Сергей Слепухин
ЛУННАЯ НЕУРЯДИЦА
Давид Паташинский. Рассвет перед сном:
Стихотворения. - М.: Водолей Publishers, 2008.
Поэт подобен часам. Ему сообщен его радиус, часовою и секундною стрелками поэт чертит свой круг. Часовая пружина - темперамент - приводит в движение механизм чувств. Но стихи поэта - это всего лишь циферблат, внешний показатель работы, совершающейся в душе автора. Пульсации темперамента подобны движению часового маятника. Ритмические и переменные, они точно показывают Время жизни поэта.
Не ищи на лице моем циферблат,
Лучше губы грустные на нем найди...
|
(Механические часы)
|
Что же на часах Давида Паташинского? Наивная, но, несомненно, мастерская, игра словом, отдельные колющие и меткие наблюдения, богатый колорит, роскошь речевого потока. Композиция его стихов разорвана на отдельные кусочки, на сценки, на неожиданные выдумки. Каждый фрагмент - скерцо, но все они слиты вместе, подчинены одному движению. Удивительная гармоничность! Паташинский - поэт с ярким воображением, вдохновенной захлебывающейся фантазией, необычайной культурной чуткостью. Музыкальный слух и виртуозное владение словом позволяют поэту подчинять грандиозной свободе своего замысла любые, на первый взгляд, казалось бы, незначительные мелочи повседневной жизни.
"Мир происходит медленно, по прямой...", "Волчата черные свернулись на груди / ночного леса...", Птицы "летят, кашляют, как собаки. Им некуда приземлиться"... В пустоте горит "голое сердце"... Паташинский умеет все перемешать и перепутать. Перепутать? Нет, выстроить в особом порядке, так поэт постигает новый смысл увиденного и пережитого. В его курьезах нет желания "удивить". Сквозь "нелепости" упрощенного и в то же время неясного, сбивчивого рисунка остро проглядывает большая наблюдательность автора. Это особый яркий психологический талант - в детской манере удивить мудростью зрелого человека.
Лавочкин сидит на себе, как на дереве,
седой хвост его рассыпался на ветру, как тальк.
Из толпы механиков доносится песня стерео,
что к утру превратится в пустой гештальт.
Ферма моих звуков, запах знакомой коровы,
чарка пламенного молока в постель.
Скажи, базука, будет нам пол-второго,
или опять позовем гостей?
|
(Аэроплен)
|
Процитированное стихотворение - главное в сборнике Давида. Аллюзия образа шагаловского нищего старика, летящего над Витебском, несомненна. Но, если образ пророка Илии с посохом и мешком в картине Марка Шагала - это живописная метафора известного еврейского выражения "он идет над городом", что символизирует неотвратимость изгнания, то "Аэроплен" Давида Паташинского, напротив, является признанием поэта в безмерной, неизжитой любви "к дорогой глуши голубого света", ощущением юности и незрелости собственной "небесной хворости". Это осознание, что избранный новый путь "безнадежно млечен, холоден, как вода"...
Давид Паташинский - поэт живописный. Он не считается с реальной окраской вещей, предпочитает свободу. Он видит цвета окружающего мира по-своему. Как и в детских рисунках, соотношение яркостей в стихах Паташинского служит только для того, чтобы подчеркнуть различие внутри самого образа. При внимательном чтении книги вдруг замечаешь, что три основных цвета преобладают в его палитре: голубой, малиновый и лунный. Голубой - как цвет зимнего сибирского снега, малиновый - цвет душевных порывов и устремлений (интересно, что улочки на "русских" картинах Шагала тоже малинового цвета), а по "лунным лекалам", "лунным тальком" из "лунных сусеков" создается "лунная неурядица", основная тема сборника.
Мерцание полуночного сердца, луна горит, как девочка, в ночи,
закрыв глаза, под лампою уселся, теряя слов напрасные ключи,
домашние потемки страшно споры, и на свету все помыслы черны,
и наши осмотрительные споры хранят зерно пустой величины.
|
(Мерцание полуночного сердца...)
|
Как рыбы, живущие на разных глубинах, или птицы, парящие на разных высотах, имеют различные глаза, так и поэты имеют разное видовое восприятие. Сама же по себе перспектива есть не что иное, как разворачивание вещей. Перед современным поэтом стоит задача определить и выразить перспективы колеблющихся предметов.
