Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Конкурсы

   
П
О
И
С
К

Словесность




БОРИС КУТЕНКОВ  и  ЕЛЕНА СЕМЁНОВА:
"Они ушли. Они остались" - постоянная возможность напоминать себе о смертности



Елена Семёнова
     

25, 26, 27 марта в Москве прошли Четвёртые Литературные чтения "Они ушли. Они остались", посвящённые поэтам, ушедшим из жизни молодыми на рубеже XX-XXI веков. В преддверии чтений с организаторами мероприятия, - поэтом, литературтрегером Борисом Кутенковым и поэтом, журналистом, обозревателем "НГ-Ex Libris" (приложения к "Независимой газете") Еленой Семёновой побеседовал Владимир Коркунов.

     
Борис Кутенков
Фотография Елены Краснощековой

Портреты поэтов на стене Литинститута, второй день Первых Литературных чтений "Они ушли. Они остались" (2012)


Кирилл Ковальджи рассказывает о Леониде Шевченко на Вторых Литературных чтениях (2013, Лермонтовская библиотека).
Ведущие: Марья Куприянова, Ирина Медведева, Борис Кутенков


Там же, те же, Вторые чтения


Медведева, Комадей, Кутенков - ведущие чтений (салон "Классики 21 века", ноябрь 2013, первый день Вторых чтений)


Андрей Чемоданов рассказывает о Павле Белицком на Вторых Литературных чтениях (2013, Лермонтовская библиотека)

- Четыре года прошло с первых чтений "Они ушли. Они остались". Сейчас литературный мир Москвы (и не только!) невозможно представить без этого мероприятия c трагической подсветкой. А как вообще возникла идея чтений?


Б. К.: Идея покоилась на двух китах: эстетизация смерти и обострившееся чувство культуртрегерской совести. Ну, ещё было лень писать кандидатскую диссертацию тем памятным летом 2012 года, и искал способы отвлечься. И случайности, конечно, сравнимые с падением яблока на голову Ньютона, - без них не зарождаются идеи, в том числе и те, что исходят из неверных предпосылок, но при правильном наблюдении фактов приводят к верным результатам, если вспоминать известную фразу Тынянова. Прекрасно помню этот момент "падающего яблока": август 2012-го, памятник Достоевскому у Библиотеки имени Ленина, в ожидании запаздывающей подруги читаю интервью Ивана Волкова, опубликованное в журнале "Новая реальность". "Хочу вспомнить Лёню Шевченко, прекрасного, яркого поэта, погибшего в 2002 году. Ты всегда очень хорошо отзывался о его стихах. Через десять лет после смерти о нём практически забыли. <...> Что касается твоего культуртрегерства: у тебя нет планов сделать какие-нибудь памятные мероприятия, посвящённые Шевченко, тем более в этом году ему исполнилось бы 40 лет", - спрашивает интервьюер, поэт и редактор Александр Переверзин. Ответ: "Где сделать? В Костроме? Это несерьёзно..." К тому моменту я уже достаточно активно занимался организацией вечеров с участием своих коллег, молодых поэтов. Стало яснее ясного, что создать мемориал для тех, кто не может - по грустным обстоятельствам - принести свои стихи в журнал, заявить о себе иным образом, - куда более серьёзно, чем иные культурные акции. И более чем серьёзно.

Вернувшись домой после летнего отпуска, я предложил идею мероприятия Ирине Медведевой, - журналисту, президенту фонда "Илья-премия" и матери прекрасного поэта Ильи Тюрина, ушедшего в 19 лет, - не сомневаясь, что она окажется ей биографически близка. 6 сентября я выложил в ЖЖ пост об идее трёхдневного "фестиваля" (впоследствии было решено отказаться от этого "праздничного" слова), с тревогой ожидая, как отнесутся к затее коллеги по перу. Посыпавшийся на нас поток одобряющих комментариев от знакомцев и незнакомцев, профессионалов и непрофессионалов, разными словами говорящих одно: "Затея нужная. Действуйте", и ошарашивающее количество имён "забытых и недооценённых" не оставляли вариантов, чем мы будем заниматься в ближайшие три месяца. Выбранный нами хронологический отрезок - 90-е и 2000-е, к которым с грустной естественностью хода времени "присоединились" 2010-е - можно обозначить как период изоляции широкого читателя от поэзии, поэтому охватить его показалось наиболее важным. После обрушения советской литературоцентричной системы, в ситуации энтропии о многих поэтах просто не было возможности узнать за пределами "своего круга". Наше мероприятие было обязано выполнить роль сближающего фактора, познакомить с поэтами тех читателей, которые не встретились бы с ними в других условиях. 15, 16 и 17 ноября 2012-го на трёх московских площадках прошли Первые Литературные Чтения "Они ушли. Они остались", на которых прозвучали более тридцати рассказов о поэтах, ушедших молодыми в постсоветское время, с чтением их стихов друзьями, родственниками, профессиональными критиками и просто заинтересованными читателями. Людмила Вязмитинова и Наталия Черных представили рассказы, осмысляющие с разных сторон тему ранней смерти поэта.


