Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ТРИДЦАТЬ  МИНУТ  ДО  ЦЕНТРА  ЧИКАГО


Начиналось всё очень даже весело.

Нужно было попасть из пригорода в центр Чикаго, на встречу в офисе заказчика, для которого уже довольно долго вымучивается небольшой сценарий. Машина выскочила на скоростную трассу, почти пустую в это предполуденное время, и всего лишь от лёгкого нажатия педали понеслась со скоростью 70 миль в час. Можно было бы и побыстрее, но сильно превышать скорость нельзя, хотя и весьма заманчиво на такой широкой, многополосной и гладкой дороге, как 90-й "интерстэйт хайвэй". Однако именно на пустой дороге и ловят любителей быстрой езды придирчивые патрульные. Поставил автоматический контроль скорости на 65, убрал ногу с педали газа и расслабился под ритмы радиостанции "Олд рок". (Хорошо, что сын этого не слышит - уже бы заработал от него язвительный комментарий в духе того, что "Джетро Талл", "Иглз" и "Куин" слушают только старые пердуны... впрочем, так оно и есть).



- Как ты можешь слушать этих битлов? - говорит отец. - Они же только орут и хлопают в ладоши! А вот Марк Бернес...



"30 min to downtown" - "30 минут до делового центра города" - радостно сообщило электронное табло над трассой, показывающее в реальном времени состояние движения на дороге. "Замечательно!" - и расслабился ещё больше, но следующее табло, установленное через несколько миль, было не так оптимистично - на нём уже светилось: "40 минут", а на последующем - и вовсе досадное "50". Далее скорость пришлось снижать и снижать и, наконец, недалеко от аэропорта О’Хара, у слияния дорог, почти полностью остановиться.

Впереди не только соединение нескольких магистралей - здесь заканчивается пригородная платная часть скоростной трассы, поэтому половина её разбита на десяток ручейков, перекрытых шлагбаумами, и стоят будки платы за проезд. Машин много - вот и образовался затор. Конечно, они не касаются друг друга полированными бортами, но их легко можно представить разноцветными неповоротливыми животными, что настойчиво толкутся у водопоя, оттирая более слабых в сторону. Многометровые громады трейлеров безапелляционно втискиваются между деликатными кабриолетами и легковушками, сверкая блестящими трубами и жарко на всех дыша. Что поделаешь - они большие, смирились некоторые неуверенные в себе малыши, уступая дорогу... Ещё чего, думают другие, понаглее, и лезут вплотную к великанам, проскакивая прямо перед ними.



- Мужчина, вы выходите на Короленко или нет? Я к вам обращаюсь, мужчина! Дайте же пройти!..



Время идёт, и становится понятно, что это не просто затор - что-то нехорошее случилось на трассе, скорее всего, авария. Стоишь и от нечего делать начинаешь исподтишка рассматривать соседей.

А вокруг - настоящий театр! Девчонка лет шестнадцати, сидящая в "фольксвагене" рядом с водителем, красит малиновым лаком ногти на ноге, высоко задрав её на переднюю панель. Из окна машины впереди мужские ноги в сандалиях и вовсе торчат наружу, покачиваясь в такт "рэпу", низкие частоты которого, даже на расстоянии, отдают в животе, как поступь гигантского тираннозавра из фильмов Стивена Спилберга. В длинном, видавшем виды "крайслере", украшенном вдоль кузова модной в 80-х годах отделкой "под дерево", помещается целая многодетная еврейская семья. За рулем красуется сухощавый носатый папа в чёрном костюме и широкополой шляпе, из-под которой свисают закрученные пряди тёмных волос. На пассажирском сидении едва просматривается маленькая мама. Определить, сколько в машине детей, невозможно, но, похоже, что много. Это мальчишки - в таких же, как у папы, но меньшего размера, чёрных шляпах, и с такими же, но чуть покороче, пейсами. Они поочерёдно высовываются из открытых окон, а их визгливый настойчивый галдёж отчётливо слышен в промежутках между шагами динозавра.



