Ты отвыкаешь от земных засад. Труба уже весомей, чем гитара. Товарняки искать вишнёвый сад ползут сквозь сердце, громыхая тарой. Да, дядя, есть насущный полигон, томящийся, как бабочка в аорте, когда не сбить дыханием знамён шпионский шар на летнем горизонте.
Всю ночь идут на приступ комары. Хозяин, ты не ангел, ты - другая! Ты - не игрок, ты - правила игры: ты вспять поёшь, гортань перегибая...
Развитие действия
Искушённый трутень, презревший мёд, что ты сделал с гневом грядущих дней? Сапожищах в скорых тонул урод и свинцовый ветер сдавал в музей. Ты явился рано, спустив пары. Коридором вёдра звенели так, как звенели петровские топоры. Прорастал флаг...
Это позже ты понял, сменив костюм, где рыдал отец, где плавился воск. А покуда видел - забит костёл: голубиный дух и ребячий лоск. Получай же, сволочь, родной концерт! Бурлаки на волке и Челубей! И полночный выстрел. Не то - конверт перед строем знавших себя людей.
Но, когда проехали броневик, обозначивший добровольный стан, ты, кусая локти, сжёг черновик, погрузившись в своеобразный стон.
Вспомним. Сено пахло, но пахнет сталь, а Мария думала о другом. Ордена, как стопы, считать не стал ни один из тех, кто покинул дом. Вечерами ломался быт. Заводной печенег так терзался, что вместо век возникало озеро, серп цветной и в рубашке чистой твой человек...
...Он бежал по вспаханной борозде, не оглядываясь назад. В его маленькой бороде ты оставил шашку свою и взгляд. Ты хотел быть первым, но, как умел, п е р е п у т а л сень и место значка, опрокинул рюмку, осадок, мел, словно Маши яблочные бока. И, по праву брата, лохматый пёс, раскачавшись голосом в полный рост, повернул в Россию невольный шаг и мигнул, как радуга между шпаг...
Чтоб ноябрьским утром к нему домой постучался сонный городовой.
Кульминация и развязка
Той ночью мы гостили на Земле. Шёл ливень, как патруль идёт во мгле. Не грач мерцал на гипсовом лице - дремал герой-любовник на крыльце. Козёл парил над городом во сне, и горький шевелился на стене.
Вот встал он, опрокидывая дом, и, сделав ход, уселся за столом под лампою, условный и сквозной, с тяжелою, как лира, головой.
Последний камень в русский огород - последний друг с душой наоборот великим жестом руку протянул:
- Вы слышите? Вы слышите ли гул? Маэстро, Мавзолей и Метрострой!
Но скрипнула сансара за спиной. Смешалось всё - короткая рука, Марии королевские бока, фамильный френч остросюжетных дней, хозяин, стол, Москва своих огней, газеты, деньги, ёлка, хоровод...
Гроза и гром! Времён водоворот!
Но ветер стал, как ветер, затихать. Но вещи стали молча исчезать. Но кончилось. Мы были в пустоте.
СТАНКИ СТРАНЫ ЗВУЧАЛИ В ТЕМНОТЕ.
Эпилог
Зачем перелётное племя - попутное бремя - душа, золою проснулось на время, но падает вроде ножа? Над жизни седою равниной, как некогда этот сказал, летит, пролетая, и видит черёмуху, табор, вокзал...
Греши замирать не в обнимку под праздничным вряд ли столом, усердьем сродни фотоснимку, где мы отдохнули вдвоём, где, кровью набухнув венозной, две розы в подарок цветут. Бесстрастен сей подвиг нервозный, да чем оправдаешься тут за птицеподобное слово, что духом окрепнет в борьбе и станет как плоть? Но иного я не пожелаю тебе.
Так сложим казённые крылья в знак участи крикнуть прощай. Не солью земною, а пылью подземный получится рай. Хоть кончится скоро, но кроме на пишущем это станке и нет ничего против крови. И ласковой розы в руке.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
