ИСПРАВЛЕНЬЕ НЕПОПРАВИМОГО
Повести "Большой вальс" и "Бустрофедон" я читала и раньше, по отдельности, но это не помешало мне читать их заново как впервые. Ценность их кроется не в сюжете, не в героях, а в некой тайне жизнеустройства, ради постижения которой Кудимова и берётся писать. В этом постижении, когда проходишь его заново, не повторяется даже сюжет. Не повторяется даже "основной вопрос" детективной истории: кто убил. В первый раз, прочитав "Большой вальс", я была уверена, что убил главный персонаж повести - Ян Яныч, убил свою любовницу, не в силах совладать со своей любовной зависимостью, губившей всю остальную его жизнь. Перечитав повесть, я удивляюсь, как я могла не заметить очевидное: убил Анатолий, преданный помощник Ян Яныча, убил, несмотря на своё аристократическое положение в уголовном мире ("В высокой масти не матерятся", - обмолвился о нём Ян).
Вот так и в собственной жизни мы часто прохлопываем ушами какие-то важные признаки, на которых всё держится. Главная задача поэта Марины Кудимовой (а она и в прозе остаётся поэтом) - отличить главное от второстепенного.
Как в древнекитайской легенде о конюшем Ли Бо, который мог спутать масть и пол коня, но не мог ошибиться в главном: вот лучший конь Поднебесной.
Так Марина Кудимова, невысоко ценя школьные знания (зэки у неё однажды "вскрыли бочку с этиловым спиртом и выпили из неё примерно половину содержимого", потравились, хотя ядовит не этиловый, а метиловый спирт, метанол, обладающий тем же запахом и вкусом. Считается, что подобные ошибки должен отлавливать редактор, но где нынче взять такого редактора), ищет решающее знание о жизни, которое вернее получишь во дворе, чем за партой.
Двор и есть главное место событий, которые вершатся в рассказах и повестях книги "Бустрофедон". Даже когда "двором" является дортуар института благородных девиц в среднерусском городе, в котором угадывается чернозёмный Тамбов. И время активной дворовой жизни, конечно же, лето, никак не зима, поэтому в книге рефреном повторяется: "В то (или другое) лето". Одно лето переходит в другое почти без перерыва на замирающую зиму, как без перерыва тянется борозда плуга за быком на повороте у межи, как, не прерываясь, тянется от правого края листа влево строка ребёнка, который только учится писать. Греческий алфавит с его симметричными буквами позволяет без потерь читать и справа налево.
Короткая перемолвка ("человеком - сверхчеловеком - человеческое, слишком человеческое") может служить паролем для различения "свой-чужой", но и язык двора при всей его кустарности и архаичности позволяет каждому русскому опознать родную речь и почувствовать себя среди своих. Можете пройти тест на понимание этой речи: "Обстрекался молодой лютой крапивой". "Хтойзнть" и "Опеть неладно". "Помчались по непрогляди". "Лель даже помылся в ванне, невзыскательно вытерся собственной рубашкой и ею же подтёр нахлюстанное". "Чего колготисся, колгота ты?" "А у тебе зять скабежливай?" "Ехай, не боись!" "Вся кофта в ошарушках!" "Чего лататы разложила?" "Ты посорма при детях не надо!"
В период освоения Двора она спросила Бабуль:
"- Почему они так странно говорят?
- Все люди говорят по-разному, - уклончиво ответила Бабуль, никогда не обсуждавшая чужое. - Ты же говорила: "пидэм на вулыцю".
Постепенно дворовый язык сам собой открывался ей, как Миклухо-Маклаю. "Посорма" означало грязную брань. "Скабежливый" переводилось как "брезгливый", а "колготиться", "колгота" - в общих чертах, схематически - как "суета сует". "Лататы", как и "ошарушки", могли обозначать самый широкий спектр предметов. "Нету" вместо "нет" уже казалось обыденным.
Гелю поражала публичность жизни Двора и окрестностей, которую Лядов всего лишь доводил до абсурда. Всегда будто на сцене, всегда нескрываемо на виду".
И поразительная точность литературного языка: "Ноготь походил на грозовую тучу". "Температура не помещалась в градуснике". "Просинь и празелень, то переходящие друг в друга, то друг друга сменяющие, на закате подпаливались йодисто-красным, а на восходе отдавали бирюзой со спиртовыми сполохами".
И уже недетские догадки о важных свойствах мироздания: "Медицина, по моему глубокому убеждению, необходима в первую очередь как форма посредничества между страждущим и любящим, поскольку последний теряет от сострадания остатки разумения".
За внешними событиями, в глубине постоянно угадываются грозные экзистенциальные тайны, не все их можно назвать, чтобы не накликать беды, и это в народе всегда знали.
"Смерть ходить кажный день".
"Дед закивал, сглатывая горловые слезы".
И ещё одна тайна жизни: тебе даётся второй шанс исправить непоправимое. Как в детстве шла за чужой старушкой, у которой из прохудившейся сумки выпадали монетки в снег. Геля их подбирала, набралось почти рубль, огромная сумма по тем временам. Но книжку, купленную на часть этих денег, упорно никто не хотел забирать, где бы она её ни оставляла. Эта книжка преследовала девочку как тот платок, который каждую ночь кто-то подкладывал на столик душительнице.
И вот - спустя годы, "в то (или другое) лето" она вновь идёт за старушкой, у которой "через дыру в сумке закапали монеты - только не в снег, а на подметённую церковную дорожку. Гелю ударило в сердце прозрачным ножом. Она бросилась подбирать денежки, низко наклоняясь за каждой и выпрямляясь, чтобы не потерять старушку из виду. Самой страшной для неё была бы сейчас эта потеря. Старушка шла ровно и неспешно, но догнать её почему-то стоило изрядных усилий". Читатель догадается: старый грех тяготит.
В этом же ряду электромеханик Зайцев, который вспоминал про владыку Войно-Ясенецкого. И который, как оказалось, умер лет 10 назад. Воплощались и другие дореволюционные наваждения вроде видения Бабуль-гимназистки.
Другой бы автор отряхнул их как недостоверные - мало ли что человеку примстится. Но наш автор знает точно: не примстилось.
А как драгоценны открытия детского сознания:
"Человек такой, какой он пьяный".
Спустя время: "человек такой, какой он мёртвый".
"Настоящее знакомство с человеком начинается после его смерти. Человек проявляется, как Костины фотографии".
"Любовь к живым совсем другая. Чем ближе находится человек, тем приблизительнее его воспринимаешь".
"Геля уже замечала, что сбывшаяся мечта мало напоминает несбывшуюся".
Радости детства: "Русскую печку Поля подбеливала трижды за недлинное время их пребывания, и всякий раз Геле незабываемо посчастливилось участвовать в процессе, макать мочальную кисть в ведро, капать ненаказуемо на пол и запрещаемо проверять пальцем степень подсыхаемости".
Отдельно хочется коснуться того общего места, что почти у каждого профессионального писателя есть произведения о детстве, запечатлевшие самые сильные ощущения. Они всегда драгоценны. Как и в "Бустрофедоне":
"- Гелечка, вставай, - взывала Бабуль.
И Геля её слышала, но поделать с сонным параличом ничего не могла, да и не хотела. И когда они выбрались в другую, дымчатую, но не разогретую, а хладно-бездушную мглу, чуть озарённую мерклым игольчатым светом, Геля не проснулась, а просто подчинилась движению. Их никто не встречал, и Геля подумала, что они перепутали город, сойдя не там. Её спросонно знобило, било об саму себя и качало, пока они шли, шли, шли, и на них мело и дуло с присвистом. Геля пришла в себя, когда Бабуль стучалась в выходящее на обнажённую пустотой улицу окно покосившегося домка.
- Мы здесь будем жить? - с трепетом и ознобным заиканием спросила Геля, хотя ей дорожденно хотелось в тепло, что бы его ни источало.
- Что ты, деточка! - успокоила её Бабуль. - Здесь мои старинные приятельницы живут. Мы у них переночуем.
...Белая занавеска двинулась, затемнилась небольшим зазором, прихватилась неизвестной рукой. Рука замахала в неопредёленном направлении. Геля и Бабуль вошли в ворота, ещё более скошенные временем, чем домок, потом в дверь, кособокую уже вовсе неправдоподобно, так что Геле пришли на ум любимые стихи деда про скрюченный домишко и живущих в нём подагрических мышек. Две старушки, принявшие их в короткие ночные объятия, были сбывчиво, до волшебства похожи на мышек".
Есть все основания ждать, что после таких "Детства. Отрочества. Юности" последует и "Война и мир" нашего времени.
Одна сведущая читательница сказала об этой книге: "Платонов сегодня".
Значит, будем ждать и "Чевенгура" сегодняшних дней.
© Татьяна Набатникова, 2018-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2018-2024.
Орфография и пунктуация авторские.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
