау Шульц. У Карла больной желудок. Я всегда ношу ему обед...

Форш. Гм. А мне казалось, принц частенько звал вас к своему столу. Впрочем, в этом ли дело?

Гофман. Да, святой отец. Дело не в этом.

Форш. Но чем не угодил вам принц, позвольте спросить?

Шульц (криво усмехнувшись). Своим характером.

Гофман. Вы же сами говорили, отец Вальдемар, что характер человека это его судьба. Помните? На празднике.

Форш. Да, помню. Характер у него действительно скверный. И что же: вы хотите его убить?

Шульц (сложив руки). Господи избави! Ведь мы не французы! Узурпаторов среди нас нет.

Фрау Шульц. И они нам не нужны.

Форш. А тогда что?

Гофман. Ну - речь об опекунском совете.

Форш. А, понимаю: вы хотите опекать принца. Так сказать, заботиться о нем.

Гофман. Вроде того. Чтобы ему было тепло, сытно, уютно. Он же всегда заботился о нас.

Шульц. Да уж.

Форш. Это хорошо. Но согласится ли принц?

Шульц. А кто его будет спрашивать?

Форш. Как же так? Ведь он-то вас спрашивал!

Шульц. О чем?

Форш. О том, хотите вы его забот или нет.

Шульц. Конечно, спрашивал. Коли не нравится - убирайся. Вот у меня сейчас испытательный срок. Я испытываю: хочу ли я его ласк или предпочту сдохнуть с голоду.

Форш. Но ведь раньше вы как-то жили без него? Уж господин Амадей - точно. Да и при нем не видно, чтоб вы голодали. А в своем театре вы бы уже давно спились, господин Шульц, - извините за откровенность.

Шульц. Да, спился бы. Но сам. А тут - каждодневные унижения. Он-то, конечно, мне не даст спиться.

Гофман. Шульц прав. Принц действительно благодетель. Он многим сделал добро. И многих оскорбил. Это у него хорошо продумано.

Форш. А каковы ваши претензии?

Гофман (без большого азарта). Что ж, я присоединяюсь к Шульцу. Принц жесток. Он расчетлив, скуп и циничен. Он беспринципен - извините за дурной каламбур. Он подрывает основы человеческой жизни, смешивая высокое с грязью, опрокидывая веру в те вещи, без которых сама жизнь оказывается насмешкой. Он самодур. В истории бывают эпохи тишины - это, может быть, лучшие часы человечества. Он и такие, как он, отравляют именно их. Они гении будней - злые гении, надо сказать. Этого довольно?

Форш. Довольно. Поговорим лучше о любви. Ведь вы любите принца, господин Амадей?

Гофман. Да - вопреки.

Форш (мягко). Не обманывайте себя, такой любви не бывает. Вы на ложном пути, сын мой.

Гофман (улыбаясь). Хотя вы и священник, то есть отец, но я все-таки старше вас, господин Форш.

Форш. Ничуть. Старше тот, кто ближе к смерти. А ваша любовь, как и любая любовь, исходит из тайных законов соответствия. Не так уж трудно найти, что у вас общего с принцем. Недаром вы метите на его место. А он, возможно, завидует вам. Но важно не это. Важно то, что он действительно ваш друг, и к тому же навсегда ваш друг. Этого изменить нельзя, вы знаете сами. Позвольте, я прочту вам один отрывок по памяти - ведь собственно память, в более высоком смысле, заключается, я полагаю, в очень живой, подвижной фантазии, которая получив толчок, может словно бы силой волшебства оживить целую картину прошлого со всеми присущими ей красками и всеми ее случайными особенностями.

Гофман (продолжая улыбаться). Какой отрывок, мой дорогой Форш?

Форш. Отрывок вот какой*. Он будет здесь к месту... (Вдруг странно изменив голос.) "Бра-тец, хи... хи!.. Ты меня узнал? Пойдем-ка со мной, со мной, да заберемся на крышу, под самый флюгер. Он сейчас наигрывает веселую свадебную песнь. Ведь филин-то женится! Давай-ка поборемся там с тобой, и тот, кто столкнет другого вниз, выйдет в короли и вдоволь напьется крови".

Гофман (опустив голову). Я был молод, когда это сочинил. Мне самому очень нравился этот филин. И флюгер. А принц был совсем мальчишка и из всех сил старался, чтобы я с ним дружил.

Форш (обычным голосом). Вот видите, господин Амадей. Каждый из вас был занят полезным делом. Но принц и сейчас не мешает вам сочинять все так, как вам хочется, разве нет?

Гофман. Пожалуй.

Форш. Ну да. А во всех этих бунтах, переворотах, путчах кроется за всей шумихой огромная скука. Разве вы сами не знаете?

Шульц (холодно). Не могу с вами согласиться, святой отец. Торжество справедливости не может быть скучным.

Форш. Справедливости? да. Но ведь тут никакого торжества не будет. Будет разве что игра в него, за которой прячется обычная... дележка.

Шульц. Дележка чего?

Форш. Денег, конечно. И это скучно.

Гофман. Беда в том, отец Вальдемар, что вам тоже нечего предложить. Становиться Творцом? Управлять мирами? Играть в человечков? Тоже скука, когда представишь.

Форш. Но ведь вы, господин Амадей, играли в свои фантазии? И любили их?

Гофман. Любил. Играл - двадцать лет. Но даже уже теперь чувствую усталость. А вы хотите продлить мне игру навсегда? Нет уж. Предпочитаю забвенье.

Фрау Шульц (Шульцу, тихо). О чем это они?

Шульц (пожимает плечом). Не знаю.

Форш. Мы о литературе. И раз уж об этом зашла речь, то я, господин Амадей, позволю себе еще одну цитату - даром что уже отстегнул свой собачий хвост, а вы не бранитесь, как бывало, на портвейн и не хвалите бифштекс по-даллахски.

Гофман. У вас завидная память, святой отец!

Форш. Ну, в этот раз я буду следовать оригиналу лишь отчасти. Итак, что же вам предложить, господин Амадей? Кровь, что течет у вас в жилах*, слишком горяча. Ваша фантазия из одного озорства часто рвет магический круг жизни и бросает вас, неподготовленного, без оружия и защиты, в некое царство волшебного принца, где враждебные духи могут однажды уничтожить вас. Вы сами знаете это - так пейте меньше вина, а дабы примириться с большинством ваших знакомых, считающих вас по праву дураком, повесьте у себя над рабочим столом - или где бы вы ни были - золотое правило отца-францисканца, то есть меня. Согласно ему, надо предоставить вещам в мире идти так, как они идут, то есть своим ходом, а об отце-настоятеле не говорить ничего, кроме хорошего! (Встает, кланяется.) Мне пора, господа. Вы не стесняйтесь, продолжайте ваши дела, я же хотел еще нанести визит старику Лемке: он, говорят, чувствует себя много лучше. Всего доброго, господин Амадей! Кстати, у принца сегодня именины. Вы помните?

Выходит.

Шульц. Что ж, от церкви, как видно, проку мало.

Фрау Шульц. Не было бы вреда.


Сцена четвертая

Шульц. Ну, господин Теодор, что будем делать с "Отречением"?

Гофман (стараясь сосредоточиться). Как вы себе это представляете?

Шульц. Я себе это представляю так. Сейчас... (Ищет глазами часы.) ...сейчас половина четвертого. К четырем придет принц. Мы вдвоем или вы один - как вы сами решите - вручим ему эту бумагу. После этого он...

Гофман (перебивает). ... после этого он кликнет слуг и нас спустят с лестницы.

Шульц (таинственно улыбаясь). Э, с слугами не все так просто. (Обернувшись к фрау Шульц.) Клара!

Фрау Шульц. Сейчас, сейчас. (Идет к кулисе. Громким шепотом.) Девочки! Де-во-чки!

Строем входят одетые в мундиры фрейлины. Останавливаются, развернувшись в цепь.

1-я фрейлина. Мы здесь, госпожа советница!

Фрау Шульц. Молодцы! (Гофману.) Как видите, двор с нами.

Гофман. А слуги?

Фрау Шульц. На них тоже можно положиться.

Шульц (не без гордости). Мы предусмотрели все.

2-я фрейлина. А что от нас нужно?

Фрау Шульц. Разве я вам не объясняла?

1-я фрейлина. Объясняли, госпожа советница.

Гофман. И что же вы?

3-я фрейлина. Мы - за.

Гофман. За что?

1-я фрейлина. За принца.

Фрау Шульц. Как за принца?!

3-я фрейлина (1-й фрейлине). Ты ничего не поняла. Мы за Гофмана.

2-я фрейлина. Почему за Гофмана?

4-я фрейлина. Он же старый.

Гофман (улыбаясь). Разве я старый?

3-я фрейлина (кокетничая). И ничуть не старый!

1-я фрейлина. Хи-хи!

2-я фрейлина. А что будет?

Фрау Шульц (фальшиво). А ничего не будет. Принц просто не станет больше никого обижать.

1-я фрейлина. Как, совсем?

Фрау Шульц. Конечно, совсем.

3-я фрейлина. Мы так не хотим.

Фрау Шульц. Чего вы не хотите?

3-я фрейлина. Чтобы принц ничего не мог.

Гофман. Чего же вы хотите?

1-я фрейлина. Хи-хи!

4-я фрейлина. А кто будет править дворцом?

Фрау Шульц. Дворцом - принц.

5-я фрейлина. А страной?

Фрау Шульц. Господин Гофман.

4-я фрейлина. Господин капельмейстер будет править страной?

3-я фрейлина. Что ж тут такого!

5-я фрейлина. Ты ничего не понимаешь.

2-я фрейлина. А кто будет править нами?

3-я фрейлина. Опять Шарлотта?

Фрау Шульц. Нет, нет!

2-я фрейлина. А кто?

Фрау Шульц. Тоже господин Гофман. Ну и, конечно, я.

2-я фрейлина. Нет, мы не согласны.

4-я фрейлина. Мы хотим принца!

3-я фрейлина. Эльза, фи!

4-я фрейлина. Глупая! Я не в том смысле.

Гофман. Так вы за принца?

1-я фрейлина. Да.

3-я фрейлина. Ну и немножко за вас.

1-я фрейлина. Да, верно. Это большая честь, господин Гофман!

Гофман. Что - большая честь?

1-я фрейлина. То, что вы с нами.

Фрау Шульц. Да вы-то не с нами!

3-я фрейлина. Нет, мы с господином Гофманом! Но за принца.

1-я фрейлина. Хи-хи!

Гофман (фрау Шульц). Вот видите! Народ против.

Фрау Шульц. Что они понимают! Глупые девчонки! Как я скажу, так и будет.

4-я фрейлина. Нет, мы подданные его высочества!

Фрау Шульц. И принцессы?

Фрейлины (на разные голоса). Нет! Нет!

Фрау Шульц. Ну вот. Значит, будете охранять ее покой. Сюда не входить, ждать команды.

1-я фрейлина. А что будет с принцем?

Фрау Шульц. Ничего с ним не будет.

4-я фрейлина. Мы не хотим ему вреда.

Фрау Шульц. Тогда не пускайте к нему принцессу.

Фрейлины (на разные голоса) Не пустим! Ни в коем случае! Ни за что!

Фрау Шульц. И отлично. А теперь - марш!

Фрейлины. Да здравствует господин Гофман! Да здравствует принц!

Поворачиваются, строем уходят за другую кулису.

Гофман Уф! Если остальные такие же, то будет не бунт, а веселый дом.

Шульц. Нет, нет, на слуг можно положиться. Я разговаривал с каждым. Они не дураки и выгоду понимают.

Гофман. Эти тоже выгоду понимают...

Фрау Шульц. Тс-с!

Секунду стоит прислушиваясь. Потом подбегает к кулисе, выглядывает за нее и тут же бежит на цыпочках прочь.

Сюда идет принц!

Подхватывает кастрюльки, корзинку и скрывается за кулисой, за которую ушли фрейлины. Шульц в один миг прыгает за свой стол и хватает перо. Гофман остается где был. Входит принц.


Сцена пятая

Принц. Господа, добрый вечер.

Проходит к своему столу, зажигает свечи в канделябре, садится, погружается в чтение.

Гофман. Вильгельм?

Принц (не подымая головы). Да, Эрнст?

Гофман. Этот документ - тебе. Взгляни.

Кладет перед ним на стол свернутое в трубочку "Отречение".

Принц (не подымая головы). Да, сейчас.

Пауза. Шульц ерзает на месте, косясь в сторону принца.

Шульц. Ваше высочество?

Принц (не подымая головы). Шульц?

Шульц. Позвольте мне выйти.

Принц (взглянув на него). Как раз сейчас тебе было бы лучше остаться. Тебе бы это было полезно, Шульц. (Пауза.) Ну что ж, иди.

Шульц вскакивает и исчезает.

(Переведя взгляд на Гофмана.) Это оно? (Берет в руки сверток.)

Гофман. Оно.

Принц (вздохнув). Стало быть, ты решился... Ну что ж, разыграем по всем правилам. (Разворачивает, читает.) Ты сам составлял?

Гофман. Принимал участие.

Принц. Сносно. Собираешься поместить в свое собрание сочинений? Фантазия в манере Калло*? Или просто - коллективное?

Гофман. А ты вообще читал что-нибудь из того, что я написал?

Принц. Откровенно сказать, только пару твоих докладов - мне. А все прочее - так, проглядел. Но ничего не помню.

Гофман (с сарказмом). Это у меня такая манера.

Принц. Правильная манера. К чему держать в голове всякий вздор? А это? (Указывает на "Отречение".) Нужно тоже забыть поскорей?

Гофман. Не совсем. Впрочем, как хочешь. Главное, не забудь поставить свою подпись. Остальное мы сделаем без тебя.

Принц. "Мы"! Как это трогательно - слышать такое словечко из уст автора "Песочного человека", "Крошки Цахес"... Права суверенной личности...

Гофман. Ага! Значит все-таки что-то помнишь!

Принц (примирительно). Ну, в "Крошке Цахес" еще есть какой-то смысл. Ты ведь там вывел Наполеона? Да?

Гофман (сквозь зубы). Да.

Принц. А ты не сердись. Я знаю, нет ничего проще, чем задеть поэта, обругав его стихи. И это не удивительно, в твоем случае особенно. Ведь кто ты таков? Сам подумай. Ходячая развалина, полная амбиций, надежд неосуществленных и уже неосуществимых. У тебя есть только то, что ты написал. Ты сам понимаешь, какая это малость. Но знаешь ли, Эрнст? Ведь тебя не спасут даже мои деньги. Имея глупость согласиться на это (хлопает ладонью по "Отречению"), ты, конечно, получил бы изрядный куш. Но зачем он тебе? Детей у тебя нет, потому что из эгоизма ты никогда не решился уступить часть себя кому-то, не говоря уже про то, что ты вряд ли способен кого-либо воспитать. (Встает, ходит по кабинету.) Ведь воспитание - это тоже политика, а в ней ты не понимаешь ни аза. Политика - это отказ от собственной сложности, от своих колебаний, недоумений, фантазий. Это вызов мира на бой. А какой из тебя боец? Ты весь распался душевно на своих героев, которые тоже, кстати, не отличаются прочностью. Их даже трудно запомнить, ты знаешь сам. И ты хочешь, чтоб я уступил тебе трон? Глупышка! (Смеется.) Что ты с ним будешь делать? Ты разве способен грабить сирот, лизать задницу герцогу, топтать, как петух куриц, фрейлин? Да ты развалишь все в один миг и сам развалишься. Рассыплешься, милый Эрнст, как та нечистая сила, которую ты так любил изображать. Ты взгляни на себя! Ведь ты весь трясешься, как последний паралитик, и если на что еще и способен, так это помахивать палочкой перед оркестром. Вот и маши! А меня оставь в покое.

Вновь садится в кресло. Гофман стоит перед ним. Потом вдруг хватает со стены шпагу и приставляет острие к груди принца. Принц смеется.

Ай-ай! Ты захотел меня убить, Эрнст?

Гофман (шипит). Подписывай "Отречение"!

Принц. И что будет? Да нет, если бы ты был один, я, может быть, из удовольствия сделать тебе приятное - то есть не тебе, а тому дураку, который в тебе сидит, - это бы и подписал. Но там (указывает за кулису) еще полно других дураков. Слишком долго возиться. Так что придется тебе меня убить.

Гофман угрожающе отводит слегка клинок для удара.

Ну что ж, бей. Только про сирот не забудь. И вдов. На всю благотворительность - не больше ста талеров в год. Не то ты погубишь государство.

