Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Колонка Читателя

   
П
О
И
С
К

Словесность




СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ

Усвой одну простую вещь: что
безобразно, то не настоящее, никогда
им не было и не будет впредь...
М. Метерлинк


КУКОЛЬНАЯ ТРАГЕДИЯ
ГЕРДА ШВЕЙГОЛЬЦ
СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ

КУКОЛЬНАЯ  ТРАГЕДИЯ

Король, кукла, плохо висящая на нитях, которые не то оборвались, не то спутались, не то спутались и оборвались, спуборвались, оутались, утовались, торутовались и т. д. Вот он и волочится, неся над собой этот колтун в воздухе, бормоча и повторяя: "Утались, оутались, вались..."



ШУТ: Мой король? (пауза) Мой король?

КОРОЛЬ: Это непереносимо.

ШУТ: Это бывает.

КОРОЛЬ: Скорее бы.

ШУТ: Скорее бы, мой король?

КОРОЛЬ: Скорее бы мне вовсе потерять разум.

ШУТ: А разве разум не сохраняется в глубине безумия?

пауза.

КОРОЛЬ: Это как?

ШУТ: Это как актер.

КОРОЛЬ: Актер?

ШУТ: Он же где-то остается самим собой.

КОРОЛЬ: Остается самим собой? Где?

ШУТ: За словами роли.

пауза

КОРОЛЬ: То есть, например, ты, где-то, внутри себя, ты человек?

ШУТ: Да, я человек.

КОРОЛЬ: И ты осознаешь?

ШУТ: Да, я осознаю.

КОРОЛЬ: И ты говоришь...

ШУТ: Да, мой король?

КОРОЛЬ (сбивается на боромотание): Во - ришь, го - ришь, ри - во - гошь, о - го - ришь, шо - ри - го - ри - во - ши - ои - и - о - го - ро...

ШУТ: Что я говорю, мой король?

КОРОЛЬ: Ты говоришь, что разум сохраняется в глубине безумия. Это не совсем так. Скорее это как будто, как в сказке, человек-аист. Аист остается человеком. Человек в птичьем обличии. Слова в перьях. Я знаю, как это называется, но это метамироза. - Та - ми - ро - ме - за. - И это так смешно, что не можешь возвратиться обратно. Из перьев в речь. Впрочем, оставаясь двуногим. Оставась аистом. (пауза) Спой мне.

ШУТ: Мой король?

КОРОЛЬ: Что?

ШУТ: Что вам спеть?

КОРОЛЬ: То, что я сказал. Спой об аистах. Спой (пауза) о ми - ме - та - ро - зе. О та - ро - ми - зе - ме. Это так смешно...

ШУТ: Мой бедный король, мой бедный король, прости, я не могу петь о твоем безумии. Я не могу петь о безумии, о шелесте его аистиных перьев, о посвисте его птичьей речи. Певцы, которые могли петь о нем, давно умерли. (пауза) Безумие не похоже на человека в птице, человеческая душа не похожа на актера в роли.

КОРОЛЬ: А на что похоже... человеческая душа?

ШУТ: На куклу на нитях.

КОРОЛЬ: Значит, человек похож на куклу?

ШУТ: Да, похож.

КОРОЛЬ: А душа человека похожа на эти кукольные нити?

ШУТ: Да, похожа.

КОРОЛЬ: А безумие?

ШУТ: А безумие это когда нити спутываются.

КОРОЛЬ: Ты думаешь, нити могут спутаться?

ШУТ: Да, думаю.

пауза

КОРОЛЬ: Ты можешь это доказать?

ШУТ: Могу.

Освобождает руку КОРОЛЯ от веревочной петли. Надевает на его руку петлю от своей руки. Королевская рука двигается сообразно движениям ШУТА. Рука ШУТА повисает неподвижно.

КОРОЛЬ: Какое это странное чувство, ощущать руку свободной от этого опутывающего безумия, но ощущать ее как будто не моей, но лишь полной воспоминания обо мне.

пауза

ШУТ: Мой король, я могу освободить вас от спутавшихся нитей безумия. Уступив вам нити моей души.

КОРОЛЬ: Но буду ли это тогда я?

ШУТ: Скорее, это будет воспоминание о вас.

КОРОЛЬ: Чье воспоминание?

ШУТ: Моей души.

КОРОЛЬ: То есть это будешь ты?

