ПУТЕШЕСТВИЕ СО СТОГОFFЫМ
В ПОИСКАХ ДОРОГИ ДОМОЙ
Илья Стогоff. mASIAfucker.
М.: Изд-во Эксмо, СПб.: Изд-во Домино, - 2004. - 320 с.
С некоторых пор стало принято обозначать поколения буквами латинского алфавита. Если так дальше пойдет, то скоро никаких букв не хватит. И, если допустить, что поколения действительно отличаются друг от друга, то придется придумать новый способ их маркировки.
Илья Стогоff принадлежит к генерации 1980-х. Некий канадец обозначил ее одной из последних букв алфавита. После этого сам термин множество раз обыгрывался, в том числе и лучшими перьями России. Нет сомнений и в том, что наши восьмидесятники в чем-то отличаются от западных. Они не просто успели захватить советское время, но и стать свидетелями его агонии. В романе "mASIAfucker" Стогоff стремится застолбить свой участок. Уснащая текст приметами времени, названиями популярных групп, он, как и положено, не столько дистанцируется от предшественников, сколько от поколения 1990-х и олицетворяющей его группы "Ленинград".
Но подлинное отражение эпохи в романе происходит не через описание модной одежды, музыки и клубов, а через его эстетику. Он разбит на коротенькие главки, вызывающие аналогию с видеоклипами. Размышления о смысле жизни, вернее, ее бессмысленности, занимают в нем ровно столько места, чтобы не наскучить читателю и не допустить, чтобы он бросил книгу, не дочитав.
Поп-культура, столь щедро отраженная на страницах романа, одновременно становится существенной частью его стилистики. Художественная литература начинает существовать по законам массовой культуры. Писать в стол не просто непрестижно, а неприлично. Добиться успеха у широкой публики, одновременно заслужив похвалу критиков - значит стать культовым писателем. Коммерческий успех продуктов художественного творчества - самый надежный критерий, определяющий результаты писательского труда.
Уэльбеко-бегбедеровская стилистика прозы Стогоffа неплохо ложится на нынешнюю ситуацию России. Непринужденно поданное описание жестокостей криминального мира напоминает фильмы Тарантино. Авторская мизантропия весьма органична для этой эстетики. Хотя порой трудно сказать, что здесь первично: читая роман, ловишь себя на мысли, что в жизни люди так не говорят. Обращения героя к друзьям и подружкам иногда звучат так, будто это прямой перевод с иностранного языка. К стилевым изъянам можно отнести и разбросанные то тут, то там журнализмы. Правда, познакомившись с биографией автора, находишь им объяснение.
Подражание западной культуре - не новое явление для России. Писатели 1950-60-х копировали битников и Хемингуэя, БГ начинал с текстов, напоминающих прямой перевод слов песен Боба Дилана и Марка Болана. Взаимообмен и циркуляция передовых идей - это прогрессивное явление в развитии культуры. Первобытные племена, до сих пор существующие на планете, блестяще это подтверждают.
По жанру произведение можно отнести к романам-путешествиям. Житель большого города, которому только что перевалило за тридцать, открывает для себя свою страну. Отправляясь в дальний путь на поезде, он ловит себя на мысли, что практически не знает ее. Открытия не радуют. Автор признается в том, что терпеть не может Родину. Она платит ему тем же. Его передвижение по бескрайним просторам то и дело заканчивается значительными финансовыми потерями, разбитым лицом, угрозой жизни. Каменные джунгли Москвы и Петербурга в изображении автора выглядят значительно безопаснее пространства бывшего СССР и российской глубинки.
Самое экстремальное путешествие герой книги совершает в Узбекистан. Уже в поезде, он понимает, что совершил непоправимую ошибку. По возвращении в Россию, он называет Центральную Азию "темной стороной планеты". Если темный интерьер Казанского вокзала в Москве, откуда главный персонаж начинает свое путешествие, видится ему рекламным проспектом, то роман является антирекламой, которая надолго отобьет у читателя вкус к азиатской экзотике.
Но при этом роман имеет двойное дно. Одна из его центральных тем - это проблема российской идентичности. Ключевым моментом в азиатской эпопее становится небольшой эпизод встречи в Самарканде с молодым англичанином. Герой вдруг обнаруживает свою чуждость этому представителю благополучной Европы, несмотря на то, что он культурно близок ему, и солидарность с узбекскими нищими, с которыми его, казалось бы, ничто не объединяет. Это происходит с человеком, который сам считает себя европейцем, и который только что мечтал посидеть полчасика за компьютером и послушать FM-радио.
Можно написать большой наукообразный трактат, но не объяснить идею евразийства лучше, чем это сделал Стогов на паре страниц своего романа. Для показа всей глубины противоречий между Европой и Россией, автору достаточно крохотного диалога. Англичанин явно разочарован, узнав, что герой романа - русский, заявив, что ошибочно принял его за европейца. Россиянин же, в свою очередь, видит, что, если для него пребывание в бывшей союзной республике оборачивается капканом, из которого ему трудно вырваться, то европеец может уехать отсюда совершенно спокойно, как из Парижа в Лондон.
Описанное в другой части романа путешествие героя в Западную Европу тоже оборачивается конфликтом идентичностей. Побывав впервые в Германии и узнав ближе "ублюдочный немецкий мир", герой книги разочаровывается в былых идеалах. Мечты о Западном рае рушатся. Утрату объекта поклонения автор сравнивает с потерей зрения. Этот маршрут тоже оказывается неверным.
Что же все-таки ищет наш герой? Какой такой путь? В кратком предисловии он называет его дорогой домой. Несмотря на сюжетную оправданность такой трактовки, его проблему не решишь покупкой билета на поезд или самолет. Маршрут, перед выбором которого стоит герой романа, не имеет ни географического, ни временного измерения. Если бы сам автор имел ответ на вопрос, о каком пути идет речь, он вряд ли взялся бы писать роман.
Диалог героя с проституткой в Бухаре мог бы произойти в мотеле захолустного американского штата, по стилю он как раз напоминает голливудские фильмы. Но сама проповедь безгрешной жизни - чисто российская, едва ли не староверческая. Вспомним, что герой не пьет алкоголь. Мы имеем дело с человеком, серьезно углубившимся в духовную жизнь.
Автор-герой не облачен полномочиями князя Владимира и он не может выбирать путь для страны, а выбор религии в наше время - дело личное. И все же по дороге он забредает то в православный храм, то в буддийский монастырь. Это вряд ли случайно. Правда, он миновал мечеть, и синагога как-то не подвернулась. Сам же герой, подобно Гоголю, делает католический выбор. При этом, единственным порядочным священнослужителем, встретившимся на его пути, был православный батюшка. Дело не только в том, что он дал денег на дорогу, он оказался тем, кто попытался вникнуть в философию героя.
Какова же она? Ее можно назвать философией жизни и она представляет собой довольно противоречивые размышления современного стареющего молодого человека. На одном развороте этой удобной книжки дорожного формата соседствует традиционная российская философия лишнего человека с философией нелишнего человека, выросшего в условиях всемирно победившего капитализма. Поколение-Х, воспетое Коуплендом, подзадержалось в нашей стране, но потихоньку все же стало о себе заявлять. Вот и герой романа видит убожество и язвы окружающего его мира, но он знает также, что в нем есть и приятные, комфортные места и, если очень постараться, то туда можно вернуться, и остаться там навсегда.
Легко и непринужденно Стогоff поднял в своем романе вопросы, ответ лишь на один из которых мог бы принести если не Нобелевку, то, по крайней мере, памятник в родном городе. Думаю, после такого колоссального труда он несколько снизит пафос и выдаст нам хотя бы обещанный роман об издательском бизнесе. Тогда он окончательно станет российским Бегбедером.
© Александр Изотов, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.
– Илья Стогоff. "mASIAfucker" –
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