Е. С.: Я пришла в проект "Они ушли. Они остались" позже, в 2014 году по приглашению Бориса. И, мне кажется, это было в некотором смысле предопределено. Ведь в 2012-м, когда я прочитала первые анонсы чтений, меня, как многих, сразу привлекла и заинтересовала эта идея - рассказать, напомнить о талантливых безвременно ушедших поэтах. Конечно, важным мотивом было то обстоятельство, что я лично знала двух таковых - Алексея Александрова, с которым я училась на одном курсе в Литературном институте им. Горького, и Сергея Казнова, который учился на курс младше. Вместе с поэтом Михаилом Свищевым мы поучаствовали в Первых чтениях в роли докладчиков, затем я освещала мероприятие в своих репортажах в книжном приложении "НГ-Ex libris". То есть в первые годы я подключалась к работе чтений, но спорадически. По сравнению с этим прямая работа организатора - узнавание трагических судеб и отражения их в стихах, общение с друзьями, родственниками покойных поэтов - оказалась похожей на открывание подводной части айсберга. Поразило, насколько часто поэты в своих строках мистически предсказывали свою смерть, и часто даже называли конкретные приметы ухода, будь то пожар, автокатастрофа, убийство.... Несмотря на харизму многих авторов, довольно сильно ощущались "колебания" талантов - некоторые стихи останавливали и зачаровывали сразу, другие заставляли размышлять, включаться в стилистику автора. И вот, что важно - всегда приходилось "отстраняться", то есть не думать об этих людях как о мертвых. Потому что смерть - особенно трагическая и романтическая - накладывает особую печать значимости: часто кажется, что глаза поэтов на фотографиях излучают особый неземной свет. Но нужно собраться с духом - выбрать из их архива не просто талантливое, но - новое, необычное, что может "потянуть на себя одеяло", сформировать поэтическую тенденцию, течение. Занимаясь подборками ушедших поэтов, я как бы уходила в некую звучащую раковину, отвлекаясь от литературных мероприятий и встреч.


Б. К.: Вообще, я не очень верю сегодня в фигуру поэта, выбирающего позицию заведомого отстранения от литературных дел. Поэзия априори индивидуалистична, просто исходя из самой природы занятия, но здесь важно переключение дискурсов: поэту, для которого собственное творчество - априори на первом плане, нужно в какой-то момент суметь отодвинуть свои амбиции ради чужих интересов. Как писала Лидия Гинзбург, "если кто-то говорит тебе, что он "выше всего этого", в первую очередь задумайся: а не ниже ли он "всего этого". На мой взгляд, априорно данный тебе "ресурс" участия в литературной жизни предполагает ответственность за чужие тексты, чувство коллегиальной взаимовыручки. Сегодня же, когда поэзия находится на периферии общественного внимания, а на помощь государственных институций надеяться не приходится, это особенно важно.


- Какие надежды вы испытывали перед самыми первыми чтениями, что сумели реализовать, а что пока нет?


Б. К.: Первоначальный импульс был очевидным: расшевелить людей, заставить вспомнить, откликнуться, создать некую информационную среду вокруг поэтов, незаслуженно забытых или вовсе малоизвестных. Неоднократно представляя на протяжении этих лет "Они ушли. Они остались" в различных городах России (в школах и библиотеках уральских городов в рамках акции "Уральский автопробег" Марины Волковой, на фестивалях "Плюсовая поэзия" в Вологде, "Волошинский сентябрь" в Коктебеле), каждый раз чувствовал, как некоторые из поэтов, о которых мы рассказывали энное количество раз, стали родными людьми. Леонид Шевченко, Денис Новиков, Сергей Королёв, Сергей Казнов, Ольга Подъёмщикова и другие... Но с этим связано и некоторое культуртрегерское разочарование спустя четыре года: мы "выводим на сцену" поэтов раз в год (пусть и к широкой аудитории - на чтениях обычно бывает многолюдно, слушатели записывают имена и потом признаются, что тот или иной поэт стал для них открытием), а "литературная жизнь" с её интересами идёт мимо. Вспоминаются суровые и точные слова Андрея Чемоданова в ответ на мои организаторские сомнения: "первый год это было сенсацией, теперь стало традицией". Естественно, энтузиазм окружающих уже не тот, что в самом начале: на какое-то время и я увлёкся другими проектами, ощутив приоритетным уже энтузиазм публики по отношению к ним - критический проект "Полёт разборов", журнал "Лиterraтура". Вторая - и тесно связанная с первой - причина внутренних противоречий - в том, что литературные чтения предполагают творческую иерархизацию, а вечера памяти её исключают. Кто-то скажет, что присутствие в одном списке очень разных (по возрасту, уровню, значимости сделанного) поэтов, объединённых лишь одним туманным признаком, - все они умерли до сорока лет с 1990-го по 2016-й, - нарушение поэтической иерархии, и будет отчасти прав. Искусство - вещь не слишком толерантная к сторонним факторам вроде возраста творца, его раннего ухода или человеческих качеств. Но рассказы о человеке, а посмертные в особенности, вроде бы должны исходить из принципа "aut bene aut nihil". Видится здесь неустранимая и царапающая загвоздка, - к сожалению или к счастью, уже неотъемлемая от самой идеи в этом формате и становящаяся неважной внутри атмосферы мероприятия. Диссонанс между поэзией и памятью оказывается малозначимым только когда приходишь на чтения, видишь глаза людей, которым важно рассказать о "своих" поэтах, и чувствуешь эмоциональное подключение зрителей. Как верно заметила Наталия Черных в одной из первых статей, опубликованных о чтениях, "происходит нечто масштабное и необходимое, никак не связанное ни с культурной политикой государства, ни с актуальной литературой. А поскольку это явление ни на что не похоже, оно мне интересно и будет интересно, пока его не встроят в какой-нибудь привычный колумбарий". Отграниченность чтений от всего "привычного", "форматного", что происходит в литературном процессе России, естественно, рождает ощущение некоторой маргинальности. А исходя из специфичности задачи, понятно, что многими она не будет принята. Но маргинальность - это всегда и уникальность, штучность.


Е. С.: Да, кстати говоря, помимо самой идеи памяти о поэтах, мотивом для участия в проекте "Они ушли. Они остались" для меня стала упомянутая Борисом маргинальность, необычность подхода, ракурса. Скажу точно - до этого я не сталкивалась с подобными мероприятиями. И еще - это лучше, наверное, назвать не надеждой, а некоей внутренней установкой, которая возникла изначально: у живых молодых поэтов (которым тоже, безусловно, важно уделять внимание) еще будет немало возможностей заявить о себе миру. Если же будут утеряны произведения стихотворцев, еще не успевших пробиться и безвременно ушедших, то люди о них могут никогда не узнать. Особенно это важно, если юный поэт (а в юности все чувства крайне обострены) вдруг рождает что-то качественно новое, то, что может служить зародышем новых литературных форм. Реализация проекта - а именно закрепление, "цементирование" памяти, как мне кажется, происходит на каждом новом этапе чтений. Но самым лучшим "закрепителем", конечно, будет готовящаяся к изданию антология "Уйти. Остаться. Жить" по итогам чтений.


- Владислав Ходасевич задал поэтический вопрос: "А человек - иль не затем он, / Чтобы забыть его могли?". Не думаете ли вы, что чтения - лишь отсрочивание забвения? Или в вас живёт уверенность, что возможно сохранить память о безвременно покинувших нас людях?


Б. К.: Я скорее верю в "ризоматическую" систему литературных взаимоотношений, когда сказанное слово в большей степени направлено не на иллюзорную "толпу", а на конкретного человека. Причём совершенно не знаешь, в ком и как слово наше отзовётся. Но в таком контексте организаторские усилия становятся подобными мандельштамовской "запечатанной бутылке, брошенной в океан", с письмом, ищущим собеседника - который появится, возможно, через год, может, через два, а возможно, сразу после "Они ушли. Они остались" найдёт стихи поэта в Интернете и прочитает своему маленькому ребёнку (знаю о подобных случаях, и что может быть для нас лучшей наградой?..) Когда начинаешь смотреть на вещи под таким углом, становится легче не думать о "малотиражности", якобы непопулярности поэзии, расхождении между "актуальным" литпроцессом и тем, что происходит на Чтениях. Даже пять человек (неважно, из числа профессионалов или непрофессионалов), до которых мы донесли весть о поэте, и двое из них, которые искренне полюбили его стихи (и, возможно, рассказали другим, а может, и не рассказали, но всё равно прониклись и что-то важное получили для своей внутренней сферы), - это много или мало?..


Е. С.: Я, безусловно, соглашусь с Борисом. Но скажу шире. Здесь можно исходить из общей, может быть, расхожей, но, по сути, очень верной мысли, которую можно сформулировать фразами из двух популярных песен: "Ничто на Земле не проходит бесследно" и "Нельзя в этом мире пройти, не оставив следа". Кстати, тут идет перекличка с названиями чтений и антологии: везде фигурирует слово "остаться". Конечно, тут нужно учитывать еще один важный момент - кто какую религию либо философию исповедует. Если говорить о моем восприятии, то мне гораздо легче: я верю в то, что ничто и никто не умирают насовсем, в то, что все дела, так или иначе, отзываются. Не сейчас, не здесь, может быть, в другой жизни.... Да, в конце концов, если смотреть на человека, как на homo sapiens или, лучше даже сказать, homo scribens, разве все усилия его не направлены непосредственно на сохранение памяти? В отличие от насекомых, грибов и овощей, мы стремимся закрепить и закрепляем опыты разума. И, конечно, крайне важно сохранить память о поэтах, потому что поэзия - один из самых скоростных способов осмысления и понятия мира.


- И всё же вы, организаторы встреч, - заигрываете со смертью. Есть здесь нечто жуткое и манящее одновременно. Не происходило ли чего-то мистического в процессе подготовки к чтениям, отборе материала, чтении стихов ушедших молодых?


Е. С.: Может быть, странно, но я в этом смысле человек очень спокойный. Не нервный, не суеверный. Между прочим, очень люблю гулять по кладбищам - мне нравится разглядывать надгробные памятники и надписи: по ним я стараюсь понять, что за человек здесь лежит, как сложилась его жизнь. Не очень верю, что, занимаясь ушедшими поэтами, можно ощутить какое-то "отражение" в своей судьбе. У каждого свой жребий. Это для меня, скорее, один из способов memento mori - вспомнить о том, что каждый из нас смертен, каждый рано или поздно уйдет. Никакой мистики при подготовке чтений я не замечала - уж тут мне можно поверить: я всегда обращаю внимание на такие моменты и интересуюсь ими. Мистика (я об этом уже говорила выше) для меня выражена в предсказании своей смерти самими поэтами. Хотя... разве не мистичен, например, тот момент, что утонувший в 19 лет Илья Тюрин посещал Библиотеку им. Лермонтова - также безвременно погибшего поэта, а потом библиотека стала основной площадкой чтений "Они ушли. Они остались"?


Б. К.: Я бы не сказал о "заигрывании" - скорее о честном взгляде ей в лицо, уменьшении дистанции между жизнью и смертью. О случаях, которые можно "приписать" мистическим ритуалам, говорить не хочется, поскольку их легко отнести к личной впечатлительности или невротизации, вызванной ежедневными "ужастиками" в ленте Фейсбука и новостях Яндекса... Гораздо важнее момент, который наступает на каждом мероприятии "Они ушли. Они остались" - непременно, но непредсказуемо. Это секунда, когда в одной точке сходятся четыре составляющих: собственное понимание значимости происходящего, эмоциональный резонанс зала (во время некоторых рассказов молчание становится особенным, и это чувствуется остро), что-то пронзительное в интонации рассказчика и - что важно - живое присутствие героя рассказа, фото которого смотрит на выступающего с большого экрана. В этот момент особенно чувствуешь "реакцию" ушедшего поэта, его одобрение. Поверьте, именно это чувство - "мистическое" ли, созданное игрой воображения или воплощённое в реальность тем же воображением - дорогого стоит, и ради этих четырёх факторов "соприсутствия", в итоге складывающихся в Большое Чувство Смысла, можно преодолеть любые организаторские препоны.


- Кстати, об организаторских препонах. А как близкие поэтов относятся к подобному "мемориалу"?


Б. К.: По-разному. Общение с родственниками и друзьями поэтов - всегда этическое препятствие: каково бередить рану, правильно ли касаться чужой боли, пусть даже ради того, чтобы о поэте узнали многие "из первых уст"? Откровенную злость или холодность мы встречали редко, но были и беспочвенные истерики, и холодные отказы в публикации с оттенком некоторой издёвки. Сначала это вызывает недоумение, но потом - желание понять, чем обусловлена подобная реакция. Кажется, что человек ставит "охранительный" барьер против напоминаний о родственнике. Слышал, впрочем, и такие объяснения: отторжение как "посмертная" месть тому, с кем не складывались отношения при жизни. Или - в случае с наследниками более-менее известных поэтов, - ненависть ко всем недобросовестным публикаторам или организаторам в одном лице, что автоматически распространяется на любого, смеющего прикоснуться к творческому наследию близкого человека. Мне, по счастью, не приходилось терять родственника, поэтому не имею полного права об этом рассуждать. Но предположу, что такой "барьер" можно в чём-то сравнить с первой любовной неудачей, после которой становишься более осторожным, недоверчивым, закрываешь вход в своё сердце. Так же закрывают и дверь в творческое наследие другого, которое наследник считает своей собственностью (с одной стороны, авторитарность здесь напрасна: стихи - это уже достояние вечности, а с другой, понятно, что иногда приходится стоять на страже чести и памяти того, кто уже не может ответить за себя). Гораздо чаще, однако, родственники идут навстречу нашим организаторским усилиям: помогают сверить публикации с правильными вариантами (как в процессе работы над антологией, которой занимаемся сейчас), соглашаются выступить на чтениях... Здесь я всегда вспоминаю Татьяну Полетаеву: её бережное отношение к памяти Александра Сопровского, к его архивам, бескорыстную помощь исследователям и умение направить вектор филологической работы в правильную сторону (с чем я не понаслышке столкнулся, когда пытался писать диссертацию о "Московском времени"). Наверное, если когда-нибудь мне предстоит так же направить все силы на достойное "продвижение" памяти о близком человеке, - когда речь будет идти не о тридцати родных и близких поэтах "Они ушли. Они остались", а о ком-то одном, смертельно (простите за двусмысленность) важном, - то перед моими глазами будет поведение Татьяны Полетаевой как пример безупречной этики.


Е. С.: Борис предельно точно и ёмко описал возможные реакции близких, с которыми, конечно, и мне довелось столкнуться. По счастью, действительно, они по большей части положительные и дружественные. Люди делают интересные доклады, приезжают ради этого из дальних городов, шлют материалы и фотографии, благодарят за сохранение памяти. А во времена нечастых, но имеющих место "размолвок", я думаю, наиболее сложен правовой момент - могут ли родственники, пользуясь наследным правом, не разрешить рассказывать о поэте, публиковать его в антологии? Такие случаи у нас были. Это кажется странным - особенно в том случае, если стихи уже размещены на многих сайтах в интернете, и прочитать их может каждый. В таких сложных случаях приходится сдерживать эмоции и пускать в ход все свое дипломатическое мастерство. Но, конечно, если лоб в лоб сталкиваешься с юридической стороной вопроса, уже нет смысла размышлять, чем спровоцирован отказ - капризом или важной идейной подоплекой. Остается только сожалеть.


- Тяжёлый вопрос. Я знаю, вам приходится отсекать множество имён, которые предлагают близкие и друзья ушедших. Но разве другие молодые поэты, пусть и не столь талантливы, не равны перед смертью? Как можно, если вы создаёте нечто миссионерское, как эти чтения, отказывать им в толике внимания?


Б. К.: "Отсекать" - неточное слово. Но отказывать всегда трудно. Приходится, как уже было замечено, выбирать наиболее корректные слова, дипломатический тон, объяснять, что чтения изначально задуманы как некий "храм Вечной Молодости" (по точному выражению одного из критиков чтений). Увеличивать возрастную планку героев - значит нарушать изначально заданные рамки мероприятия... Естественно, навлекаешь на себя обвинения в бюрократизме, что неизбежно при любой редакторской работе, предполагающей культурный отбор. Во время подготовки к первым чтениям в 2012-м мы с Ириной Медведевой проявили чрезмерную толерантность, - предоставили возможность рассказывать обо всех поэтах, соответствующих временному диапазону и известных нам на тот момент: разного уровня, хотя откровенно слабых среди них не было. Впоследствии всё-таки сделали акцент на качестве отбора, профессионализме докладов, и чтения получились более сильными именно в литературном отношении. Но таков парадокс "Они ушли. Они остались" - сочетание несочетаемого: благодарной памяти о человеке - и рассказа о поэте с анализом его стихов, предполагающим беспристрастность. В итоге от самого докладчика зависит, на чём он сделает акцент в течение отведённых ему семи-десяти минут. Иногда судьба поэта оказывается более интересной, чем стихи, как в случае с Никой Турбиной, которой в 2014-м был посвящён эмоциональный рассказ Даны Курской, или поэтом и вундеркиндом Виктором Барышниковым, ушедшим в 13 лет. Действительно - как можно "отказывать во внимании"?.. Иногда просто организаторская рука не поднимается, и все условия "формата" оказываются незначительными перед талантом или перипетиями судьбы.


Е. С.: Это один из ключевых смыслообразующих вопросов. Потому что, как ни крути, тут мы, в некотором смысле, играем роль ценителей, судей, отбирающих имена для вечности. Порой (я сейчас говорю в целом о принципе работы) приходится быть жестким и брать на себя ответственность. Как авиаконструктор Сергей Королев, который, устав от выматывающих научных прений о состоянии поверхности Луны, написал "Луна - твердая" и поставил подпись. Поэтому приходится, во-первых, как я уже говорила, "отстраняться", поскольку смерть романтизирует человека, взвешивать на весах - а чем он был более ценен: организаторскими качествами, артистизмом, интригующей маской либо интеллектом, талантом. Среди поэтов, вошедших в антологию, если судить по эссе, были люди с весьма сложными, даже брутальными характерами, однако их произведения порой даже более ярки, неожиданны и талантливы. Впрочем, сколько ни говори на эту тему, всегда найдутся люди, которые будут обвинять в индивидуализме и вкусовщине.


- А чем обусловлен повтор одних и тех же имён - от встреч к встречам? Говорю о Борисе Рыжем, Денисе Новикове, Илье Тюрине и других - при всём уважении к таланту и памяти. Ведь когда год от года пластинка вертится по одному кругу - разве это не напоминает бег на месте? Разве нельзя расширить диапазон имён ушедших молодых так, чтобы они хотя бы на один год не повторяли друг друга?


Б. К.: Мы стараемся не повторяться из года в год: скажем, чтения 2013-го на 90% отличались по составу имён от первых. Среди программы Четвёртых Литературных чтений тоже много "новичков" - и в контексте предыдущих чтений, и в смысле знакомства широкой публики с этими именами. Люди стремительно уходят, но, если представить ситуацию такого фантастического выбора, я предпочёл бы, чтобы чтения были ограничены именами уже ушедших поэтов - ради жизни оставшихся. Однако приходится признать, что среди героев нынешних "Они ушли. Они остались" есть несколько "столпов", которые стоят немного выше остальных: это Борис Рыжий, Леонид Шевченко, Денис Новиков, Михаил Лаптев, в моём представлении ещё и замечательный, совершенно неоценённый Сергей Казнов. Также в один ряд с ними поставил бы Алексея Ильичёва, талантливого петербуржца, утонувшего в 1995-м в 25 лет: это открытие первых "Они ушли. Они остались", его первая журнальная публикация вышла вскоре после чтений в "Волге" благодаря участнику тех чтений, литературоведу Владимиру Орлову, обратившему внимание на яркие стихи. Есть ещё несколько полюбившихся имён, рассказы о них слушаешь с особенным неравнодушием. Приходится так или иначе считаться с вкусовыми предпочтениями организаторов: среди множества "детей" есть те, которые дороже, и как бы ни получалось демонстрировать "одинаковое" ко всем отношение, всё равно неизбежно одних любишь больше, чем других. И разве это повод для осуждения?..


Е. С.: Этот вопрос - палка о двух концах. Он затрагивает животрепещущую тему смертности молодых поэтов. Конечно, лучше всего для нас, да и для всех вообще, не находить новые имена почивших поэтов. Лучше, чтобы молодые поэты вообще не умирали. Но это, к сожалению, невозможно. И здесь, если говорить цинично, мы начинаем немного напоминать себе гробовщиков - помните Безенчука из "Двенадцати стульев" - нет покойников, нет и навара. Если рассуждать логически, повторение имен объясняется не только существованием "столпов", о котором упомянул Борис, но и тем, что в 2012-м, в самом начале чтений шла, если так можно выразиться, "массированная атака" поиска ушедших молодых поэтов. Как это ни цинично, можно сказать, тема тогда была на пике популярности. Тогда, как я помню, вообще не возникало проблем. Люди сами писали, рвались рассказать, предлагали новые имена. Сейчас страсти немного поутихли, но это не значит, что почивших поэтов стало меньше, и мы стараемся, по мере возможности, о них узнавать. Студент из Австрии Патрик Валох, который будет участвовать в мартовских чтениях, вел активный поиск в этой области и готов поделиться с нами новыми именами.


- Как отзывается аудитория? Я слышал полярные мнения - от некоего подобия ужаса и благоговения перед смертью до желания жить, несмотря ни на что...


Е. С.: Я знаю, что некоторые докладчики и слушатели переносили чтения с трудом: для них "погребальные" мероприятия были тяжелым психологическим испытанием. Впрочем, я не помню, чтобы при мне кто-то ахал, падал в обморок и выбегал в слезах - все старались сдерживать свои чувства. Заметно было, как собрала себя в кулак вдова поэта Андрея Новикова, Лилия Газизова, которая рассказывала о муже спустя восемь месяцев после его гибели. Бывали и полярные случаи, когда рассказы неожиданно вызывали в зале смех. В случае рассказа Даны Курской о Сергее Арешине это было обусловлено отношением докладчицы к своему другу, к которому она обращалась как к живому, а в случае рассказа Бориса Стучебрюкова и Александра Джикия об Андрее Туркине - еще и личностью самого поэта, который в жизни был веселым, заводным и эксцентричным. Такие моменты давали возможность отвлечься, расслабиться, "сбиться" с похоронного тона.


Б. К.: Часто приходилось слышать, что (цитирую) "это поминальное собрание сильно действует на психику без подготовки", что люди стремятся абстрагироваться от рассказов о человеческой трагедии, о смерти... Могу понять эти доводы, но окончательно принять - нет. В конце концов, не фразу ли "memento mori" в обязательном порядке говорили в Древнем Риме триумфаторам, возвращающимся с победой?.. Смерть - это факт той реальности, с которой всем нам предстоит встретиться, и отворачиваться от неё - всё равно что закрывать руками глаза в детской уверенности, что тебя не увидят. Напоминание о человеческой смертности, о восприимчивой натуре лирического поэта, о преломлении поэзии в индивидуальной биографии даёт огромную почву для размышлений. И для адекватного восприятия реальности, взгляда на мир без розовых очков.


- Скажите, а что для вас лично значат эти чтения?


Б. К.: Постоянная возможность напоминать себе о собственной смертности. А в связи с этим ускорять темпы работы. Чувство, что мало отведено времени, побуждает ещё и к более зрелому, ответственному отношению к окружающему. Кто знает: может быть, доведётся жить до ста лет, однако чувство короткого отрезка стимулирует. Также - ощущение достойно выполненного профессионального долга, да не прозвучит это пафосно. И просто, если снизить пафос, - удовольствие от противоречивой, полубезумной, в чём-то весёлой затеи (вспомнить хотя бы верлибр Евгения Никитина об организаторе мемориальных чтений, который внезапно столкнулся с отсутствием смерти и сам отправился ликвидировать поэтов, чтобы заполнить программу). Подобные эпиграммы симптоматичны, так как говорят о чувстве удивления, непривычности при разговоре о трагедии как о доминирующем применительно к литературе, к искусству. Даже не так - применительно к литературному проекту. Поэтому два естественных вида реакции на подобное мероприятие - либо уважение (что чаще всего), либо отторжение (в диапазоне от кардинального неприятия идеи до смеха, плохо обоснованного в этот момент самим смеющимся). "Формат" культурной акции как бы заведомо исходит из двух предпосылок: либо "развлекательность-массовость", либо "нейтральность-научность-филологизм", но не выводит на поверхность то, что спрятано в изнанке нашего подсознания - и в изнанке бытия. Можно сказать, что в этом смысле "Они ушли. Они остались" повернули лицом к зрителю то, с чем до сих пор не приходилось сталкиваться в рамках литературного мероприятия.


Е. С.: Для меня, как и для Бориса, это, как я уже говорила выше, тоже одна из возможностей вспомнить о смерти. Кроме того, безусловно, узнавание стихов рано умерших поэтов, размышление об их судьбах, в числе прочего, помогает осмыслить и свое место, как в целом мире, так и в литературном пространстве. Когда понимаешь, что молодой поэт, не доживший и до двадцати, и, может быть, даже не испытавший и не познавший много из того, что довелось познать тебе, сумел настолько сильно сдвинуть, расшевелить культурные и литературные пласты, вызвать своими строками мощный резонанс, даже, может быть, создать свое философское мировоззрение - это производит сильное впечатление и становится важным стимулом для собственной деятельности. О самоутверждении в качестве организатора, мне кажется, говорить неуместно. Честно говоря, для меня все-таки важнее знать, что прекрасные стихи не канут в Лету, а колоколом отзовутся в будущем, помогут нашему и другим поколениям прикоснуться к прекрасному с помощью поэтического слова.


- Постепенно мы подобрались к Четвёртому сезону чтений "Они ушли. Они остались". Расскажите, что нового нас ждёт на них - имена и площадки, докладчики и лекторы...


Б. К.: Традиционное место проведения "Они ушли. Они остались" - Библиотека имени Лермонтова в Сокольниках: место "намоленное", как его охарактеризовала Ирина Медведева ещё в 2012-м году, предложив провести там первые чтения. Кроме того, что это Дом Лермонтова, также, как известно, погибшего молодым, это ещё и библиотека, читателем которой до последних дней своей жизни был Илья Тюрин, а недавно там открылась посвящённая ему мемориальная выставка. 25 и 26 марта чтения откроются в Лермонтовке (25е, пятница, 18.30; 26е, суббота, 15.00): в один из дней зрители увидят мини-спектакль по стихам ушедших поэтов в исполнении актёров Максимилиана Потёмкина и Светланы Андрийчук, услышат рассказы о Марии Вирхов, Семёне Травникове, Викторе Иванiве, Александре Карамазове и многих других. Ведущими будут Елена Семёнова, Ирина Медведева, Клементина Ширшова и автор этих строк. 27го заключительный день чтений состоится в Театральном Особняке, в роли ведущих выступят Владимир Коркунов и Мария Малиновская. В этот день прозвучат в основном рассказы из антологии "Уйти. Остаться. Жить" о Михаиле Лаптеве, Сергее Королёве, Сергее Казнове и т.д. Откроется третий день докладом Марины Кудимовой "Ожидай, но не бойся. Феномен ранней смерти и полного творческого воплощения в русской поэзии". Расскажем и о поэтах, которых не стало в течение последнего года, - Викторе Иванiве, Семёне Травникове, Дмитрии Яворском, - и об узнанных нами недавно: Денис Бесогонов, Аркадий Брют, Игорь Давлетшин и другие. Важная новость чтений - участие поэта из Австрии Патрика Валоха, который уже несколько лет составляет свою антологию поэтов, ушедших молодыми, причём в гораздо более широком хронологическом и географическом диапазоне - разных веков и стран. Интерес человека из другой страны к русской культуре, участие в нашем проекте, за которым он наблюдал два года до того, как решился с нами познакомиться (и прислал огромный список не известных нам поэтов, о которых мы могли бы рассказать на будущих чтениях), - вдохновляющее основание для того, чтобы продолжать "безнадёжное дело".