ШУТ: Нет, я буду мертв. Я могу двигать вашей рукой, мой король, но ваша рука полна воспоминанием о вас, а моя рука мертва. Вот и вы будете полны воспоминанием о себе самом, а я буду мертв.

КОРОЛЬ: Но ведь у меня будет твоя душа!

ШУТ: Мой король,

      Душа это только лестница
      От человека на небо,
говоря поэтически.

КОРОЛЬ: Но по этой невидимой леснице

      Человеку не подняться на небо.

ШУТ: А умрет он...

КОРОЛЬ: ...И не станет лестницы

      От него ведущей на небо.

ШУТ: Это будет ваша душа, мой король.

КОРОЛЬ: Моя душа?

ШУТ: Твоя душа. (Переменивает нити, умаляясь по мере восстановления короля, обвисает на последней из них, освобождается от нее и падает) Прощай.

пауза

КОРОЛЬ: Но почему? Почему он это сделал? (задумывается) Может быть, он был влюблен в мою королеву? Шуты любят королев. Королевы любят шутов. Но есть ли у меня моя королева? А если есть... (тихо напевает шутовским голосом)

      Мой бедный шут,
      Почему ты не стал безумным?
      Она бы тебя любила.

      Но полюбит ли она тебя,
      Увидит ли она тебя,
      Узнает ли она тебя
      В теле твоего короля?

ГЕРДА  ШВЕЙГОЛЬЦ

Действующие лица:

ГЕРДА ШВЕЙГОЛЬЦ.
СУНАРОКОВА и два ее мужа:
ВЕТОЧКИН,
КИСЕЛЬКОВ.

I

Чайки. Крики чаек. Окно над городом. Мы смотрим в него, будто бы вися на собственных ресницах в воздухе. ВЕТОЧКИН и СУНАРОКОВА.



ВЕТОЧКИН: Как ее звали?

СУНАРОКОВА: Кого?

ВЕТОЧКИН: Актерку эту.

СУНАРОКОВА: Которую?

ВЕТОЧКИН: Она тебя еще любила.

СУНАРОКОВА: Меня многие любили.

пауза

ВЕТОЧКИН: Не она.

СУНАРОКОВА: Что "не она"?

ВЕТОЧКИН: Ты.

СУНАРОКОВА: Что "я"?

ВЕТОЧКИН: Это ты ее любила.

пауза

СУНАРОКОВА: Отчего ты о ней вспомнил?

ВЕТОЧКИН: Отчего вспомнил?

СУНАРОКОВА: Да. Отчего вспомнил.

ВЕТОЧКИН: От чаек.

пауза

СУНАРОКОВА: Чаек?

ВЕТОЧКИН: Она подражала чаячьему голосу.

СУНАРОКОВА: Я тоже подражаю чаячьему голосу.

Кричит.

ВЕТОЧКИН: Не кричи.

СУНАРОКОВА: Почему?

ВЕТОЧКИН: Потому что эти чаячьи крики, они похожи на крики лебедей. Я люблю лебедей, я люблю, как они кричат - "при кликах лебединых" - но чайки кричат - так кричат как будто мертвые лебеди.

СУНАРОКОВА: Мертвые лебеди?

ВЕТОЧКИН: Да.

СУНАРОКОВА: Ты что, слышал, как кричат мертвые лебеди?

ВЕТОЧКИН: Нет.

СУНАРОКОВА: Тогда что ты говоришь?

ВЕТОЧКИН: Я ничего не говорю. Я просто спросил, как ее звали.

СУНАРОКОВА: Герда.

ВЕТОЧКИН: Я помню, что ее зовут Герда.

СУНАРОКОВА: Что же ты забыл?

ВЕТОЧКИН: Фамилию. Помню только, что она восемнадцатого века. И еще какая-то буква в ней то ли выпадает, то ли перевертывается.

СУНАРОКОВА: Сунарокова?

пауза

ВЕТОЧКИН: Сунарокова.

пауза

СУНАРОКОВА: Это моя фамилия Сунарокова. Ты забыл мою фамалию.

ВЕТОЧКИН: Твою?

СУНАРОКОВА: Мою.

ВЕТОЧКИН: Так это твоя фамилия?

СУНАРОКОВА: Моя.

ВЕТОЧКИН: А ее фамилия?

СУНАРОКОВА: Зачем тебе ее фамилия?

ВЕТОЧКИН: А если понадобится?

СУНАРОКОВА: Понадобится - узнаешь.

ВЕТОЧКИН: У тебя?