Из-за левой кулисы неслышно выходит принцесса. В руке у нее пистолет. Прицеливается в Гофмана.

Принцесса. Гофман! Одно ваше движение - и я стреляю.

Принц (увидел ее). Лотхен, не смей! Мы тотчас вляпаемся в историю - к тому же во всемирную, имей в виду.

Принцесса. А мне на это наплевать.

Принц (Гофману). Вот с ними всегда так! (Жене.) Но, может быть, тебе понятней и ближе история родной литературы? Мы попадем и в нее - как два Иуды.

Принцесса. Вильгельм! Прекрати молоть вздор!

Принц. Лотхен, это не вздор. Гофман, к несчастью, гений. И мне даже страшно подумать, что скажут о нас знатоки музыки, специалисты по графике, ценители карикатур, а также все те, кто не чужд крючкотворного искусства юриспруденции!

Принцесса. Эрнст! Брось шпагу!

Принц. О! Вы уже на "ты"! За моей спиной! Не ожидал от тебя, Гофман!

Входит Лемке.

Лемке (кланяясь принцу). Ваше высочество! (Кланяясь принцессе.) Ваше высочество! (Кланяясь Гофману.) Господин министр! Рад видеть вас всех в полном здравии.

Все трое застывают недвижно, глядя на него. Он меж тем непринужденно расхаживает по кабинету.

Принц. Как... как вы себя чувствуете, Лемке?

Лемке. О, прекрасно! Благодарю вас!

Принц. Ваша рана вас не беспокоит?

Лемке (лукаво). Рана? Нет, ваше высочество, вам меня не провести! С тех пор как мной кололи орехи, я стал многое понимать.

Принц. Что же вы стали понимать?

Лемке. Что все вещи в этом мире не являются тем, чем кажутся на первый взгляд.

Принц. Ну, дорогой мой Лемке! Эта истина не нова!

Лемке. Что же делать, если раньше я ее не знал? Я думал, например, что вокруг меня люди, а не механические куклы и что сам я тоже человек. (Светло улыбаясь.) А теперь я знаю, что это не так.

Принцесса (прикрыв свободной рукой рот, в ужасе). Лемке!..

Лемке. Да-да. Вот Форш, конечно, настоящий, у него и кровь горлом идет. Натуральная, так сказать, хе-хе-с. А у меня - что? Так, шелковый карман для часов, а не рана. И предметам тоже нельзя верить. Вот, например, эта шпага. (Указывает на шпагу, которую Гофман все еще держит близ груди принца.) На вид - грозное оружие. А на деле толкни - и лезвие спрячется в ручку. (Забирает у Гофмана шпагу, дергает лезвие.) Нет, не лезет. Тоже, наверно, застряло. (Бросает шпагу на сцену.) Ну хорошо. Вот пистолет. (Забирает у принцессы пистолет.) Можно подумать, что он заряжен. А проверь... (Поднимает ствол вверх, нажимает курок. Выстрел. Дым.) Нет, тут тоже неисправность.

Сразу после выстрела из-за кулис выбегают с одной стороны с визгом фрейлины и фрау Шульц, с другой - Шульц во главе слуг. Суматоха. Фрейлины кольцом окружают принца, кричат: "Не отдадим! Не отдадим его! Он наш!" Фрау Шульц пытается их унять. Лемке тоскливо оглядывается. Гофман стоит недвижно посреди сцены.

Принцесса (в бешенстве, слугам). Оттащить бесстыдниц! Ганс! Фриц! Живо.

Шульц (командует). Выполнять приказание!

1-й слуга. А как его выполнишь?

Хватает какую-то фрейлину за локоть, та брыкается.

2-й слуга. Ишь обсели! Что твои мухи.

3-й слуга (вздохнув). Да, принц это принц.

4-й слуга. Эх, даже завидно.

2-й слуга. Что стоите? Пошевеливайтесь.

5-й слуга. Вот сам и шевелись.

Принцесса. Шульц! Шу-ульц! Ну сделайте же что-нибудь!

Принц (внезапно, громовым голосом). Вон! Все вон отсюда. Вон!

Наступает тишина, потом все бросаются врассыпную. Гаснет свет. Сцена освещена лишь канделябром на столе принца. Гофман стоит неподвижно на своем месте.

(Вполголоса, мягко.) Эрнст, побудь со мной.


Сцена шестая

Гофман поднимает брошенную Лемке шпагу и задумчиво вертит ее в руках. Принц садится в свое кресло за стол, смотрит на него. Пауза.

Принц. Жаль, что нам помешали. Это, должно быть, был самый пылкий в твоей жизни жест - по крайней мере, в сторону мужчин. Так ведь?

Гофман. Пожалуй, да.

Принц. А ты раньше держал в руках шпагу?

Гофман. Признаться, нет. Если не считать одной маленькой, при мундире, в Польше. Но я даже, кажется, не вынимал ее из ножен.

Обходит стол принца, вешает шпагу на место. Пауза.

Принц. Послушай, Эрнст.

Гофман. Да, Вильгельм.

Принц. Тебе, верно, скучно у нас.

Гофман. Да нет, что ты! Впрочем, я уже выздоровел - пора ехать.

Принц. Ты собираешься ехать? Когда?

Гофман. Возможно, завтра.

Принц. И не дождешься Нового года?

Гофман. Нет. Встречу его в Бамберге, с женой. (Вздыхает.)

Принц. А потом?

Гофман. Потом - в Берлин. Каникулы кончаются. Пора на службу.

Принц. Да, ведь ты служишь... (Вздыхает.) Ты пробыл у нас всего две недели.

Гофман (улыбаясь). Что ж, я приеду еще. Вот станет туго с деньгами - подработаю у тебя министром. (Погрустнев.) Жаль Лемке. И ведь проклятый клинок действительно застрял!

Принц. Я знаю, Эрнст.

Гофман. Впрочем, министра тебе никакого не надо. Вы прекрасно справляетесь вдвоем с Шульцем.

Принц. Я тоже всегда так считал. Кстати о деньгах. Ты успел скопить что-нибудь?

Гофман. На год, я думаю, хватит. А проживу ли я дольше - это, ты сам говорил, еще вопрос.

Принц. Прости, Эрнст. (Возвысив голос.) Шарлотта!

Входит принцесса.

Лотхен, милая! Эрнст завтра покидает нас.

Принцесса. Гофман! Как, уже? Это из-за всей этой кутерьмы?

Принц (морщась). Нет, разумеется. Просто ему нужно ехать.

Принцесса (подходит, берет Гофмана за обе руки). Гофман! Вы знаете, что вас здесь любят и всегда ждут.

Гофман. Спасибо, Лотта. Я так благодарен вам.

Принц. И ты на нас не обижайся. Помнишь, я тебя об этом просил?

Гофман. Помню. Не обижаюсь. И вас о том же прошу.

Принц. В конце концов, ты ведь действительно гений. А мы обычные люди, чего бы там ни плел про августейшую чету Форш... Да. Лотхен, оставь нас теперь. Нам нужно еще сказать с Гофманом пару слов с глазу на глаз.

Принцесса. Конечно. Я пойду одеться к твоим именинам. Я бы надела то красное платье в вашу честь, Гофман. Но я боюсь, Лемке это будет тяжело.

Гофман. Разумеется, это ни к чему.

Принцесса выходит.

(Глядя ей вслед.) У тебя прелестная жена.

Принц. У меня также хороший друг.

Гофман. И народ, который тебя любит.

Принц (приложив палец к губам, с улыбкой). Тс-с! Об этом нельзя говорить вслух.

Гофман. Да, конечно. Скажи: а кто писал те доносы?

Принц. Какие "те" доносы? Ты имеешь в виду тот донос?

Гофман. Да.

Принц. Я сам, конечно. А переписывала Лотта.

Гофман. Я так и понял.

Принц. Впрочем, были еще и другие.

Гофман. Вот как! От кого?

Принц. Один взбалмошный, туманный, кажется, от фрау Шульц. Бедняжка хотела, верно, застраховаться при любом исходе. И еще один от кого-то из слуг. Сплетни людской. Скука. Впрочем, я аккуратно выплатил гонорары.

Гофман. А Шульц?..

Принц. Шульц? Ну что ты! Честнейший малый! Предан тому, во что верит... или чего боится. Я его никогда не променяю ни на кого.

Гофман. Что ж, ты прав.

Принц (глядя в окно). Опять снег. Завтра снова все будет в сугробах.

Гофман. Я это люблю... Послушай, Вильгельм. Я все хотел тебя спросить: чем ты, собственно, занят? Ну да, ты принц, государь, это понятно. Но все-таки? Есть у тебя какая-нибудь цель? Или все это так, игра на досуге?

Принц. Открыть тебе государственную тайну?

Гофман. Ну, открой.

Принц. Я не знаю. Я уже не знаю ответа на этот вопрос. Все как-то замутилось... Раньше было понятно. Идеальное государство, порядок, покой. Конечно, я принуждал нищих работать - и они становились просто бедными. Но бедность - не нищета! Я наладил дороги и мосты, кое-где плохие. Открыл больницу в монастырских кельях... Я даже просто наслаждался жизнью. А теперь... Ты сам-то знаешь, зачем пишешь?

Гофман. Нет, не знаю. Ну - бог с тобой. Прости. Все как-то скудно в этом мире.

Принц. Скудно... Спроси Шульца, он тебе скажет, что мир - театр. Все это твердят без умолку. И все неправы. Они не то имеют в виду. А это только и означает, что у каждого своя роль и нужно ее хорошо сыграть. Понятно, из этого идеального государства не выйдет.

Гофман. И ты следишь за исполнением?

Принц. За своим. И то с трудом. Ведь я же не параноик: людьми нельзя управлять... Впрочем ты, Эрнст, играл неплохо.

Гофман. Спасибо. Я тоже доволен тобой.

Глядят друг на друга. Потом подходят друг к другу. Обнимаются.

Принц (отстранясь). Ты думаешь, что прав Форш? Ты это хотел сказать?

Гофман. Насчет его лестницы на небеса?

Принц. Ну да.

Гофман. Для этого нужно верить в переселение душ. Я, конечно, актер, как и Шульц. Но знаю, что в этой жизни мне такую роль уже не получить.

Принц. Что, почувствовал, что как-то оно не так повернуло, а?

Гофман. Да, пожалуй.

Принц. Ну что ж. (Сменив тон.) Господин министр?

Гофман. Ваше высочество?

Принц. Сейчас мы будем праздновать мои именины. Я тоже должен переодеться, а вам тем временем поручаю проследить за установкой обеденного стола.

Гофман. Разве стол - это забота министров?

Принц. В исключительных случаях. Свечей много не надо. Без факелов можно обойтись.

Гофман (серьезно, с поклоном). Будет исполнено, ваше высочество.

Принц кивает ему, потом отворачивается, подходит к столу. Гофман идет прочь. Неслышно появляется фрау Шульц. Подходит к столу принца и гасит свечи медным колпачком.


Сцена седьмая

В темноте беспорядочные звуки оркестра. Зажигается световой круг - в нем Шульц у рампы изображает дирижера. Это пародия на Гофмана и вообще на всех капельмейстеров. Оркестр бушует. Потом разом смолкает. Круг гаснет. С разных сторон на сцену выходят в беспорядке несколько человек с крошечными свечками в руках. Свечки почти ничего не озаряют.

Голос 1-го слуги. Вечно все у них раскидано.

2-й слуга (нагибаясь). Вот носок. И, кажется, шляпа.

3-й слуга. Нет, это чернильница.

1-й слуга. Должно быть, господина Амадея.

2-й слуга. А вот молоток.

Голос Фрау Шульц. Лестницу, лестницу ищите. Нужно зажечь люстру.

2-й слуга. Сию минуту, госпожа советница. Сейчас.

Вспыхивает свет. Из-за кулис слуги выдвигают огромный неуклюжий стол. Устанавливают его в центре сцены. Откуда-то появляются стулья. Потом скатерть, приборы. Суетится несколько фрейлин - всё без особого порядка. Наконец, все исчезают. Уходит и фрау Шульц. И тут же возвращается среди гостей: Гофмана, Лемке, принцессы, Шульца, которые появляются с разных сторон. Стол сервирован на шесть персон. Место принца во главе стола пустует. Все рассаживаются, негромко переговариваясь, разливают в бокалы вино, кладут друг другу закуски - всё очень чинно, неспешно. Ждут принца. Наконец он выходит - в шитом золотом мундире, с давешней шпагой на боку. В руке у него свернутый в трубку лист. Легкое волнение за столом. Шульцы косятся на сверток, переглядываются между собой. Принц отодвигает свое кресло, но не садится.

Принц. Господа! Я считаю нужным огласить этот документ (разворачивает лист), ибо его содержание касается всех присутствующих.

Шульцы явно взволнованы: Карл трет лоб, Клара нервно теребит брыжи вечернего платья.

(Читает.) "В преддверии Нового года и по случаю наших именин - Указ. Властью, данной нам, повелеваем: Первое. Утвердить господина Карла Шульца в чине статс-секретаря на весь последующий календарный год с двадцатипроцентной прибавкой жалованья. Второе. Выразить благодарность и вручить денежную премию советнице двора госпоже Кларе Шульц за преданность и самоотверженность. Третье. Освободить согласно его воле господина Эрнста Теодора Амадея Гофмана от занимаемой им должности с сохранением оклада за текущий и последующий месяцы с присовокуплением премии за организацию праздничных торжеств. Выдать всю сумму наличными по первому его требованию. Четвертое. Назначить пенсию господину министру Лемке в размере трех четвертей его оклада с добавочными выплатами средств для поддержания его здоровья. Пятое. Выдать фрейлинам ее высочества поощрительные подарки в виде золотых медальонов для ношения на шее с вставленным внутрь портретом ее высочества. Шестое. Начислить премии слугам двора с изысканием средств на покупку новых мундиров. Седьмое. Во время новогодней ночи раздать гостям, служащим и слугам ценные праздничные призы. Титул. Подпись. Дата". (Подняв взгляд от листа.) Кажется, никого не забыл?

По мере чтения лица присутствующих светлеют, теперь на них едва сдерживаемый восторг.

Гофман (подняв бокал). Да здравствует принц!

Все. Да здравствует принц! Здоровье именинника!

Вбегает слуга, останавливается на пороге.

Слуга. Ваше высочество!

Принц (морщась). Что еще?

Слуга. Ваше высочество! Их преподобие, господин Форш...

Принцесса. Что?!

Слуга. Скончались. Внизу врач и монахи.

Гофман роняет бокал, вино заливает скатерть. Принцесса поднимается и замирает с искаженным от жалости лицом. Принц смотрит вниз, упершись в стол костяшками пальцев. Лемке глядит бессмысленно перед собой. Фрау Шульц всхлипывает, закрывая глаза ладонью. Вдали, за сценой, глухой удар колокола.

Шульц. Боже мой! А я так и не отдал ему двадцать талеров!

Занавес



ЭПИЛОГ

Заботы о похоронах отца-францисканца Вальдемара Форша взял на себя монастырь Святых Угодников, получивший щедрую поддержку от принца Вильгельма. Но Гофман не дождался похорон. На следующий день с утра он покинул резиденцию принца, увозя с собой кофр, едва вместивший его новый гардероб, коллекцию трубок и полторы тысячи талеров золотом. В Бамберге он задержался недолго. Была пора возвращаться на службу: рождественские каникулы подходили к концу. Фрау Миш была здорова. И хотя сам он кашлял, все же решил ехать в Берлин. Простуда не проходила, усугубленная другим его давним недугом. Он вернулся к своей должности члена высшего апелляционного сената при государственном суде - должности, ему ненавистной, - но тотчас слег. Его болезнь совпала с арестом рукописи "Повелителя блох", только что перед тем им оконченной. В ней усмотрели злобную карикатуру на начальство. По специальному приказу короля к протоколу допроса было приложено медицинское свидетельство о тяжком состоянии больного; временами он бредил. К весне болезнь стала отступать. Не вставая с постели, он добился публикации "Повелителя" и окончил "Угловое окно". Лето выдалось бурное, с грозами. 25 июля 1822 года, шесть месяцев спустя после визита в Бамберг, Гофман скончался. Надгробная надпись, по странной иронии, вряд ли понятной самим ее составителям, давала знать*, что покойный был равно хорош как поэт, живописец, музыкант и юрист. Другие эпитафии неизвестны.

© О.Г.Постнов

Песочное время



Дискуссия




Словесность