ИЗ ЖИЗНИ ПРОТОТИПОВ,
или ИСТОРИЯ ЖЕЛТОЙ КОФТОЧКИ
В одной моей книге (романе "Дважды два восемь") есть один эпизодический персонаж - барменша Татьяна Геннадьевна. Читатель узнает о ней немного: то, что она была высокой и хрупкой брюнеткой с бездонными антрацитовыми глазами, что у нее был растерянный взгляд тринадцатилетней девочки, не до конца уверенной, нравится ли она мальчишкам, и наконец то, что, когда она читала выложенный на прилавок любовный роман, на ее устах порхала смущенная улыбка сопереживания.
И еще говорится, что в Татьяну Геннадьевну была чуть-чуть влюблена вся мужская часть посетителей кафе "Фрегат "Паллада".
На самом деле все это неправда. В Татьяну Геннадьевну был влюблен один я. И не чуть-чуть, а сильно.
И, опережая возмущенные "фе" моих образованных, как мне хочется думать, читателей: мол влюбился в барменшу, наполовину, считай, проститутку, я сразу добавлю - в Татьяне Геннадьевне не было ничего от разбитной подавальщицы, была она человеком внутренне интеллигентным и, вообще, производила, как выражаются американцы, "впечатление девушки, на которой хочется жениться".
И вот ваш покорный слуга в нее втюрился. И, влюбившись, стал ходить к ней в кафе, как на работу.
Любые мои попытки начать объяснения поддержки со стороны Татьяны Геннадьевны не находили и тут же пресекались разговорами о чем угодно. Будучи мальчиком взрослым (мне было тридцать два года), я об истинном смысле этих словесных уходов, конечно, догадывался и не раз и не два давал себе слово более не переступать порога "Фрегат "Паллады", но выдержав максимум две недели, опять, как дурак, приходил в стеклянным дверям кафе, несмело, бочком пробирался в залу, натыкался на антрацитовый взгляд Татьяны Геннадьевны и вязнул в нем, словно муха в меду.
И здесь вдруг в дело вмешалась моя сестрица. Сестрица моя (в те давние годы ей было лет восемнадцать и была она девкой на редкость смазливой, как выражаются все те же американцы: a pretty young girl in her teens), короче, сестрица моя вдруг приперлась ко мне в кафе и потребовала, чтобы я заказал ей бокал шампанского. Потом повела себя странно: распустила волосы, стала громко хихикать и, поглядывая через плечо, бросать уничижительные взгляды на соперницу.
У бедной Таньки (она была старше моей сестры лет на десять и в смысле внешности сильно ей уступала), вдруг вытянулось лицо, ее антрацитовый взгляд потух, она стала совсем-совсем некрасивой, а моя родственница продолжала жечь ее взглядом и развратно прихлебывать шампанское из фужера.
Потом вдруг сказала:
- Ну все. Пошли.
- Да я еще посижу, - ответил я.
- Пошли-пошли, - безапелляционно заявила сестрица и, ухватившись за руку, буквально выдернула меня из "Фрегат Паллады".
Мы прошагали метров пятьсот по Невскому и подошли к "Гостинке".
- А теперь возвращайся, - сказала сестрица.
- На хрена? - удивился я.
- ТАК НАДО. Погуляй с полчаса (только больше не пей), а потом возвращайся к своей красуле. Вот увидишь - все будет в порядке.
Я в очередной раз недоуменно пожал плечами, прошвырнулся до Аничкова, чуток потолкался в "Лавке писателя" и вернулся к "Фрегат "Палладе".
Татьяна, увидев меня, просияла. Даже не так. От радости она подпрыгнула и издала торжествующий вопль: не то "А-а!", не то "И-и!". И, поверь мне, читатель, что это великолепное зрелище, когда высокая и красивая женщина, завидев тебя, подпрыгивает на полметра вверх и визжит от счастья.
Ради этого стоит жить.
Весь вечер мы не сводили друг с друга влюбленных взглядов и... ах, да-да, читатель... the last but not the least ... на Татьяне Геннадьевне в тот вечер была моя любимая кофточка - желтая в черный горошек. И только сейчас я догадался, почему мне так нравился этот грошовый наряд, явно выстоянный в очередях еще при коммунистах.
Дело в том, что Татьяна Геннадьевна никогда не надевала его, если кафе закрывал САМ хозяин. Грошовая кофточка означала, что Татьяна в этот вечер свободна и это, естественно, сказывалось на ее поведении - в желтокофточные вечера она была со мною ласковой, из-за чего и казалась мне куда как красивее, чем в других, предназначенных не для меня нарядах.
Итак, на Татьяне Геннадьевне была моя любимая кофточка (желтая в черный горошек) и мы весь вечер не сводили друг с друга влюбленных взглядов, а, когда настал час закрытия, я... ушел.
Потому что был идиотом.
Я пешком отправился к себе на Петроградскую, читая по дороге стихи и почти что взлетая в небо от счастья.
Короче, я был идиотом.
На следующий день, ровно к шести я, как штык, приперся в "Фрегат "Палладу". На Татьяне Геннадьевне был черный брючный костюм.
Я петушком подлетел к барной стойке и выдал остроту.
Татьяна Геннадьевна ее проигнорировала.
Я вновь пошутил.
Лицо Татьяны Геннадьевны стало еще строже.
Я растерянно взял свой коньяк и, как всегда, оставив на блюдечке сдачу, поплелся к самому дальнему столику.
Что случилось?
Я что-то не то сморозил?
Да нет, острота как острота.
Или я что-нибудь ляпнул еще вчера вечером? Но я ведь помню ее прощальный взгляд, полный любви. И вдруг... такой коленкор.
В чем же дело?!
Выпив три по сто коньяка, я решил не сдаваться и, чтобы загладить свои неведомые мне прегрешения, решил подарить ей цветы. Естественно, розы.
Я помчался к Гостинке, взял самый большой и красивый букетище и опрометью вернулся к кафе.
Вот ч-черт!
Дверь кафе была уже закрыта. А за стеклянной витриной уже считались.
Ну, ничего-ничего. Подожду.
Я прошел к рабочему выходу. Рядом с ним стояла оранжевая восьмерка. Спрятав букет под куртку, я пристроился метрах в пяти от машины.
Ждать пришлось долго. Минут через сорок наконец грохотнула железная дверь. Потом появилась высокая фигура хозяина, за ним - Татьяна Геннадьевна в беличьей шубе.
Чтоб не мешать, я отступил к темной арке, выходившей прямо на Невский.
Хозяин прошел к машине, пискнул брелочком, отворил почему-то заднюю дверь и подсадил в машину Татьяну Геннадьевну.
Потом сел за руль и поехал.
************************************************************
Прошло больше месяца.
Я, как мне казалось, уже совсем позабыл всю эту дурацкую историю, у меня уже был роман с другой женщиной, терпевшей меня впоследствии целых четырнадцать лет и родившей мне двух красавиц-дочек, и вот, проходя как-то с другом по Невскому, я случайно уперся взглядом в витрину "Фрегат "Паллады".
За стеклом стояла ОНА. В желтой кофте.
- А кстати, Коля, - небрежно спросил я приятеля, - ты хотя б знаешь, что там, - я тыкнул пальцем в стоявшую за стеклом Татьяну Геннадьевну, - в этой, короче, кафешке продается лучший в Санкт-Петербурге коньяк. Восемнадцатилетней выдержки.
- Свистишь! - не поверил приятель.
- Я тебе говорю! Хочешь - попробуем?
Приятель, не будь дурак, согласился.
************************************************************
- Хм, - думал я, сидя за столиком, - каким же я был идиотом. Зачем я так мучился? Она же совсем не красива. Ничем не лучше моей, - и я назвал имя женщины, терпевшей меня впоследствии целых четырнадцать лет и родившей двух красавиц-дочек. А уж старше ее - почти вдвое. И зачем я так мучился? И куда, куда же все делось? Сейчас я могу совершенно спокойно на нее смотреть и даже шутить, как с любою другою женщиной.
- У вас без меня, наверное, сильно понизились выручки? - спросил я вслух.
- Да, - улыбнулась уголками губ Татьяна Геннадьевна, - есть такое дело.
- Согласитесь, что клиентом я был не последним.
- Это точно.
- Но ничем не могу вас сейчас обнадежить. Весь в делах. Весь в заботах. Не до "Васпуракана".
- Это тоже неплохо. Вы немножечко слишком им увлекались.
- Это все в прошлом. Еще два по сто.
Маленькая (они часто менялись) зальная принесла два фужера. Я взял свой бокал, пригубил и вышел курнуть на воздух.
Мой некурящий друг остался в кафе.
- Гм. Как все-таки странно, - думал я, смотря на огромные снежинки, парившие в мокром вечернем воздухе. - Вроде как помирал. И куда все ушло? Ни жилки не бьется. - мускулистые торсы стоявших на Аничковом мосту атлетов обрастали седой стариковской шерстью. - Гм. Как все странно. Совершенно спокоен. Ни единой жилки не бьется.
Я вернулся кафе. У соседнего столика сидел новый гость - ее пятилетняя дочка. Мы были отчасти знакомы.
- Привет, - сказал я.
- Здрасьти, - буркнула дочь (она ко мне явно не благоволила).
- Вот все забываю тебя спросить, какая твоя любимая игрушка?
- Робот-трансформер.
-Это же мальчиковая игрушка?
- А я в девчоночьи не играю.
- У меня в моем детстве тоже был робот. Хотя ты, наверное, думаешь, что мое детство было в каменном веке?
- Ну да.
- А, между тем, тогда уже были роботы. Мой робот стоил целых четыре рубля, огромные деньги (тридцать порций мороженого) и мне в него играть запрещали. Нормально?
- Во гады!
- Он просто стоял на секретере. А еще у меня была пластмассовая кукла Олег Попов и тряпочные песики Тяпа и Ляпа. Я их больше всего любил.
- Честно?
- Я тебе говорю! Ты, кстати, - я назвал дочку по имени, - мороженое-то будешь?
- Ну да.
- Ну вот и отлично. Сейчас скажем маме, чтоб она нам дала сто грамм клубничного, сто грамм сливочного и... Твоя мама считает, что хватит. Мама у тебя очень строгая и спорить я с ней не решаюсь...
Короче, дочка оттаяла и разболталась. Но набирая ложкой мороженное, она все равно бросала на странного дядю сторожкие взгляды, тайно желая, чтоб этот веселый, но непонятный дядя пореже маячил рядышком с мамой и вообще - провалился бы в тартары.
Потом пришел бывший Танькин муж - полуспившийся пролетарий с жидкими усиками и увел их дочурку.
Потом я взял еще два по сто коньяка, и еще два по сто, потом снова вышел курить на воздух, опять полюбовался на клодтовских юношей в снежных тулупах, потом снова вернулся в кафе, а потом мой приятель куда-то делся, а я остался сидеть и заказал себе еще два раза по сто, а потом в кафе заявились какие-то приблатненные пацаны и стали курить прямо в зале, и бедная Танька безуспешно пыталась их вытурить, а я вдруг вылез из-за стола и подошел к ним, и последнее, что я запомнил, это был мой собственный крик: "Я требую, чтобы вы уважительно разговаривали с женщиной, которую я люблю!"
************************************************************
Очнулся я у себя, на Петроградской. По-прежнему шел мокрый снег. Я стоял недалеко от метро и легонько покачивался.
- Эй, мужчина! - окликнул меня милиционер.
- Да? - высокомерно ответил я.
- Предъявите, пожалуйста, документы.
- Я удивляюсь вам, офицер. Зачем вы пристаете к джентльмену, явно не относящемуся к сфере вашей компетенции? Неужели же вы не видите, что перед вами - вполне приличный человек?
- Ежели ты приличный, почему у тебя лоб в крови?
Я опасливо тронул свой лоб - на нем рдел огромный сиреневый фуфель.
- Да, - сконфузился я, - здесь вы правы. И это, пожалуй, что тянет на штраф. Пара тысяч устроит?
- Устроит.
- Тогда придется подождать одну минуточку.
Я сунул руку в карман пальто - там было пусто. Машинально обхлопал другие карманы и вновь не нашел ни копейки.
- Вот, с-с-сука! Все пропил. А было тыщ сорок. Ну что ж, офицер... видно ваша взяла. Ведите меня в отделение.
- Живешь далеко?
- Да не, не очень. Улица Лахтинская, дом восемь, квартира четырнадцать.
- Сам дойдешь?
- Да, дойду. Ведь вы, как человек наблюдательный, наверняка и сами заметили две моих главных особенности: я передвигаюсь самостоятельно и социальной опасности не представляю.
- Ну, - мент засмеялся, - уболтал, хрен с тобою. Иди... джентельмен из подворотни.
************************************************************
На следующий день ближе к вечеру я снова зачем-то забрел на Невский. Прошел мимо Аничкова, потом оказался рядом с "Фрегат "Палладой".
За стеклом вновь стояла ОНА. В желтой кофте.
Я распахнул стеклянную дверцу и прошел к барной стойке.
- Здравствуйте, - пискнул я.
- Здравствуйте, - спокойно ответила Татьяна Геннадьевна.
- Я пришел... извиниться за свое вчерашнее поведение. И твердо пообещать, что такого больше не будет.
- Ой, не зарекайтесь. Не зарекайтесь.
- Нет, я говорю вполне серьезно. Видите ли... я больше в ваше кафе, наверно, ходить не буду. Так, наверное, будет лучше.
- Видимо, да, - кивнула Татьяна.
- Не поминайте... лихом. Поверьте, что я хотел... я хотел, как лучше и не моя вина, что из моих намерений ничего... не получилось. Ну я... пойду?
- Постойте, - вдруг сказала Татьяна Геннадьевна. - Вот ваши деньги. Тридцать две тысячи.
(Это была ее месячная зарплата).
- Как?! Я разве вчера их... не пропил?
- Нет. Я вам этого сделать не позволила.
- А как вы сумели?
- Я попросила у вас денег в долг. И вы тут же мне дали все, что у вас было.
- Большое спасибо.
- Не за что.
Сжимая пухлую пачку купюр, я вышел на Невский. У самых дверей я все-таки обернулся, пытаясь поймать антрацитовый взгляд Татьяны Геннадьевны, но больше его не увидел - забыв про меня, она о чем-то болтала с зальной.
А я побрел мимо статуй барона Клодта по направлению к площади Восстания.
************************************************************
С тех пор я больше ни разу не был во "Фрегате "Палладе". Хотя с Татьяной Геннадьевной все же увиделся. В самом-самом конце девяностых я встретил ее в метро вместе с дочерью. Дочь похорошела и повзрослела, стала без пяти минут барышней, а вот Татьяна Геннадьевна не изменилась. Для своих тридцати с хвостиком она выглядела просто великолепно.
Но глаза были грустные.
************************************************************
************************************************************
************************************************************
Подходит я не стал. Говорить было не о чем.
© Михаил Метс, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
