|
СрезРассказыЧикаго
Bagriy & Company
2018254 стр.ISBN: 978-0692999882Общая тема моих сочинений - время. Календарная решётка, прочностью не уступающая железной. Тяжесть барахла, накопленного в шкафах и головах. От всего этого, мне кажется, пора избавляться, бежать, например. Пытаться взглянуть на клетку извне. Результат не важен, главное, чтобы весело. (Макс Неволошин, Из черновиков "Нобелевской лекции")Часы из России
- Что тебе прислать, сынок? - мамин голос в трубке снова звучал как чужой. Тихо, едва ли не грустно. Хотя речь шла о моём юбилее. Сорок лет вроде бы. Говорю "вроде бы" не из кокетства. Я запретил себе думать о возрасте. Настолько успешно, что подолгу сомневаюсь, заполняя всякие анкеты. Любая цифра больше тридцати кажется мне подозрительной.
Зеркал я избегаю, бреюсь на ощупь. Близорукость - опять-таки плюс. А если мельком отразится чья-то унылая физиономия, так это мой старший брат. Я всегда хотел старшего брата.
- Здорово, - он всматривается, якобы давно не виделись, - как сам?
- Я-то хорошо. А вот ты?
- Да болею...
- Чем?
- Всем понемногу.
- Пить бросай. И жрать. И пластику сделай, наконец. Щёки вон развесил, как сенбернар.
- Да пошёл ты! - он поворачивается спиной. Уходит.
И пусть катится. Не о таком брате я мечтал.
"Сынок" - не мамина лексика. Это она к пенсии расслабилась. Раньше не выносила телячьего сюсюканья. "Болтать о чувствах легко, - говорила она, - настоящее проверяется делами. Только делами". И она со мной натворила этих дел. Полжизни разгребаю.
- Часы, - неожиданно ответил я. - С механическим заводом. Здесь таких нет - все на батарейках. А там у вас, может, остались.
И сразу понял, откуда это. Родители подарили мне часы на окончание института. Я с ними работал в двух школах. А перед третьей - обронил, кажется, в Ялте. Правда, необходимость в них тогда отпала. Учитель чувствует время - плюс-минус три минуты, даже бывший. Хотя я думаю, что бывших учителей не существует. Как, например, бывших шпионов. В каком-то смысле учитель - тоже шпион. Иногда проснусь ночью и знаю, что на дисплее 3:33. Или 4:44. Смотреть тошно.
Горе дитю, зачатому в семье перфекционистов. Мой отец, интроверт, улучшал только себя. А мама - всех. Четвёрка по любому предмету считалась у нас дома недоразумением и тщательно анализировалась. Но и за пятёрки меня не хвалили - как за итог ожидаемый и безусловный. "Выше требования к себе, - твердила мама, - запомни это. Выше требования к себе". Вздыхая, она рассказывала о замечательных детишках сослуживцев и подруг. Лёша - круглый отличник, идёт на медаль. Таня - умница, абсолютный слух - поступает в консерваторию. Дима бегло читает по-английски, готовится стать военным переводчиком. Миша - чудесный хирург, звали в Италию - не поехал. Молодец, не бежит от трудностей. Захар - такой надёжный, всегда поможет, отладит, исправит, довезёт - хоть ночью его позови.
Я был хуже их всех. Комплекс неполноценности вбивался мне в голову шестидюймовыми гвоздями.
В седьмом классе я понял: надо что-то менять. Для начала бросил опостылевшую музыкальную школу. Записала меня туда понятно кто. Мама бледнела от гордости, когда я с отвращением исполнял что-нибудь для подвыпивших гостей. Или на очередном концерте - деревянный от волнения и нового костюма. О, эти ненавистные концерты...
Заданий в обеих школах с годами прибавлялось. Ко мне почти не ходили друзья. Я стал непопулярен. Авторитетом пользовались мастера футбола и хоккея. А также умельцы начистить кому-нибудь репу. Чуть ниже котировались модные шмотки, импортные сигареты и амурные успехи. Игра на пианино отсутствовала в этом списке. Вернее, находилась в области минусовых величин. Однажды я сказал - хватит. Первый раз.
Затем начал хуже учиться. Из-за конфликта с математичкой получил две тройки в аттестате. После выпускного ходили бить ей окна. Жаль, не попали - всё-таки четвёртый этаж. Любопытно, что сейчас я зарабатываю математикой на хлеб и колбасу.
Одновременно я стал понемногу выпивать. В институте продолжил это дело с опасным энтузиазмом. Зависал в общагах у друзей, прогуливал лекции. Балансировал на грани отчисления. Регулярно забывал имена своих девушек, что их, как правило, не смущало. Естественно, связался чёрт знает с кем. Одна моя пассия из деревни Кошки носила сельповское имя Зина. Или Клава, не помню. Название деревни меня заинтриговало. Я даже побывал там. Отец Клавы (или всё-таки Зины?), приняв меня за жениха, напоил самогоном до изумления. Вернувшись, я злорадно объявил маме, что женюсь на Клаве.
Старшекурсником я избегал дома неделями. Подрабатывал ночным сторожем. Получив диплом, распределился в немыслимую глушь. Казалось, только дистанция способна исцелить агонизирующие отношения с родителями. И ещё, может быть, время. Так и случилось.
Вскоре я осознал, что кроме расстояния важно ещё и направление. Протрезвел, одумался. Уехал в Москву. Получил второе образование, красный диплом. Поступил в аспирантуру. Сообщил об этом маме по телефону. Она сказала:
- Хорошо. Как у тебя с деньгами?
- Погоди, мам, ты не поняла. На курсе сорок человек, и только у меня диплом с отличием. В аспирантуру конкурс сумасшедший...
- Ну и что? - перебила мама. - Так и должно быть. Ты же мой сын.
За целую жизнь - совместно и врозь - она удивила меня дважды. Первый раз - когда узнала, что мы собираемся в эмиграцию. Я готовился к обвинениям в поиске лёгких дорог и низких требованиях к себе. К словам "ренегат", "отщепенец" и "крыса". Мама произнесла что-то совершенно неожиданное: "Уезжайте, пока выпускают. И побыстрей. Я помогу, если надо денег или бумаги какие ускорить". Мы с женой озадаченно переглянулись. Мама добавила: "У этой страны нет будущего. А там хоть какие-то шансы. Бог даст, поживёте как люди".
Незадолго до этого окончательно развалили авиационный завод, где мама трудилась сорок лет. Последние двадцать - старшим экономистом. Шустрые мальчики, незаметно вставшие у руля, перепрофилировали завод на изготовление газокачалок. Мама собралась на пенсию. Но её уговорили поработать в той же должности ещё немного. Поскольку ни в чём, кроме дележа украденного, новые хозяева не разбирались. И доделились - завод погиб. А она была хорошим специалистом и всё понимала, конечно.
Второй удивительный разговор случился через двенадцать лет. Мы ужинали в кафе на Рио Сан-Моизе. Мама рассказывала о знакомых из прошлой жизни. Тот женился, другой развёлся. Третий опустился - поднялся - умер... Я спросил, где примерные дети её сослуживцев. Ну, эти: Таня, Дима, Захар... Лёша.
Оказалось, что Лёша - кавалер двух медалей, надежда советского авиапрома - вдруг остался не у дел. Исчез авиапром. Лёша потыкался туда-сюда, одна фирма, вторая... Свой бизнес. Пролетел, насилу отдал долги. Взяли по знакомству начальником автомойки. Владелец сети - одноклассник Лёши, бывший хулиган и двоечник Мамаев. Уважаемый человек, меценат.
Таня, выпускница консерватории, сменила трёх мужей. Пела в ресторане, имела успех с вытекающими... От ночной жизни стареют быстро. Сейчас играет на пароходах, фуршетах, банкетах. Иногда поёт в церкви.
Дима не стал военным переводчиком - завалили на экзаменах. Работал в Интуристе. Торговал учебными кассетами. Последнее время эскортирует богатеньких детишек в Лондон и там их гувернирует. Случается, бегает им за пивом.
Миша-хирург вообще отчудил. Женился на тётке с двумя пацанами. Она ему мигом сочинила ещё пару девочек. Взяли ипотеку. Дети едят макароны с картошкой. Жена - Мишину печень. Миша режет и шьёт, как портной-стахановец. И сильно жалеет, что не поехал в Италию, когда звали. Больше почему-то не зовут.
А Захар? Такой же молодец на все руки. Соседи не нахвалятся. Чинит, помогает, лудит, паяет. Только где работает и кем - неизвестно. Деньги получает в конверте.
Я не выдержал.
- Что, - говорю, - мам, я всё ещё хуже них?
- Ну, зачем ты, - ответила мама, глядя в бокал, - нет, конечно. Я... Просто мне казалось, что ты способен на большее. Но жизнь так или иначе расставляет нас по своим местам. Внешнее давление бессмысленно. Ты всё правильно сделал.
И она с благодарностью взглянула на мою жену.
- Мы, - сказала жена.
- Что?
- Мы всё правильно сделали.
- Да, да. Конечно.
Стемнело. Вдоль канала замерцали тёплые огни. Выпорхнул ресторанный женский смех, двинулись тени официантов. По чёрному маслу воды скользнули на парковку три гондолы. Гондольеры перекликались усталыми голосами. Я думал о том, как важно, чтобы родители жили долго. До того времени, когда и они, и мы становимся умными. И поздно чего-то доказывать, обижаться, считать взаимные долги. Хочется только прощать и любить. Если не забыли - как.
Разумеется, мама выслала часы заранее. Но - давно стих юбилей, отшумели тосты. Бутылка из-под шампанского наполнилась окурками. Посылка всё шла. Вдруг мама звонит. Часы вернулись обратно. На упаковке что-то вроде "адресат не обнаружен".
- Мам, - говорю, - ты скопируй это и факсани мне. И вышли ещё раз. Это дорого? Денег отправить?
- Не суетись. Давай лучше сверим адрес.
Мама шлёт часы вторично. И... всё повторяется до единой буквы. Приходит факс. Где снова под нашим адресом штамп: "addressee not known".
"Fuck. Fuck..." - бормотал я, отыскивая в жёлтых страницах почту Новой Зеландии. Минут десять слушал автоматические голоса и классику на рояле. Исчерпав запасы английского мата, перешёл на отечественный. На любые вопросы автоответчика повторял:
- Требую личной встречи с начальником.
- Он в командировке, - сказал наконец чуткий женский голос.
Интересно, куда и зачем начальник почты ездит в командировки?
- Требую личной встречи с замом. Ведь у него есть зам?
- Есть. Зачем вам личная встреча?
- Вот это мы с ним и обсудим.
- Мне необходимо зарегистрировать...
- Хорошо. Я хочу пожаловаться на отвратительную работу вашего учреждения.
- Напишите письмо.
- Трижды писал, - соврал я. - Послушайте, в чём, собственно, дело? Почему ваши начальники скрываются от людей?
- Завтра в десять подойдёт?
Без пяти десять я ехал в лифте стеклобетонной высотки. Лифт тоже был стеклянный. На каждом этаже в маленьких прозрачных боксах, согнувшись, трудились клерки. Возможно, дизайнер здания хотел подчеркнуть, какой тут открытый и честный народ.
Из-за стола встал крепкий человек в расстёгнутом пиджаке, без галстука. Приветливое, слегка мясистое лицо, нефальшивая улыбка. Мне расхотелось скандалить.
- Томас, - он протянул руку.
- Макс.
- Присаживайтесь. Чем я могу вам помочь?
Рассказывая, я выложил перед ним факсы. Томас внимательно изучил каждый.
- Невероятно, - произнёс он наконец. - Один раз - и то редкость. Но дважды подряд... У вас адрес не менялся?
- Нет, - я протянул ему счета за электричество, телефон и воду. - И почтовый ящик надёжный. Кроме того, зачем воровать извещение, по которому без паспорта ничего не дадут?
Томас помассировал затылок и шею.
- И всё-таки это очень странно. Ладно, будем разбираться. А вам сообщим о результатах.
Он мельком глянул на часы. Неслабые, кстати, часы. Это решило дело. Я широко улыбнулся и сказал:
- Мне ваши разборки ни к чему.
Замначальника поднял брови.
- Чего же вам надо?
- Компенсацию, естественно. За финансовый и моральный ущерб. Долларов пятьсот меня устроит.
Томас покачал головой.
- Нет. Здесь так не делается. Мы не частная контора, и...
- Я понимаю, но...
- Послушайте...
- Нет, это вы послушайте. Наша семья обычная, можно сказать, бедная. Директоров нету и замов тоже. И гонять посылку туда-сюда нам, знаете, дороговато. Из-за того, что ваша почта работает, как задница. Теперь моральный аспект. Маме семьдесят лет (я прибавил ей четыре года). Она мне шлёт подарок к юбилею. И дважды получает его назад. Дважды! У неё стресс, а в её годы... - мой голос дрогнул. - Вы понимаете, что может случиться?
Демагогию такого порядка новозеландцы воспринимают болезненно. Томас стал похож на человека, заглотнувшего несвежую мидию.
- Подождите, - выговорил он, - сейчас...
На столе возникла стопка конвертов, перетянутая бумажной лентой. Конверты были междугородние: опоясаны сине-красной зеброй. И штамп "Оплачено. Почта Новой Зеландии".
- Вот, - сказал Томас, - сто писем бесплатно. В любую точку мира. А посылку вашу буду контролировать лично. Вам её под роспись доставит курьер.
Часы оказались совсем простые. Скромнее, чем я ожидал. Циферблат без излишеств: 3-6-9-12. В центре кораблик и самолёт. Кожаный ремешок. Мой друг Саша, пластический хирург, обладатель коллекции Ролексов, застеснялся бы таких даже наедине с собой. А мне нравятся. Всё-таки пять раз летали через океан.
Иногда я думаю: был ли какой-то смысл в этих перелётах? Или просто ошибка, случай. Но ведь случай - это псевдоним Бога. Не помню, кто сказал, однако мысль занятная. Отчего мамин подарок так упорно избегал меня? Почему именно часы? Хитрая машинка, крадущая наше время. Крадущая нашу жизнь. Я вспоминаю любимый рассказ Стивена Кинга... Хорошо. Допустим, у меня раздвоение личности и я сам уничтожил оба извещения. Но хочется понять - зачем. Зачем оно этому второму?
Не даёт ответа.
Часы до сих пор лежат в моей тумбочке у кровати. Раз в год я их завожу. Они тикают - чуть слышно, едва ли не грустно.
|