Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




СЕРЫЙ  КВАДРАТ


Квадратная дверь подъезда. Цвет... Хм... Вы знаете любовь? Ну вот, любовь, слева от нее мальчик, потемнее любви, а справа девочка, посветлее любви, а дверь, когда закрасили надпись, стала потемнее мальчика.

На двери, а была она прежде среднего серого цвета, два года жила надпись, что я дура. Круглые буквы, печатающий почерк - такой бывает у людей со способностями биологов. Линия букв мне по грудь. Моя редкая фамилия - и рядом частое слово дура. Рядом напрашивались один цветочек и один листочек, такие же кругловатые и бледносветофорные, как и буквы. Но почему-то их не нарисовали. В остальном дверь была чиста. Только туго открывалась, а как покрасили всё в новый цвет, стала открываться лучше.

Как лучше? Сейчас. Смотрите. Если я открываю дверь в дом и вижу кого-нибудь, идущего мне навстречу, то пугаюсь не так сильно, а если я иду на улицу, открываю дверь и вижу человека, идущего даже мимо, то очень сильно вздрагиваю и хочу молчать. Так она и открывается.

Почему бы не изобразить на этом квадрате в полный цвет гигантское лицо самой красивой девушки подъезда? Или - портрет почтальона... Или нарисовать жильца любой из сорока восьми квартир дома над этим подъездом - дома цветом как билет на поезд? Я не знаю, можно ли построить над подъездом сруб на сорок восемь квартир, с бревенчатыми стенами цвета мальчика, который потемнее любви, законопаченными паклей цвета девочки, которая посветлее любви. Но я могла бы нарисовать на этой двери всё что угодно. Только икону побоялась бы писать: ответственно. Почему бы иконописцу не написать икону - и что же, что не на доске, темперой по левкасу? Голуби намекают на левкас по зеленой патине на бронзовых головах сильных мира сего, куры и кирпичи намекают на темперу, дверь намекает икону писать. По канону.

Я правнучка маляра. Я знаю толк в красках. Я писала бы древесные стволы светлой эпоксидной эмалью, или дорогим акрилом самых невероятных цветов, или маслом, которое мне как родное, обводила бы контуры кузбасс-лаком; я бы прижимала к этой двери россыпь разномастных плиток, свободно и сильно, сама становясь мозаикой, потоком линий, цвета, свободы, ветра, накидывалась бы на дверь с аэрографом, дерево раскручивало бы ветки-пращи и рассыпало ветер по округе.

И вздрагивала бы шерсть на дальнем баране.

Его шуба.

Баран смотрит на новые ворота, полупрозрачные, за регулярными расщелинами которых качается лес, и всё это похоже на машинку для стрижки солнечных лучей. Баран и рад, что стричь его не будут. И пахнет от радости.

Овца смотрит на новые ворота - рогатый человек сказал бы, что она смотрит точно как баран, а все бы подумали: рогатый за равноправие.

Баран смотрит на старые ворота, и привычно ноет разбитый, но живой лоб: где поле?

На двери подъезда по-овечьи курчавилась надпись, что я дура, а потом закрасили ее люди из жэка, в пылающем оранжевом - и стал серый квадрат, на два тона темнее любви.




© Татьяна Карпеченко, 2007-2024.
© Сетевая Словесность, 2008-2024.




Словесность