Я почти бронепоезд. Я плачу лишь черной смолой.
Ничего не боюсь, кроме времени и революций.
Если рядом враги - я стреляю из сотен стволов.
Если рядом приятели - верю, успеют пригнуться.
У меня сорок тысяч залитых известкой окон.
У меня хриплый рык, у меня - порыжевшая шкура.
Кто не верит в меня - тот, конечно, еще не знаком
С пепелящим дыханьем из недр моей амбразуры.
Я раскрашен цветами. Я - вечнозеленый букет.
Словно музыка сфер - дребезжанье моих переборок.
Мои губы - в дыму, я лечу, разгонясь, налегке,
И на каждой развилке я - самый стремительный скорый.
Для моих железяк нет усталости. Масло и спирт
Пропитали меня. Я поверил, что я - бронепоезд.
Я лечу под откос. И во мне, оглушенная, спит
Моя бедная жертва, моя одинокая совесть.
Я выдумаю тысячи причин
и хитростей -
хочу тебя увидеть.
А ты найдешь две тысячи уловок -
и от меня успешно улизнешь.
... Но падает туман на черный город.
И даже этот круг готов замкнуться -
чтоб в глубине возникшей подворотни
твое пальто мелькнуло желтым бликом.
Я подбегаю - сердце бьется в горле -
пустой туман, распотрошенный ветром.
Отеки фонарей.
Лишь на руке
холодных капель бледное свеченье.
К глазам поближе - и твое лицо
из каждой сферы смотрит. Как икринка,
как глаз стрекозий, пена водопада -
твой образ, повторенный многократно!
Меня туман тобою окружает,
твое лицо глядит из каждой капли,
И вижу я - смеется надо мной!
* * *
моя смерть не нужна ни тебе ни другим ни природе
я прошу тебя только вернись разберемся потом в мелочах
никогда никого не затащит забытая прорубь
если тянет наверх а не вниз
я уже догадался, что страх
не блестящие крылья не скрученный строп парашюта
не убитый костыль не объедки с чужого стола
кто кому опостылел достаточно глупая шутка
поснимаем посты
я поверю что ты
не ушла
ты моя зеленая поляна
до тебя мне только бы добраться
если мои крылышки дотянут
если я не поверну обратно
я опять без веры и без крова
голый и обобранный до нитки
я дойду мне не попасть бы снова
под обстрел очнувшейся зенитки
вновь свои зализываем раны
раньше это рассказал бы кто нам
я с тобой как вечный новобранец
и всегда недоукомплектован
В списке тех, кто хулил, твое имя начертано белым.
Мне не надо прощать, я уже не плачу по счетам.
Все мои костыли сожжены - стали углем и пеплом,
На котором опять всходит свежая поросль. Там
Из ветвей и стволов сочетаются новые руны -
Кто прочтет их, тот веку простит, а не только тебе -
Отражение слов, и увядших, и трепетно юных,
И давно беззаветно погибших в неравной борьбе.
Я полжизни учился без промаха бить и стрелять,
Глядя прямо в глаза, правду-матку рубить без боязни.
И хотя бы строку записать ежедневно в тетрадь,
Как последнее слово на случай неправедной казни.
Я полжизни ходил c автоматом и без костылей,
Твердо зная, что выше и чище всего справедливость.
А потом я случайно нашел в нашем старом столе
Два письма, начинавшихся так: "Ваша милость... "
Я читал эти письма - прошения высшим чинам
О каких-то делах, абсолютно неясных в итоге,
И столетья в минуты сгущаясь, ложились под ноги,
Превращаясь в дорогу, еще не понятную нам.
Там в холодном презрении длинные речи велись,
Я повелся на них, как мальчишка на кубики Лего,
И моя беспримерная жизнь показалась мне будто не жизнь,
И ее заносило годами, как снегом.
Я спустился во двор - там чернела предзимняя хлябь,
Кувыркались синицы, беспечно звенели в терцетах,
И была мне чужой, но моей - плоть от плоти - земля,
И светился на ней огонек от моей сигареты.
И пришло кое-что как наследство потерянных лет -
Непонятных времен - отнесенное к вечности знанье.
Я отбросил свой меч. И решил принести покаянье
В том, что я воевал, пусть за правду, на этой земле.
Наконец я закончил работу. Вокруг -
онемевшее утро туманом в бездонной посуде -
перевязка на сердце - я вечно сдираю кору
свежих ран, не прикрытых еще словоблудьем.
Снова тонкая ночь утекает в дыру -
бледный вытканный шелк сквозь отверстие вскрытой аорты.
Здесь светает так рано, что я не пойму поутру -
это светится ночь, или истина в капле реторты,
для которой в безумной мирской суете
ищешь слово, тревожа пустые вселенские страхи,
спотыкаясь о пункты придуманных кем-то статей,
совокупность которых приводит и к славе и к плахе?
Что идти в одиночку? Товарищ, постой,
у тебя сотня глаз, ты ведь знаешь, как складывать строки!
Я ослеп, я оглох, я пронизан, прожжен пустотой.
По колено в грязи на забытой дороге.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]