- Я знаю (поскольку сам принимаю участие в процессе), что вы готовите антологию, в которую войдут лучшие и стихотворения поэтов, ушедших молодыми на рубеже XX - XXI веков. Расскажите об этом проекте. Как складывалась книга?


Е. С.: В некотором смысле преддверием антологии стала подборка, составленная Борисом Кутенковым и Ириной Медведевой для альманаха "Илья" в 2014-м году (issuu.com/134734/docs/ilya_12_2014), с которой можно ознакомиться на интернет-портале "Мегалит". И многие из поэтов, чьи стихи были опубликованы в альманахе, вошли в антологию, тем самым как бы "закрепив" свои позиции. А после проведения чтений 2015-го года, после круглого стола с участием литературоведа Александра Лаврина у нас выкристаллизовалась мысль о подведении некоего - пусть промежуточного - итога, который "закрепил" бы работу нескольких лет. Чтобы все старания по "проявлению" не прошли даром. Все-таки книга, антология - собрание более солидное, серьезное. Безусловно, были споры на тему формата, содержания, отбора поэтов. Остановились на том, что, помимо вступительных статей о ранней поэтической смерти, будут три главы - в которые последовательно войдут поэты, умершие до 25, 30 и 40 лет: биографическая справка, подборка стихов, эссе о поэте. Конечно, эссе получились очень разные - родственники и друзья в большей степени говорят о поэте как о человеке, филологи "препарируют" творчество. Но есть и блестящие талантливые рассказы, в которых все это гармонично уравновешено. Что касается названия, мы в итоге все-таки согласились с Борисом.


Б. К.: Да, после долгих споров книгу решено было назвать "Уйти. Остаться. Жить". Некоторым коллегам такое название кажется плакатным, но мне оно импонирует прежде всего потому, что в этих трёх глаголах, следующих друг за другом, слышны варианты сомнений, в разные минуты жизни посещающих каждого поэта. Оптимистичное - на фоне остальных - звучание последнего глагола (как тот вариант, на котором останавливаешься в этом нелёгком "тройственном выборе"), несколько нивелирует "смертоносную" ноту самой идеи, привносит в неё оптимизм - тем важнее, что не картинный, а выношенный, ставший следствием непростого выбора. И, по сути, даже если в названии кому-то послышится декларативность, - то пусть услышат и следующее: короткий глагол "жить" - это то, к чему мы призываем в дни нелёгких сомнений, обусловленных культурным, экономическим кризисом и, наконец, теми бурями, без которых невозможна душа поэта. Книга - в своём роде уникальное явление, так как нет второго такого "памятника" молодости, включающего теоретические материалы о соотношении поэзии и смерти (Александр Лаврин о "смертях" в судьбах трёх поэтов - Федерико Гарсиа Лорка, Бальтазар Бельгамо, Арсений Тарковский; Виктор Куллэ о "миллениарном обострении" смертей в 90-е и 2000-е и размышлениях о том, что такое смерть в судьбе поэта; Лола Звонарёва о теме смерти в стихах молодых поэтов); более тридцати монографических эссе об ушедших поэтах (среди авторов - Павел Басинский, Данила Давыдов, Людмила Вязмитинова, Наталия Черных, Андрей Коровин, Евгений Абдуллаев и другие известные критики и литературоведы) и подборки лучших авторов за три сезона чтений. Естественно, невозможно было включить всех героев "Они ушли. Они остались", которых мы хотели бы увидеть в этой книге (и так разросшейся до 700 страниц), - но, надеюсь, не за горами тот час, когда мы сможем выпустить её дополненный вариант.


- Когда собираетесь явить книгу аудитории?


Б. К. и Е. С.: Она полностью составлена. И сразу же, как только соберём нужную сумму с помощью краунфандингового сбора на "Планете.ру", будет отправлена в печать.



    ПРИМЕЧАНИЕ

     1 Наталия Черных. "Они ушли. Они остались. Фестивальные записки". Вторые литературные чтения памяти поэтов, ушедших молодыми в 1990-2000-е годы. Москва, 14-16 ноября 2013 г. // Сетевая Словесность, 12.12. 2013.




© Владимир Коркунов, 2016-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2016-2024.
Орфография и пунктуация авторские.




Словесность