Он прилежно желал родителям спокойной ночи, плотно закрывал дверь в зрительный зал, тушил свет и располагался у окна. Летом распахивал его и забирался с ногами на подоконник, рискуя упасть со второго этажа. Зимой подбирался поближе к стеклу, вдыхая запах мучного клея и высохших полосок бумаги, которыми окно было заклеено.

И ждал. Ждал в слабом свете ночного неба. Ждал, постоянно прислушиваясь, не идут ли в его комнату по коридору родители, готовый мгновенно соскочить с подоконника в разобранную кровать. Ждал, почти не отрывая взгляда от того места, где в боковой стене соседнего дома, располагалось одно-единственное, выходящее в проулок широкое окно. Бывало, что ждал довольно долго.

Внезапно сцена за решеткой частого оконного переплёта среди тёмной, старой кирпичной глыбы загоралась светом. Свет был разным - и по силе, и по оттенку, и по расположению. Это жильцы, выходя на кухню коммуналки, включали кухонную лампочку, каждый - свою. И появлялись в поле зрения единственного зрителя, о котором они не знали и думать не думали о его существовании.

Словно у настоящего театрала-ценителя, у него были свои кумиры и простые статисты, любимые сюжеты и затянутые пустопорожние мизансцены.

Медленно выползла с какой-то тарелкой серая старушенция, нудно повозилась у стола и у плиты. Шла бы ты уже спать...

Долгая темнота.

Пришёл с улицы насупленный Нёмка. Этого он знает, ему лет пятнадцать уже. Вор. И мамочка его на кухню притащилась, зовут её Дорой Моисеевной, кругленькая такая, что-то выговаривает и жрать даёт. Их семейку все ближайшие дворы знают. Время от времени пьяный Нёмка мамочку лупит, и тогда она выскакивает на улицу и на всю округу орёт: "Убывае рóдный сын! Как же это так, чтобы мой Наум, мой мальчик, был такой несуразный бандит! Где ж наша милиция?" А пацаны говорят, что Дора Моисеевна тем самым барахлом торгует, что Нёмка украл... Сейчас сынок ей не отвечает, смотрит в окно, жуёт. Поел, поковырялся в зубах, сплюнул в раковину.

Скучно.

Появилась парочка, стоя начали что-то жевать, пить кефир, потом целоваться. Вроде не старые, но мужик почему-то весь седой. Он приоткрыл на ней сарафан и аккуратно потрогал внушительных размеров беременный живот, что-то приговаривая. Был виден кусочек её белого лифчика.

Ушли. Темнота.

А вот... вот это уже здóрово! Быстро, похоже, что из постели, выскочила в пустую кухню растрёпанная Галка, младше его на год, в короткой майке и светло-зелёных трикотажных трусах на толстой попке. Думает, наверно, дурёха, что никто её не увидит, если быстро. Попила воды, глянула в зеркальце над краном, почесалась в интересном месте и убежала, забыв выключить свет.

Класс!

Помятые мужчина и женщина долго и беззвучно орали друг на друга, размахивая костлявыми руками. Похожие, как брат и сестра.

Темнота.

А вот и главная сцена в пьесе. Вернулась с дежурства медсестра... кажется, её зовут Света... или Лена... рыжая, не очень красивая, но молодая. Один раз она приходила делать ему укол. Вышла на кухню в халатике. Оглянулась куда-то назад. Глянула в окно - прямо сюда, на него. Перестал дышать... нет, ничего, она его не видит. Оголилась до пояса, стала обмывать под краном шею, розоватые груди и золотистые подмышки. Напряжение в зрительном зале дошло до умопомрачения...

Процесс омовения окончен. Как-то не сразу вернулось дыхание. А на сцене уже темно и пусто - он, оказывается, не заметил, как она ушла. Теперь тоже можно идти спать. Ничего интереснее сегодня уже не будет.



В высоком, серого цвета внедорожнике, с полностью задраенными окнами (ни звука не слыхать), ожесточённо жестикулирует, разговаривая по мобильному телефону, озабоченный мужчина средних лет, по виду (белая строгая рубашка под горло, скучный галстук) - распространитель новых лекарственных препаратов по кабинетам врачей или агент по продаже недвижимости...



Персонажи, знакомые по окну, изредка попадались в окружающем мире. На улице, в ближайшем гастрономе, во дворе соседнего дома, где он зимой гонял без коньков на площадке шайбу, а летом стоял на воротах, между старой шелковицей и углом железного гаража. Галка попадалась чаще других - и в школе, и на улице, и на лавочке возле площадки. Она становилась всё привлекательнее и теперь уже не вылезала ночью в одном неглиже на кухню. Жаль...



В заторе начинается медленное движение, и декорации вокруг постепенно меняются. Справа, совсем рядом, оказалась колоритная парочка в открытом "бьюике": он - крупный афроамериканец, в жёлтой свободной майке, с кольцом в ухе, она (за рулём) - белая, яркая, натуральная блондинка, с огромными серебристыми серьгами. Когда движение совсем останавливается, они тут же, не теряя времени, начинают так сладко целоваться, что в их сторону даже смотреть неудобно.



...Какие у него чёрные-чёрные волосы! Я возьми и скажи ему: "А ты что, волосы красишь?" Просто не знала, что сказать. Вот дура. А он так серьёзно стал объяснять, что нет, они такие у него от природы. Вот дурак. Сидим вдвоём, остальные уже по домам свалили. Семечки лузгаем, у меня в кульке были, и ему немного отсыпала. А я говорю, что мне такие волосы нравятся. А он так удивился - вроде, я ему что-то на китайском языке сказала. Ну, дурак. А во дворе стало сильно темнеть. И фонарь один-единственный - в глубине двора, на туалете. На этой лавочке, под шелковицей, вообще всегда тень, а тут быстро стали пропадать все цвета, и его стало плохо видно. Только лицо и особенно нос. Нос у него большой. Хорошо, что я ему про нос ещё не сказала. Нет, не дура. А он спрашивает: Галя, ты что - с Вовкой гуляешь? Нет, говорю, мне другой человек нравится. А кто? Ты, вдруг говорю. Вот дура так дура! Он опять замолк, наверно, я снова это по-китайски сказала. Дурак. Знаю, что лупится в мою сторону, но на него теперь не смотрю. А тут вдруг полез ко мне, резво так, но неловко, вроде как со страху. Ты что это, говорю, такой борзый стал? Сейчас мамка выйдет, меня домой будет звать! А он сопит, обнимается и трогает в самых разных местах. Настоящий дурак. Я немного потерпела, интересно было, а потом у меня как-то само собой получилось - я семечками в него бросила. Целую жменю. А он опять лапать... прямо за... Совсем дурак. Я - в него семечки, а он - лапает. Я - семечками, а он... Дурак. И я сижу и никуда не ухожу. Ну, дура! Настоящая дура. Пока семечки у меня все не закончились.



Целующуюся колоритную пару неожиданно заменяет голова бульдога. Оказывается, "бьюик" уже продвинулся вперёд, а бульдог выглядывает из заднего окна машины, подрулившей следом. Какое-то время собака нехотя изучает чуть прищуренными карими глазами водителей и пассажиров соседних авто, потом зевает и, качнув щеками, прячется внутрь салона.



И вообще, в окне стало неинтересно. Беременная парочка разродилась, полкухни теперь в пелёнках, ничегошеньки не видно. Нестарый седой папаша таскает по вечерам мимо окна то железное корыто, то выварку. Нёмка пропал - похоже, посадили. А главное, медсестра почему-то больше не моет свои прелести. Или, по крайней мере, не делает этого на кухне.



Теперь слева - рыжая, полноватая особа в голубой медицинской блузе без воротника, одна в машине. Придерживая руль одной рукой, кусает здоровенный бутерброд - какой-нибудь "Бургер Кинг" - и запивает "колой". Наверно, выбралась, даже не переодевшись, в перерыв из своей больницы по какому-то личному делу, ещё и перекусить старается по дороге. Видно, что очень нервничает, поглядывает по сторонам, что-то говорит сама себе вслух, боится опоздать... беда, застряла, могут уволить.



- Девки, к нам в отделение вчера одного мужика привезли... с козой... срамотища! Мужик, значит, по пьяни к козе пристроился, а козу, наверное, во время процесса кто-то испугал, и у неё всё сжалось... спазмировалось, значит. И мужик... вытащить не смог... Что вы гогочете, дайте дорассказать! Так вместе с козой на "Скорой" и привезли. "Ко-и-тус с ко-зой", - так Евгений Борисович, наш доктор, пропел диагноз в процедурной после осмотра. Он часто распевает диагноз на разные популярные мотивы высоким дурашливым голосом, когда больные не слышат. А козе укол делали, чтоб освободить пострадавшего... придурка этого. У нас всё отделение оборжалось...

Чего не наслушаешься, когда с девчонками выйдешь покурить за корпус! Юлька из травматологии такую историю сегодня рассказывает, что сама хохочет до слёз. А вчера Инка про какого-то солдата байку травила, про членовредительство... в полном смысле этого слова. Шарики какие-то он себе вставил от нечего делать, опухло всё, короче, в больничку привезли. А позавчера...

- Да, иду, иду! - надо идти, из детского зовут. Закончился мой перекур.

Постель в 325-ой перестелить? Иду. Там помер кто-то. Ну да, тот мальчишка, что вывалился каким-то непонятным образом из окна второго этажа, да так неудачно, что головой прямо на булыжник, столько дней в коме, не спасли, мать его пару часов назад так кричала, так кричала... И адрес такой знакомый, я видела в его карточке, по-моему, он жил где-то совсем рядом с тем домом, где я комнату снимаю...

После смены нужно в дежурный гастроном заскочить, дома жрать совершенно нечего. Кирилловна вряд ли чем-то угостит, да и спать она, наверно, уже будет часов в девять. Она всегда с дикторами программы новостей вслух здоровается и прощается, а после окончания программы сразу и закимарит. "Старэ - шо малэ", - говорила моя мама...

А ночью мне ещё зубарить и зубарить треклятую анатомию...

Ой, Кирилловне надо за квартиру уже отдавать, первое число прошло, а я забыла... вот время бежит!



Смотреть на то место приборной доски, где светятся часы, уже просто страшно.

Наконец-то прерывистое передвижение (ползком, чуть на газ, стоп, опять на газ, опять стоп) переходит в постоянное. Сначала медленно, потом немножко быстрее, быстрее... Давайте, давайте, дорогие! И вот уже уверенно побежали те, что впереди, машина догоняет их, набирая приличную скорость, и через несколько минут - летит! Видны с высоты эстакады первые улицы Чикаго, кварталы краснокирпичных, трёхэтажных домов с квартирами, что сдаются внаём. Стали чаще проскакивать над головой плотные тени мостов и туннелей, а впереди, в едва заметной дымке, показались вертикальные усы двух антенн на самом высоком здании Америки - "Сиэрс Тауэр". Центр города. Уже близко.

И снова звонок в офис:

- Sorry, traffic, - вынужден извиняться опять и опять, - простите, сильное движение, попал в затор на дороге.

- Ничего, - отвечают вежливо, но сухо, - мы вас ждём.

И ваш доработанный сценарий по тридцатисекундной рекламе детского йогурта, please, который должен был быть готов ещё три дня назад, - вероятно, хотели бы они настойчиво напомнить... Да, да, безусловно, йогурт... он готов... почти. А мне, знаете, тут куски из совсем другого, можно сказать, сценария в голову лезли, пока торчал в этой пробке, - хочется хоть кому-то похвастаться... Какие характеры, какой сюжет, детали! Вот только бы додумать, соединить, записать...

Впрочем, зачем это им? Да и разговор-то на самом деле уже давно закончен.

Оставлена на стоянке разгорячённая машина, схвачен портфель с ноутбуком, преодолена за несколько секунд пустыня мраморного вестибюля, и, мелодично тренькнув, распахнулся лифт, предъявив своё зеркальное нутро.

Третий этаж.

325-я комната.

Улыбка...

Чикаго, 2009-2012  




© Семён Каминский, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2017-2024.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность