Словесность
[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ
     
П
О
И
С
К

Словесность


ЧТОБЫ  ЖИЗНЬ  ПОСЛЕ  СМЕРТИ  ОСТАВАЛАСЬ  ЛЕГКА


 


      * * *

      Две дочери есть у меня.
      Всё просто - одна и другая.
      Одна вся дрожит у огня.
      Другая с ним просто играет.

      Другая бежит и бежит.
      И лупит весенние лужи.
      А та, что одна, все глядит
      куда-то в февральскую стужу.

      А я? Надеваю пальто.
      И зеркалу молча киваю.
      И долго стою у метро.
      Там быстро. И даже бистро.
      И красная. И кольцевая.

      _^_




      * * *

      Постелить бы соломки
      под уставшую жопь.
      И расставить солонки,
      чтобы что б, чтобы что б?
      Чтоб сказать, что бы спети
      сразу после глотка.
      Чтобы жизнь после смерти
      оставалась легка.
      Чтоб прекрасный ефрейтор,
      чуя смертную боль,
      дул в волшебную флейту
      и ворчал бы - яволь!

      _^_




      * * *

      Если б тогда пришла,
      поздно пришла, пускай, но
      тогда б и луна взошла,
      нежно, необычайно.

      Берегом бы вело,
      намертво говорилось.
      Ехало бы метро
      дальше, в сплошную сырость.

      Шли бы травой сплошной
      долго, а после встали б.
      Был бы смешной-смешной.
      Плакательный и усталый.

      _^_




      * * *

      А ещё здесь бывали такие зимы -
      погодомеры и вспомнить-то не смогли бы.
      И бабы с речки несли в корзинах
      белые, ледяные глыбы.

      И ты отважно, кусочек лавы,
      посредине света и посреди тьмы
      со склона нёсся в ледяную бабу
      и даже не думал - притормозить бы!

      _^_




      * * *

      Отговорило вино.
      И отрыдал Высоцкий.
      Всем всё теперь всё равно.
      И даже весь Бродский.

      И кони помедленнее.
      И милей кровопийца.
      Все теперь - приведливее.
      Дети, убийцы.

      _^_




      * * *

      Где-то близко, в кошачьем раю,
      на районе, где свет и уют,
      ты - все тот же прохвост, карбонарий.
      Рядом - Ася, Василий, Виталий.

      Где-то рядом, в собачьем раю,
      где балы непрестанно дают,
      ты вальсируешь ладно и споро
      вместе с Дарьей, Кристиной и Жорой.

      И когда, закричав, заискрив,
      рухнет вниз мой замызганный лифт,
      безутешно, безумно, до срока,
      или в срок, только что в этом проку, -

      там внизу вы найдёте меня,
      и, быть может, спасёте меня.
      И расскажете, кто я и где я
      мне шершавою лаской своею.

      _^_




      * * *

      Пологое поле, дроги,
      поляны пустая клеть.
      Когда-то мы так продрогли,
      попробуй теперь согреть.

      И если сейчас коснётся
      зачем-то звезда меня,
      скажу я чужому солнцу -
      не надо теперь огня.

      _^_




      * * *

      Быть можно дельным человеком
      и думать о красе ногтей.
      Быть можно мерзким чебуреком
      и думать, как бы жрать людей.
      Но можно ж и вобще не быть...

      _^_




      * * *

      Здравствуй, мой нервный Питер!
      Здравствуй ты, мой Юпитер!
      Бык! И самса с овсянкою!
      Здравствуй, Нева с Фонтанкою!

      Стать бы могли Мазепою.
      Орликом, Допой с Гепою.
      Только покрылись славою
      в Нарве и под Полтавою.

      Только - вода летящая,
      тёмная и настоящая.
      Только - судьба болотная,
      муторная, холодная.

      Площадь еще - Сенатская.
      Проще бы - быть нам блядскою
      девкой, тушканом, тушкою,
      пушками, няней с кружкою, -

      только хранит летейская
      иглу адмиралтейскую,
      кормит лещом да окунем
      воду, ещё далёкую.

      _^_




      * * *

      - Вот, была - и нету.
      Как её назвать?
      И кого за это
      как-то наказать?

      - Дальняя дорога.
      Не кормлены коты.
      Подожди немного.
      Всё поймёшь и ты.

      _^_




      * * *

      Не надо, не пиши стихотворенье!
      В издательства ты с ним не торопись.
      Ведь сколько на него затрачено горенья!
      По сути, вся-то жизнь!

      И хоть бы что с того, да разговорца хоть бы -
      отрады для израненной души...
      Но нет! Ругательства одни и злодьбы.
      Да кинуты в чело карандаши.

      _^_




      * * *

      Так хотелось вина, чепухи,
      много сдобы да бабу пуховую.
      Но мне выдано - полночь, стихи.
      И сережка зачем-то ольховая.

      То ли сдал я, а, может, подрос.
      Повторил, пробираясь до Сретенки.
      Мне сказали: говно - не вопрос.
      Скоро вышлем еще человеченки.

      _^_




      * * *

      Говорят, вы предатель родины, -
      меня как-то спросили вдруг.
      - Я сбиратель сухой смородины.
      Был я неслух, а нынче - слух.

      Мне деревни кричали - проданы.
      Говорила мне степь, - ой-вей.
      И моталась за спинкой родина,
      и шептала - воды налей.

      А глаза у нее - снова карие,
      вот такие теперь глаза.
      А душа у нее - вечно старая,
      нам без старой души нельзя.

      Я не знаю, тебе что слышится.
      Если хочешь, давай - лети.
      И внутри у нее всё колышется.
      Подожди, отдохнешь и ты.

      _^_




      * * *

      Жизнь - такая сука,
      уж поверь мене.
      И тоска, и скука,
      и кобель в гумне.
      И ещё вампука.
      И свеча в окне.

      Подбежит, погложет -
      ты погладь меня.
      А потом скукожит -
      отпусти меня.
      И лизнёт мне рожу -
      ты люби меня.

      _^_




      * * *

      Когда так яростно и властно
      мужчина вводит имена
      всех тех, кому служил он страстно -
      отчизна, мама и жена,
      и дочери, такие дочи...
      А мог бы быть ещё и сын.
      И вот, посередине ночи
      он всех их славит, как акын.
      И говорит, должна другою,
      другой должна быть жизнь моя.
      И воздух рвёт. И всё такое.
      И ярость благородная, как волна.

      _^_




      * * *

      Встал поэт один с рассветом,
      заточил свой ятаган.
      И пошёл, убил поэта,
      молвив грозно - графоман!

      Тот лежал, лежал в полыни
      и к губителю возвах:
      - Не явлюсь к тебе я ныне
      с рифмой спелой на устах.

      Не покрасть мене твой воздух,
      не заузить твой калибр.
      Всё теперь мне только роздых
      да удушливый верлибр.

      Но шепчу в твоё полымя
      в этой тёмной стороне:
      ты - не сторож мне отныне.
      Всё во славу, всё во имя,
      всё во царствие твое!

      _^_




      * * *

      Саван с полей наших снимут.
      Гром прогремит Левитан.
      Мёртвые сраму не имут.
      Мёртвые храма не имут.
      Имени даже не имут.
      Втоптаны в пыль да туман.

      Свет свою силу потушит.
      Звук свой отыщет приют.
      Словно бездомные души,
      сполохи небом пройдут.

      Видишь, вдали за рекою
      гаснут и гаснут огни -
      прямо над вечным покоем,
      тем, что не знали они.

      _^_




      * * *

      Эй, малёнок, мастерок,
      поломай мой мастерок,
      чтоб ушла от естества
      даже малость мастерства.

      Нужно все это забыть.
      Нужно быть или не быть.
      Нужно в нашу мастерскую
      кол осиновый забить.

      И пойдем мы, мастерок,
      греть на речке костерок.
      И смотреть, как на востоке
      появляется восток.

      _^_




      * * *

      На станции Сухиничи
      сухого не нальют.
      Вот плюшева да выпечки
      к вагону поднесут.

      С порога желто-склизкого
      пытаюсь робко слезть.
      - Мне б Гоголя Белинского
      почем бы приобресть?

      С усмешкой ли, с тревогой ли
      мне здешний аксакал:
      - Белинского не трогали,
      а Гоголь - ускакал.

      Над Бугом, в Конотопе ли
      по слухам, он живет.
      Якшается с холопами,
      да мертвым счет ведет.

      _^_




      ВАЛИДОЛЬНОЕ

      Всем кагалом собирали Валидола Прокофьевича:
      кто тапки белые, кто плащ с подбоем, кто хрен с порфирою.
      Сорок дней - как на иголках, бармен, кофе еще!
      А эта сука все не телеграфирует.

      Был Валидол Прокофьевич великий праведник,
      дашь бывало подсрачник - а он и не сетует.
      За то сам Петропавел теперь ему проводник,
      зато с Пастернаком пьет, с Джордано Бруно беседует!

      Но за тем ли, Господи, Прокофьича Валидолушку
      засылали мы в самый светлый из Твоих амбаров?
      В телескоп видали - скачет Валидол млечным полюшком,
      орет ангелам, что он - Ерофей Хабаров!

      Снаряжать ли нам Демидрола Евгеньича за пропавшею экспедицией
      (триколор в руки, в зубы - драхмы последние)?..
      Материться на Валидола? молиться ли?..
      Ох, грешные мы грешные, ох, звезды безответные...

      _^_




      АЛЬТЕРНАТИВНАЯ  ИСТОРИЯ

      Ох, уеду от вас, уйду
      в Александрову слободу.
      Проложу туда акведуки,
      Академию заведу.

      Шлю письмо в Караван-сарай:
      здравствуй, братец Урюк-Бабай!
      Забирай себе Кемску волость,
      да и Астрахань забирай!

      Строй себе тут Караганду.
      Коноплю сей да лебеду.
      Только, братец Урюк, не трогай
      Александрову слободу!

      А устанешь, светлейший хан,
      от собратьев от басурман,
      царь-капустой под царь-беседу
      угостит тебя царь-Иван.

      Постелю я тебе в саду,
      расскажу, как зовут звезду,
      а потом уж езжай, Урюче,
      в Третий Рим свой, Караганду.

      Лепо, братие, поутру.
      Гуси шествуют по двору.
      Князя Курбского почитаю,
      полистаю Каспаров.ru.

      _^_




      * * *

      Уже и яблони отцвели,
      и Троица натекла.
      И на задворках чужой земли
      ни всхлипа, ни ветерка.

      И даже лес вдалеке погас.
      Возьми и негромко спой,
      так, будто б не было вовсе нас, -
      что будет с тобой и мной, -

      такими, как нас никто не мнил,
      такими же, как и все,
      на этой медленной, как винил,
      недожатой полосе.

      _^_




      * * *

      - Если пал подо Ржевом,
      если вмёрз в этот пруд,
      значит справа и слева
      сядут ангелы тут.

      Паче снега отснежат,
      и отмерят вина.
      И тебя попридержат
      вплоть до Судного дня.

      - Если пал подо Ржевом,
      пионеры придут.
      И посмотрят на небо,
      и цветов принесут.

      Твои стоны и бредни -
      всё в юнната ладонь.
      И закат твой последний -
      в поминальный огонь.

      - Если пал подо Ржевом,
      вся спина - к небесам,
      видишь ангелов гнева,
      их последний десант?

      Их прекрасны распевы,
      даже рядом пройдут.
      Но тебя подо Ржевом
      никогда не найдут.

      _^_




      * * *

      Все время думаю - а что там?
      Там - ничего не обещано.
      Небесные женщины
      бьют по щекам.
      Придешь - а где же коечка?
      Что, как и во сколечко?
      Ну и как вам?
      Спросил у бабушки,
      что пекла мне оладушки,
      что отдала меня на скрипку
      и говорила - Сережа, не качай липку:
      бабушка, Наталия Николаевна,
      любившая котов и собак всех,
      расскажи мне об этой тайне,
      ты же там, среди всех тех.
      И сказала бабушка: Сережа, не суди меня. Я родила Генечку, а он умер. Родила еще двух близнецов, потом твою маму, потом еще Юру. Жила долго-долго и было мне тошно-тошно. Но ты приезжал ко мне и играл на скрипочке. А я читала тебе Пушкина с Лермонтовым, и Шевченко ещё. Так вот и жили. А потом я умерла.

      _^_




      * * *

      Верни мою веру и оберни ее -
      хорошо бы - в рассвет.
      Веру верни мою, ведь верней ее
      ничего и нет.
      Нет ничего. Кроме страсти и радости.
      Но вера им - не нужна.
      И веера распускаются всякою сладостию.
      И ночь нежна.

      _^_



© Сергей Комлев, 2018-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2018-2024.




НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Читайте также: Ольга Андреева. Свято место | Андрей Бычков. Я же здесь | Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" | Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике | Надежда Жандр. Театр бессонниц | Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... | Игорь Муханов. Тениада | Никита Пирогов. Песни солнца | Елена Севрюгина. Когда приходит речь. (О книге Алексея Прохорова "Не одинокий рай") | Ольга Суханова. Софьина башня | Лана Юрина. С изнанки сна | Сергей Главацкий. Апофеазко | Татьяна Горохова. "Мне фамилия моя всегда мешала..." | Стихи, растущие из жизни | Михаил Ковсан. Время
Словесность