ИСКУССТВО ВОСКРЕШЕНИЯ: о трёх стихотворениях Владимира Гандельсмана
"Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своём порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его" (1 Кор. 15:22-23). На этом обещании взросла христианская культура. Искусство на протяжении веков знало воскресение как тему, как сюжет, как предмет размышления, сомнения и веры. Однако в поэзии никто, кажется, до Владимира Гандельсмана не воспринимал воскресение как задачу. Едва ли не в утопическом духе Николая Фёдорова - с той разницей, что в основание положены не наука и молитва, а память и художественная мощь. В секуляризованное время это парадоксально и на глубинном уровне закономерно: человеку, не принимающему в расчёт реальность Бога, ничего не остаётся, кроме как взять на себя Его функции. Высшая из которых - утверждать жизнь. Строго говоря, любое обращение к памяти есть воскрешение прошлого - в мыслях, в красках, в словах. Поэзия Гандельсмана уникальна тем, что в ней заметно стремление к преодолению словесной описательности: стихи призваны быть чем-то большим, чем стихи. Как сам автор понимает и решает поставленную задачу? Обратимся к трём знаковым стихотворениям.
Стихотворение "Высокий и узкий мост над путями..." представляет собой развёрнутую панораму прошлого. Города детства (или, точнее, города-детства), населённого близкими и дальними людьми: нищий, парикмахер, безумец, близнецы, девочка. Завершается ряд "дядькой, который всё время шутит, / пританцовывая, и лет через десять, / Господи, умрёт и обо всём забудет, / и ещё через двадцать в последней строфе воскреснет". Здесь отправная точка стихотворения и его итог: для воскрешения достаточно назвать - подобно тому как Адаму для того, чтобы "оживить" окружающий мир и утвердить свою власть над ним, было достаточно всему дать имя. Такая лёгкость возможна только в детстве, когда времени, созданного смертью, ещё не существует. На преодолении времени и построено воскрешение: взгляд всеведения из настоящего в прошлое соединяется со взглядом ребёнка, обращённым в будущее. В основе подобного вúдения лежит опыт райского переживания жизни, незамутнённая вера, колоссальный оптимизм.
"Воскрешение матери" можно назвать программным стихотворением. Целиком составленное из частных фраз-штампов, оно стремится создать и оживить языковой портрет. Автор максимально уплотняет речь - любая пауза грозит распадом - в надежде, что через стихотворение заговорит и тот, кому оно посвящено. Это похоже на заговор - на "заговаривающую[ся]" речь. Поставленной сверхзадачей объясняются суггестия, монотонность, повторения: "Когда придёшь. Когда придёшь. / Обещали дождь. Дождь. // Купи на обратном пути / хлеб. Хлеб. Вставай, уже без пяти". Справляется ли с задачей автор? И да, и нет. Гандельсману удаётся почти невозможное - в языке воскресить человека, но это воскрешение на длину речи. Кажется, не хватает какого-то последнего, не человеческого усилия, чтобы образ застыл в вечности. В этом трагизм стихотворения, оканчивающегося бессильным: "Ты / остаёшься один. Поливай цветы". Это "ты" недоумённо зависает над пустотой в конце строки. Как мастерство факира понуждает змею показаться из цилиндра и затанцевать, так и мастерство поэта понуждает прошлое показаться из темени небытия. Однако смолкает флейта, заканчивается стихотворение - и всё возвращается на свои места.
Стихотворение "Двадцать лет как её не стало..." наиболее радикально, жёстко, непримиримо. Воскрешение в нём понято уже буквально: "То, что су-ще-ство-ва-ло. / Как суставы, ощупывай слоги. / Нет её, и, если любви твоей мало / воскресить, прочь с дороги". Чего больше в этом поразительном физиологическом сравнении: сознания поражения или дерзости? Если апостол Фома вложил персты в раны Христовы и убедился, что это живая человеческая плоть, то автор стихотворения, а вместе с ним и читатель, вместо плоти обнаруживают только слова. И даже не слова - слоги... Примечательно, что "мало" оказалось именно любви, а не таланта и мастерства. Сказано точно, без тавтологии. Ведь талант - это и есть в какой-то мере мера любви.
Сама собой может возникнуть мысль построить рассмотренные три стихотворения в некую логическую линию, вектор, к чему подталкивает и хронология: 1983-84 гг., 1995-98 гг., 2017-18 гг. соответственно. Однако даты написания особого значения здесь не имеют. И в условные рамки религиозной веры, агностицизма, атеизма данные стихи не умещаются. Они, скорее, задают поле, в котором человеку дано свободно перемещаться. С надеждой когда-нибудь оказаться вовне. Так Симеону Новому Богослову принадлежат удивительные и страшные слова: "Если кто на земле не познал Воскресения, тот и в вечности его не познает". Поэзия Владимира Гандельсмана ценна тем, что позволяет приобщиться к опыту воскресения - пусть и не во всей мыслимой полноте - уже здесь и сейчас.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