СУНАРОКОВА: У меня.

ВЕТОЧКИН: А если ты умрешь?

СУНАРОКОВА: Я умру?

ВЕТОЧКИН: Ты.

СУНАРОКОВА: А если ты?

ВЕТОЧКИН: Я?

пауза

СУНАРОКОВА: Швейгольц. Герда Швейгольц.

ВЕТОЧКИН: Швейгольц. Мне представляется что-то вроде могилы наоборот. Когда я думаю о ней.

СУНАРОКОВА: Могилы наоборот?

ВЕТОЧКИН: Могилы наоборот.

СУНАРОКОВА: Это как?

ВЕТОЧКИН: Так похоронили одного поэта в Китае. Он был ненавистник императора. Его убили. А его друг сделал ему тайный памятник. Это была яма в земле.

СУНАРОКОВА: Яма?

ВЕТОЧКИН: Яма.

СУНАРОКОВА: Яма-памятник?

ВЕТОЧКИН: Яма-памятник.

СУНАРОКОВА: Как его звали?

ВЕТОЧКИН: Кого?

СУНАРОКОВА: Этого поэта.

ВЕТОЧКИН: Я не знаю.

СУНАРОКОВА: Он был хороший поэт?

ВЕТОЧКИН: Я не знаю.

СУНАРОКОВА: За что его убили?

ВЕТОЧКИН: Он был ненавистник имератора.

СУНАРОКОВА: За что именно его убили?

ВЕТОЧКИН: Я не знаю.

СУНАРОКОВА: Что же ты рассказываешь?

ВЕТОЧКИН: Я рассказываю, что такое могила наоборот.

СУНАРОКОВА: Что такое могила наоборот я поняла.

пауза

ВЕТОЧКИН: Помнишь, она рассказывала о маленьком народе, сошедшихся в народ людях в пустыне Азии, показывала людей этого народа, пела на непонятном языке, смеси непонятных языков, его песни, ударяя рукой в воздух, как в бубен, так что воздух звенел. Это были песни о голоде, о хлебе из травы, о тяжелой работе, о преждевременной старости. Она думала увидеть его, может быть, уже исчезнувшего с лица земли. Она рассказывала, что сама была из этого маленького народа.

СУНАРОКОВА: Бы-ла?

ВЕТОЧКИН: Да.

СУНАРОКОВА: Почему была?

ВЕТОЧКИН: Потому что я думаю, что она умерла. Как ее народ. От голода. От тяжелой работы. От преждевременной старости.

За спиной ВЕТОЧКИНА отворяется дверь платяного шкафа. ГЕРДА ШВЕЙГОЛЬЦ, улыбаясь, стоит на его пороге, как на пороге комнаты.

СУНАРОКОВА (обняв ВЕТОЧКИНА, смотрит на нее из-за его плеча): Я думаю, что ты ошибаешься.


II

ГЕРДА ШВЕЙГОЛЬЦ (говорит, сидя над спящей СУНАРОКОВОЙ, как над мертвой, под прозрачно-легкий звон воздуха и шорох снарядов): Что это за темное непреодолимое чувство? Оно спасло меня. Так крестьянин, под пыткой, нарисовал на башмаке виселицу. Его жгли, а он смотрел на виселицу на башмаке. Ему ломали кости, а он смотрел на виселицу. А я смотрела на тебя.

пауза

Это чувство спасло тебя от голодной смерти. Потому что он не кормил тебя. У него была еда. У него были дрова. Он сказал, чтобы я дала тебе умереть спокойно. Ты лежала. Я попросила его проводить меня до лестницы. Он пошел за мной. Я вернулась к тебе одна. Так бывает. Умираешь ты, а умирает здоровый человек.

Я заговорила с тобой. Ты не отвечала мне. Потом ты сказала, что не хочешь умирать под грязную матерщину. Я сказала, что тогда ты должна встать. Ты встала. Вместо одежды на тебе было бесформенное тряпье. На мертвом был полушубок, ватные штаны и валенки. Раздев тебя, я помогла тебе одеться в его одежду. Ты стояла на ногах, но была слаба. Я боялась, что ты действительно умрешь. Но надо было принести и растопить снег.

пауза

Когда он вскипел, я посадила тебя в корыто и облила тебя этой водой.

пауза

Когда ты спишь, я смотрю на этот город. На сжигающий его огонь. Кажется, в огне, сгорая в нем, дышат мертвые.