Итак, лунный свет заполняет пространство сборника "Рассвет перед сном", он течет из стихотворения в стихотворение, образуя лужицы и озерки. Непрерывное течение времени в лунной призме очерчивает формы реального и нереального в сознании поэта. Колеблемые образы отраженных в лунных озерках предметов создают эффект переламывающихся ритмов, подобно тому, как ломается ритм от отражения в воде. Автор часто "строит" стихотворение, как лодку: опущенная в лунную заводь, она подчиняется законам преломления. Слова идеальной шарообразной формы погружаются в воду, при погружении шар разламывается, возникает ощущение сдвига, это рождает ритм и движение, стихотворение начинает медленно плыть.
Свойства, которые порождает лунная призма в манере видеть, - ясность и отчетливость. Увиденные через лунную призму предметы становятся миниатюрными, следовательно, воспринимаются как теплое, искреннее, по-детски чистое откровение. Искусственное изменение пропорций, например, способно наделить женщину в стихотворении Давида порхающей походкой, лишить ее постамента, превратить в бабочку или ангела, подчинить ритму лунного полета.
Существует поэзия светотени, это комнатные городские стихи. Есть поэзия, созданная из фотонов городского электрического света, выхватывающая из пространства вокзалы, фабрики, города. У Паташинского - поэзия лунных силуэтов, механические колебания времени в ней сопоставимы с гармоническими эмоциональными колебаниями. Есть впечатление, что свет создается самими образами, которые выхватывает сознание и чувствование: ни центра, ни границ мира в стихах автора не существует. Рожденный образами, свет передается дальше, на предметы, которые, в свою очередь, сами начинают его излучать. Лунный свет становится материей. Используемый Паташинским прием усиливает быстротечный, мгновенный характер изображаемого события, позволяет создавать перспективу, при которой образы и события ориентированы в случайном направлении и нередко имеют преображенные формы. По аналогии с живописью этот прием можно было бы назвать эффектом "проходящей сцены". Читатель получает сильное впечатление от образов, возникающих из состояния небытия и, вероятно, возвращающихся в него.
Он совсем в себя вернется, никого не звав, не ведав,
и малиновые губы спрячет шелковая лента.
Плюс луна, да минус солнце, касса, полная билетов.
|
(Янус)
|
Вместо изображения статичного мира с традиционной неизменной композицией поэт показывает жизнь как процесс возникновения и исчезновения. Одна часть образа может быть видима, в то время как остальное спрятано в темноте, целое же присутствует только частично. Когда предметы фрагментарно спрятаны в темноте, то воображение дополняет их. Стихи сборника как бы представляют разные фазы Луны: мы видим месяц, а не часть диска, но фрагмент не кажется незаконченным, так как мы знаем, что собой представляет сам диск.
Месяц, жестяная душа,
зачем ты качаешь половиновой головой.
<...>
Месяц, сверкающая тоска.
Гремучая ткань твоя рвет облака.
В темном зеркале оторопь старика.
Впадина морщинистого виска.
|
(Месяц, жестяная душа...)
|
Паташинский - синтетик, не аналитик, как большинство его коллег. Конечно, следы былой культуры в его искусстве не исчезли бесследно, но каждый отклик традиции, каждый готовый прием напористо вовлечен в новое качество. Не чуждый контактов с предшественниками и современниками, Давид Паташинский представляет собой новый тип художника, способного превращать в поэзию буквально все, что попадает в поле его внимания. Говоря о методе его письма, необходимо отметить пристальное внимание, с которым поэт относится к специфике избранного мотива. Стихи Давида способны мгновенно возникать по ритмическим и звуковым ассоциациям. Паташинский вращает корневую структуру слова и вытягивает через фонетику сублимированный архетип смысла.
Разумеется, конкретный, исходный материал автором "донельзя" переплавляется, но всегда сохраняет внутренние характеристики. Из кипы полуслучайных сырых наблюдений - трофеев взгляда - Паташинский энергично выжимает желанную суть, то очередное "нечто", которое и побуждает новое стихотворение к рождению.
Устойчивость статики чужда темпераменту поэта. Напротив, все творчество предельного индивидуалиста и "безумца" Паташинского подтверждает его готовность к бегству от привычного. Куда? - В "лунную неурядицу", "аэроплен" нового поэтического мышления.