| Сетевая Словесность |  |
|
|
|
|
"То, что Андрей Бычков - гениальный писатель, теперь знают все, даже стыдно этого не знать". ("Ультра Культура")ГУЛЛИВЕР И ЕГО ЛЮБОВЬ
отрывок из романа
"Жить ли Богу в собаке? Нет! Но наивысшие - из нас".
Алистер КроулиЧасть 1
1.
Негр сидел, упираясь мизинцем в стекло. Такси тронулось и поехало. Евгений посмотрел ему вслед. Теперь он стоял, засунув руки в карманы.
Манекены на улицах, манекены в витринах, нарисованные гуашью глаза.
"Ман Рей фотографировал таких еще в двадцатых..."
Москва, высвеченная в неон, модная, иностранная, вся в рекламе с призрачными огнями автомашин. И на фоне заката, черным, сталинские высотки.
Он вынул Pall Mall и закурил. Мимо спешили подростки. "I hate myself and I want to die 1" - было написано у одного из них на спине. Другой подросток кричал, выбрасывая пальцами "козу": "Банчило, так это же наш бабл 2!"
Он наступил на отброшенный снег, вспоминая негра в фиолетовой беретке, его вывернутый мизинец с длинным ногтем, странный взгляд и то, как тронулась кабина, исчезая среди мириадов других кабин. Загорелась реклама "Night club", фиолетовым золотом рассыпалась неоновая жар-птица. И на низкой деревянной тележке к нему подкатила красивая молодая женщина без ног, жалостливо заглядывая в глаза.
"Как попросит, так и дам".
Она что-то бессмысленно промычала, он промолчал и она покатилась дальше, нагибая свою маленькую спину с коротким грязным рюкзачком.
"Вот она, твоя последняя любовь", - усмехнулся он, словно бы бросая ей вслед золотые монеты - пфенниги, шиллинги и рубли.
Когда она скрылась из виду, он щелчком выстрелил сигарету. Окурок полетел по огненной дуге и разбился на искры о лобовое стекло проносящегося мимо автомобиля. Евгений запахнул полы своего замшевого плаща и двинулся дальше.
2.
Так он и шел - немолодой уже человек с опытом разочарований и тоски, исполненный чувств несовершенства мира.
Мир давно уже разъезжался по швам и смысл его Евгению по-прежнему не был ясен. Последняя попытка - разбогатеть, играя в "Форексе" на разнице валют. А все вопросы о смысле пора растворять в интернете, просто набирая в "искалке". Так, вместо Бога там можно найти адреса многочисленных религиозных конфессий и сект, а вместо любви - брачные объявления или мэйлы проституток с откровенными иллюстрациями: сиськи-письки с наезжающими на них штативами, неожиданный ракурс, удачное и смелое освещение, и, конечно же, непрерывное совершенствование качества переданных в электронном виде фотографий.
В переходе играли рок. Кого-то били по лицу, но вмешиваться не хотелось. Да и не время было вмешиваться.
Контрабасист пел, лабая по струнам всей пятерней, пристукивая кедами по кафельной плитке. "Don’t leave me baby, don’t leave 3". Лицо шло на удар в каком-то слепом экстазе и разбивалось вдребезги. Контрабасист идиотически, радостно улыбался, глядя проходящим мимо в глаза и некоторым даже недвусмысленно подмигивал.
Евгений вдруг ощутил к нему зависть. И даже к тому, кто теперь сидел, пьяно смеясь и рыдая в углу, размазывая кровавые сопли.
- Э-ээ, ты чё? - наклонился контрабасист к какой-то пьяной девчонке, отставляя в сторону свой инструмент. - Вальты прилетели? Чё, катют, гуляют? - он взял у нее бутылку и отхлебнул. - Да плюнь ты, щелкни носом и скажи ей своей депрессии, я сделаю из тебя алмаз. Да, из соплей своих алмаз, из говна своего алмаз! Во, посмотри на меня. Вот они мы, новые герои - насмешливые и прозрачные! Да во Колян...
- Ка-акой ещ-ще, блин, Кол-лян?- попыталась подняться она.
Контрабасист кивнул на парня с разбитой мордой и усмехнулся торжественно:
- Из него сделали Ника. И Ник теперь будет отражать солнце. Был Колян, а стал Ник. Поняла, нет? Вот так, поняла? - он снова хлебнул. - Жрать витамины - а, бэ, цэ, дэ и е-двенадцать. Ха-ха! Слышь, - он вдруг наклонился и понизил голос, - у меня винт - суперский, всего пятьдесят баксов за дозу...
Евгений вдруг отчетливо увидел его руку. Желтоватые мозоли на подушечках пальцев, блестящие с металлическим налетом ложбинки от струн, как будто они, эти пальцы собирались что-то зажать сейчас и на лице этой девчонки, извлекая какой-то новый, раньше неслыханный звук. Он отвернулся и пошел дальше.
Шуршащие шины автомашин. Гудение громадного безличного механизма. Реклама - мерцание прославляющих себя стен.
Он усмехнулся:
"А Ник теперь отражает солнце... Колян там по старой русской привычке все ссал в себя, срал, как водолаз, зато Ник будет сгонять вес на тренажере, и париться в сауне. Колян этот, наверное, вечерами все еще пытался читать Бердяева или Леонтьева, зато Ник уж точно будет обсуждать в ток-шоу Дерриду. Колян Ника, конечно, ненавидит. А Ник Коляна презирает. Но ведь так только до тех пор, пока они не догадаются, что баян-то 4 у них общий".
Он нащупал и сжал в кармане денежные купюры, теплые от своего же собственного тепла.
"Как это сказано у Беньямина - капитал освобождает не желания, капитал освобождает лишь сам себя?".
И вспомнил бродягу, которого видел пару дней назад в вагоне метро. Тот откровенно ворочал рукой в своем мелком кармане, прижимаясь к какой-то пьяной девке. Их искривленные гримасой сладострастия лица. Рай, проступающий на брюках бродяги грязным и мокрым пятном.
"А теперь, Чина, чтобы опрокинуть всеобщее", - подумал, вынимая купюры, и остановил желтое с шашечками такси.
Авто поплыло среди других авто.
"Когда-то, Чина, купив мотоцикл, старый четырехцилиндровый "Харлей Девидсон", и, едва выехав со двора, я хотел сразу же разогнаться... И было что-то неумолимое и даже издевательское в том, как, зажатый со всех сторон, я уперся в заднее крыло какой-то "волги", и потащился за ней, отставая даже от пешеходов..."
Проститутки стояли на Тверской, но он решил взять после Водного, там, на троллейбусной остановке. Евгений знал этот поворот.
"После Водного, - сухо усмехнулся он сам в себе. - Пока не мелькнет опора моста. После железной дороги надо постараться стать адекватным, чтобы не ошибиться в выборе..."
Он откинул голову на подголовник и закрыл глаза.
3.
- Остановите вот здесь.
Машина затормозила. Вращая ручку, он опустил стекло. Девочки стояли, кто игриво, кто нагло предлагая себя. Почти незаметные жесты. Было что-то зловещее в этом укрупненном, замедленном, как на экране, мгновении, когда ничего еще не было.
"Ты уже знаешь и в то же время не знаешь. Соблазн воображений. Невинная и изначально порочная свобода выбора... Ну же, почему ты сейчас-то не можешь стать хоть ненадолго насмешливым и злым? Возвеселиться духом и телом, раз никакой любви больше нет".
- Что хочет господин?
"Господин..." - он усмехнулся, разглядывая их.
"Почему невозможна жизнь без пизды? Почему нельзя самому себе засунуть? Изогнуться, изощриться и стать наконец самодостаточным. Как андрогин. Или как тот бомжара... А все эти анютины глазки, кошки, собаки... Может быть, взять вон ту, будет скулить... довести до изнеможения... Тогда уж лучше вот эту - заколоть ее в ее же сало. Или ту, - он продолжал разглядывать их как в кино, - почти ребенок, Дюймовочка. Надевать, поддерживая одной рукой, пространно прохаживаясь по комнатам, и дирижируя другой. Задумчиво вслушиваясь в то, как она визжит... Музыка Гайдна... Да, надевая, натягивая до конца, пока она не разорвется от своего же визга. А зачем ты полезла на этот железный крест?.. Или вон ту... Удмуртка... Просто прибить к стене, широко раскинув ей ляжки, чтобы никогда не смогла сдвинуть обратно. Никогда... Наказанная своим удмуртским богом".
- Вы как? Остановились или как?
Он вздрогнул. Спросил:
- Сколько за час?
- Это зависит от желаний, - хрипло усмехнулась одна. - Классика, анал, госпожа...
- И от территории, - добавила другая.
Он посмотрел на эту другую. Длинные женщины - иногда и с ними можно протягивать. Но у этой совсем не было груди. Он представил себе это плоское протянутое наслаждение.
"Хотя и плоские иногда могут складываться в зигзаг. Но эта - вряд ли... В ее глазах - тоска".
Евгений хотел было уже повернуться к шоферу и сказать: "Поехали дальше". О, это "поехали дальше"! Да, не останавливаться. Но тогда это будет просто смешно. И рано или поздно придется, как тот бомжара...
И тут он заметил, увидел этот ненавидящий взгляд, взгляд, исполненный ненависти и презрения.
Она шла от машины сутенера, шла не спеша. Такси стояло здесь уже давно и она могла подумать, что торг окончен. Высокая блондинка с короткой стрижкой, какие-то странные, слегка водянистые, замершие глаза, резко обведенные фиолетовой тушью... В кончиках тонких мелко дрожащих пальцев она держала погасшую сигарету. И в этой ненависти, с какой она на него посмотрела, он прочел... что он прочел?
Она остановилась за спинами других, медленно поднесла сигарету к губам, едва справляясь с почти незаметной дрожью, хотела затянуться и вдруг отбросила. Как будто того, чего не было, и в самом деле нет.
"А будет только то, что будет", - подумал он, вглядываясь в ее длинный и острый ноготь. И неслышно она словно бы сказала только ему одному:
"Я же знаю, что ты любишь боль".
"И отчаяние", - также неслышно усмехнулся и он.
"Так я доставлю тебе эту радость".
Его коснулось предчувствие каких-то запретных наслаждений. И он ощутил в себе желание.
Подошел сутенер с лицом палача, наклонился и что-то сказал ей на ухо. Она усмехнулась, слегка прогибаясь в спине, словно бы для него и только для него, обнажая какую-то свою особенную тайную порочность. Неожиданно резко выпрямилась и, вдруг, как будто бы его и не было, повернулась и пошла вслед за сутенером к его заляпанному грязью "бээмвэ".
И тогда он торопливо и громко ее окликнул.
1 Я ненавижу себя и хочу умереть (англ.)
2 Банчило - торговец наркотиками, бабл - деньги; жаргон (прим. автора)
3 Не оставляй меня, детка, не оставляй (англ.)
4 Шприц; жаргон (прим. автора)