Я люблю тебя.


III

Чайки. Крики чаек. Комната. КИСЕЛЬКОВ И СУНАРОКОВА.



СУНАРОКОВА: Как ее звали?

КИСЕЛЬКОВ: Кого?

СУНАРОКОВА: Актерку эту.

КИСЕЛЬКОВ: Которую?

СУНАРОКОВА: Я ее еще любила.

пауза

КИСЕЛЬКОВ: Любила?

СУНАРОКОВА: У нее еще фамилия похожа на какую-то фамилию восемнадцатого века. И какая-то буква то ли западает, то ли переворачивается.

КИСЕЛЬКОВ: Сунарокова?

пауза

СУНАРОКОВА: Сунарокова.

КИСЕЛЬКОВ: Это твоя фамилия Сунарокова. Ты забыла свою фамилию.

СУНАРОКОВА: Мой муж тоже забыл мою фамилию. (пауза) Постарайся вспомнить. Он еще написал на нее донос. Но она пришла. Она пришла. (пауза) Я прятала дверной ключ за косяком. Мы не видели ее. Она незаметно вошла в шкаф. Она думала, что пришла невидимо и уйдет невидимо. А потом...

КИСЕЛЬКОВ: Почему ты о ней вспомнила?

СУНАРОКОВА: От чаек.

КИСЕЛЬКОВ: Чаек?

СУНАРОКОВА: Она подражала чаячьему голосу.

КИСЕЛЬКОВ: Чаячьему голосу?

СУНАРОКОВА: Да.

КИСЕЛЬКОВ: Я тоже могу подражать чаячьему голосу.

Кричит.

СУНАРОКОВА: Не кричи.

КИСЕЛЬКОВ: Почему?

СУНАРОКОВА: Потому что эти чаячьи крики, они похожи на крики лебедей. Я люблю лебедей, люблю, как они кричат - но чайки кричат - так кричат как будто мертвые лебеди.

КИСЕЛЬКОВ: Мертвые лебеди?

СУНАРОКОВА: Да.

КИСЕЛЬКОВ: Ты что, слышала, как кричат мертвые лебеди?

СУНАРОКОВА: Нет.

КИСЕЛЬКОВ: Тогда что ты говоришь?

пауза

СУНАРОКОВА: Я говорю, что то, чего нет, становится тем, что есть. Меня не становится. Мной становится она.

КИСЕЛЬКОВ: Ты с ума сошла?

пауза

СУНАРОКОВА (обнимает КИСЕЛЬКОВА, смотрит из-за его плеча в пустоту): После войны она тоже пришла ко мне, как пришла перед ее началом, как пришла во время мороза и голода. Это было ночью. Она слушала мой голос. Я расспрашивала зашедшего ко мне, спящего со мной солдата о голодных немецких городах. Я спрашивала его, видел ли он мертвого Гитлера. - Никто не видел мертвого Гитлера. Гитлер сгорел. Он видел только кресло, залитое его кровью и зубы, выломанные у него изо рта.

А я рассказывала, как женщины в одиночестве придумывали себе мужчин, придумывали призраков, которые приходили к ним, говорили с ними, спали с ними, заботились о них. Они придавали этой пустоте очертания человека. Я придумала себе женщину.

пауза

Ты сказал, что от этой пустоты с выдуманным именем осталось какое-то тряпье, обувь. - Ты спросил, как от пустоты могло остаться тряпье? - Я сказала, что мужчины и женщины часто оборачивают пустоту тряпьем. Ты собрал его и бросил в печь.

пауза

Она придет ко мне, как пришла в послевоенную ночь. Кто сказал, что оттуда не приходят? Она еще успела дожить до утреннего тумана, успела увидеть развалины домов, почувствовать, что в них еще дышат мертвые. Потом она просто шагнула в этот туман.

Кто сказал, что оттуда не приходят...



СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ

Двое детей, ветреп, ВЕРТЕПЩИЦА и дерево.



ВЕРТЕПЩИЦА: А хотите - потому что Петрушку вы уже видели - я вам покажу кукольное представление о светопреставлении?

ДЕВОЧКА: А что это?

МАЛЬЧИК: Это когда мы все умрем.

ДЕВОЧКА: Все умрем?

МАЛЬЧИК: Все.

ДЕВОЧКА: Не хочу.

Плачет.

ВЕРТЕПЩИЦА: Не плачь. Он тебя обманывает. Это представление не о том, как мы умрем, а о том, как мы оживем, чтобы не умирать больше никогда.

ДЕВОЧКА: Тогда я хочу.

МАЛЬЧИК: А тогда я не хочу.

ВРЕТЕПЩИЦА: А придется. Потому что девочкам надо уступать. (раскрывает занавес, за которым кукольную землю заливает алым блеском кровавая звезда) Впрочем. начинается дождь. (закрывает занавес) Нельзя показывать под дождем кукольное представление.

МАЛЬЧИК: А то что?

ВЕРТЕПЩИЦА: А то куклы размокнут. И кровавая звезда погаснет.

Уходят под дерево.

ДЕВОЧКА: И мы не увидим светопреставление?

ВЕРТЕПЩИЦА: Вы все увидите. Только без театра. Я вам покажу его без него. (достав тряпочные куклы, рассаживает их между пальцами) Это хор. Он поет о Нумансии. Был такой испанский город. Его осаждал полководец Сципион. Чтобы не сдаваться в плен, его жители убили себя сами. Также как Нумансия, земля в крови, пустынна и горит. Смерть думает, что это ее триумф, но на самом деле это ее жалкое поражение, потому что Смерти нечего есть, Смерть голодает. (достает фигурку Смерти) Смерть хочет съесть хор. Но хор съесть нельзя. Потому что это не люди, не живые люди. Это что-то вроде обволакивающей смерть тени, что-то вроде обвевающего ее ветра. И в этом легком ветре, сквозь эту тень слышатся слова. слышится песня. Хор поет о каменной пещере в заметенной снегом пустыне. Хор поет о младенце и его матери в этой каменной пещере среди снега. Если бы не шел дождь, я бы показала вам этот падающий с театрального неба снег. Я бы показала вам этого младенца и его мать. Я бы вам показала, какой от них льется свет.

Казалось бы, смерть должна срезать их своим убийственным серпом, но она, воя, отворачивается от них и даже, отвернувшись, закрывает костлявое лицо костями рук. Тогда около смерти появляется барашек. (достает барашка) Барашек говорящий. Он поет песенку. Я не могу сыграть вам ее, потому что идет дождь, но я могу попробовать спеть. Барашек поет. Я как-то позабыла точные его слова, но суть их в том, что Смерть дает свободу нашей душе, освобождает душу от праха, бывшего нашим телом. Но Смерть освобождает и этот прах, освобождая его от нашей души. Так почему бы ей, говорит барашек, не сделаться той, кто она на самом деле есть. От его слов Смерть преображается...

ДЕВОЧКА: Я хочу спать...

ВЕРТЕПЩИЦА: И, преображенная, словно бы выпускает из каких-то невидимых хранилищ сумрачные тени людей, здесь, на земле, словно в новую одежду, одевающихся новой плотью.

МАЛЬЧИК: Она уснула.

ВЕРТЕПЩИЦА: Разбуди ее.

МАЛЬЧИК: Она не просыпается.

ВЕРТЕПЩИЦА: Она и не проснется.

МАЛЬЧИК: Но она спит.

ВЫЕРТЕПЩИЦА: Она не спит.

МАЛЬЧИК: Она...

ВЕРТЕПЩИЦА: Это можно поправить.

МАЛЬЧИК: Как?

ВЕРТЕПЩИЦА (прячет игрушки): Сорви цветок. Коснись ее цветком.

МАЛЬЧИК: Она проснется?

ВЕРТЕПЩИЦА: Где-то на несказанной высоте наша жизнь похожа на горящую на ветру свечу. (пауза) Есть такая сказка, как один мальчик стал крестником смерти. И смерть показала ему эту таинственно скрытую пещеру, в которой, словно мириады свеч, горят человеческие жизни. Смерть подарила ему таинственный, прячущийся в цветке огонь, которым можно вновь зажечь неосторожно, невольно погаснувшую на ветру жизнь. Смотри, она просыпается. Дождь кончился.

Уходит.

ДЕВОЧКА: Как крепко я спала!

МАЛЬЧИК: Что тебе снилось?

ДЕВОЧКА: Ничего. Кто была та женщина?

МАЛЬЧИК: Та женщина?

ДЕВОЧКА: Кукольный театр у нее на руках превратился в маленького ребенка.

МАЛЬЧИК: Она тебе снилась.

пауза

ДЕВОЧКА: Мне ничего не снилось.




© Ростислав Клубков, 2017-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2017-2024.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность